Лю Ив
Мой роман со Стивеном Кингом. Тайные откровения
– Буду, – киваю ещё раз.
– И будешь ждать сигнала! Сцена только для тебя одной! Ты знаешь, я всегда тебя любил, и сейчас люблю, мне необходимо, чтобы ты выжила. Я тебя найду. Но – возможно, мы убежим вместе. Во всяком случае, если всё пойдёт по плану. Мы убежим вместе. Неподалёку от дома нас будет ждать автомобиль. Слейви за рулём. Преследователей мы обезопасим, они не смогут пуститься в погоню.
– Так они найдут нас после, разве нет? Помнишь, нас же нашли после госпиталя, разузнали адрес и нашли? Когда женщину с трассы отвезли в больницу? Ты же помнишь? Это же не было во сне?
– Разумеется помню, конечно, не во сне. Но слушай ещё раз внимательно. Сын сможет помочь тебе вернуться, если ты сама сделаешь усилие. Держи своё внимание открытым. Постарайся, чтобы всё прошло хорошо.
– Но он же не знает, где я.
– Проси помощи. Это главное. Проси настойчиво. Придётся снова начать говорить!
– Я уже начала. Ты разбудил. А как ты считаешь, будут меня убивать или нет?
– Не будут. Если всё правильно сделаешь.
– И сын прилетит? Ты его вызвал?
– Это всё решим потом.
– А как же он сможет помочь, если он в Москве, а я тут?
– Не важно. Мы же не в пятнадцатом веке – самолёты летают, но дело не в этом. Важен твой настрой и решительность.
– Мой настрой постоянно меняется. Когда вспоминаю, что ты меня обманул… с женщиной из клуба… то настрой делается противоположный, она же здесь была, писательница, с которой у тебя роман?
– Роман у меня только с тобой. А с писательницей партнёрские отношения.
– Ладно, меня не касается. Если ты хочешь, чтобы я не умирала, то я согласна. А если хочешь, чтобы умерла – тоже соглашусь. Я не хочу руководить судьбой с помощью эго. А хочу только, чтобы ты меня любил. Если я нужна, то выбираю выжить. Если нет – пусть убивают, я всё равно последние дни перестала чувствовать боль.
– А наслаждение очень даже чувствовала! – и он просиял, а я покраснела.
– Как никогда в жизни! – вырвалось из меня невольно. – Не знаю, как такое получилось, какое-то немыслимое состояние. А что так было заметно?
– Не то слово! Я тоже такого ни разу не встречал. Никогда. Даже с тобой, ты такая ещё не была. Я едва с ума не сошёл!
– А я сошла…
И я опять засветилась счастьем.
Да уж, мы по-прежнему были парочка ещё та!
Ожидание последнего акта
Суета перед началом спектакля начала затихать, гостей уже пригласили в приготовленный зал.
Ещё час назад машины подкатывали к крыльцу, и два специально нанятых парня отгоняли их на парковку. В импровизированной гардеробной у гостей принимали пальто, куртки и зонты. Дамы застревали в туалетной комнате, чтобы поправить причёски, припудрить носики и подправить призывные, словно алые флаги, губки. А также декольтированные груди. Слейви слышал, что дамы пудрят не только лицо, но и шею, и грудь, выступающие из платья, и даже руки.
Крахмалят шмары бюсты, поддерживают искусство, – вертелась на языке дурацкая песенка.
Все гости заходили в масках. У кого-то едва прикрывающая глазки, у других на пол-лица. Ничего так – маскарадик в преддверии зимы. Первый день декабря. Возможно, последнее развлечение в уходящем сезоне. Если не считать Кристмаса, конечно. Но в Америке предновогодние праздники – приписывают году начинающемуся, а не проходящему, чуточку раньше календарного.
Так что суета вокруг пленницы, возможно, задумана, в виде – прощального концерта.
– И когда начнётся? – спросил он у Гадкого.
