500 великих загадок истории
На подступах к минойской культуре
Когда в XIX в. в Акротири на острове Санторини открыли древние развалины, в науке еще даже не было такого понятия, как минойская культура. Были только смутные догадки о существовании какой-то средиземноморской культуры, основанные на найденных в Египте привозных керамических изделиях неизвестного происхождения. Вероятно, по этой причине между открытием Акротири в середине XIX в. и началом раскопок в 1964 г. прошло почти 100 лет.
В античные времена самый южный из островов Киклады, живописно разбросанных в Средиземном море между Грецией и островом Крит, назывался Стронгиле (Круглый), или Фера, венецианцы именовали его Сантарен – остров Святой Ирины, а в произношении современных греков Фера превратилась в Фира – так называется современный городок на Санторини. В период расцвета поселения Акротири вулканический остров Фера еще имел форму усеченного конуса и поднимался над уровнем моря на высоту 1800 м. Почва на острове была очень плодородной, а удобная гавань создавала идеальные условия для его заселения в бронзовом веке.
Купцы из Акротири, возможно, тоже вели торговлю в Малой Азии и имели там широкие деловые связи. Богатство города убедительно доказывает, что торговля шла хорошо.
Постройки Акротири отличались расточительной пышностью. На раскопках можно увидеть руины, от которых сохранились два нижних этажа. Поразительно хорошая сохранность зданий сравнима только с Помпеями, городом, засыпанным вулканическим пеплом.
Весь город пересечен узкими мощеными улицами, под гладкими камнями мостовых скрыта канализация.
Фреска с кораблями из «Дома адмирала» в Акротири
Дома построены из местного камня, которого на острове очень много. В качестве связующего состава местные строители использовали глину, смешанную с соломой. Несущую конструкцию дополнительно закрепляли деревянными балками. Во всех домах были умывальники, туалетные комнаты, канализация. Дома простых людей построены из мелких камней, слепленных глиной, а просторные хоромы зажиточных горожан сложены из ровных, гладко обтесанных каменных блоков. Три жилых квартала сходятся к треугольной площади.
Археологов особенно интересуют красочные минойские фрески, в том числе изящные тонкие миниатюры. Эти миниатюрные фрески считаются важным историческим источником, ведь никаких летописей или других произведений письменности минойская культура не оставила.
В Акротири есть что сохранять: о богатстве этого города историки не спорят – это очевидно. О происхождении этого богатства существуют разные догадки. На первое место выдвигается предположение, что Акротири был торговым городом. Но начать торговлю на голом месте и с пустыми руками было бы невозможно. Основу своего благосостояния жители Акротири заложили, вероятно, возделыванием полей, разведением домашнего скота, рыболовством. Торговать они начали позднее, но именно торговля принесла городу настоящее процветание.
Судя по сценкам, изображенным на фресках, рыбная ловля была очень важным повседневным занятием жителей Акротири. Находки подтверждают, что они занимались также земледелием и разводили скот. Основной зерновой культурой был ячмень, во всяком случае в кладовых в нижнем этаже многих домов археологи нашли следы значительных запасов ячменного зерна и муки из ячменя.
Развитие ремесел тоже оставило свой вклад в полуразрушенном Акротири. Археологи откопали тысячи керамических изделий и осколков, множество различных инструментов и орудий. Изготовление таких предметов, как найденные среди развалин мельничные жернова, ступки, молоты, каменные чаши, несомненно, требовало специальных навыков. Это значит, что среди жителей города были люди, которые занимались исключительно ремеслом.
Большое количество высоких, роскошно украшенных зданий наводит на мысль о существовании в Акротири объединения крупных торговцев, вроде первой купеческой гильдии. У богатых купцов дело было поставлено на широкую ногу. Их корабли бороздили просторы Средиземного моря и доставляли товары в отдельные гавани. У них было достаточно средств для строительства роскошных домов, где жили их многочисленные семейства и устраивались пышные празднества.
