Я приезжаю на работу через тридцать минут, даже быстрее, чем было приказано. Сразу залетаю в лифт, нажимаю кнопку.
Страх никуда не делся, но я на таком адреналине, что он словно за стеклянной стеной. Но вдох облегчения, когда створки выпускают меня на десятом этаже, все равно вырывается наружу.
Дверь в кабинет Распутина закрыта, и это к добру. Так что сажусь за свое рабочее место и принимаюсь за работу. Где-то спустя полчаса мне на мобильный раздается звонок, судя по номеру, из этого здания. Даже интересно, кто? Может быть, с отдела?
– Котова! Вы все-таки не хотите на меня работать.
– Очень хочу, несмотря на ваш характер…
– С моим характером такие же проблемы, как с вашей пунктуальностью, – Господи, как это смешно, болтать, когда вас разделяет лишь бетонная преграда.
– Тут вы не правы. Я на работе уже полчаса как…
– И я должен вам поверить?
– Вы же сами говорите, что все на камеры записываете, так что проверьте, когда я пришла и начала ковыряться в носу.
Мне или послышалось, или начальник реально прыснул со смеху. Вздрагиваю, когда дверь справа от меня щелкает, и передо мной предстает босс.
Телефон от уха он убирает первым. Я за ним. Как в замедленной съемке.
– Доброе утро. Я еще раз хочу принести извинения за сломанную модель вертолета, если надо, я могу ее склеить. Сама…
– Если вы закончили, может приступим к работе?
– А, да, да, конечно, – киваю, прыгаю тощей задницей на стул и открываю блокнот Софки. Готова к труду и обороне. – Слушаю.
Следующий час Распутин не двигается и дает задания. Просто робот, а не человек. Он даже нос не почесал ни разу, а у меня самой этот самый нос уже несколько раз просил о помощи. Но я боюсь, что если прервусь, то просто не успею все записать, а потом спрашивать будет неудобно.
Вчера я уже опростоволосилась, сегодня нужно показать себя во всей красе трудоспособности и внимательности.
После инструктажа я спускаюсь сначала в свой отдел, объявляю, что перехожу на работу к тирану. Некоторые девушки завистливо вздыхают, кто-то сочувствует, а мужчины поздравляют меня, пожимая руки. В отделе кадров та же двоякая ситуация. И ни от кого нет искренней за меня радости. Наверное, надо было больше вливаться в коллектив…
После пробежки по отделам возвращаюсь к делам и только к вечеру, когда меня вызывает генеральный, иду к нему с отчетом.
В кабинет захожу с животным страхом, что он снова начнет на меня орать. Не очень-то я привыкла к крикам. Обычно меня все только хвалят.
Он сидит за своим творческим столом и доклеивает ту самую сломанную модель. Вот наверняка, чтобы меня пристыдить.
– Я все сделала. Назначила нужные встречи, даже смогла дозвониться до министра, – хотя для этого и пришлось выслушать рассказ о жизни его секретаря. – Так же назначила на завтра совещание, всех предупредила. И еще звонила Августина Соломина, сказала, что не может дозвониться до вас.
Он меня вообще слушает? И чего я тут распинаюсь.
– В общем, вот, тут все записано. Арсений Ярославович… Я все…
– У тебя синдром отличницы, – вдруг отрывается он от своего вертолета и поднимает глаза. Приковывая меня балетками к ковру. – Тебе обязательно нужно сделать все правильно, и в срок. Даже пообедать не сходишь. И ты ждешь похвалы.
Я поджимаю губы, потому что он прав. Я всегда была отличницей, умницей, меня все хвалили.
– Я просто пришла сказать, что все сделала.
– Нет, ты пришла за похвалой. А когда тебя не хвалят, начинаешь царапаться и кусаться. И именно поэтому ты не поднялась выше отдела конструирования. Тебе никогда бы не светил отдел разработок.
– Что? Почему?
