Лора Таласса
Околдованная
Медленно, медленно веду пальцем по шраму, к уху, потом вниз, к подбородку. Касаюсь темных волос, и сердце мое пронзает дикая боль. Страшная, безумная боль.
Освободи меня… маленькая ведьма… пожалуйста…
Звук его голоса лишь обостряет муку.
Как долго я ждал… тебя… лишь тебя…
Кладу ладонь на щеку мужчины, не обращая внимания на то, что чернильная магия заполняет комнату, и на тоненький голосок в моей голове, кричащий, чтобы я бежала отсюда, бежала со всех ног.
Я не бегу. Я резко втягиваю воздух и произношу одно слово. Приказ. На том самом языке, что окружает нас.
– Obat’iwavak.
«Пробудись».
Глава 7
Ветер проносится по комнате, едва не гася факелы. Раздается крик, и совсем другой голос наполняет комнату.
Что ты наделала? – воет он.
Отдергиваю руку от щеки мужчины, смаргиваю странное оцепенение, не отпускавшее меня с тех пор, как разбился мой самолет.
Что я делаю?
Прежде, чем я успеваю найти ответ, глаза мужчины резко открываются.
Отшатываюсь, зажимаю рукой рот, глуша крик.
Его радужки очень красивого коричневого оттенка – темные по краям, светлые, как бурбон, посередине. Он видит меня, и зрачки его расширяются.
Мемнон глубоко вдыхает, грудь его наконец вздымается. Несколько чешуек доспехов соскальзывают и падают на пол.
– Роксилана, – выдыхает мужчина, все еще глядя на меня.
От его голоса у меня перехватывает дыхание. Он больше не гулок, не бестелесен, он грубее и человечнее, что делает его еще более проникновенным.
Если бы желание было звуком, то только таким.
Его глаза словно пожирают меня.
– Ты нашла меня. Спасла.
Он все еще говорит на том языке, на котором сделаны надписи на стенах. Не знаю, что это за язык, не знаю, почему я понимаю его.
Мемнон садится, и еще десятки металлических чешуек падают с его груди.
Делаю шаг назад, потом другой.
Он кладет руки на край каменного гроба и поднимается.
О, Великая Богиня, он выходит.
Одним стремительным движением он выбирается из саркофага. Истлевшая одежда соскальзывает с его тела, чешуйчатая броня падает на пол звонким дождем.
Но ничего этого живой мертвец, похоже, не замечает; взгляд его не отрывается от меня.
А вот я замечаю – потому, что он оказывается передо мной обнаженным, и потому, что кожа его покрыта странными стилизованными татуировками, точно такими же, как резьба вокруг. Животные и цветы оплетают его руки, ползут по груди и шее, обвивают икры и взбираются по бедрам. Узоры есть и на животе, и, наверное, на спине, только я их не вижу. Чернильные рисунки словно бы тянутся от его рук и ног к самой сердцевине.
Он делает шаг ко мне, глядя на меня так, словно я – его воздух, совершенно не обращая внимания на то, что он почти голый, если не считать пары обрывков доспехов и одежды, прилипших к телу, точно льняные бинты.
– Я знал, что ты придешь, моя царица. – Воздух вокруг него колышется, насыщенный магией, которая заполняет пространство, гладит меня. – Я знал, что это неправда. Этого не могло быть. Такая любовь, как наша, попирает все.
Его слова пробуждают в сознании образы, не имеющие для меня смысла. Я вижу безбрежное, бесконечное море трав. Слышу хлопанье полотнищ шатров на ветру, цокот копыт. Кожа касается кожи, мерцает свет лампы, голос шепчет на ухо…
Я твой навеки…
Образы исчезают так же быстро, как и появляются.
– Vak zuwi sanburvak, – говорю я, не нуждаясь в магии, чтобы ответить ему на том же языке. Он тут, в моих костях.
«Ты ошибся».
– Ошибся?
Он смеется, и, черт возьми, кем бы этот человек ни был, смех у него чудесный.
Мужчина делает шаг ко мне, ладони его ложатся на мои щеки, обхватывают мое лицо, и я поражаюсь, какое же собственническое это прикосновение. Не говоря уже о том, как он на меня смотрит.
– Я не… я не знаю тебя.
