Звонок телефона разбудил Лю Лю. Она вынужденно открыла глаза, осмотрелась и прислушалась, телефон дребезжал в дальней комнате или кабинете Стивена. Однако совсем не в привычках Лю Лю бежать к телефону, который звонил не ей. А позвонить ей было явно некому. Голубка не только никому не сообщала номер телефона Стивена, но и о его существовании в принципе. Это была её тайна.
– Пусть сам отвечает на звонок, – решила Лю Лю и стала вспомнилось то, что случилось накануне, и чем они со Стивеном занимались. Невольно припомнилось недавнее удивление, и рука самопроизвольно быстрым движением отбросила одеяло. Никаких бинтов не было.
– Инте-Рес-сСсно… – произнесла она вслух…
Скинула ноги на пол, нашарила мыском тапок, надела, нащупала второй и, надевая, встала с постели. Но постояв с минуту в нерешительности, снова села. Снова забралась с ногами и устроилась поудобнее, облокотившись на спинку кровати.
Они со Стивеном спали как придётся, иногда она засыпала в его постели, но проснувшись ночью – уходила в выделенную ей собственную спальню. Иногда он увлекал Лю Лю на её территорию, где и занимались любовью, а потом уходил к себе. Сам Принц в её постели обычно не оставался. Она не возражала, потому что тоже привыкла спать в собственной кровати, и сама всю жизнь делала то же самое – спать предпочитала вернуться домой. Лю Лю вообще разделяла теорию о том, что ночь существует для сна. И хотя исключения допустимы, а иногда вполне приветствуются (это зависит от индивидуального на каждый день расклада), но в целом – всё же разумно придерживаться здоровой самостоятельности в личной постели.
Собственно, как вы вероятно заметили, мне с какого-то момента стало удобнее вести рассказ от лица всезнающего автора, как если бы пусть кто-то посторонний расскажет про мою Лю Лю, или про Стивена… Как-то это всё же не совсем женственно рассказывать про любовника за его спиной, тем более беспристрастно…
По крайней мере, если он однажды прочтёт, то, надеюсь, не обидится… Хотя опять же – такое зрелище, как обиженный Стивен – хотела бы я увидеть хоть одним глазком! Но это точно не про него.
Скорее уж мне самой так удобнее… от лица автора, для себя.
Потому что сама-то я – душечка Лю Лю – обижаться пока не разучилась. И отлично себе дуюсь, хотя и не слишком часто. И стесняюсь, испытываю внутренние барьеры, которые – не хочется переступать, опираясь на силу воли…
Приходится прощать себя… за ради великодушия по отношению ко всем нам: живым существам, заблудшим и страдающим своими маленькими личными несовершенствами.
Подумайте сами, зачем же при таком положении, изворачиваться, наступая на горло собственной песне, если можно просто объясниться? – Ведь именно для этого все умеют формулировать свои мысли и чувства?
Так я и поступаю, описывая, почему изъясняюсь то от первого лица (всё-таки это рассказ обо мне), но одновременно – от всевидящего и всезнающего ока автора… Потому что так мне удобнее излагать о прошлом.
* * *
Когда Лю Лю всё же встала и прошла по комнатам, то Стивена дома не нашла. Вероятно, куда-то ушёл. Он иногда уходил. В супермаркет ездил. Встретиться с кем-то по делам – три раза. В лес уходил тоже два раза. Сидел в рабочем кабинете, мягко попросив не заходить к нему, пока не выйдет сам. Ну и мало ли куда мог отлучиться ещё?
Лю Лю это не тревожило и не пугало. Она умела обходиться без общения. Для этого в наши времена у всех есть интернет. Голубка всегда находила, что написать в эту Чортову дыру, засасывающую бедных хомо-киндеров – вернее то, что от них остаётся после трудовых оргий на дядю Сэма. Или на какого-то другого Дядю, ведь даже если некто-везунчик-горбунчик трудится на личном предприятии, то в роли Дяди выступает тогда его Господин Бизнес!