– Потому что ничего не придумываешь, опасаясь провала. Делаешь только то, что тебе говорят, не проявляя никакой инициативы…
Я стою как пришибленная. Ну вот как двумя фразами можно втоптать человека в грязь. Становится обидно и больно, но вида не подаю.
– Если это все, я могу идти?
– Принесешь свои наработки. Посмотрю. Вдруг я не прав.
– Какие наработки? – говорю осторожно, чувствуя, как под ногами словно уходит.
Он поднимает брови.
– Ты же мне там чего-то говорила о мечте создать свой вертолет. У меня еще лет в десять все тетради были исписаны картинками вертолетов. И почти все они сейчас летают.
Я тоже рисовала, да. Пока не поступила, потому что учиться было настолько сложно, что времени почти не оставалось. Чтобы быть отличницей, мне приходилось зубрить ночами и днями, повторять снова и снова. А Распутин наверняка относится к той категории людей, которым достаточно прочитать пару раз, и они уже все знают наизусть.
– Мария Викторовна?
– У меня нет наработок.
– Я так и подумал. Можете быть свободны…В смысле, сейчас, а не совсем. Вы отличный секретарь, но вряд ли станете разработчиком.
– Могли бы и не стрелять, достаточно того, как вы забили меня ногами, – говорю почти тихо и поворачиваюсь, чтобы выйти за дверь.
Тут же хочется заплакать, ком в горле размером с теннисный мяч, но помню о камерах и иду за свой стол. Теперь тупо пялюсь в экран.
Двери лифта открываются, и в приемную вплывает видение чистой красоты… Ну так бы наверняка сказал любой мужик со спермотоксикозом, а на деле просто женщина, отчаянно желающая найти постоянное жизнеобеспечение в виде одного хамоватого гения. Все такое кричащее. От рыжих волос до синего костюма, который заканчивается в районе бедра.
– Добрый день. Как вас представить? – конечно, я знаю, как ее зовут, но настроение у меня «говно» и так просто эту эротическую радость к начальнику я не впущу.
– А где Софа, – она даже не здоровается.
– Софа ушла в декрет. Так как я могу вас представить?
– Августина Соломина, он меня ждет, – она делает шаг к двери, но я встаю перед ней.
– Госпожа Соломина, вы присядьте, я о вас доложу, и если он скажет, то я вас непременно запущу.
– Вы… Софа меня всегда пропускала.
– Софа работала тут пять лет, у нее был кредит доверия, а у меня пока только ипотека под грабительский процент.
Сказать, что мадам ничего не поняла, это ничего не сказать. Но думаю, Распутин общается с ней по другой причине. Гораздо более приземленной.
– Присядьте, пожалуйста.
Она хмыкает, поворачивается ко мне спиной и изящно ковыляет до дивана, куда садится так же.
– Кофе мне. Капучино.
Открываю дверь генерального и заглядываю, не делая больше нескольких шагов. Распутин в той же позиции, словно не отрывался от вертолета.
– К вам Августина пожаловала.
– Понял. Пусть подождет, сделай ей кофе и спроси, в каком ресторане забронировать стол.
– А временные рамки?
– Минут двадцать, не больше. Когда мы уйдем, разбери корзину с моими рубашками и отнеси все в химчистку.
Не помню, чтобы Софа говорила мне о таких обязанностях, но сейчас лучше не спорить.
Выхожу обратно, где дама пытливо на меня смотрит, словно не сводила взгляда с двери.
– Ну?
– Он приказал сделать вам кофе и узнать, в каком ресторане забронировать столик. И нужно подождать, – иду к кофемашине, делаю капучино и несу любовнице Распутина.
– Вам, милая, нужно со мной дружить, иначе долго вы тут не протянете.
Она протягивает тонкие пальцы к чашке в моих руках. Я за долю секунды понимаю, что ее пальцы коснулись горячего фарфора. Но трагедии уже не избежать. Она тут же с визгом опрокидывает кипяток на меня.