– Да погоди ты. Сцена готова, публика уже расселась, просили ждать.
– Думаешь, её убьют на сцене, ради концерта?
– Отъебись, никто её не убьёт!
– Так они тебе и сказали! – не унимался Слейви.
– Прикинь, я уже некоторых узнаю – по кольцам уже двух опознал, – Гадкий излучал гордость собой.
– Да у них, у некоторых кольца одинаковые! Брешешь что ли?
– Э нет, дурилка! Я в телевизоре их видел, там камера крупным планом на минутку остановилась на руках. А кольца, даже когда одинаковые – на пальцах выглядят разно, у моей сестры муж ювелир, как-то на семейном ужине рассказывал, с тех пор я присматриваюсь, чтобы различать. Этот ювелир про символические знаки на кольцах даже книгу дома держит! Но, конечно, я в его кабинете не бывал, а только то, что он нам сам рассказывал, то и запомнил.
– И что, ты здесь признал целых двух из телевизора?
– Покажу после, один – из самых что ни есть важных денежных мешков Соединённых Штатов! Помнишь, на «свадьбе свиней», это он в окно мясо выкидывал. А другого – забыл фамилию… не то политик, не то скульптор…
– В нашем захолустье? Не поверю.
– Да и хуй тебе в стык, не поверит он… – и Гадкий заткнулся, невольно обидевшись. Не часто он высказывал что-то культурное, да ещё искренне, можно сказать, семейное! А тут напарничек – изъявил, видите ли – право на «личное мнение», порчь28 деревенская – дурашлёп29! Дьявол припудренный30!
– Человек, поди, двадцать-тридцать будет? – Примирительно пробуробил Слейви.
– Я не считал, а тебе-то что?
– Дык, кто напитки-то разносить будет, не мы что ли? – Забеспокоился, растопыривая синие глазки Слейви.
– Так они тебе с такой харей и доверят! Насмешил! Уже двух беленьких мальчиков заказали, – обрадованно ожил Гадкий.
– А Самого видел? Как он? Она же вроде его протеже, неужели отдаст на растерзание?
– А когда он сопротивлялся? Такой же как мы, только рангом чуть выше, – и Гадкий довольно ухмыльнулся.
– Ну, не знаю…
– Суки, все под масками заезжают…
– Атож… – Согласился Слейви.
– Скорее бы уж началось, нам же ещё притаранить терпилу и накинуть аркан… Когда уже маякнут31, наконец… Надоело тут сидеть, как крысы под лестницей!
Слейви посмотрел на напарника долгим взглядом и изменившимся голосом спросил:
– Хесос, а ты не боишься, что нас после всего в расход пустят?
– Типун тебе на язык!
– Так-то я тоже считаю, мы ж подписали бумагу, не будут же всех в расход, кто для них тогда всю грязную работу будет делать? Наверно уж рабочие руки всегда нужны. А мы служим исправно, так за что же нас? Думаю, не сольют.
– А я так считаю, на всё воля Божья! Если бы она безвинная была, то сюда не попала бы. Но ведьма она, точно тебе говорю!
– А какая её вина? Ты что-нибудь слышал?
– Да чёрт их Богу душу разберёт! Чего-нибудь натворила, шаболда! Ты в глаза ей смотрел?
– Глаза как глаза, а что с ними не так?
– Ведьма! Не сомневайся! На меня однажды так зыркнула, аж по спине холодком шибануло! Ну её. Сидит молча, только зыркает! Хочешь честно скажу? Я её боюсь.
– Да, ты прав, – поддакнул для верности Слейви, – какая-то фигня с ней точно есть. Мне постоянно кажется, что хотя она и молчит, то всё равно разговаривает.
– Причём не как-нибудь, а грубо! И даже нахально! А может и по-фене! Шалава ещё та! Подальше бы от неё. Но вот – не получается, тянет к себе. И одновременно будто метлой лупит!