Мы все трудимся за ради создания и поддержания работающего предприятия, доставляющего нам – в ответ за заботу – средства к существованию.
Разница лишь в том, что одни Дяди выдают денюжки мешками и вагонами, а другие – ровно столько, чтобы не порвать китайского производства кошелёк горбунчика. И кошелёк Лю Лю – был как раз одним из таких! – Какие заводят трудяги…
А то, что она, по причине личной везучести, горбилась на фоне представителей Богемы и их законных привилегий, так это сути дела не меняло.
Вот на кого трудился её парижский любовник? – Лю Лю очень хотелось разнюхать.
Такая лазутчица, – любила внедряться в чужие души, всё там переворошить, встряхнуть – по возможности чтобы пыль столбом! А потом с ликующим восторгом наблюдать: – ага, шевелится! Душа зашевелилась! – Живая!
И главное, нет бы, тогда оставить в покое, да и шагать себе лесом, так нет – отнюдь! Иногда, бывало, присасывалась… чуточку погреться… Но иногда, конечно, оставляла в покое, и шла, – не так чтобы уж совсем лесом, но прощалась, извинялась и уходила. Хотя чаще – уходила, не прощаясь. За что впоследствии, повзрослев – стала испытывать чувство вины.
И лишь пару раз захотела, было, построить счастье в одной отдельно взятой ячейке пчелиного сообщества… Но увы – не смогла – не сладилось…
Избранник отказался сотрудничать во имя общего счастья. Мне, – сообщил, – такого счастья не надо… лучше согласен на развод.
А всё чего?
До длинно-капающей с клыков слюны – любил её бывший член семьи подлизываться к авторитетным в обществе альфа-самцам и их подружкам. В помощниках авторитетов себя сильно уважал. Прямо такой делался душка! И анекдоты травил – все довольны, по плечу ему хлопают… Среди ночи пошлют в аэропорт – проводить начальственного сынка, чтобы тому счастье принести: все верили, ежели Андрюху послать в провожатые (чтобы стоял у барьера и посылал нужные флюиды в тот угол, где могли зашмонать личным досмотром жлобовидного сыночка), тогда таможню пройдут без проблем, и заныканные под двойным дном чемодана зеленоглазые Владельцы-Душ-Человеческих отлично перекочуют – шо те пузатые аэробусы, в нужном направлении – подальше от любопытных глаз закона.
Да так оно и пошло… и поехало… Пока Лю Лю кормила грудью малыша… пока болела, не в силах облобызать голодным взглядом продовольственные прилавки… или стоять у раковины, зачищая замызганную морковку… пока малыш ползал по полу… И вместе они: Лю Лю с маленьким ЛюЛюнчиком – частенько ожидали какого-нибудь подаяния на бедность (хотя бы поесть… в их общей немощи)… Или, раз уж иного не добыть – хотя бы немножко сострадания…
Ведь друзья друзьями, но и так называемой семье нужно же было что-то кушать… хотя бы пару раз в сутки. А малышу требовалось готовить, – он ведь жевать тапки, как домашний кот у пустого холодильника, не умел.
Но чего вспоминать – кто старое помянет, тому глаз вон…
Лю Лю к тому времени ещё не знала, что к концу своей сознательно избранной «карьеры», её Бывший будет наблюдать Высоту Полёта когда-то друзей строго на экране телевизора. Поскольку все они делали свою жизнь – умеючи, и в соответствии с личными способностями. А с ним – лишь весело проводили отдых, да использовали на посылках, так ничего толком и не подарив за долголетнюю дружбу… кроме, разве, возможности гордиться близостью к Альфа-самцам девяностых.