Слова не совсем совпадают с их переводом на английский. Даже словарь древнего языка не вполне совпадает с современным. Говоря на этом языке, я чувствую себя другим человеком.
– Ты не знаешь меня? – Губы его складываются в лукавую улыбку. – Да ладно, что это за игра, Роксилана?
Глаза его искрятся, и ему, похоже, действительно наплевать, что он голый.
Стискиваю его запястье, собираясь оттолкнуть его. Но когда я дотрагиваюсь до него, он прерывисто вздыхает, на миг зажмуриваясь.
– Твое прикосновение, Рокси. Как я тосковал по нему. Я застрял в кошмаре и никак не мог проснуться. – Он открывает глаза, смотрит на меня с болью. – Как долго я томился. Но меня поддерживала надежда, надежда на то, что ты придешь и спасешь меня, моя царица.
М-да, что-то тут очень, очень не так. Я никакая не Роксилана, не царица и не Императрица. И уж определенно не его.
Открываю рот, чтобы сообщить все это, но тут Мемнон наклоняется и целует меня.
Цепенею и задыхаюсь.
Что за чертовщина?
Голый, только что воскресший мужик целует меня.
Еще не успеваю осознать происходящее, как его губы раздвигают мои, словно я – замок, а он – ключ. И я чувствую его вкус.
По всему это должен быть вкус паутины и разлагающихся трупов – но нет, клянусь, я чувствую на языке насыщенный, изысканный вкус выдержанного вина.
Руки мои сползают с его запястий на грудь, сбивая еще несколько чешуек доспехов. Я правда собираюсь его оттолкнуть, но его язык ласкает мой так жадно, так чувственно, что мои пальцы сами собой впиваются в его кожу.
Он стонет, подается еще ближе, его обнаженное бедро касается моего, прикрытого брючиной.
И я… я невольно целую его в ответ.
Он снова коротко стонет, сексуально, греховно, и прижимает меня к себе, и целует так, будто умрет, если остановится.
Одна его рука ложится на мою талию и играет с подолом моей рубахи, и я точно знаю, к чему это приведет, если я сейчас же не положу этому конец.
Мне требуется вся сила воли, чтобы прервать поцелуй, но даже тогда ноги не желают сдвигаться с места, не хотят оторвать меня от него.
Вторая рука Мемнона все еще лежит на моей щеке. Его темные глаза ищут мои.
– Я звал тебя, Рокси. Я так долго звал тебя, но ты никогда не отвечала. Сила моя слабела, потом задремала и очнулась только когда… – Он моргает, смотрит вниз, на себя, потом впервые замечает мой наряд. – Я мертв? – спрашивает он, вновь вскидывая взгляд. – Ты здесь, чтобы проводить мою душу в загробную жизнь?
В загробную жизнь?
– О чем ты? – Отступаю, выворачиваюсь из его объятий. – Меня зовут Селена, не Рокси.
Он сдвигает брови, и губы его недовольно кривятся.
Мужчина в явном замешательстве. Он принимает меня за кого-то другого, думает, что мы в каком-то другом месте, а я ничего не понимаю, чтобы сообразить, как лучше действовать.
Взгляд его скользит по надписям на стенах. Мемнон прищуривается, читает.
Я смотрю туда же, куда и он.
…Мемнон Проклятый уснет сном богов…
…заточен в этой комнате…
…силы подавлены…
…память изгнана из умов живущих…
…принужден спать…
…не старея, не умирая…
Откашливаюсь, прочищая горло.
– Э… так ты, насколько я понимаю, был проклят?
Мемнон вновь поворачивается ко мне. Выражение его лица изменилось, ужесточилось, шрам резко выделяется на коже.
Мне требуется усилие, чтобы не обмочиться, – такой он сейчас пугающий.
– Это было правдой, да? Все это было правдой. Я не верил Эйслин, но она была права. – Он ловит мой подбородок, притягивает меня к себе. – Моя царица, что ты наделала?
– Кем бы ты ни был, – медленно говорю я, – тебе лучше отпустить меня. Сейчас же.
Только после того, как слова вылетают у меня изо рта, я осознаю, что произнесла их на английском.
– Что с твоим языком? – хватка его усиливается, и хмурится он сильнее. – Или ты выучила какой-то новый, чтобы проклинать меня?