– Идиотка, он же горячий!
– А какой еще должен быть кофе?! – пытаюсь отлепить от себя горячую ткань, которая плотно липнет к телу, обжигая, а эта тупая курица бегает по кругу, крича и ругаясь совсем не по-женски.
– Что тут происходит!? Мария Викторовна…
Я даже не смотрю на него, просто пытаюсь справиться со слезами, которые так и норовят испачкать кожу солью.
– Августина, у тебя просто пятно на юбке, угомонись, – рявкает Распутин, хватает меня за руку и тащит к себе в кабинет.
– Тебе нужно ее уволить, – летит нам вслед, но слышно уже плохо, особенно в ванной, куда меня затаскивает начальник.
Я бы возмутилась, если бы могла хоть что-то сказать от той боли, что одолевает часть груди.
Почти не реагирую, когда Распутин просто срывает с меня блузку и лифчик, наклоняется за чем-то и тут же запенивает мне грудь и живот чем-то белым.
Тут же кожу холодит, становится легче, а мозг наконец начинает работать. Я только сейчас понимаю, что начальник просто стоит и пялится на мою грудь. На мою обнаженную грудь.
Тут же тянет прикрыться, но он качает головой. Поднимает несколько осоловелый взгляд, словно его мозг тоже только что включился.
– Пусть пена растворится полностью, потом наденете одну из моих рубашек.
Он отходит к выходу, но напоследок спрашивает.
– Она сделала это специально? Или вы?
– Нет, конечно. Просто она схватилась не за блюдце, а за чашку, – шепчу ему в спину.
– Закажите новую кофемашину, эта действительно делает в последнее время очень горячий кофе, я сам уже несколько раз обжигался.
– Дайте еще посмотрю, – поворачивается он, но я прикрываюсь, но себя не трогаю.
– Это уже лишнее. Кожа не слезет и ладно.
Он поднимает взгляд с моих ладоней к глазам. Ничего не могу понять по его лицу, хотя мысли есть.
– Завтра сделаем календарь катастроф как на заводе…
– В смысле?
– Ну знаете, на заводе есть такие календари, столько-то дней без катастроф. Вот и нас с вами такой нужен. Домой-то сможете добраться без приключений?
– Меня даже никогда не насиловали и не грабили, если вы об этом.
– Просто у вас на лбу написано «Девочка-беда», вот они и боятся к вам приближаться.
– Нет, просто я не хожу там, где со мной что-то может случиться.
– Ну конечно. Правильная до мозга костей. До завтра, Котова.
Он наконец уходит, а у меня ощущение, что моя грудь горит теперь не только снаружи, но и изнутри. Почему он так смотрел. Словно женские прелести видел впервые.
Через неделю ожог сошел, осталась только розовая отметина. Отметина собственной глупости. Больше я не подавала Августине кофе, а ставила на столик возле дивана, не забывая предупреждать, что кофе горячий. Но уже явно не такой горячий, потому что на следующий день после катастрофы принесли новую шикарную кофеварку. А кроме этого действительно заказал календарь. И вот сегодня уже двадцать один день без происшествий. Когда я на него смотрю, то думаю, хорошо, что Распутин не умеет читать мои мысли и не знает, сколько всего произошло со мной за последние три недели. Я заканчиваю проверять договор, который мне прислали девчонки из отдела, когда звонит телефон.
– Я на тебя обиделась! – слышу голос Софы, довольно бодрый для обиженки.
– Привет, Софа. Как отдыхается.
– Ты мне зубы не заговаривай. Как работа, неужели ты настолько хорошо все понимаешь, что даже мне с вопросом ни разу не позвонила?!
– Все не так, – на самом деле было довольно сложно, но я привыкла задавать вопросы непосредственно начальству. Конечно, приходилось выслушивать вагон оскорблений, но зато я все понимаю с первого раза. А еще тренирую нервную систему. – Просто ты так шикарно меня всему обучила, что даже такая обезьяна с гранатой как я все поняла.