Он и гордился, и ради этого спустил в унитаз пару десятилетий своих после-университетских лет, пока дружбаны сколачивали свои состояния. Так её Бывший всего и нажил, что болезнь печени, да должность сторожа при чужом хозяйстве. Да и ту – выпрашивал, всего на два-три раза в году. И все равно потерял. Потому что больной уже не выглядел так, как положено (при любой, вообще, должности) у новорусского князька. По ходу он, вероятно, не знал, что – в высоких кругах больших денег – друзей попросту нет. А остаются лишь связи. А связи, которые тянут назад – традиционно в тех кругах принято отбрасывать, что ящерица хвост, ежели его прижимают.
Отброшенный Бывший всё ещё надеялся на будущие лавры, когда Лю Лю покинула родину, обосновавшись в стране, где доллар парит над головами – ближе Солнца и Луны – неизменной иконой: Святым Угодником в квадрате идолопоклонства!
– Внеземным разумом на галерах Дяди Сэма!
* * *
Лю Лю приготовила кофе и уселась у привезённого с собой компьютера, устроившись за небольшим кухонным столиком на мягких сидушках, как раз для того и предназначенных.
Как к ней просочилась совершенно неприличная мыслишка, чтобы зайти в комнату-кабинет Стивена, пока тот отсутствует – она и сама недоумевала… Просто даже открыла удивлённо глаза – такая здравая мыслишка! Нельзя было не воспользоваться «подсказкой друга».
Собственный умишко Лю Лю держала за эдакого внутреннего дружка, подсказчика и одновременно проказника, – который, однако частенько засылал вполне себе интересные предложения.
И, не откладывая в долгий ящик, душечка поднялась и двинулась – туда – в тайные дебри Парижского Любовника. В его святая святых.
Однако, обломилась… кабинет оказался заперт…
– Облизнулась кошка на высок виноград… – вздохнула. Пропала такая замечательная идея… И поплелась опять на кухню.
Лаптоп, как обычно, горел Синим Глазом и нисколечко не грел.
На привычном месте, в форуме, где она уже несколько лет делилась с согражданами своими открытиями в мире запредельных откровений по поводу душ человеческих – последним свидетельством жизни паскудно висело её сообщение почти месячной давности. И ни одна душа не добавила в пользу общего дела ни единых «пяти копеек».
Стоило Лю Лю отлучиться и не кормить чОрную Дыру форумного Глаза, как там сразу начинался Мёртвый сезон и никакого кина.
Душечка всерьёз сомневалась: нужно ли вообще кому-то на свете её старание? То самое, ради которого приносятся в жертву простые человеческие прелести: будь то милые сердцу подружки, с которыми можно часами сидеть на телефоне, или флирт на сайте знакомств, или просмотры сериалов, роликов в сети, наслаждение адреналином из компьютерных игр, прогулок к морю – идейно поддерживающих тягу к красивой жизни… Или законное поддержание стерильности в личной среде обитания, наконец? – Уборки собственного жилища? Но может: посещение театра или музеев? Или – чтение книги, расположившись на скамейке прекрасного парка?
Ничего этого у Лю Лю не было, а взамен имелся только форум. Он и являлся Владельцем времени верноподданной рабыни Изауры – глупышки и буратины, от имени которой ведётся данное повествование.
Что говорить? Лю Лю лишь ещё разок убедилась, что никому не нужен её форум.
Открыла топик, где регулярно располагала авторские песенки… И прочитала:
«Посвящение личному форуму» – очередной плач Ярославны, непризнанной души…
А здесь всё так же – пустота и тишь,
И ось земная не кружится здесь
Заходишь, чувствуя, как будто спишь,
А где-то страсти, значит люди есть
Там где-то жизнь, в которой нет меня,
Не нужной для вселенской суеты
Не нужной, чтобы – запрягать коня,
Иль с городом беседовать на «ты»
За мной сюда приятель не спешит,
Хотя б и был, хотя бы даже мог
А если вдруг случайно согрешит –
Сбежит обратно мигом за порог
И вот пою – одна и вопреки,
Людской молвы не ведая оков –
Соловушка… – От счастья иль тоски,
А может просто: чтобы быть средь слов!
