Елена Гром
Неправильная помощница
Глава 9
Я стою возле прачечной, которая уже на три дня задерживает заказ по рубашкам. У Распутина осталась всего одна, и вчера я смотрела на нее с благоговейным страхом. А вдруг и она закончится.
Доехать сюда на такси было не самым дешевым удовольствием, но выбора особо не было. Так что теперь стою у компании с незамысловатым названием «Клин» и жду, когда они откроются.
На телефон поступает звонок. От Распутина. Он на сотовый звонит мне редко, но каждый раз в голове сигналит опасность. Тем более теперь, когда бывший активизировался и может рассказать про то, чем я занимаюсь после работы. Разумеется, Антон опустился до шантажа и просит о встрече. Я тянула неделю и теперь придется рассказать. Даже представить сложно его реакцию. Он последнее время раздраженный, и даже поездки к Августине не помогают. Ладно, надо брать трубку.
– Котова, почему вы не на работе. Я сам должен партнерам кофе готовить.
– Ну, или вы приготовите им кофе или останетесь без рубашек.
– А что с рубашками. Они должны были давно в гардеробной висеть.
– Ну да, только в прачечной сменилось руководство, и пока оно разбирается, нам уже на три дня задержали заказ. Вот я и приехала…
– Чтобы что? Лично все постирать?
– Ну вот еще. Потребую назад рубашки и отвезу в другую прачечную, я уже нашла недалеко от офиса. И ваши партнеры приезжают в десять, я успею вернуться.
– Котова, у меня двадцать пять рубашек, почему не отдавать все постепенно, чтобы не возникало таких ситуаций? – какие мы простые, я вас умоляю.
– Я не знаю, Арсений Ярославович. Обычно я отдаю рубашки по пятницам. Только грязные. А в эту пятницу были грязные все. Это скорее к вам вопросы, зачем вы так часто раздеваетесь.
– Выпороть бы тебя…
– Да за что?! Я терплю все ваши заскоки и вообще супер-помощница.
– Всем бы твою уверенность в себе. Я, кстати, посмотрел твои наработки.
Ах да, я вчера ему на стол положила, молча, если честно, язык отнялся что-то говорить на этот счет.
– Сейчас обсудим. Забирай рубашки и стой на месте, сейчас приеду.
– А зачем? Я на такси могу.
– Потому что у меня в десять встреча, а рубашки у меня нет. Заедем в магазин, купим.
– Время восемь. Какие магазины. Все еще закрыто, – как и чертова прачечная.
– Для меня откроется…
И это он мне говорит о самоуверенности.
Наконец прачечная открывается, и я иду ругаться с девушкой, которая, по сути, ничего не решает. Она спокойно возвращает мне деньги, рубашки в двух больших пакетах и уходит в подсобку. Занимает это минут двадцать, а когда я уже иду к стеклянным дверям, то вижу, как рядом уже паркуется большая машина Распутина.
В душе невольно поднимается волнение. И я с улыбкой бегу к нему. Но внезапно уши пронзает звон дребезжащего стекла, а лоб и нос прошибает болью. Я вскрикиваю, бросая пакеты на пол.
– Осторожно, стекло, – запоздало предупреждает меня девушка администратор, и мне очень хочется ее ударить. Дверь открывается, и входит Распутин, подбирая пакеты и уводя меня из этого ужасного места. Возле машины он тормозит и обхватывает мое лицо своими длинными большими пальцами. Черт, по коже тут же расползается приятное покалывание, а я невольно замираю, рассматривая радужку начальника. Глаза у него синие, синие. А в них какие-то квадратики. Забавно, но так близко я видела его последний раз, когда он лечил мой ожог на груди. Обычно нас всегда разделяет стол. Или мой, или его.
Кстати, о груди, там прям тянет что-то. Такое непривычное ощущение, словно меня распирает от эмоций. Хочется улыбнуться, но не к месту. Мне же больно вроде как должно быть. И больно, конечно. Но терпимо.
– Тридцать три несчастья Дэниела Хэндлера. Читали?
– Ага. Классная серия. А Джим Керри в роли злого дядюшки Олафа просто великолепен. Смотрели кино?
– Я не смотрю кино.