– А ночью плачет. И так, знаешь, жалко её. Мучают они, она терпит, а сама плачет. Может и не ведьма, поди разбери…
– Ладно, кончай базарить – вон наш главный идёт.
– Думаешь, что главный всё же он? Чего-то он такой мутный. Иногда на главного точно не похож.
– Ну это да, согласен. Тёмный32 марцефаль33! Стоит за ним кто-то. Только никто из наших не видели его. Не знаем, кто хозяин. Может сегодня приедет?
– Ага, и табличку на груди повесит, мол, так и знайте «я Заглавный», – усмехнулся невесело Слейви… – И не жди. Они свои делишки завсегда тайно обтяпывают. Вряд ли мы его когда-либо узнаем, после всего, что тут было…
– Да уж! Як картинка Франклина не нарисуется! – загоготал Гадкий, – но нам до лампочки, лишь бы нам хрусты перепадали… Не ссы – всё будет в ажуре!
Последний акт
Сцена осветилась, подобно залу в кинотеатре… Откуда-то сверху замаскированные лампочки равномерно и постепенно озарили приспособленную под зал комнату.
Полы паркетные, блестящие, всё по высшему разряду.
Меня расположили в глубине комнаты, где потемнее, и высветили лучом.
Натурально, поработал какой-то постановщик, всё по высшему разряду. Усадили напротив входной двери – прямо на полу, на паркете зеркальной чистоты. На частных показах мод так же устраивают. Шоу, где стулья для зрителей на одном уровне с дорожкой для моделей. Но поскольку меня определили на полу, то сидящие – получаются, выше, а когда показ мод – наоборот: модели выше зрителей.
По ходу пьесы мне положено было сидеть лицом ко входу. (Или выходу – расценивай на выбор). Одежду нацепили вроде мешковинообразной – этакую хламиду из искусственно состаренного мешка с художественно исполненными дырками… Эстетика, мать их, дизайн… – налицо усилия оформителя.
Прикрепили сзади цепочкой к некоему сооружению, наподобие аналоя – высокого пьедестала, священники во время чтения библии используют такие на службе.
Атмосфера показалась более приподнятой, чем обычно – своего рода торжественной. И подумалось, может меня хотят казнить публично? В целом – да, было похоже на подготовку жертвоприношения.
Тут хорошо бы сделать отступление и рассказать, с каким настроем я оказалась перед началом экзекуции.
После свидания со Стивеном я внезапно ожила, и запланированное было намерение давалось уже с трудом – вернее, почти не давалось. Настрой на то, чтобы всё шло своим чередом – немножко так испарился. Накануне я много вспоминала о сыне. Очень много. Почти всю ночь не спала. Мне откуда-то начало казаться, что сын снова маленький и ждёт меня домой.
Как когда-то в Москве…
С иностранными парнями-студентами мы отмечали получение дипломов и всю ночь пили – интеллигентно, но почти до утра. А под утро зарулили к дружку (на пару с однокурсником они снимали комнату), чтобы хотя бы часик-другой поспать. Но не успели… В дверь начали ломиться! Наверняка караулили… И ломились в точности по-киношному – очень дико, на весь подъезд грохотали ногами в железную дверь, очевидно, желая её выбить. Хозяин от ужаса дрожал, что тот осиновый лист.
Пребывая под гипнозом страха – в панике и очень глупо – он своими руками открыл дверь. Ввалились несколько бандитских рыл. Всех нас, полуголых и вусмерть перепуганных – мордой в пол – пистолеты в затылок… Якобы милиция. Только предъявы никакой! Нарушения-то нету! Угрожая оружием, избили и хозяина, и обоих студентов… а меня, издеваясь, тупо стращали: вали дура отседа, пока отпускаем.
Но я дура была совсем отмороженная и бросать друзей в беде не хотела, а хотела в отделение милиции – писать заяву. Вот тогда-то они и пригрозили, мол, у тебя там сын – один, не кормленный… Этим напоминанием и сломали. Я уехала домой, а насколько сильно избили другана так и не узнала, может и не сильно. Так выгоняли потенциально мешающих. Поскольку хозяин сдавал жильё… Чтобы без ненужных свидетелей отобрать у одинокого дедусика-пьянчужки квартиру.