Слова – они ведь ниточки туда,
Где бальный зал, корнеты-юнкера…
Где моё сердце не стучало никогда
Так, как стучит в компании пера
Есть я и зал: он там, я – вечно тут
А в зале дамы, ни одной из них
Не дался мой извечный атрибут:
Словами жечь, чтоб голод свой утих
Чтоб для души хоть толику похвал
Стяжать, их зарабатывая вслух:
Я препарировать готова каждый кал,
Надеясь обнаружить Божий Дух
Так что ж пенять? – Да здравствуй, результат!
Хвала везению – мой уголок
Не растоптали, не сгубили, чуя смрад,
Извечный – свой, в глубинах – между ног…
Так пой, неутомимый ангел мой,
Соловушка – судьбой одарена…
Слова, как пламень – пущенный стрелой –
Пусть полетят в иные времена…
Когда же она это написала? Полгода назад? Меньше? Да какое это имело значение?
Значение имел тот факт, что на этот раз ей не хотелось рассказывать в форуме о своём приключении, и это было не типично. И песен сочинять тоже давно не хотелось.
Хотя правды ради можно бы сообщить, что обычно она ничего и не сочиняла, а просто, почувствовав близкий адреналин – садилась и записывала мысль – в рифме-танца, что называется… Примитивненько, но доходчиво.
Она себе не нуждалась таким манером запудрить голову читателя, чтобы тот затерялся между строк, не умея прочесть мыслю. Типа, чтобы уплыл бы в заводь описательных изысков, закружился в эдаких специальных поэтических вывертах… где обычный читатель, шо тот чёрт – скорее ногу сломит, чем сможет разобраться, или – хотя бы уловить, об чём собственно сия лирическая песня, за ради которой так растекается по древу круто-вывернутый поэт…
В общем, Лю Лю скорее осуждала поэзию за бессмысленность, чем жаждала часами выковыривать пару строк из очумевшей от нелепости данного занятия бошки.
В поэзии голубка уважала её тайную силу: – во время написания рифмованного текста, она изживала свои потребности, желания, тоску, обиды и прочие негативно разрушающие счастье мелочи…
– Если опускаться во глубины души, исследуя там собственные чувства, горести и печали, – считала она, – то при помощи сильных точечных названий своих чувств – беды лишались энергетического заряда. Они лишались своей излишней значимости.
И беда превращалась лишь в поэтическую строку: – получала новое русло – как бы изнутри наружу, куда авторша отправляла её – по-миру… С Богом, что называется!
Прощай, моя былая боль! Мы больше не нужны друг другу!
Так Лю Лю, притулившись на кухне напротив компьютера и глядя в форум – привычно, хотя и бессмысленно – снова блуждала в воспоминаниях…
Холодильник рядом – чего ещё и желать русской художнице, привыкшей, что «её место в буфете»? Мы артисты – наше место в буфете. В Москве об этом знали все, и традиция поддерживалась строго. Кухня – наше русское всё!
– Где же Стивен?
Писать сокамерникам по форуму совсем не хотелось. Особенно, с учётом, что сами они за месяц не написали для неё ни строчки.
А вот чего постоянно хотелось? Снова и снова что-либо вспоминать! И сказать по совести – это однозначно намекало на какую-то особого рода зависимость. Причём, приобретённую недавно, в доме её Парижского любовника. Так, будто она здесь нечаянно этим заразилась. Пойди, выйди в лес – всё прекратится, вернись в дом – воспоминания как по команде – тут как тут! Уже прибежали, и стоят рядами – милые пёсики, виляют хвостиками и ждут, кого из всех выберет их госпожа.
– Так что тут у них – у Лю Лю и Стивена, не у пёсиков – было за последние дни?
Ну, собственно, она просыпалась среди ночи и – долго-долго лежала без сна, думала о всяком разном. А ноги её были забинтованы. А теперь нет. Но Стивена не было тогда и нету опять. И где он, Лю Лю не знает и очень хотела бы узнать.