– А к чему вы спросили? Типа я тридцать три несчастья?
– Да. Именно поэтому, – он трогает мой лоб, очень мягко прощупывая. Потом переносицу. Больно, но я молчу, продолжая вроде как наслаждаться этой близостью.
– А почему вы кино не смотрите?
– Зачем мне кино. Ты мне каждый день эмоции похлеще американских горок устраиваешь. Надо рентген сделать.
– Ну вот еще. Мне уже и не больно почти.
– Я не задаю вопросов. Я начальник, помнишь еще?
– Да как тут забудешь, – бурчу под нос себе, когда мы залезаем на заднее сидение. – Доброе утро, Гена. Как девочки?
– Доброе, Мария Викторовна. Лучше, чем ваш нос определенно.
– Ой, все так плохо? – лезу на переднее, чтобы посмотреться в зеркало, но Распутин вжимает пальцы в мою талию и возвращает меня на место.
– Нормально там все. Это вас не испортит. Ген, давай в ближайшую клинику, где рентген можно сделать.
– Говорю же…
– Рот закрой, – выругивается Распутин и, бросив на меня взгляд, отворачивается. Ну ладно, мне какая разница, как проходит мое рабочее время. Мы делаем рентген, на котором, разумеется, нет никаких переломов, потом едем в тот самый магазин. Тем более что времени до встречи все меньше. Странно ехать рядом с начальником. Без него я уже привыкла. Частенько катаюсь теперь в этой шикарной машине. Но теперь волнение захлестывает как волны, потому что теперь запахи салона словно усиливаются во сто крат, вынуждая почти задыхаться. И с чего бы… С того, как уверенно рука Арсения лежит на его же колене? Или от того, как легко представить эту самую руку на моем? Он вроде не крупный, ни амбал, ни здоровяк как Гена, но от него веет такой мужской энергетикой, что я кажусь себе совсем маленькой девочкой, которую вот-вот огреют по попе за провинности.
Сразу вспоминается фраза о порке, которую он бросил накануне.
Забавно, но есть мысль, что я даже не буду сильно возмущаться. Вряд ли порка от Распутина будет неприятнее, чем удар носа о стеклянную дверь.
– Приехали, – говорит Гена, и мы выходим возле торгового павильона, где возле входа стоит красивая женщина. Она собирает руки на груди.
– Сказал будешь в восемь тридцать, а сам, – она коротко целует его в щеку, потом улыбается мне. – Я Надежда.
– Мария, очень приятно, – теперь меня гложет любопытство. Кто она? Еще одна любовница? Вроде милая. И такая женственная.
– Тебе рубашку? Белую.
– Да, на меня и побыстрее, – не слишком вежлив Распутин и на меня смотрит. Чувствую затылком, пока рассматриваю ряды элитной фирменной одежды. Дорогой не потому что качественной, а потому что бренд.
– Выбери себе что-нибудь. А то выглядишь так, словно я тебя на сухом пайке держу.
Вот уж точно неожиданно. Жду, когда Надежда принесет начальнику рубашек, а сама на себя смотрю. Привычная длинная юбка, чтобы скрыть синяки на ногах от пилона, кофта, которая скрывает грудь, чтобы не пялились. В зеркале появляется Распутин, смотрит прямо на меня. Злит. Обижает.
– Я прилично выгляжу. И одежда у меня не дешевая.
– Она тебя старит.
– Так и должно быть вообще-то. Я же работаю в приличной компании. Или вам нужно, чтобы я носила кожаные пояса вместо юбок и блузки с вырезом?
– А ты думаешь, что, если так оденешься, я наброшусь на тебя и изнасилую? – усмехается он и уходит к женщине. Она дает ему рубашку, которая не сходится.
– Ой, чет тебя разнесло в груди. Сейчас другую принесу, – она уходит, а я все еще обдумываю его слова.
Ну вот зачем он это сказал? У меня слишком богатое воображение. Но пока нет Надежды, я просто беру и задираю свою юбку до самых бедер, показывая всю неприглядную сторону тренировок на пилоне. Придется сказать, теперь уж точно.
– Ну как? Все еще считаете, что нужно носить юбки покороче? – поворачиваюсь к нему, пока он стоит с обнаженным торсом, который в свете утреннего солнца кажется еще совершеннее.