– А, ну если так рассматривать.
– Как отдыхается?
– Пока непривычно. Умираю со скуки. Муж сказал, что раз я теперь не работаю, то могу готовить и убираться. Ты представляешь?
– А раньше кто это делал?
– Так как кто? Уборщица. Я могу себе это позволить.
– Ну понятно, – не могу я кому-то доверить убирать и стирать свое, например, белье. Даже маме. – У нас все хорошо, не переживай.
– Точно? Я уже наслышана про календарь.
Я кручусь на кресле, смотря на этот самый календарь. Простой, синий, с вертолетом, где каждый день нужно записывать, сколько дней без происшествий.
– Да, висит вон. Но тут только речь о происшествиях на работе, хорошо Распутин не знает, что в моей жизни постоянно что-то случается.
– Расскажи-ка.
– Да что рассказывать. Бывший появился. Приехал на новенькой «бэхе», а я случайно руку ему придавила дверцей.
Софа хохочет, а мне стыдно. Я, конечно, обижена, но не настолько, чтобы вредить. Все-таки до секса у нас так и не дошло, чего обижаться.
– Ой, хорошо, что позвонила. Что-то еще?
– Да куча всего! Разбила мамину чашку, устроила потоп, потому что отвлеклась на рисование вертолета, бежала за автобусом целую остановку, сломала на тренировке пилон.
Софа хочет рассмеяться, а я только понимаю, что ляпнула. Ну вот зачем? Зачем?
– Пилон? Ты занимаешься пилоном? Это который шест? Серьезно?!
– А я не говорила? – строю из себя дурочку.
– Нет, конечно. Давно?
– Да со школы еще. Соф, только никому. Это все-таки не самый привычный вид спорта.
– Стесняешься?
– Не хочу неудобных вопросов. Меня и так за дурочку с переулочка порой считают, а тут еще пилон. Главное, чтобы Распутин не узнал. Ладно?
– Ладно, ладно, но за это я требую, чтобы ты звонила мне и рассказывала, как у вас дела. Каждый день.
– Раз в неделю и не чаще.
– Ну, Мааааш.
– И не проси, а если расскажешь, вообще звонить не буду.
– Коза. Ладно. А есть видео?
– Ну набери в сети городские чемпионаты, Котова. Должно быть.
– Лады! Все, на связи! – прощается она, а я вздыхаю. Падаю спиной на спинку стула, да так сильно, что просто кувыркаюсь с него на пол с неприличным визгом.
И конечно, по закону вселенской подлости именно в этот момент двери лифта открываются. Я упорно пытаюсь развязаться, но моя дурацкая нога завернулась за шею и просто не в состоянии встать сама.
– Отличные трусы, Котова. Очень вам подходят.
Мне бы еще вспомнить, что там за трусы. А черт, там же котята.
– Вы так и будете пялиться или сделаете что-нибудь?
– Двадцать один день.
– Что?
– Прошло с последнего происшествия. Думал, будет быстрее, – он заходит за стойку стола, помогает мне встать и сразу идет менять число на календаре. На гордый ноль.
Стою, не двигаясь, смотря на его влажные волосы. В руке сумка. Он с тренировки. Интересно, а он чем занимается? Тела я его не видела, но судя по комплекции, он довольно крепкий. И ведь не спросишь, подумает еще, что влюбилась, а мне до него и дела нет.
– Договор готов?
– Как раз заканчивала проверять. Через пять минут будет у вас на подпись.
– Ладно, – кивает он, мельком смотря на меня. А я жду. Чего? Комментария по повожу детского белья? Или того, почему умею заворачиваться буквой «зю». Но Распутин лишь уходит, мельком бросив.
– Позвоните Августине, скажите, что я сегодня к ней заеду.
– Без ресторана?