Или чтобы пришёл! И пусть – как хочет, но Лю Лю собиралась поговорить… – со всем уважением… но пусть расскажет, что произошло после того, как она уснула вместо ужина… – когда они выпивали в последний раз. – Она не боится Стивена! И спросит, почему были забинтованы ноги.
Кстати, она и не заметила, как давно телефон перестал дрынькать… допотопный какой-то… из-за телефона как раз проснулась. И теперь бормочет чего-то, вообще без остановки? Не вслух, конечно, вслух Лю Лю разговаривала у себя дома, а тут она в гостях… вдруг кто-то подслушивает?
И Лю Лю заглянула за штору.
А потом прошла в спальню и стала осматривать её на предмет, не спрятана ли где-то скрытая видео-камера – не ведётся ли за ней слежка. Пока искала – во входной двери заворочался ключ, и вскоре Стивен заглянул в комнату.
– Привет, соня! – На этот раз он улыбался и глазами, и во весь рот – не так, как обычно: задумчиво, очень доброжелательно, но немного грустно.
– Ну, гос-Сс-поди!!! Где ты бы-ы-л? Обыскалась, заждалась, запечалилась, даже хотела взломать замок в твоём святом тайнике! Думала, зайду туда, а там – труп. То-то тебе досталось бы от меня: ты зачем труп спрятал! Не доверяешь! Ага! Попался! – и Лю Лю весело подбежала поцеловать своего Принца.
Он сиял. Лю Лю была счастлива! Обнимаясь, прошли на кухню. На столе стояли пакеты с продуктами, в прихожей – синенький букетик вполне себе дурацких американских лютиков-цветочков.
Лю Лю замечательно восхитилась милым жестом Принца.
Словно курочка – захлопотала она в поисках вазочки, чтобы не погибли раньше срока. Такие цветочки обычно стояли по пять-шесть дней. Но сама Лю Лю такие не купила бы.
Подруга в Нью Йорке приглашала её как-то помочь оформить русскую церковь к празднику, где та подвизалась вместо служки. И они с Лю Лю собирали икэбана-наряды для церкви, предварительно закупив такие же синенькие и сиреневые ромашки в супермаркете в виде нескольких букетов разных сортов.
Традиционная продукция американского супермаркета. Понятно, Принц прихватил их на выходе, не глядя, что называется – типа, как если бы взял упаковку жвачки.
Ну, чего нормальный ход – девочке будет приятно, а ему пофиг. Подарок из разряда «будешь ехать мимо, захвати мне кофе, а то дома заваривать лениво».
– Душка моя! Ты мой дорогой! Цветочки! Обожаю моего лапушку и властителя! И такие миленькие! – Лю Лю сияла всем видом, втихую обдирая подсохшие у стволов листья, чтобы он не приметил, что цветочки слегонца подвяли. Так как провели на прилавке в ожидании своего буратины как минимум пару-тройку дней, а значит дома простоят совсем не долго, а потом начнут излучать кое-что и активировать чуточку надоедливую мысль, вроде – не пора ли их отправить в иное ведёрко побольшего размера, чем та вазочка, где они испускают дух. Но выбрасывать их, конечно, будет жалко – ведь они подарок любимого?
Лю Лю нашла вазочку, налила воды, сунула туда пообчищенный от непрошенных свидетелей долгого плена подарок и вместе с вазочкой-к груди – поднесла цветочки-к лицу: правда хорошо сочетаются с лицом и халатиком? Они сочетались.
Стивен рассмеялся…
– Ну, какие попались, ты же поняла, – радовался он её смекалке. Искренне и задушевно.
Никакие уловки не работают! Вот же змей! – Промелькнуло в умной головке Лю Лю – так же мимоходом, как желание ответить что-то в оправдание. И сразу следом – прилив нежности. Она его обожала!
