М. Г. Лой
Шагая по облакам
Толян сам не понял, где свернул не туда. Говорил о светлом и чистом, о сокровенном, а в итоге закончил свой монолог о грязном. Просто так получилось. Понесло его. Наболевшее. Когда жил, тоже об этом говорил, но здесь отчего-то хотелось именно пожаловаться. Не человеку, а Ангелу. Словно он мог решить этот вопрос в одно мгновение. Хотя Ангелу это не нужно. В междуними всё по-другому. Но всё же радовало то, что деньги здесь – всего лишь слово. И что каждый за свою жадность будет гореть в аду. Ведь ад существует, и Дьявол там, не просто лысый мужик, который увлекается живописью, а существо созданное наказывать за любой грех.
Ангел слушал его молча, закинув ногу на ногу и подперев щеку кулаком, поставив локоть на подлокотник мягкого стула. Он смотрел спокойно, не перебивал, не поддакивал, не вступал в диалог, просто слушал, как психолог слушает пациента. Но при этом Толян чувствовал себя не пациентом, а человеком, которому надо было выговориться или же поделиться своими мыслями. Они были криком человеческой души, души, что болела, но терпела невыносимые муки.
– Ты знаешь, хочу, – ответил Ангел после недолгой паузы. – Потому что не все люди гнилые. Есть среди вас уникальные.
– Думаешь, ты будешь уникальным?
– Не знаю. Но я бы старался. А ты хотел бы быть ангелом?
– Нет, – не задумываясь, ответил Толян.
– Потому что ты знаешь, что мы из себя представляем?
– Нет. Потому что ангелы в моём представлении чистые существа. И потому что – да, я теперь знаю, что вы из себя представляете, – хмыкнул Толян. Чего уж врать?
– Это правильный ответ. Не надо хотеть быть ангелом. Всё же это наказание, я так думаю.
– Сильно же ты нагрешил в своей прежней жизни. Если она у тебя была.
– Не знаю, – повторил Ангел и пожал плечами.
Толян вдруг подумал, что не хватает бутылки и кабачковой икры из магазина, что стояли бы на столе, вместо лежавших на нём книг жизни. А потом вдруг вернулся к прежней теме, повторив:
– Да, малина вкусная. Та, что выросла на твоём огороде, посаженная твоими руками.
– Так ты хочешь снова жить? Вновь быть человеком? – спросил Ангел после недолгой паузы.
– А если я буду ангелом?
– Кто знает.
Толян на некоторое время задумался, посмотрел на свою книгу, ощутил печаль и грусть. Сейчас, именно в этот момент, они сдавили грудь и стало тяжело дышать. Затем тихо, но глубоко вдохнул и выдохнул. Посмотрел на Ангела. Тот спокойно ждал ответа на свои ранее заданные вопросы. И сложилось у Толяна такое ощущение, что он никуда не торопился, что не было у него своего кабинета, потока душ, которые надо отправить в то или иное место, что не было у него работы вообще. И будто время замедлило ход, а может и вовсе остановилось. Впрочем и Толяну некуда было спешить. Они коротали загробные часы, и Толяну нравилась эта беседа, потому что сейчас Ангел был больше всего похож на человека. От высшего существа в нём были только сложенные крылья, которые ему явно не мешали сидеть на мягком, удобном стуле с высокой спинкой, и мерцающий нимб, который то набирал свет, не яркий, то блек совсем, исчезая из виду.
– Я не знаю, – заговорил Толян, пожимая плечами и глубже задумываясь над вопросами Ангела. – Не знаю.
– Пугает то, что ждёт впереди? – продолжал спрашивать Ангел, сменив позу. Теперь он сидел прямо.