Греческий историк Спиридон Маринатос, работавший на острове Фира в 1967 г., условно назвал большое здание в западной части Акротири Домом адмирала. Он считал, что жители Акротири были главным образом торговцами и мореплавателями. В доказательство своей точки зрения Маринатос приводил содержание фресок в Доме адмирала, представляющих корабли и лодки. Но на этих фресках нарисованы не только купеческие суда, но и морское сражение! Эта картина опрокидывает представление о минойской культуре как об исключительно мирной, не знавшей войн и завоеваний. Может быть, минойцы пиратствовали на море и грабили прибрежные города? Не это ли послужило источником небывалого богатства маленького городка на затерянном в море вулканическом острове? Это только одна из гипотез, и она тоже имеет право на существование.
По всей вероятности, грабежи были только незначительным эпизодом в истории Акротири. Возможно, на острове Фера осели переселенцы с Крита и с самого начала использовали новое поселение как перевалочный пункт на торговых путях. Местные жители научились морскому делу от моряков с Крита и тоже занялись торговлей.
В бассейне Средиземного моря землетрясения бывали довольно часто.
Извержение вулкана не уничтожило Акротири полностью, возможно, жители даже успели спастись. Но они больше никогда не вернулись в свой город, и он остался заброшенным и забытым на 3,5 тыс. Стихийное бедствие нанесло непоправимый удар минойской культуре, которая так и не оправилась от столь сильного землетрясения.
Дворец царицы на клоаке
«Забудьте Лиз Тейлор и все киновыдумки, мы тут нашли нечто подлинное!» Глаза Франка Годдио, французского археолога, занимающегося подводными исследованиями, лучатся восторгом. Стоит взглянуть на него и поверишь, что он только что встретил саму Клеопатру. Нет, нет, во время своих многочисленных погружений под воду он осмотрел лишь дворец легендарной царицы, точнее говоря, фундамент древнего дворца, сохранившийся на территории нынешней Восточной гавани Александрии.
Годдио и еще 16 водолазов провели под водой в общей сложности 3500 ч, разведывая затонувшую гавань, в которую заходили галеры, а также исследуя погрузившиеся под воду кварталы античной Александрии. И вот на 5—7-метровой глубине они нашли не только дворец, в котором жила возлюбленная Цезаря. Нет, археологи уверены, что обнаружили еще и Тимонейон, дворец и святилище ее супруга Марка Антония, а также остатки храма Посейдона.
Может быть, еще важнее, чем эти эффектные открытия (которые археологи, честно говоря, уже предвкушали), другая работа, проделанная учеными: впервые в практике подводных исследований так широко и на такой большой территории использовались магнитные зонды. С их помощью исследователи во главе с Годдио изготовили точный план местности. Он заменит прежние гипотетические карты и позволит легко локализовать и найти затонувшие строения.
Клеопатра (предполагаемый портрет)
Гибель великого города… Возможно, причиной всему было опустошительное землетрясение, случившееся в 335 г. Вслед за ним на город обрушилась громадная волна. В результате той геологической катастрофы побережье Северной Африки опустилось в этом районе примерно на метр. В царские жилища хлынуло море. Это печальное событие, как ни странно, и сохранило для будущих археологов древние памятники. Другие кварталы птолемеевской Александрии были расположены высоко над морем и пережили бедствие. Зато теперь они погребены под более поздними строениями. До сих пор ученые пытаются (и пока безуспешно) отыскать здесь могилу Александра Великого.
В гавани же остатки древней Александрии так и сохранились нетронутыми. «Фантастика!» – восхищается Годдио. «Спустя две тысячи лет мы находим совершенно исправные плотины, видим улицы, одетые в гранит и известняк. Как искусно обработаны колонны и статуи! Точь-в-точь, как писал Страбон».
Водолазов, искавших древний дворец, навели на след широкие аллеи, окаймленные колоннами из красного гранита; колонны тянулись вдоль аллей почти 300 м. После тщательного изучения исторических источников археологи пришли к выводу, что именно в этом месте находился дворец Клеопатры.
Что же станет с торсами, капителями, амфорами, гранитными глыбами, таящимися в пучине? Пока неизвестно. Представители египетского ведомства памятников древности подумывают о том, что драгоценные находки лучше оставить там, где они лежат, – на дне. Там можно создать подводный музей.