– Времени нет, – рявкает он и закрывает двери, а я бурчу себе под нос: «времени у него нет». Так нет, что бедная Августина появляется тут не чаще пары раз в неделю. И каждый раз после того, как Распутин на меня орет. Злость он на ней срывает что ли.
Господи, я уже жалею его любовницу. Меня бы кто пожалел.
Через секунду приемную оглушает звонок селектора, и я трясущимися руками беру трубку.
– Да?
– Договор, Котова! Или вас как котенка нужно рыбкой поманить, чтобы вы работали быстрее?
– Лучше сосиской?
– Что?
– Сосиски баварские, знаете, толстые такие, с которых сок стекает.
– Вы, блять, издеваетесь?
– Нет, конечно, уже несу договор! – отключаюсь и быстро распечатываю два экземпляра и несу в кабинет. Застываю, потому что начальник стоит спиной, без рубашки, и теперь я точно знаю, что он занимается тяжелым спортом, потому что на теле ни капли жира, лишь мышцы, вылепленные словно художником. Я бы потрогала. Ну чисто в познавательных целях, конечно.
– Договор, Котова, а то я подумаю, что вы в меня влюбились, и наконец найду повод вас уволить, – рявкает начальник, надевая рубашку.
– Нет конечно, – шагаю к столу, даю на подпись договор, стараясь не смотреть на стиральную доску из кубиков на животе. Издевается? Ищет повод меня выкинуть? Не дождется. Я у себя в зале и не такие тела видела. Правда не такие крупные. Но вряд ли Распутин относится к тому виду мужчин, которые лазают по пилону.
Он обходит меня сзади, обдавая приятным запахом геля для душа и собственным, принадлежащим лишь ему одному.
– Все, возьмете водителя и отвезете поставщику.
– Да я и сама могу.
– Чтобы как в прошлый раз бежать за автобусом?
– О, вы знаете?
– Да, я как раз ехал мимо. Котова, вы слышали о такси? Дайте пиджак.
Я тут же сбегаю к стулу, беру пиджак и помогаю упаковать эти девяносто килограмм чистого мяса. Не меньше.
– Такси дорого. А почему вы не притормозили?
– Честно? – поднимает он глаза, и мне, конечно, может мерещиться, но лед там давно превратился в бушующий океан.
– Ну конечно.
– Любовался тем, как вы бежали.
С этим он и уходит, оставляя меня в своем кабинете хлопать глазами и думать о том, как Распутин любовался моей пробежкой.
– Котова, водителя возьми! – слышу уже у лифта и кричу в ответ.
– Ладно! Августине-то звонить?
– Я уже еду туда. До завтра.
Водителя Распутина зовут Гена. Это довольно взрослый, добродушного вида здоровяк. За эти недели мы довольно частенько встречались, когда он приходил за начальником, или внизу, когда прощались. Машина у него «Мерседес» последней модели и, если честно, я побаиваюсь туда садиться. Нет, ну а вдруг я чего-нибудь сломаю? Электроника меня вообще не любит.
– Мария Викторовна, мне потом надо Арсения Ярославовича забрать. Но я вряд ли успею это сделать, если вы так и будете прятаться за столбом.
Черт.
Выглядываю, чувствую себя полной дурой.
– Я не пряталась, я макияж поправляла.
Он недоверчиво выгибает бровь, а я фыркаю. Ну да, с макияжем я переборщила. Я им пользуюсь только на выступлениях.
– Боитесь?
– Может, я лучше на автобусе?
– Я бы не против еще раз посмотреть, как вы за ним бежите, но работа мне важнее.
– Ну понятно. Это конечно. И чего, красиво бежала?
– Не то слово. Садитесь уже, – открывает он двери. – И просто ничего не трогайте.
– Ничего не трогать. Это я, пожалуй, могу.
Гена усмехается, ждет, когда я залезу в этого зверя, и наконец закрывает двери. Пахнет тут, конечно… Дорого-богато. Кожа, нотки виски и терпкого запаха… Да, самим начальником тут тоже пахнет. И не удивительно, учитывая, сколько времени он тут проводит.