Такое было время в Москве. Бандиты под видом милиции (или совместно с милицией) орудовали почти открыто, никто им возразить не мог. Тот случай, непосредственно перед отъездом в США, я крепко запомнила.
И вот – сценарий повторялся уже в Америке – в благородном обществе Свободы и уважения к правам человека!
Смешно, конечно, если бы не было так грустно!
Сын снова один, а мать – по обычаю – где-то что-то выясняет, без всякого такого чувства долга! И хотя теперь мальчик уже взрослый… Но во сне я видела его ребёнком. И он хотел меня вытащить из ямы, но не мог. Не вытащил!
И сейчас мне предстоял спектакль, а я не знала, чем это кончится.
Прежняя послушность чуточку сбежала, но я старалась её возродить. Чувствовала, что надо бы избежать судьбы, но одновременно – если уж суждено, пусть оно случится побыстрее.
На самом деле, всё что нужно, я уже выполнила, уникального смысла в моей жизни уже не было, так что терять, казалось, особенно нечего. Если бы я чувствовала, что кому-то нужна – другое дело, но увы – данная вера утерялась у меня слишком давно. Стивен меня лишь приободрил, но всё же – кардинально – ничего не изменилось. Нельзя сказать, чтобы я горела огнём по самосохранению. Этого не было.
Молилась. Накануне, перед началом действа. Установила внутри некое «море покоя»…
Или пусть объясняют, что здесь, и ради чего, или мне без разницы – пусть воюют с мумией, а я – отстранилась. Буду качаться на волнах внутренней тишины – так же, как по пути на Шпицберген.
Полюблю то, чего не могу избежать. Чего мне терять? А не смогу, так хоть попробую.
Главная задача, вопреки советам Стивена – самоустраниться. Вот чего я намеревалась достичь. Решила довериться жизни, и если она таки кончается – если кончится, то и пускай. Не хотела участвовать в спектакле – не быть на этот раз актрисой.
Только вот незадача: одно дело установить внутри себя «море тишины», находясь в тишине, и – совсем иное, если из тишины вытащили на сцену, и вероятность оказаться жертвой сатанистов дышит прямо в лицо.
Так что по факту и я наравне со зрителями тоже ждала спектакля, не зная роли уготованной главной героине. И помолившись послать мне силы, чтобы пройти через данное испытание в полезном для закаливания русле, стала ждать. А попутно, как это ни странно – верила, что в ответственную минуту Стивен меня спасёт. Такое вот двойственное состояние: веря, что всё обойдётся – искренне настраивала себя на смирение.
Скоро начало казаться, что в воздухе появилось нечто… не то чтобы аромат… хотя аромат, конечно, тоже… вроде восточных или церковных благовоний… Но и что-то дополнительно кроме того… будто подали – может газ? Или наркотик?
Реакции как бы замедлились, объекты обрели плавность движений, формы и границы предметов сделались как бы качающимися. Получилось какое-то расстройство восприятия. И в довершение всего подошёл медработник – на этот раз в белом халате и синих резиновых перчатках… – чтобы от меня не получить инфекцию, – подумала вяло, – и вколол что-то прозрачное… После этого сделалось дурно. И вырвало. Но поскольку утром не кормили – изрыгнулась только беловатая сыворотка с горьким вкусом желчи.
Кто-то из-за спины вытер мне рот и паркет.
Вот-вот начнётся действие. За спиной что-то происходило.
Позади меня угадывалось некое движение… – рассматривать я не могла… Когда недавно усаживали, то вроде бы ничего кроме стойки-пьедестала позади меня не было, но, похоже, незаметно туда что-то подтащили… – реквизит? Но не важно.