– Это из-за пилона?
Сказать, что я ждала не этого вопроса, ничего не сказать.
– Вы знали?
– Разумеется, – продолжает он рассматривать мои ноги с каким-то неподдельным интересом. Даже неловко становится. Жарко, словно я успела уже размяться и скоро полезу на шест выполнять акробатические трюки. – Было бы странно не узнать всю подноготную человека, которого я подпустил к себе так близко.
– И… Никаких вопросов? Претензий?
– Лишь один.
– Какой?
– Как ты до сих пор не убилась.
Глава 10
На его вопрос я так и не отвечаю, опуская юбку, скользнувшую по ногам.
Тем более приносят наконец рубашку по размеру, и мы сразу берем несколько. Я, естественно, ничего себе не выбираю, да начальник и не настаивает. Его разговорчивость вообще как-то резко закончилась. Мы доходим до машины в молчании, а в салоне он утыкается в планшет, что-то рассматривая и печатая.
– Вы посмотрели мои наработки…
– Что?
– Вы сказали, что посмотрели мои наработки.
– Я помню. Есть один неплохой вариант, после совещания зайдешь, посмотрим.
Я с улыбкой киваю, воодушевленная будущим разговором. Да и тем, что не придется скрывать правду о своем занятии, к тому же, идти на поводу шантажа бывшего. Можно даже немного его проучить, чтобы он навсегда забыл дорогу к моему подъезду, а память отшибло напрочь.
– Почему пилон? – вдруг спрашивает Распутин уже на самом подъезде к офису. – Это как-то связано с желанием причинять себе страдания шестом? Или с возможностью забираться выше по этой палке? Или ты решила освоить дополнительную профессию?
– Палке, – смеюсь я, но Распутин только сильнее хмурится, и я поджимаю губы. Ему действительно интересно?
– Все проще. Мальчик, в которого я была влюблена в школе, сказал, что я скучная заучка, что, кстати, было правдой. Я реально зануда.
– И? Ты решила поразить его танцем на шесте?
– Я вообще хотела поразить его хоть чем-нибудь, а студия пилона у меня рядом с домом, а это значит, что я не убьюсь, пока дойду до нее.
– Логично. И как, поразила? Он стал твоим первым парнем?
– Нет, – смеюсь, вспоминая лицо одноклассника. – Спустя год я уже и думать о нем забыла. Он увидел меня на выступлении и почти полгода бегал. Караулил у студии и…
– Шесты там крепко закреплены? – перебивает Распутин. Зачем спрашивал тогда?
– Что? Ну, обычно да, но недавно один сломался.
– Именно в тот момент, когда ты на нем висела?
– Ага. Представляете, как все ржали?
– Представляю, – даже не улыбается он и кивает в сторону моего окна. – Приехали.
Мы вместе поднимаемся в офис, я тут же готовлю кофе и чай гостям, которые должны прибыть с минуты на минуту, а Распутин идет развешивать свои рубашки.
После совещания я убираю все со стола, слушая радио, что играет теперь фоном. И тут играет она, моя песня. «Believer» Imagine Dragons.
Я быстро оглядываюсь на закрытую дверь. Вроде никого. Распутин опять весь в работе.
Так что можно немного расслабиться и погрузиться в эту божественную мелодию.
В моей голове она играет на полную громкость. Я складываю грязные чашки, немного пританцовывая. Стираю пыль, водя по столу тряпкой, как рукой по шесту, равно под музыку. Резко, под сильный бит оборачиваюсь, крутанув бедрами и головой, чувствуя себя почти богиней танца. Тут же вскрикиваю, замечая Распутина в дверном проеме. Сволочь! Я дергаю рукой, и вся моя башенка из чашек просто валится на пол. Я пытаюсь спасти хоть парочку, слышу почти в ухо.
– Да не трогай, дура! – но поздно, на пролитом кофе я поскальзываюсь, и улетела бы вниз, головой, если бы не сильные руки Распутина.
– Вы опять меня напугали! – нападаю, но из рук его не выбираюсь. Я в них, можно сказать, вешу, как на канате, но страха не чувствую, знаю, что не отпустит. Не уронит. Сама не знаю почему, при этом теперь рассматриваю его большой нос. Он у него и правда огромный. И ноздри. Как у быка раздуваются. Раздражаю я его, да?