– А Арсений Ярославович на такси?
– Да. Не переживайте.
– Не лучше было бы такси заказать мне.
– Я так и предложил, – настраивает Гена зеркало заднего вида, чтобы видеть меня, в том числе.
– Так? А Распутин чего?
– А он сказал, что вы либо сбежите, либо под колеса попадете, либо таксист в вас влюбится и увезет на свою родину. А вы ему еще нужны.
– Я ему нужна…
– Не в том смысле…
– Да я же не дурочка, просто… В общем я поняла. И часто вы меня обсуждаете? – складываю руки на груди.
– Мы почти не разговариваем, Мария Викторовна, хотя, надо признать, последние недели он стал разговорчивее. Недавно вот спросил, есть ли у меня семья.
– А он не знал?
– Он не интересуется сотрудниками. Ну не интересовался.
– Ну так и что? Есть у вас семья?
– Да. Жена и две дочки.
– Классно. Наверное, им живется весело. Ну… Вместе, – всегда мечтала о сестре, но мать рано развелась с отцом и больше замуж не выходила, а отец так и не завел другую семью.
– И им весело и нам весело.
– Ха, ну точно, – смеюсь вместе с Геной и осматриваю салон. Тут такие навороты, как, наверное, в вертолетах наших нет. Компания частенько делает вертолеты попроще, чтобы государство и самые дальние города имели возможность их приобрести. Хотя есть и такого, элитного типа вертолеты, для самых богатых.
Гена довозит меня до офиса поставщиков, и я выхожу из машины.
– Я подожду вас здесь.
– А может я сама… Не хочу вас отвлекать.
– Вы совсем не жалеете моих дочек. Что они будут есть, если Распутин лишит меня работы.
– Ой, я опять не подумала об этом. Ну тогда ждите, я скоро! – прощаюсь и уже бегу по ступеням, чуть не споткнувшись на одной из них. Тороплюсь. Забегаю в здание, сразу к ресепшну, чтобы меня проводили к руководителю электрической компании «Альтаир». Они поставляют нам электронику для вертолетов. Кстати, мой бывший работал в фирме, наподобие этой. Тоже как-то на «а». А….
– Котова?! Ты?! Неужели передумала?! – «Альтаир». Точно. Он работал в «Альтаире»… Только я могла это забыть. С другой стороны, не стала я бы отказываться от выполнения своих прямых обязанностей из-за бывшего.
– Привет, Антон. Нет, конечно. Я к твоему руководителю. Договор нужно подписать.
Показываю, не отдавая в руки.
– Точно, ты же в «Прогрессе» работаешь. Я думал, так и чертишь?
– Нет. Теперь я заместитель генерального, – немножко приукрасить свою должность перед бывшим вообще не грех.
– Ого. За какие заслуги?
– Ну точно не потому, что я вышла замуж за его сына или дочку…. – фыркаю. Он женился на дочери руководителя, и его повысили. Он вообще, помнится, пришел ко мне тогда и сказал, что я спокойно могу быть его любовницей, пока он не разведется. Охренеть, предложение. Мечта любой девушки.
– Я развелся.
– Потому что она тебя бросила. Брось ты ее, вернулся бы в свой ЖЭК трудиться электриком, – кстати, тогда он мне нравился больше. Симпатичный, худощавый, простой. Шутил плоско, но очень мило.
– Давай провожу.
– Не надо. Меня девушка проводит. Девушка?
– Не отвлекай девчонок от работы. Пойдем, провожу, – идет он вперед, а я чего, я за ним пошла. Шагаю все выше по лестнице, уже три этажа.
– А лифта нет?
– Есть, но я просто помню, что ты их боялась….
– Уже не боюсь, – и это правда. Мне каждый день приходится подниматься на десятый этаж. Я привыкла. Наверное, потому что там, наверху, меня ждет работа мечты. Да и вид из окна стоит нескольких секунд страха…
– Да ладно, не дуйся. Как твой шест? Еще крутишь задницей?