– Что делала? – Принц, опустошая пакеты, выставил на стол напитки.
Текила, самбука, Кампари, – неминуемо заценила Лю Лю. Понятно, её принц нарочно запасся романтическими напитками, чтобы у русской гостьи был выбор, чего именно вылакать в очередной раз. Грамотно и уважительно.
А Стивен, между тем, распределил остальные продукты по типам: в одну сторону для холодильника, в другую для одного шкафчика, в третью – для другого.
На вопрос Лю Лю смутилась:
– Чего делала? А чего надо было? – Вопросом на вопрос, замечательная тактика ухода от ответа.
– А чего хотела?
– Найти тебя.
– Нашла?
– Нет, опять не повезло.
– Но ты же надежды не теряешь?
– Нет, не теряю. А ты?
– Но я-то тебя уже нашёл.
– А чего тогда прячешься?
– А куда я прячусь?
– Не знаю.
– А тогда откуда знаешь, что прячусь?
– Так ведь просыпаюсь, а тебя не нахожу.
– Это потому что я вышел из дому, а не потому что прятался.
Лю Лю остановилась, перестала нарезать листья салата, и посмотрела на Стивена долгим взглядом:
– Стивен, можно я у тебя что-то спрошу?
– Конечно, что?
– Ты зачем забинтовал мне вчера ноги?
– Ты о чём?
– О том, что проснулась ночью, тебя не было, я плохо себя чувствовала, тяжесть в ногах, но звать тебя не стала, а когда ощупала ноги, они оказались обе забинтованы. Я даже подумала: может ты приготовился их отрезать, как в фильме «Елена в ящике». Помнишь там главный герой отрезал возлюбленной сначала ноги, потом руки, поочерёдно – пока она не осталась «статуэткой на подоконнике» – без рук и без ног, это его восхищало, поскольку напоминало о древних статуях Великого Рима, какими их находили после раскопок. Я подумала, как буду с тобой ссориться и не смогу. А потом много всего вспоминала и уснула. А когда снова проснулась, то бинтов уже не было. Ты их снял пока я спала?
– Нет, дорогая, ты заснула вчера за столом, я отнёс тебя и уложил в кровать. А сам ночью работал, а потом уезжал. Тебе никто ноги не бинтовал. И что – ты видела бинты?
– Нет, в комнате было совсем темно. Я их ощупывала, но не смотрела.
– А ещё что-нибудь видела?
– А должна была?
– Если видела, то скажи, а если не хочешь, не говори.
Лю Лю усомнилась. Во всём одновременно. И в том что бинтов не было, и в том, что были, что она ничего ночью не видела. И в том, что он отнёс её спать. И даже в том что и вправду заснула за столом. Во всём – включая и то, что она сейчас рассказывает, а не видит ещё один сон.
– Нет, я ничего не видела. Кроме окна. И ещё слышала, как завыл пёс, и утка взлетела, хлопая крыльями – точно, как на охоте, когда я промахнулась. Ты же помнишь про охоту? – спросила Лю Лю, внезапно припомнив утреннюю одежду, когда он недавно пришёл. Походную одежду. Но теперь переоделся.
– Конечно помню.
– Стивен, а где ты сейчас был?
– Не могу сказать, это тайна, а потом заезжал в супермаркет. Тебя это испугало?
– Да.
Он остановился – перестал возиться с сэндвичами, и серьёзно всмотрелся в Лю Лю. Она покраснела.
– Ну хватит, ничего ведь не случилось. Чего ты испугалась? – он подошёл и обнял Лю Лю.
Ей захотелось расплакаться… Усилием воли она подавила свою сентиментальность.
– Ладно, всё прошло, я тебя ждала.
– И я пришёл, и всё будет хорошо. Ведь правда?
– Да. Будет хорошо. Я пойду умоюсь, не хочу чтобы ты видел меня такой.
Он убрал руки и выпустил свою «птичку». А сама Лю Лю подумала, что он отпустил утку.