Любовь Бурнашева
Ведьмины сказки
Перья венчально-белые
Ночь бессонницей догорает,
Небо тонкое виснет месяцем,
В даль далёкую, тьму уходящую,
С шумом совы летят с известием.
Чертит лебедь круги озёрные,
Моет перья венчально-белые,
Камыши стоят хмарью тёмные,
Они что-то хотят поведать ей.
Как-то робко рассвет приблизился,
Янтарём лучи расплескал в воде,
Кто-то песню запел по русалочьи,
Ветер весть принёс о беде.
Закружились кувшинки прозрачные,
Заплелись кружевом как саваном,
Шелестят крылья серо-мрачные -
Совы сели на ветки таволги.
Как наотмашь напевы скорбные,
Воют страшно, истошно ведьмою:
– Пал жених её – Лебедь чёрная,
На озёрах стрелою подстреленный.
Ветер смертью течёт пропитанный,
Проникает борясь в сознание,
Лес качнулся верхушками – пиками,
Отдавая себя на заклание.
Утро слёзы росы разбрызгало,
Солнце скорбно за тучами следует,
Срезав воздух тягуче крыльями -
Вверх взлетела с воды лебедь белая.
Слепит бликом зеркальное озеро,
Рябь блестит чешуёй сверкающей,
А на нём словно пепел россыпью -
Тихо чёрные перья качаются.
Крик от боли взлетел, в небесах застыл,
Камнем вниз как бедою подстрелена -
Долго, ласково в водах озёрных мыл,
Ветер перья венчально-белые.
Имя последнего воина
Пахнет мертвечиной солнце,
Зной горбом навис над степью,
Полегло в бою всё войско,
Он один – звено из цепи.
Горы трупов, реки крови,
Он живой, вскочить бы в стремя,
Только много их – монголов,
Наседает злое племя.
За спиной обоз и вьюки
В ощетинившихся стрелах,
Щит уже не держат руки,
С силой тает и надежда.
Меч в руках свинцом налитый,
Раны болью кровоточат,
Вот удар, удар – отбил он,
Будет биться сколько сможет.
Расступились вдруг нукеры,
На коне в меха одетый
Хан батыр к нему подъехал,
Он расправил гордо плечи.
Ветер степь туманом стелет,
А в глаза мрак пеленою,
Но стучит всё так же смело,
Сердце воина-героя.
Конь, гарцуя пыль взметает,
Вороньё всё ниже кружит,
Всадник саблею играя,
Бросил сверху равнодушно:
– Смелый ты и храбрый воин,
Но ты враг нам и сегодня
Ты умрёшь. Скажи герой мне,
Имя назови. Запомню.
Первенца так назову я, сына,
Будет храбрый, славный воин.
Он ответил: – Тэмуджин я.
И последний вдох глубокий.
Сталь сверкнула ярким бликом,
И взлетел дух непокорный
Ястребом над полем битвы,
Вверх стремительно и твёрдо.
Пахнет мертвечиной солнце,
Гонит ветер морок зноя,
Всё исчезнет, но вернётся -
Имя храброго героя.
Тэмуджин – имя Чингисхана.
Стих написан по картине Соднома Базарова «Последний воин»
Небо – стекло
Моя песнь оборвётся на взлёте,
Недописанной стлеет тетрадь,
От земных оков стану свободной,
Буду в небе как птица летать.
На закат что чернеет вороной,
Полечу разбивая крылом,
Тучи низкие с молнией, громом,
Колыхаясь прольются дождём.
И всё выше, где робкие звёзды
Моей жизни запутали нить,
Выйдет месяц серпом рассечённый,
Путь мне тонким лучом осветить.
Души рваной края зажимая
Прорываясь вверх. Небо – стекло,
Билась птицей в него не зная,
Что мне время ещё не пришло.
Расцарапала, ногти ломая,
Кулаки до мозолей и в кровь,
Ангел плачет, назад посылая
Вниз, бог видеть меня не готов.
Собрала я пожитки земные,
В тело бренной душой забралась,
Путь продолжу я с вами – живыми,
Я сегодня в ночь вновь родилась.
Жарки
В ситцевом платье, солнечно-ярком,
Лето бродило в полях,
След оставляло огненно-жаркий,
Там, где прошла, всё в жарках.
Нежно срывала зелёные стебли
Ярких и рыжих цветов,
Ей помогал заплетать лёгкий ветер
Сочный венок из жарков.
Огненный цвет на сибирскую розу,
Краской плеснула заря,
И создала восхитительный образ,
Алый, как пламя костра.
Падает солнце в высоких закатах,
Плавиться зноем земля,
Лето в цветочных, лесных ароматах
В платье оранжевом шла.