– Это называется акробатика на пилоне, и я не планирую осваивать профессию стриптиза.
– Да я понял. Просто вряд ли твой начальник обрадуется, если узнает.
Я даже торможу, поражаясь его наглости.
– Серьёзно? Собираешься меня шантажировать?
– Да я так, просто сказал. Тем более, он наверняка в курсе? Ты же не станешь такое скрывать.
– Да что… такое? Словно я на панели стою и случайно могу встретиться с одним из своих клиентов.
– Да нет, конечно… – он тушуется, но вдруг поднимает наглый взгляд. А ведь когда-то мне нравились его глаза, а теперь даже в груди ничего не шевелится. – Просто, ну, раз встретились, может кофе выпьем после работы…
– Мне на тренировку, и ты прекрасно это знаешь, – вижу кабинет с нужной мне фамилией. – Но даже если бы не тренировка, то меньше всего я хочу проводить свой вечер с тобой.
– Вот из-за твоих тренировок мы и расстались! – говорит он мне вслед, но я поворачиваюсь и качаю головой.
– Мы расстались, Щепкин, потому что ты накануне нашей свадьбы решил жениться на другой, более выгодной партии. А бесишься ты, потому что так и не стал у меня первым. А так было бы круто щегольнуть перед друзьями тем, как широко умеет твоя девушка раздвинуть ноги, да?
– Я никому не рассказывал.
– И снова вранье, потому что после нашего расставания меня все твои друганы еще полгода доставали звонками и пошлыми намеками.
– Я не знал, Маш, – говорит он довольно искренне, но мне уже все равно. Больно было осознавать, что твой парень выбрал другую, но боль прошла, когда я поняла, что являлась предметом шуток и насмешек в их веселой компании.
Наконец оказываюсь в нужной приемной, довольно быстро подписываю договора и спускаюсь на первый этаж. Внизу Антон стоит на крыльце, выбрасывает сигарету, когда меня видит. Терпеть не могу этот запах.
– Катаешься на машине начальника?
– Ну да, – просто пожимаю плечами и спускаюсь по лестнице. Антон вдруг дергает меня, и я чуть не падаю. Снова. Бью его по плечу и трогаю ушибленную лодыжку.
– Ты поехавший?!
– На тебе, Маш. Я до сих пор забыть тебя не могу, – шепчет он, пытаясь к себе прижать, так что приходится применить силу рук. Он просто отлетает от меня.
– Мария Викторовна, помощь нужна?
– Нет, Ген, спасибо.
– Ну и иди, работай, тренируйся, проводи время с мамой. Еще кота заведи, так и сдохнешь старой девой.
– Лучше остаться старой девой, чем обманутой женой! – совершенно неприлично показываю средний палец, а потом просто убегаю, прячусь в уже привычном салоне крупной машины.
Гена садится за руль, молчит, выезжая на проезжую часть, а я опираюсь на передние кресла и приближаю голову к его.
– Ген, а давай мы про этот спектакль ничего Распутину говорить не будем?
– Если вы не хотите сюда больше ездить, то может и стоит сказать. Уверен, Распутин отнесется спокойно…
– Я, как и вы, не хочу терять работу, я с ней почти сроднилась. А со мной и так много проблем, чтобы разбираться с бывшими.
– Их было много? – прыскает Гена со смеху, а я головой качаю.
– Только один. Да и тот наполовину.
– Ну если вы справитесь с его вниманием, то я, конечно, буду молчать. Это вроде к работе не относится.
– Спасибо, Ген! А с меня вкусные печенья в виде животных вашим дочкам. Они у меня самые вкусные.
– Это они любят. Договорились.
– Спасибо, – откидываюсь на спинку сидения и расслабляюсь. Да, лучше, чтобы Распутин ничего не знал. Ни о пилоне, ни о бывшем.