Магия вокруг нас сгущается.
– Что бы ты ни сделала со мной, жена, – говорит он, наклоняясь, – клянусь, что это никогда больше не повторится.
Несмотря на его близость, в его прикосновении нет тепла. Только карающее собственничество.
Его сила наступает на меня, и я чувствую, что он готовит какое-то ужасное заклинание.
Черт, черт, черт.
Отталкиваю его, но Мемнон держит крепко.
– А ну отпусти меня, черт возьми!
Очевидно, я могу ругаться на этом его языке.
Круто. Наверное.
Он тихо смеется, и от этого смеха волосы мои становятся дыбом.
– Отпустить тебя? О нет, нет, маленькая ведьма, ты никуда не уйдешь.
Мужчина говорит еще что-то, слишком тихо, я не слышу что, но чувствую, как вздымается магия.
– Только не теперь, когда я поймал тебя. Думала проклясть меня? – Он качает головой, но я вижу предательский блеск в его глазах. – Я заставлю тебя расплачиваться за то, что ты сделала, до конца наших дней.
Он резко прижимается губами к моим губам. Сопротивляюсь, но это вовсе не поцелуй.
Сила Мемнона бурлит вокруг нас. Чувствую, как она проникает в мое горло, скручивается спиралью в легких.
– Спи, – выдыхает он прямо мне в рот.
И мир погружается во тьму.
Глава 8
Моргаю. Раз, другой, третий.
Надо мной грубый земляной потолок. Я лежу на спине, щека мокрая. Поднимаю руку к лицу, и тут же большой шершавый язык лижет ее.
Мой фамильяр. Нерон.
– Эй, – тихо говорю я и сажусь.
Тру глаза. В голове туман – так часто бывает, когда я теряю части памяти.
Однако Нерона я помню.
Мой фамильяр бодает меня в подбородок, мурлычет, придвигается ближе.
– Я в порядке, – голос мой хрипловат. – Ну, я так думаю.
Пантера встает, еще раз коротко лижет мою щеку – и уходит. Чертовски уверена, что на его языке это означает: «Ну ладно, ладно, а теперь вставай, блин».
Пошатываясь, поднимаюсь, оглядываюсь. Я помню эту комнату со странными надписями и еще более странной резьбой. Помню, как пробиралась сюда через тропический лес.
Взгляд мой падает на открытый саркофаг. Разбитая крышка валяется рядом на полу. Рядом вижу рваные остатки чешуйчатой брони.
И вспоминаю Мемнона с его глазами цвета бурбона, фантастическими татуировками и пугающим шрамом.
Я заставлю тебя расплачиваться за то, что ты сделала.
Какое-то нехорошее предчувствие охватывает меня. Что-то не так. Что-то совсем, совсем не так.
– Мемнон?
Я почти шепчу. Не уверена даже, хочу ли я привлекать внимание этого человека. После резкого перехода от страстного желания к бешенству и предательству…
В комнате тихо, если не считать мягкого шипения факелов. Тихо и жутко.
Думаю, он ушел.
Смотрю на стены, на бегущий по ним текст. Все это место наполнено заклинаниями, задача которых – удержать Мемнона Проклятого внутри. И они отлично справлялись с ней, пока не появилась я.
Взгляд возвращается к разбитой крышке саркофага. Я все еще вижу начертанное на ней предостережение.
Ради любви своих богов, остерегайся меня.
Прижимаю ладони к глазам.
О нет. О нет, нет, нет.
Я выпустила нечто, чему лучше было быть похороненным. И теперь понятия не имею, где он и почему думает, что я… его.
Моя царица… Такая любовь, как наша, попирает все… Я твой навеки…
Тру виски́.
Одно это уже было бы проблематично, но нет, он также убежден, что я его, э-э-э, облапошила.
Ох ты ж…
Внезапно испытываю острую, острейшую потребность сбежать отсюда. Спотыкаясь, пересекаю комнату, иду по длинному коридору. Магия, заполнявшая пространство, по большей части рассеялась; чувствую гулкую пульсацию ее пустоты. Осталось лишь несколько растрепанных ошметков заклятий. Их, возможно, хватит на то, чтобы отпугнуть людей, которые рискнут приблизиться, но чтобы загнать Мемнона обратно в его ящик… Смешно.