– Пугает, – честно признался Толян. – Я уже несколько жизней прожил, помню только последнюю. И она мне не нравилась. Но в ней всяко было много интересного. Хорошего и нет, печального и весёлого. Я кого-то терял, кого очень сильно любил, проходил мимо кого-то не столь ценного и значимого, кого-то ненавидел, кого-то презирал. Для кого-то я был простым прохожим, для меня кто-то другой был таким же. Кому-то нравился, а кому-то нет. И кто-то мне не нравился. Меня предавали, об меня ноги вытирали. Я дрался, отстаивал свою точку зрения, имел своё мнение и иногда шёл на поводу у других. Порой делал не правильные выводы, совершал ошибки, некоторые исправлял, некоторые нет. Отвлекался на мелочи, пропуская что-то важное, бежал за важным, а потом отпускал, словно синицу в небо. Бывало и поступал неправильно, делал поступки за которые было стыдно и обидно. Я радовался весне, любовался осенним лесом. Когда учился в школе в старших классах, мы с дедом и отцом посадили рядом с домом три кедра. Они уже стали высокими. Я продал дом после смерти папы, через несколько лет проезжал мимо и увидел их. Красивые. С шишками. Ещё пока не такие высокие, но они вырастут. Я испытывал гордость за себя и своих близких, потому что они научили меня любить и беречь жизнь и мир, любоваться им, брать столько, сколько можешь унести, унести на своих руках. Вот, есть руки, на них и неси… Я боюсь терять, – сделал ещё одно признание Толян. – Боюсь боли. Я всего боюсь. И боюсь, что и следующая моя жизнь будет такой же.
– Какой? – Ангел приподнял брови. – Человеческой?
– Человеческой, – подтвердил Толян.
– Пустота, конечно, может тебя спасти, Толян. Спасти от боли, от страха и прочей человеческой хрени. Уничтожить навсегда и сделать частью себя. Но она так же, как и я, ничего здесь не решает. У нас у всех свой срок и свои причины жить, которые нам навязали другие. Чёрт знает кто, но навязали. А может мы сами выбираем себе путь. Я боюсь, что следующая моя жизнь будет ангельской. И вот это всё, – Ангел развёл руками, указывая на окружавшие их стеллажи, на где-то сидящих в темноте стариков, что неустанно писали книги жизни, на зал ожидания с табло, на котором у Толяна оставалось всего пару дней, на мелькнувший кабинет Ангела, и мелькнувшего паромщика… – Возможно мираж. Большие игры нашего сознание. И кто знает, может мы вообще не существуем. Может мы всего лишь отголоски чего-то нам не доступного и не понятного.
– Опять ты всё переворачиваешь.
– Слышь, Толян, я тут девятьсот пятьдесят томов прожил, и каждая глава, это один и тот же сценарий, за исключением имён душ и редких уникальных посетителей в лице таких, как ты. Вот и думаю всякую хрень. С другой стороны междуними я знаю лучше, чем ты. Это мой мир, мой дом. Он не такой, как твой. Совершенно. Но твой мир я знаю тоже, хотя никогда там не бывал. У меня представления другие, основанные на том, что я видел своими глазами, оставаясь при этом тут. То, что увидел здесь ты, это всего лишь капля, пробыл хотя бы три-четыре сотни лет здесь, понял бы о чём я говорю.
– Значит, не так страшен чёрт, как его малюют.
– Ты о чём?
– О том, что твоя жизнь – унылое говно. Так ли хороша человеческая жизнь, как ты думаешь? Нужна ли она тебе, когда у тебя своя, пусть и не насыщенная какими-то событиями, пусть и нет тут еды и питья, и лесов и полей, и даже дров и печей. Здесь пусть всё по-другому, но тоже хорошо. У каждого своя специфика, своя работа. Мы ведь тоже работаем – рождаемся и умираем. И потом у тебя тоже есть эмоции и чувства, ты так же ненавидишь и любишь, презираешь и радуешься, гордишься чем-то или кем-то, возможно собой, раздражаешь других, издеваешься, лицемеришь… Не знаю, – Толян развёл в нерешительности руками. Вот взялся поучать Ангела и вдруг превратился в личного психолога. Как-то не правильно. Глупо. И пусть Ангел слушал, не перебивал, как всегда, но именно сейчас Толяну хотелось, чтобы Ангел ёрничал, как обычно. – Ни хрена вы не другие, такие же, как мы, – закончил Толян, заёрзав на мягком сидении стула с высокой спинкой. Да, теперь он сидел на таком же предмете мебели, как Ангел, а не на деревянной полусгнившей табуретке.