– Я тебя зову, ты не слышишь. Может тебе тут шест организовать, чтобы ты крутилась…
– Ага и случайно в окно вылетела… – усмехаюсь, выбираясь из объятий, неохотно, если честно. Распутин, что странно, тоже не спешит выпускать меня, удерживает до последнего.
– Запросто. Прыгай потом за тобой.
– Это будет сенсацией.
– Нормально. Стоишь?
– Да. Только голова кружится.
– Ну давай еще так постоим, чтобы не кружилась, – говорит он спокойно, тоже смотря мне в глаза. Интересно, а так близко мой нос тоже кажется большим? – О чем ты думаешь, Маша?
– О носе…
– О чем? – кашляет он, наконец отпуская меня.
– Просто у вас нос большой, когда смотришь близко, и я подумала, что мой тоже кажется большим…
– Потрясающе. О носе.
Пожимаю плечами. Лучше говорить и думать о носе, чем о том, почему рядом с начальником моя голова кружится, хотя я этого состояния вообще не знаю, так как кручусь на шесте с шестнадцати лет.
Опускаюсь на корточки, чтобы собрать осколки. Только чтобы перестать смотреть в эти ледяные, такие обжигающие глаза. Только чтобы не ощущать, как они жгут кожу везде, где касаются.
– Мария Викторовна? – слышу отклик и поднимаю взгляд, чувствую, как теряю ориентиры, как земля уходит из-под ног, как все вокруг теряет краски, кроме одного темного и очень яркого пятна. В таком положении Распутин выглядит непросто устрашающе, он выглядит почти божеством. – А сейчас о чем думаешь?
Ну вот что ему до моих мыслей. Дурацких и совершенно не рабочих.
– Что вам идет быть сверху.
– А тебе снизу. Не трогай ничего руками, порежешься, пошли наработки твои смотреть, пока я еще в состоянии, – поднимает он меня за плечо, а я пытаюсь осознать его ответное: «А тебе снизу». С другой стороны… Он же мужчина. Он бы любой женщине так сказал.
Пока Распутин уходит в свой кабинет, я звоню Арине Петровне, которая у нас отвечает за уборку. Она приходит быстро, а я иду скорее к начальнику и сажусь рядом, пока он раскладывает на столе мои чертежи и рисунки.
– Ближе двигайся, – пододвигает к себе он мое кресло, да так, что теперь я чувствую яркий запах его древесного одеколона и касание его твердого бедра. Становится неловко. Остается надеяться, что очередной разнос быстро закончится. И я смогу уйти и дальше делать вид, что меня совершенно не интересует начальник…
Глава 11
Слишком близко. Неподобающе. Бедро к бедру. И как тут слушать очередной разнос. Как слушать, если он жестикулирует, а я смотрю на выпирающие вены. И все-таки чем он занимается? Ну, помимо вертолетов, секса с любовницей и контроля над всей компанией. Каким спортом?
– Мария Викторовна, ты меня слушаешь?
– Конечно.
– И что сказал?
– Вы сказали, что вертолет не может быть таким длинным, лопасти должны быть длиннее.
Он замолкает, моргает пару раз.
– Ты, конечно, фантастична. Как можно любоваться на начальника и слушать все, что он говорит.
Что? Нет, простите, что?
– Я на вас не любовалась?! Я не любуюсь на начальников!
– Не кипятись, я понял. Давай еще посмотрим, что там у тебя.
– Да с чего вы решили, что я любуюсь? Ну хорошие у вас зубы, так они у коней знаете какие? Ого-го. И руки у вас хорошие, с венами. Значит, чем-то занимаетесь. Вот я и подумала, чем. Но точно не любовалась.
– То есть зубы у меня как у коня?
– Ну блин! Ну почему вы выдергиваете самую смешную фразу?
– Если бы я знал, – я только открываю рот, но он прикрывает его. Я почти чувствую солоноватый вкус его тугой кожи. – Все, закрой рот, пока я его чем-то другим не закрыл.
– Как у коня? – я даже на миг прикрываю глаза, только что осознавая, что ляпнула.