Ну, по крайней мере, его тут нет.
Пройдя примерно половину извилистого коридора, останавливаюсь. Нерон уже отдыхает у подножия лестницы. Но солнечный свет, который вроде как должен озарять ступени над ним, исчез.
Черт, черт, черт.
Это что, уже ночь?
Бросаюсь к лестнице. Украшенные резьбой стены издеваются надо мной, снова и снова повторяя одно и то же имя.
Мемнон.
Мемнон.
Мемнон.
Богиня, да этот парень – полный отстой. Бегу вверх по лестнице, Нерон за мной. И только почти на самом верху замечаю, что на самом деле еще вовсе не ночь. Хотя, может, и ночь – точно сказать нельзя, поскольку выход перегораживает каменная плита. В тусклом свете едва различаю на ней магические нити знакомого темно-синего цвета.
Судя по тому, что сила покрывает всю плиту и сочится из швов, это сдерживающее заклятье.
– Блин.
Оглядываюсь на Нерона.
– Есть идеи, как сдвинуть эту штуку?
Он тоже смотрит на меня, подергивая хвостом. Клянусь, взгляд зверя говорит: «Ты же чертова ведьма. Расколдуй это дерьмо». Хотя – не слишком ли много я прочитала по выражению морды моего котика?
Тем не менее признаюсь:
– Боюсь, если я опять применю магию, то потеряю слишком много воспоминаний.
Нерон смотрит на меня еще несколько долгих секунд, потом разворачивается, спускается вниз, и плюхается у подножия лестницы так, словно намерен… ну, просто остаться сидеть тут взаперти.
– Отличная демонстрация веры в меня! – кричу ему вслед. А себе под нос бормочу: – Покажи кошке хоть каплю своей слабости, и она будет считать тебя трусливым цыплячьим дерьмом.
Если честно, я такая и есть. Но при этом не нуждаюсь в подобной оценке от собственного фамильяра!
Вновь поворачиваюсь к нависающей надо мной каменной плите. Ничего не делать, конечно, не вариант. Нам с Нероном повезло, что мы в данный момент целы и невредимы, но что, если монстр вернется?
И, черт, а что, если он не вернется?
Что, если он бросил нас тут умирать?
От страха перехватывает горло.
Моя память не бездонна, и я не знаю, к чему приведет злоупотребление магией. Но будущее довольно зловеще.
Это произойдет не сегодня. Клянусь себе в этом. Я вытащу нас отсюда. Любой ценой.
Снова сосредотачиваюсь на чарах. Они слабо мерцают. В отличие от диких клубов, которые я видела раньше, в данной форме сила Мемнона напоминает неразборчивую надпись, длинную строку, непрерывную магическую линию, начертанную прямо на каменной плите.
Помешкав мгновение, поднимаю руку и касаюсь ее. Чары чуть теплые, и мне, как ни странно, нравится это ощущение. Да, определенно, передо мной сдерживающее заклятье; чувствую вплетенное в магию намерение Мемнона, в котором доминируют слова задержать, остановить, не пустить.
Хотя сейчас не место и не время, не могу не задуматься о том, какой именно он супер. Владеют магией многие, и хотя есть способы различать их по их же заклятьям, мне эти способы неизвестны.
Пальцы задерживаются на чарах, и, пока я размышляю, замысловато сплетенная нить заклятья колеблется и меняет положение. Мерцающая синяя прядь обвивается вокруг моего среднего пальца, скользит вниз по руке, охватывает запястье оригинальным браслетом.
Как будто этой магии нравится прикасаться к моей коже не меньше, чем мне нравится ее прикосновение.
Смотрю на синюю нить, ужасаясь и восхищаясь одновременно.
– Это так странно, – бормочу себе под нос, глядя, как чары, ползущие по моей коже, разрушаются сами собой.
Не стоило мне дотрагиваться до них. Уже ведь очевидно, что эта магия принадлежит Мемнону, существу, которое я освободила из этой… тюрьмы. Все в нем кажется мне непостоянным, изменчивым, включая и его магию. Однако она не разъедает мою плоть, и мое прикосновение не активирует никакое побочное заклятье. Она просто отслаивается от камня, собирается на ладони, на запястье, пока в конце концов не переползает на меня вся. Задерживается на пару секунд – и рассеивается.