– То есть ты хочешь сказать, что моя жизнь – сказка? – осторожно, с лёгким прищуром, спросил Ангел. Толян почувствовал неладное.
– Не то, чтобы сказка, просто… везде хорошо, где нас нет.
– А там, где мы есть лучше всего.
– Ну… что-то в это роде.
Ангел тихо рассмеялся, качая головой.
– Странный ты, Толян.
– Какой уж есть, – попытавшись быть суровым, произнёс Толян.
– И всё же вынужден не согласиться. Да, мы чувствуем, у нас своя жизнь. Свои проблемы и свои заботы. Но такой насыщенности, как у вас – нет. Мы заперты в этом мире, впрочем, как и вы в своём. Но пожалуй соглашусь с тобой, что там, где мы есть, лучше всего. И ловить призрачную, всё время ускользающую мечту за хвост, это глупо. И жить чужой жизнью, при этом будучи собой, не правильно. Потому что чужая жизнь обязательно поменяет либо тебя, и ты уже не будешь прежним, либо убьёт тебя. А может и ты убьёшь чужую жизнь, подмяв её под себя. Менять ничего не надо. Мы не вершители, мы всего лишь потребители. Нам сказали, мы сделали. Нас послали, мы пошли. Нам дали, мы взяли. У каждого свои задачи, и мы их решаем. Всю жизнь решаем – одну большую, сраную задачу. И ты знаешь, никогда не приходим к единому знаменателю и вообще к какому-либо значению, потому что умирая, ты не можешь исправить что-то или прожить это заново. Не можешь вернуть кого-то, не может сказать что-то важное. Даже оказавшись здесь, многие души продолжают лгать себе и нам, и мы принимаем их ложь, как всегда, тыкаем их, как слепых котят в миску с молоком, в их же ошибки и грехи, собираем на уши очередную лапшу, а потом засовываем её в их сраные жопы и отправляем по тому адресу, который написала чья-то рука. Чья даже я не знаю. И сколько бы я не искал ответ на вопрос, кто мне присылает в долбаный стол писюльку с адресом, я его никогда не найду. Я найду стариканов, что пишут мою жизнь, я дойду до границы великой Пустоты, я приду на разговор к Времени, поброжу по галереи Дьявола… В этом мире я смогу сделать столько вещей, сколько тебе и не снилось. Но есть вопросы, на которые и я не знаю ответа. Например, что появилось первым: жизнь или смерть? Или что будет, когда меня не станет? Или же, почему людям можно всё, даже приходить сюда, а ангелом нельзя ничего, даже в замочную скважину глянуть на тот мир, в котором живут люди. Но мы, конечно же, подглядываем. Иначе не можем. А ещё есть такое понятие, как судьба написана и изменить ничего нельзя, но в душе ты можешь поменяться. Если в душе меняешься, тогда и судьба твоя меняется. Что-то в этом роде. Но с другой стороны, как она может измениться, если уже написана?..
В тот самый момент, когда библиотека стала истаивать, а вместе с ней из темноты, откуда-то снизу стали проявляться врата с номером двенадцать, Ангел резко замолчал. Однажды Толян видел такие врата, только номер на них был другой. Внутренний взор Толяна сразу же потянулся к залу ожидания, и Толян отметил, что месяцев уже не осталось и дней тоже. Лишь сменяя друг друга отчитывали его время минуты и секунды.
– Одно я знаю точно, Толян, перерождение есть! – продолжил вещать Ангел, стоя напротив него. Толян тоже стоял, несмотря на то, что совсем недавно он сидел на мягком стуле. – Для тебя, для меня и для других. Даже боги перерождаются. В одном мире в них перестают верить, в другом начинают.
Врата были под ногами, они лежали, и казалось Толяну, что он стоял на двух массивных створках. Неожиданно они открылись и в проёме показалась зубастая тварь. Толян подумал, что сейчас начнёт падать в эту пасть, но каким-то невероятным образом продолжал стоять.