Выдохом день опустился над лесом,
Лёг как туман в цветы зной,
Плыл над землёю месяц раскосый,
Над полем с горящей зарёй.
Вето
Озарилась душа ядо-маковым, огненным цветом,
То любовь расцвела, наложила на душу вето,
Но исчезла она, а душу оставив горящей,
За собой позвала, вверх вослед, да по восходящей.
Как сдержать, не кричать своё горловое безумство,
Из души вырывая, из кожи любовное чувство,
Не упасть бы в полынь, да в степных разнотравьях
Не остаться лежать у дороги в канавных объятьях,
Только ведает кто-то взлетевший над ветхостью судеб
И ворожИт, смеясь повторяя, то – любит – не любит.
И сгорает душа в ядо-маковом, огненном цвете,
Кто-то там наверху мою душу любовью отметил.
Пастух
Пудрой печали усыпан мой путь,
Ветер бичует поникшие травы,
Время пыталось минутой вспорхнуть,
Только пастух его держит упрямо.
Гонит по руслу невидимых дней,
Неумолимо, без остановок,
Не позволяя бежать в даль быстрей,
Держит мгновения в жёстких оковах.
Время незримо по руслу течёт,
Шагом столетья, а рысью минута,
Только пастух знает дней моих счёт,
Травы, поникшие, ветер распутал.
Чёрный факельщик
В путь последний чёрный факельщик проводи,
Раны старые излечи свеже-выкопанной землёй,
Как спокоен там сон и крепок, ты мне расскажи,
Слёзы в землю уйдут, оставляя следами – соль.
Не нарушит сон кричавшее на крестах вороньё,
Оплетут тело корни, прорастая дадут травам жить,
Сон закроет глаза, но теперь уже всё равно,
Их для солнца никто никогда не сумеет открыть.
Расскажи, как закат незаметно уводят во тьму,
Режет месяц кровавый тугую небесную плоть,
Хлынет ночь чернотой, я без страха туда шагну
В эту мглу, обретая желанный и вечный покой.
Постели чёрный факельщик на погосте постель,
Сделай мягкой взрыхляя лопатой земную твердь,
Погаси факел свои и в конце мне открой секрет -
Бог на свете один, нет других богов, только Смерть.
Венок из иммортели
В облике дряхлого старца – время,
На верстовом столбе,
Венок из сухих цветов иммортели,
Плетёт, а коса в стороне.
Дорога, дорога, уж ноги стёрты,
Не подгоняй, судьба,
Года как прошедшие мною вёрсты,
Иду от столба до столба.
Плетёт мне венок из иммортели,
Время – дряхлый старик,
В руках его мёртво цветы скрипели,
Не для моей головы.
Рассыпаны дни как красные зори,
Ночь стынет и стынет век,
Иду от здоровья к последней хвори,
Так каждый идёт человек.
В облике дряхлого старца – время,
Кружит как чёрный птах,
Сплёл мне венок из иммортели,
И водрузил на крестах.
Узел души
Я шла за ней и дёргала за платье,
Не раз, и не два, а множество наверно,
Она смеялась, злилась и проклятья
На голову мою лила безмерно.
Из рук моих рвала края одежды,
Бежала прочь скрываясь в мраке ночи,
А я ползла вослед, держа надежду,
Что вот вернётся и помочь захочет.
Брела за ней, отщёлкивая вехи,
Костяшками годов по пыльным счётам,
Тянула узел на душе ей на потеху,
Просила: – «Сделай мне перерасчёты.
Остатки забери, дай избавленье,
Я лишняя для всех в проклятом мире,
Дорогу я прошла, хочу забвенья.»
Прищурила глаза она, как будто в тире.
Взывать к ней бесполезно, мертвы чувства,
Лишь звёзды рассыпающимся смехом,
На нить души наматывали узел,
Который не разрубит коса Смерти.
Опять хватала за края её одежды,
Но Смерть не удержать. Оставь надежды.
Свет в глазах
Лишь только опустился день в траву,
Увидел он русалку наяву,
Плескался омут на песчаных берегах,
Вода вся в искорках как в мелких жемчугах.
Он руку протянул: – Дай я взгляну,
Рассказывал мне прадед, в старину,
Он встретил здесь, на этих берегах,
Свою любовь, увидел свет в глазах.
Вот и тебя я не напрасно ждал,
Я столько лет томился и искал,
И ты пришла, взгляни, дай этот свет
Любви нам вечной и на много лет.
Она взглянула, руку подала,
Из царства вод доверчиво пошла,
И свет струился из её влюблённых глаз,
На этом я закончу свой рассказ.