Магия сама разрушила собственное заклятье.
– Очень, очень странно, – повторяю снова.
Когда магия исчезает полностью, снова смотрю на каменную плиту. Наваливаюсь на нее плечом, толкаю, но глыба ни с места.
Внизу зевает Нерон, сверкая клыками, издавая звук, который мог бы стать милым, если бы не был прямым оскорблением моей способности вызволить нас из этой кутузки.
Спускаюсь на две ступеньки и поднимаю руку, почти касаясь плиты.
– Камень быстро убери, чтобы выйти мы смогли.
Магия льется из моей ладони, растекается по плите, приподнимает ее и сдвигает в сторону.
Смотрю на закатный свет в вышине с облегчением и дурным предчувствием разом. Мы с Нероном свободны, но уже почти ночь.
Ночь. Я одна в джунглях. Где полно хищников. И еще где-то тут бродит древний мстительный супер.
Поеживаюсь, даже чуточку отступаю. Сгущающиеся тени за входом в гробницу – отличное место, где мог затаиться Мемнон.
Нерон, однако, ничего такого не опасается. Пантера быстро проскальзывает мимо меня и углубляется в развалины.
Мешкаю еще пару секунд, но собираюсь с духом и, держа магию наготове, выхожу из склепа.
В угасающем свете дня руины выглядят завораживающе прекрасными – а может, прекрасно завороженными. Так или иначе, вид их задевает струны моего сердца, и по спине бегут мурашки.
Поворачиваюсь, бросаю взгляд на подземную камеру, поднимаю руку и произношу:
– Найденное вновь укрой, спрячь секрет сей под землей.
Струйки силы обвивают каменную плиту. Даже мне самой моя магия кажется вялой и слабой, но ей все же удается вернуть плиту на место. Камень опускается с глухим стуком. На дверь сыплются комья грязи. Потом земля утрамбовывается. Всего пара секунд – и участок становится точно таким, каким я его нашла.
Я могла бы замуровать гробницу, да только зачем? Древнее зло, дремавшее там, теперь свободно.
И угадайте, кто в этом виноват?
Я не должна забывать об этом, – внушаю себе. – Я не должна забывать.
Как только вернусь к цивилизации, посвящу этому случаю целый блокнот, а потом размножу его и распихаю копии повсюду, чтобы никогда не забыть о том, что пробудила то, что пробуждать не следовало.
Пробираюсь через развалины. Несколько цепких заклятий все еще держатся за камни и рассыпающиеся стены. От этого места меня озноб пробирает. Тут все противоестественно пресыщено одичавшей со временем магией.
Потираю руки, желая скорее убраться отсюда. И все же то и дело останавливаюсь и озираюсь, гадая, чем было когда-то то или иное строение. Так и подмывает покопаться в обломках. Любопытно, что бы там нашлось? Необъяснимое чувство владеет мной, какое, бывает, охватывает тебя во снах, из которых никак не вырваться.
Возможно, потому, что это место изначально напоминало сон. Зачарованные руины в диком раю… И какой-то части меня жалко уходить отсюда, хоть я и знаю, что это не что иное, как волшебная тюрьма.
Возвращаюсь к реке, где Нерон уже лакает воду. Озираюсь в сгущающихся сумерках.
Хорошие новости: моя лодка не исчезла.
Плохие новости: поскольку мироздание ненавидит меня, эта лодка находится посередине гребаной реки.
Иду вброд, слишком раздосадованная, чтобы бояться того, что может сновать в воде.
– Будь проклята эта поездка. Будь проклято это место. И главное, будь проклят этот дерьмовый кобель Мемнон.
Все тело пульсирует от магической перегрузки, но мне все же удается наскрести еще немного силы и подтащить лодку к берегу.
Что-то задевает мою ногу, я отдергиваю ее и топаю.
– Не лезь ко мне, рыба! – ору на воду. – Сегодня не лучший день!
Потратив чудовищно много времени и усилий, приволакиваю к себе свою развалюху-шлюпку. Теперь, когда закат уступил место сумеркам, она выглядит просто-напросто темным пятном на воде.