– Многие говорят о том, что надо любить жизнь такой, какая она есть, – перекрикивая жрущую тварь и не обращая на неё внимания, продолжал Ангел. Толян следил за тварью, которая проглотив непонятно откуда взявшуюся душу, закрыла пасть и створки захлопнулись. – И если она тебя не устраивает, то всегда можно что-то изменить. Изменить в душе. Но я не могу понять, хоть ты тресни меня, Толян, как можно изменить то, что написано пером. Если ещё глубже задуматься, то судьба и душа – две разные вещи. И судьба течёт по своему руслу реки бытия, а душа – это что-то иное. Может это само русло? А может это огромный механизм, поделённый на частицы, и эти частицы мы. Ведь ты сейчас – это всего лишь душа в оболочке. И ты, когда живя, был тоже душой. И будешь жить душой. Никто не знает, что ждёт его впереди. И заглянуть вперёд нельзя тоже. Мы только можем предполагать и верить. Ах это сраная вера! Ложь! Ею нас наделило само сущее и мы принимаем эту ложь такой, какая она есть. Потому что по-другому не можем. Нас создали такими. Винтики. И живём мы, думая, что свободны в своём выборе, но на самом деле выбора нет.
Врата снова открылись, и Толян переступил с ноги на ногу. Он отвлекался на них, но слышал и слушал Ангела, уже не вступая с ним диалог. Ангел то и дело противоречил себе, как это делал Дьявол, но Толяну по существу сейчас на все эти вечные вопросы и ответы было наплевать! Его заботили врата. Его заботило то, что за сто лет, что он провёл в междуними, он первый раз испытал не просто страх, а панику. И боялся Толян новую жизнь. Именно сейчас острее всего проявило себя сожаление. И Толян подумал о том, что впустую прошли его сто лет в этом мире. В эту минуту он стал сожалеть о том, что не уговорил Ангела отправить его в вечную темноту, что потратил последние месяцы на пустую болтовню с ним. И что со Временем не договорился, хотя встречался с ней несколько раз. И косу эту чёртову отдал, даже торговаться не стал. И когда к Дьяволу пришёл – случайно и нет – тоже молчал, словно воды в рот набравший!
– Эх, Толян, Толян. Скупы твои мысли. Почему-то именно сейчас они похожи на те, что были у других, – покачал головой Ангел, когда створки захлопнулись снова. Толян вскинул на Ангела взгляд и понял, что следующий он. Крылья Ангела раскрылись, засияв тёплым, пока ещё бледным светом. Нимб загорелся ярче, он не мерцал. Ангел смотрел серьёзно и прямо. – Ты сто лет ходил по этой земле. Неужели так ничего и не понял? Неужели не сделал выводы? Кончай уже принижать себя, Толян. И принижать свою душу. И свои желания. Пусть книга судьбы и написана и изменить ничего нельзя, но есть душа. Ты всё забудешь, но где-то, в самой глубине, будешь знать. Не верить, не помнить, не думать, а знать, что жить надо по-человечески, а не по-свински.
– Да нахрена это вообще нужно?! – выкрикнул Толян, наконец сумев ругнуться. – Если я винтик. На кой чёрт мне надо всё это?!
– Ну хотя бы для того, чтобы у меня была работа, Толян.
– Я не хочу, – прохрипел Толян и ощутил отвращение к себе: он готов был упасть перед Ангелом на колени, чтобы вымолить у него ещё хотя бы пару лет жизни здесь, пусть и в качестве собирателя облаков.
– Я тоже не хочу, – фыркнул раздражённо Ангел, а потом посмотрел с какой-то жалостью. Только кого он жалел: Толяна или же себя? – Но есть такое слово: надо.
Врата с грохотом открылись, и Толян почувствовал, как невидимая твердь, на которой он стоял, и темнота, что была вокруг них, исчезает, и он медленно падает в пасть монстру.
– Но я не хочу! – крикнул Толян.
– Когда будешь тут в следующий раз, заходи на огонёк, – крикнул Ангел, устремляясь следом за ним. Он коснулся его плеча, в последний раз, надавливая сильнее и позволяя Толяну уже быстрее падать в пасть к монстру.
– Куда?.. Куда я попаду?.. – спросил Толян, цепляясь за руку Ангела.
– Об этом ты, Сидоров Анатолий Потапович, уже никогда не узнаешь…