Может скоро архангелы подкатят типа гильотину? И – Барабанный бой, рядом с головой тазик для приёма донорской крови… Всё стерильно, гильотина на колёсиках и сияет металлическими пластинами. Отдельная корзинка для головы, а для шеи – в точности как для ног в кресле гинеколога: удобная «подставка» с отводным канальчиком для крови, и ремни для удержания тела, чтобы не свалилось, но из горла вытекало, наподобие бурдюка с вином…
Если ещё запустить веселящий газ и специальную музыку… А можно раздать гостям вещества с галлюциногенными добавками…
Зал, казалось, увеличился в размерах. Через дверь – к месту моей дислокации подкатили медицинский столик… я его уже знала, они его не раз использовали… Что на столике, мне с пола видно не было, да и пофигу…
Я ощущала себя в большом помещении, высоком – не меньше собора или храма – с такой же атмосферой. Торкнулась было мыслишка, будто это только личное впечатление, но улетучилась. Окутанная соборным запахом сотен свеч, я почти как жабрами лишь чувствовала невнятно происходящее… и уже ничего ни о ком не знала. Зрителей я тогда уже не видела.
Началось сильное беспокойство.
Внимание сместилось куда-то, скособочилось… Опознавать внешние события сделалось как-то совсем трудновато. Сознание мутилось, задуманное «качание на волнах» оказалось позабытым, любой настрой или наставления напрочь выветрились из памяти. Я с большим трудом преодолевала состояние тошноты и дикой слабости, которая навалилась вдруг – так же неожиданно, как и неодолимо.
Тело дрожало, исходя жаром, как будто под кожей жгли костры. Держать на плечах голову сделалось непосильно, и она свесилась набок. Сама я в это время сидела на полу, протянув вперёд ноги, – сгорбившись: под меня подоткнули подушки, чтобы не завалилась, – и напоминала тряпичную куклу сложившуюся почти пополам.
Кстати, перед сеансом на меня насильно натянули белые тапки – из тонкой кожи, похожие на балетные, только без специальных мысков, из светлой замши, – эти тапки и маячили перед лицом. Только казалось – до них метров пять, не меньше… развалились ёлочкой, подошвами внутрь и кверху: самостоятельные две белые зверушки…
Язык высох: комок соломы… но изо рта начала вытекать слюна. Потянулись слюнные нити… шевелить языком ещё получалось, будто бы в колоколе, но влагу из слюны не получить… И она стекала из уголка рта на шею, через ключицу перетекала на плечо… Пока голова висела на сторону. А плавающий мозг готовился отлететь подальше. В целом из-за того, что мне сделалось экстремально дурно…
Руки тоже повисли особенно безвольно, плечи, позвоночник – всё утеряло устойчивость. Не помню, но возможно опорожнился и мочевой пузырь… хотя как будто специально предусмотрев подобное, меня перед началом спектакля отводили в туалет.
В помещении что-то происходило, боковое зрение всё ещё отмечало какие-то движения, но опознать что-либо сделалось почти немыслимо. Да и не важно…
Может там снаружи шёл какой-то обряд? Сектанты делали свою «чёрную мессу»?
Решительно казалось, что зал ожил, шевелилось всё – двигались не только зрители: в разных направлениях, ко мне и от меня – все будто хором, но и стулья и пол. Длинные тени – чёрные, как в фильмах ужасов – плыли не то по стенам, не то по моей голове. Так, если бы, проходя куда-то за моей спиной, чтобы испить там из специальной чаши человеческой крови – нужно было бы по пути коснуться жертвенной головы, свисающей с плеч…
Чередой, словно очередь в мавзолей – проходя, они прикасались ладонью к моим волосам и двигались дальше. Но и стены тоже шевелились. И воздух, если он вообще там был. Потому что не припомню, чтобы я дышала…
В целом – боковым зрением – я видела общую, кишащую движением массу из людей, предметов, стульев или отдельных фрагментов…
Мелькнул мужской золотой перстень с символикой… Из-под не то газовой вуали, не то головного шарфа – ухо с серёжкой… немного сморщенное, наверно, старушкино… серёжка с синим огранённым камнем, немного прозрачным, величиной с крупную фасоль – в обрамлении мелких бриллиантов… в платине…
Ещё пару раз видела великолепный маникюр. Так же на одной руке вместо ногтя – острый вроде звериного коготь – мутно коричневатый, возможно, из-за грибка. Без маникюра, значит мужской.