При виде шлюпки Нерон встает, подходит – и запрыгивает в лодку раньше меня. И только услышав влажный хруст, вспоминаю, что там лежит дохлая змея.
Офигеть. Я в полном восторге от перспективы взойти на борт сего славного судна.
Делаю несколько глубоких вдохов. Могло быть и хуже. Я могла совсем забыть о мертвой змее и наступить на нее. Или открылась бы какая-нибудь течь, и лодка бы затонула. Или ее унесло бы течением.
Поэтому я осторожно влезаю в шлюпку и выдавливаю еще немного магии, чтобы переправиться через реку.
Уже у противоположного берега я соображаю, что понятия не имею, где находится разбившийся самолет и как мне добраться до него.
Чертовы чары.
Закрываю глаза, щиплю переносицу.
Через минуту начинается дождь.
Да, сегодня мироздание определенно ненавидит меня.
Глава 9
Поисково-спасательный отряд находит меня на следующий день, примерно в двадцати милях от места крушения, в каком-то отдаленном северном уголке Перу. Еще два дня уходит на то, чтобы выбраться из Южной Америки и вернуться в Штаты. Все это – сущий логистический кошмар, и личный аспект тут ни при чем. Еще мне приходится уговаривать родителей не прерывать их продолжительный отпуск в Европе ради того, чтобы помочь мне.
Но вот я наконец отпираю дверь своей квартиры и включаю свет. Нерон опять проскальзывает вперед, запрокинув морду; ноздри его раздуваются, втягивая запахи моего жилища.
Бросаю сумки в прихожей, делаю пару шагов и плюхаюсь на кровать.
И просто лежу, потому что тело мое не желает двигаться.
Секунду спустя постель прогибается, потому что на нее запрыгивает Нерон. Представить не могу, как же ему тяжело. Пантеры не созданы для того, чтобы их вытаскивали из джунглей и заставляли летать на самолетах (а это совсем другая история, включающая усиленное применение магии) и жить в домах. Его запихнули в мир людей, и мне стыдно за мою роль в этом деле.
– Прости, – шепчу ему тихо, протягивая руку, чтобы погладить пантеру по носу.
Нерон жмурится и издает глухое ворчание. Это не мурлыканье – вчера я узнала, что пантеры не мурлычут, – но этот звук определенно выражает радость.
Мне от этого не легче.
Продолжаю рассеянно гладить зверя.
– Как думаешь, могу я просто взять и проваляться тут целую вечность? – интересуюсь у него.
Взгляд Нерона невыразителен.
– Хотелось бы думать, что это означает «да», но ты у нас, скорее, не «милый друг», а «честный друг», поэтому я склонна предположить, что это «нет».
Вздыхаю.
В ответ Нерон потягивается на моей кровати, спихивая меня к самому краю.
– Ой, да ладно. Придется научиться делиться, – говорю.
Он пристально смотрит на меня.
Толкаю мощное тело. Нерон рычит.
– А ну прекрати. Смирись. Пока не сможешь платить аренду, командовать тут буду я. А теперь проваливай.
Чувак ни с места.
– Хочешь, чтобы я превратила тебя в попугая?
Теперь мой фамильяр неохотно отодвигается.
Устраиваюсь на кровати поудобнее.
– Просто чтоб ты знал, это соглашение теряет силу, когда меня навещают парни.
Нерон фыркает, и, сдается мне, звучит это как насмешка. Как гребаное издевательство. Как будто этот первый попавшийся котяра из джунглей – который, скорее всего, никогда не общался с людьми – не может даже вообразить себе ситуацию, при которой в моей постели окажется мужчина.
– Я могу приводить парней, – говорю, и даже для меня самой звучит это так, будто я защищаюсь или оправдываюсь.
Пантера фыркает тише, но все равно недоверчиво.
Ну и козел же мой фамильяр.
– Я намерена игнорировать твое неверие в ме-ня, – заявляю.
И сползаю с кровати.
– Ладно, помрем, тогда отоспимся. – Топаю на кухню. – А сейчас нам нужно немного кофе, немного еды, немного музыки. – Разминаю пальцы, хрустя костяшками. – И вступить в Ковен.
* * *
Вооружившись кружкой кофе, пакетом с печеньем для себя и несколькими размороженными куриными грудками для Нерона, сажусь перед ноутбуком и печатаю отчет о путешествии по Южной Америке.