Начальник вскакивает, я за ним. Готовая к борьбе. А то что там у него сейчас на уме. Он хватает все мои рисунки, пихает мне их в грудь.
– Вон пошла! Ты вообще за языком следить не умеешь?
– Но вы сами…
– Маша, выйди! – рявкает он, а я зачем-то опускаю глаза туда, где виднеется довольно крупная, продолговатая проблема. Не как у коня, конечно, но весьма прилично. – Маша! Ты издеваешься?
– Простите! Уже ушла! – убегаю я, по пути раскидывая листы и тут же их собирая. Когда оказываюсь в приемной, смотрю, чего не хватает. Аккуратно заглядываю в кабинет начальника, а его не видно. Может в ванной?
Хочу уже зайти, как слышу странные звуки. Очень похожие то ли на пыхтение, то ли на стоны… По коже проходит озноб? Господи, мой босс извращенец? Он наверняка прямо сейчас в ванной мастурбирует. И мне срочно нужно закрыть двери и забыть об этом. Но вместо этого я на цыпочках иду по ковру, к приоткрытой двери. Мне просто любопытно… Ну…. Я просто посмотрю.
Заглядываю в проем и застываю.
Потому что это невероятно.
Он такой огромный.
Такой большой.
Мышцы рук так напрягаются, а зубы сведены в напряжении.
Кулаки сжаты.
Пот по шее ручьем.
Не думала, что мне понравится смотреть, как мужчина… отжимается.
Ну, зато понятно теперь, почему его рубашки так быстро пачкаются.
Я тихонько отхожу назад. Шаг, другой и вдруг слышу звон… Блин. Оборачиваюсь и вижу, как упала какая-то статуэтка. Она не разбилась, но одиноко валяется на полу. Наклоняюсь. Поднимаю.
– Маш, я что сказал? – голос начальника врезается в спину, дергает за струны нервов, играя какую-то сильно волнующую мелодию.
– Я просто…
– Что ты просто, – он все ближе, я чувствую. И запах пота. Вместо того, чтобы поморщиться, я наоборот втягиваю его, задыхаюсь им. Тяжелое, горячее дыхание в затылок. И тут же волоски дыбом. В самых неожиданных местах.
– Вы издавали странные звуки, и я подумала, что вам плохо, – и чего мой голос такой сиплый. Нужно повернуться или уйти, а я на месте застыла. Не могу и шага сделать.
Сглатываю, когда он протягивает руку, касаясь моей, и обхватывает статуэтку вместе с моими пальцами. Я смотрю на это заворожённой дурочкой, потому что выглядит это словно мы держим…
– Мне плохо, поэтому тебе сейчас лучше уйти…
– Потому что? – мне нужно это услышать. Услышать и понять, что пора прекращать общаться с начальником в такой непринужденной форме. Пора возвращаться в свою раковину, где нет эмоций к противоположному полу.
– Потому что если ты останешься, то вряд ли мы сможем сохранить прежний формат отношений.
Я выдёргиваю руку из его пальцев, киваю скорее сама себе, услышав то, что нужно было озвучить.
– Тогда я пойду.
– Иди, – хрипит он, а я выбегаю, закрываю дверь и слышу звон керамики.
Я присаживаюсь на стол и обнимаю себя за плечи. Всего месяц прошел, а дурацкое пророчество Софы сбывается. Я вроде ничего не делаю, не флиртую, но понимаю, что совершенно по-дурацки влюбилась в босса. И, конечно, это пройдет. Я уже не раз влюблялась. Потом все проходило. Значит и тут пройдет. Проблема в том, что, кажется, босс тоже… Хочет выбрать другой формат общения. А этого допустить никак нельзя.
Глава 12
Я сажусь за работу и стараюсь в течение дня больше не попадаться Распутину на глаза и разговаривать с ним только строгим, профессиональным тоном.
Задаю вопросы, получаю задания, выполняю, отчитываюсь.
Больше никаких неуместных фраз. Я даже больше ни в какие передряги не попадаю. Мой календарь снова на нуле, но, если я не буду волноваться, я и в передряги попадать не буду.
Заканчиваю работу ровно в шесть.