Не знаю, сколько времени я боролась с состоянием дурноты, но всё равно – всё поплыло, голова пошла кругом, чувства двинулись в пропасть… и я потеряла сознание.
* * *
Кто там и когда собирался меня о чём-то спрашивать – не знаю, никого не видела… и не слышала… Может и спрашивали… Ничего не помню.
* * *
Очнулась, свернувшись калачиком, лёжа щекой на полу. Вообще не жарко.
Каменный пол – не паркет, вернее – природная каменная поверхность… Подёргала рукой – звякнула цепь, потрогала щиколотки – тоже без изменений: кожаные жёсткие браслеты, поверх которых металлическая цепь. Потянула – прикреплено к чему-то сильно устойчивому, на реквизит не похоже, хотя цепи по прежнему не слишком тяжёлые, но литые.
Огляделась: прикована к скале, рядом – пещера. Вероятно, убежище, где можно прятаться от непогоды. Здесь воздух явно был. Всё говорило о том, что я находилась на скальном выступе, вероятно, в горах.
Боже, Стивен меня всё таки спас? Вынес из плена? Но тогда где он сам? Опять его нет?
Всё повторялось… Я снова была одна.
– Но почему всё ещё прикована? И где я? – Да уж… вопросы эти… Точно слепни. Оживали после спячки. Того и гляди начнут кусать. Я приподнялась и села, озираясь и стараясь как следует рассмотреть всё вокруг. Следовало не гадать, бесполезно расходуя энергию, а собирать информацию при помощи всё ещё имеющихся чувств – так называемых «ворот восприятия».
Первые ворота – зрение. Что я вижу?
Позади, похоже, пещера. Время? Не распознаю. Сумеречно. Неба не видно, до края обрыва далеко. Вряд ли цепи позволят добраться. Впереди? Площадка примерно метров двадцать-тридцать. Или сорок? А дальше… Ага видно… Хотя и темновато – там проход. Наверно между скалами? Не широкий, на пещеру не похоже… Возможно выход с этой площадки? Очень вероятно…
У меня кружится голова. Опять подступает ощущение невесомости и плохое самочувствие…
Вот, рассмотрела: перед «выходом», между скал что-то легонько светится. Сосредоточившись, соображаю: вроде бы похоже на костёр! Да, похоже на маленький совсем костерок. Вот же!
– Да там Стивен! О Боже! Неужели, он ждёт меня?
Захотела крикнуть, но не смогла. Не смогла издать звук. Попробовала снова – звука не было. Либо нету, либо я оглохла. Прислушалась. Нет, звуков не было вообще никаких. Хотя, откуда бы им взяться, если вокруг нет ни одной живой души. Хлопнула ладошкой по камню – цепочки звякнули, услышала. Значит не оглохла. И значит всё ещё хуже, потому что не могу закричать. А как тогда позвать Сивена?
И я стала пробовать звенеть цепью. Сначала стучать, потом – сильнее! Со всех сил стала колотить цепью о камень, собрав её звенья кучкой…
Устала.
Сама-то громыхание слышала, но до другого конца площадки слишком далеко. Наверно не слышно. И сидел он так странно спокойно! Вообще не искал меня. Или не видел. Это у него костёр, хотя и не большой, а у меня ничего: сижу почти в темноте…
Чем же с такого расстояния привлечь внимание?