Упоминаю о своих первоначальных планах касательно магического квеста, потом описываю крушение самолета. Рассказываю о бестелесном голосе, звавшем меня, и о том, как, следуя на зов, я нашла своего фамильяра. Слова так и сыплются из меня. Единственное, о чем я умалчиваю, так это о главном: о том, как обнаружила и освободила древнего супера. И не только потому, что сомневаюсь, что мне поверят, но и потому, что потом мне придется объяснять, почему я выпустила зло и где он сейчас. А ни на один из этих вопросов ответить я не могу.
Как раз вношу в отчет последние правки, когда звонит телефон. Смотрю на определитель номера. Сибил.
Подношу трубку к уху:
– С каких это пор мы звоним друг другу? Разве я не говорила много раз, что моя необщительная задница предпочитает переписку?
– Ах, моя добросердечная лучшая подруга, – щебечет Сибил. – Я же знаю, что ты скучала по моему голосу.
– Я всегда по тебе скучаю, – честно говорю я.
– О, Селена, я тоже тебя люблю, детка. А звоню я на самом деле для того, чтобы убедить тебя прийти на праздник урожая Белены.
Конечно, именно поэтому она и звонит. Мне куда труднее отказать ей по телефону, чем в тексте.
– Это только для членов Ковена, – говорю я на тот случай, если она забыла.
– Ой, да ладно, мы обе знаем, что после всего, через что ты прошла, тебя непременно примут.
Погодите, мы что, уже беседовали с Сибил?
Лихорадочно шарю в воспоминаниях и смутно припоминаю, что говорила с ней из аэропорта Кито, когда связывалась с семьей и друзьями, чтобы убедить их, что со мной все в порядке. Сообщение о той авиакатастрофе было во всех новостях, даже международных. Важное событие.
– Итак, – прерывает мои размышления Сибил, – ты придешь на вечеринку?
Конечно, я хочу туда пойти. Просто… просто не хочу чувствовать себя лишней. Это моя третья попытка вступить в Ковен, и с учетом того, что осенний семестр у них начинается в конце следующей недели, все выглядит не очень хорошо. Я чувствую, что начинаю вызывать у людей жалость.
Жую нижнюю губу, открываю календарь на ноутбуке.
– Когда?
– В эту пятницу.
Через два дня, значит; сильно сомневаюсь, что к этому времени я узнаю, удалось ли мне пройти.
– Я устала. Я только что вернулась.
– Пожа-а-а-алуйста, – ноет она. – Там будет Стая Марин. И маги из Кущи Ламинарий.
Теперь она соблазняет меня встречей с горячими оборотнями и волшебными чуваками.
– Не знаю, – говорю я, все еще колеблясь.
– Да ладно. Пойдем. В последнее время мы почти не видимся.
Хитрая подруга, знает, как играть на чувстве вины.
– Будет ведьмин пунш, в котором ты сможешь утопить свои печали, – продолжает она, – и я слышала, что на огонек может заглянуть Кейн Хэлловэй.
Прячу лицо в ладони:
– Богиня небесная, девочка, когда ты позволишь мне пережить это увлечение?
Я влюбилась в ликантропа с первого взгляда, едва увидев его в Академии Пил три года назад. Завершив обучение, он вернулся в Стаю Марин, где родился и рос. Не знаю, удача это или невезение, но территория стаи соседствует с Ковеном Белены. Вступи я в Ковен, я, наверное, часто бы видела Кейна; ведьмы, как правило, свободно общаются с соседями-оборотнями.
– Пережить? О нет, я этого не оставлю, пока ты не склонишь его к греху.
– Сибил.
Она хихикает, как ведьма, поскольку она и есть ведьма.
– Ну же, ты же знаешь, что тебе хочется пойти на эту вечеринку.
Мне хочется? Вообще-то прямо сейчас мне хочется провести следующий месяц, свернувшись в постели калачиком, с книгой и чашкой чая.
Снова смотрю на календарь.
Почитать ты всегда успеешь.
Вздыхаю.
– Ладно. Хорошо.
Моя лучшая подруга визжит:
– Да! Не забудь надеть распутное платье!
– Сибил…
– И захвати метлу, дуреха. Будет весело!