Встаю, собираю все в сумку. Иду к лифту, надеясь успеть до того, как выйдет начальник. На кнопку усиленно жму.
Давай, давай, чего ж ты такой медленный лифт.
Но мое везение не распространяется так далеко. Дверь в кабинет Распутина открывается, и он выходит как обычно при полном параде. Встает рядом, утыкается в телефон. Возможно тоже что-то для себя решил.
– Вам придется спуститься со мной на парковку.
– Это еще зачем? Мне уже бежать надо. Да и я сама доеду на автобусе.
– За моими рубашками. Они так и лежат в багажнике.
– А… Хорошо, – соглашаюсь, двери лифта открываются. Я как обычно мешкаю перед тем, как войти в эту кабину страха, а начальник уже привычно толкает меня в поясницу, активизируя все мои нервные окончания. – Я тогда доделаю тот эскиз?
– Да, он был самый удачный.
– А остальные?
– Остальные на свалку. Вы, несмотря на профессию, продолжаете романтизировать авиастроение. Это вам не пони с единорогами – это техника, которая может как и убить, так и спасти.
– Прямо как любовь.
– Что?
– Ничего, – тут же отворачиваюсь, смотря на горящее табло. Быстрее бы… Первый. Минус первый. Наконец-то.
Двери лифта открываются. Как ошпаренная выбегаю. Мы тут же идем к машине, возле которой уже ждет Гена.
– Добрый вечер? Подвезем Марию Викторовну?
– Сама доедет. Пакеты из багажника.
– А точно, – он что-то нажимает, и дверца открывается сама. Я вытаскиваю пакеты и улыбаюсь Гене.
– Спасибо большое, до завтра.
– Хорошего вечера.
– Гена, поехали! – рявкает Распутин, и я тут же убегаю обратно к лифтам. Поднимаюсь на первый этаж. Улыбаюсь девчонкам на ресепшне. Уже на выходе слышу свое имя. Раз. Другой.
– Маша! Маша! – Антон. Блин. Я вообще про него забыла. – Привет.
В его руках букет цветов, каких-то пошлых роз, насыщенного красного цвета.
Он грубо толкает его мне. А некуда. В одной руке сумка, в другой пакеты, но он все равно умудряется в пакет засунуть.
– Привет.
– Ну все, сроки все вышли, мы идем на свидание, – говорит он совершенно уверено, а у меня настроение, которое было ниже плинтуса, взлетает к самой крайней отметке.
Мне даже на миг жалко его становится.
Это же надо. Вырядился, рубашку надел, а может быть, даже презервативы купил.
Помню, как он всегда с собой носил. Ну а вдруг вот именно сегодня я передумаю и дам ему помять мои прелести. А вот не дам.
– Не идем, Антон. Можешь говорить моему начальнику все, что хочешь. Но пойти с тобой на свидание я и не подумаю. Ты свой шанс давно просрал… – отворачиваюсь от него и иду от офиса подальше. А Антон за мной. Ну вот чего ему неймётся.
– Я тебе советую не спорить со мной.
– А то что ты сделаешь? К отцу своей жены побежишь?
Наверное, переборщила, потому что Антон вдруг делает рывок и в локоть мой вцепляется. Да с такой силой, какой я раньше в нем и не видела.
– Сука, Котова. Ты переспишь со мной, иначе твой драгоценный босс не только о пилоне узнает. Я ему такое расскажу, что он тебя на километр к себе не подпустит.
– Отпусти, идиот, больно! Что такого ты ему обо мне можешь рассказать?
– Я ему… Я скажу, что ты шпионка и тыришь идеи для вертолетов ваших. Сразу он, конечно, не поверит, но работать ты точно не сможешь. Кто тогда будет лечить твою драгоценную больную мамочку?
– Отвали!
– Придешь ко мне как миленькая, на коленях приползешь и ноги свои раздвигать будешь.
Я замахиваюсь пакетом, он рвется, и Антона осыпает белыми рубашками. Правда это не помогает, и боль в руке становится адской. Но ровно до того момента, пока вдруг все не проходит, а улицу оглушает крик Антона. Я ищу его глазами и замечаю, как его нос зажат рукой Распутина. Так сильно, что уже начинает кровить.