Только бы не рухнуть в обморок. Он обещал меня спасти, говорил, что мне нужно к сыну. Он обязательно будет меня искать. И найдёт, конечно, нужно только терпеливо ждать. Я могу ждать. Может бросить тапок? Но это же не ракета, дальше пары метров не долетит, всё равно что забросить носовой платок. Белый тапок, но слишком маленький, чтобы рассмотреть в потёмках с такого расстояния.
Если уж не видит меня, я всё же не дюймовочка, куда больше несчастного тапочка…
Правда, похоже, такая же несчастная. А всего пару дней назад – была счастливая. Потом со Стивеном супер-счастливая, а теперь – вроде бы и не в плену, но совсем несчастная… если он меня не найдёт.
И опять начала колотить цепями по камню, и пыталась кричать…
Огонёк его костра как будто усилился. Теперь лучше различалась фигура и немного лицо. Как всегда безмятежное, он неспешно подбрасывал прутики в пламя.
Сидит себе – спокойный как удав, отдыхает…
Вокруг никого… мы в условиях дикой природы, позади него – темнеет проход между скалами. А между нами – пропасть тишины! Горизонтальная пустыня неземной поверхности?
А он сидит, легонько подкидывая веточки в огонь? И где только взял… и что мне делать с такой информацией? Как с ней поступить? Чего именно можно извлечь?
Пока я вглядывалась… усиливая и без того уже предельное напряжение, да ещё пребывая в состояние заторможенности и бессилия – по всему – опять впала в психическую изменёнку. И однозначно – какую-то совсем уж мрачную…
И только лицо Стивена по прежнему манило освещённое огоньком…
Но внезапно – опять, словно по мановению волшебной палочки – так беспощадно захотелось к нему, что я неконтролируемо резко дёрнулась, не рассчитав возможность, и ударилась коленками об камень… отметила следы крови, и – он поднял в мою сторону лицо… Неужели сейчас?
– Я здесь! – Рвалось навстречу моё естество! Что тот волк из песни Высоцкого: «я рвусь из сил, из всех сухожилий»…
Вставала, прыгала, трясла и стучала цепями, махала руками… Но увы – он всё равно меня не замечал, однозначно – ничего не увидел и снова уставился на огонь.
Паникуя, я разозлилась и заорала – внутренне, но наружно только тужась и не издавая ни звука – визжала как резаная свинья, готова была отгрызть собственную лапу! Хотя пришлось бы грызть все четыре…
А я? Разве на такое способна?
Нет – не способна…
И вдруг…
Мгновенным озарением – воровской заточкой под грудь: – он ждёт не меня!
Откуда такая мысль? Из какого перепуганного угла души? Из какой такой замаскированной трясины душевной?! А между тем, на полотне памяти уже поплыло: Стивен стоит в дверном проёме и не трогается с места. И около такси – Лю Лю «привязанная к своей сумке», а он – не идёт ко мне, но всего лишь стоит и смотрит!
И картина эта оказалась настолько ясной – как будто среди ночи случился день. И у меня больше не стало на эту тему вопроса. Столько времени я хотела докопаться до ответа, кто я ему, и кто он мне…
А тут просто и наглядно:
– Я всего лишь девчонка, которая навязалась к нему в гости, он и согласился.
Всего и делов – он говорил то, что мне хотелось услышать. А ему без разницы. Так же без разницы, как было купить дурацкие синие ромашки. Взял, какие попались. Его просто всё устраивает. Примерно так, как всего пару дней назад всё устраивало меня…
Сначала внутри – всё резко остановилось и опало…
Потом из ниоткуда вспомнила о сыне. И уже совсем иначе – снова всё внутри вздёрнулось, изо всех сил бешено и с отчаянием я колотила цепями то о камень, то выцарапывала цепь из креплений в скале, то пыталась вытянуть руки из наручников, освободить ступни, снова со всей дури стучать оковами о камень, пробуя раскурочить… Злость перемежалась с отчаянием…
Он продолжал сидеть у костра и пялиться в огонь…
Набухли травмированные запястья, из-под ногтей на пальцах сочилась кровь, на щиколотках тоже всё опухло, и обручи сидели уже заметно плотнее.
Может мне задушить себя цепью?
Но что проку, если не могу издать ни звука. Наверно мне ампутировали из горла какую-то запчасть. И вдруг опять – ощутила, как страстно хочу к нему. Пожаловаться на него же. Нужен же человеку кто-то? Пусть бы погладил по волосам, пожалел. Кошерно…
И он будто услышал – поднялся и стал всматриваться, пока я звенела кандалами, прыгала и кричала, беспомощным карпом с пламенными щеками открывая рот… Он смотрел, но без толку – не видел! Как я не могла закричать, похоже, так же он не мог увидеть.
Под сердцем горел пожар: рвалась к нему, спрятаться на груди – пусть бы что угодно… Да и чёрт с ним, пускай бы зарезал – только бы кошерно, любя! Я страстно устремлялась на ту сторону пустыни – чтобы всё стало как прежде! Ни мыслишки упрёка за всё, что он наделал, когда предал меня – всё оказалось позабыто и похоронено! Как страшный сон! Но теперь – пылало только одно испепеляющее страстное чувство: – хочу к нему!
Костёр около него заметно усилился!
Воображение рисовало, что мои кости и тело вытягиваются. Словно в фильме Мастер и Маргарита… Внезапно охватило жаром, душно, отступила чуть назад… не рухнуть бы в обморок… Опять начала тянуть из скалы цепи, и откуда-то казалось, словно они и вправду тянутся, делаясь мягкими…
Похоже мозг сдавал свои позиции. Усиленно толкаясь, напрягая челюсти и плечи – я делала усилие за усилием, представляя как растягивается самоё тело и приближается туда – через площадку – к огню…
И в этот момент… – за спиной Стивена произошло движение…
Сами собой… словно тренькнул и оборвался неведомой струны нерв… а онемевшая скрипка ещё не поняла, в чём дело… Так я застыла, опять обнаруживая собственное зрение изменившимся…
За спиной Стивена из темноты вышел… – из секты Филателистов – художник…
Как его звали? Кунс… Скунс… Гадина.
Я не могла поверить глазам… Даже в этой ирреальности Скунс был более чем реален, он опять задорно растянул в улыбке свой акулий рот – простой американский парень… И главное – видно его было отлично! Как днём!
И Стивен – тоже видел его! А меня нет. Встал, в ответ на приветствие пожал руку…
Что??! Ещё?!! Кого-кого они приветствуют?
И из того же пролома к ним вышли Банкир и Галерейщик…
Марк Климчер в роли Фауста?!!
Ах, вот оно как…
Вот оно как… Вот как…
Сознание кружилось, оплывало свечой… в голове отсвечивали сполохи мысли… Тошнота, в мозгу мутилось и квакало…
Полюбить… полюбить… полюбить… Они уходят? Догнать… Обязательно догнать… И… Полюбить… полюбить… Полю… полюбить… по…лю-бить… по-лю-бить… по лю… Лю…любить… Лю… бить… бить… ить… п… ить…
Затихающее эхо ещё аукалось, раскачивая маятник последней мысли, а на внутреннем экране медленно завихрялось снежное поле, и мальчик, мой сын – тянул к матери руку, а мать – силой опального ранее намерения вдруг поднялась и двинулась – навстречу, наружу – из западни…
А следом на грани сознания, на пределе… прежде чем упасть в самый крепкий среди прежних сон… краешком неведомого доселе чувства – уголком неведомого привычным воротам восприятия – вдруг высветилось:
Пока Стивен уходил со своими дружками-филателистами, пока они, приобняв друг дружку за плечи, двинулись в темноту между скал… – слева от меня, рядом с каменистым выступом… – стоял и наблюдал за всеми нами другой Стивен.
– Их двое, – проплыло последнее – заключительный аккорд, последний звук затухающего сознания.
И всё заполнило чёрное-чёрное беспамятство.