«Оргии» императора Тиберия
Порой наветы живут веками. Пример тому – легенда о Тиберии, пасынке и преемнике Августа. Не было недостатка в попытках исправить превратное мнение, сложившееся об этом выдающемся полководце и государственном деятеле, – науке это во многом удалось, – но миллионы людей продолжают верить в россказни об извращенном развратнике.
На чудесном итальянском острове Капри, расположенном с южной стороны у входа в Неаполитанский залив, там, где ежегодно сотни тысяч туристов любуются знаменитым Голубым гротом и горой Тиберия (здесь сохранились остатки его дворца), там – как рассказывают – император дал полную волю своим порокам, доверив править Римом другим. Со времен Тиберия миновало уже две тысячи лет, и все равно невозможно написать статью о Капри, не намекнув на те старинные предания.
Современные читатели привыкли к подобному – фальшивому – образу Тиберия, и немало тому способствовал популярный английский поэт и прозаик Роберт Грейвс. В своем нашумевшем романе «Я, Клавдий» писатель вдохнул новую жизнь в те исторические анекдоты об императоре, предающемся оргиям. Правда, Грейвс упоминает о них лишь вскользь, но этим только усугубляет дело. Он без обиняков говорит о Тиберии: что же до развлечений, занимавших его в часы досуга на Капри, то рассказ о них «даже историк не доверит бумаге».
Столетием раньше, в 1835 г., на Капри впервые побывал французский романист Александр Дюма; он поведал о «Тибериадах», щедро рассыпая банальности о жестоком тиране. Человек, позднее написавший «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо», полагал, что древние римляне не догадывались о Голубом гроте, иначе «Тиберий несомненно избрал бы его ареной для своих оргий». Увы, писатель не заметил множество следов каменных древнеримских строений. Конечно же, римляне и сам Тиберий знали о Голубом гроте. Просто о нем со временем забыли. Заново пещеру открыли всего лишь за несколько лет до приезда на остров Дюма.
Ее обнаружил в 1826 г. немецкий художник Август Копиш. Так он был обозначен на карте, выпущенной еще в 1696 г. Однако публика услышала о нем лишь от Копиша, тогда же пещеру связали с именем Тиберия. Копиш сообщил и о потайном ходе, проложенном от пещеры к императорской вилле в Дамекуте. Название Дамекута, считал художник, явно подсказывает, что сладострастный император некогда прятал здесь определенных дам.
Английский поэт Мильтон в своей поэме «Возвращенный рай» (1671) поведал, что под старость Тиберий удалился на Капри, дабы там втайне предаться самым ужасным порокам. Еще за столетие до Мильтона итальянский священник, падре Серафино Монторио, описывая Капри и гору Тиберия, сказал – и в словах его не было присущего пуританам негодования, – что здесь, на Капри, все мирские пороки сотворили себе райский уголок, а допустил их сюда Тиберий.
Собственно говоря, все эти намеки восходят к двум источникам: к римским историкам Светонию и Тациту. Их рассказы о Тиберии были записаны лишь через несколько десятилетий после смерти самого императора, однако их сообщения и поныне лежат в основе исторических схем, известных многим со школьной скамьи: Е(езарь заложил основы Римской империи; Август придал государству четкие очертания и установил мир; Тиберий сохранил мир, удержал империю от внутренних смут и защитил от внешних врагов, но в то же время стал первым в череде свирепых деспотов, моральных уродов, наследовавших Августу.
Гай Светоний Транквилл. Жил он примерно в 75— 150 гг. и в течение нескольких лет занимал важный пост секретаря канцелярии при императоре Адриане. Даже его поклонники согласятся, что историческая правда Светония не очень интересовала, он более старался потешить своих читателей анекдотами, пикантными и романическими сюжетами. Он был совсем не историком, хотя его труд остается незаменимым историческим документом. Разумеется, «Жизнь двенадцати цезарей» всегда считали второстепенным источником, ярким, цветистым дополнением к трезвым трудам Тацита. Впрочем, рассказ о пороках Тиберия долго не вызывал нареканий, ведь Светоний перекликается здесь с Тацитом, в чьей правдивости долгое время не сомневался никто. Публий Корнелий Тацит (он старше Светония лет на 20) считается одним из крупнейших историографов Древнего Рима. Рассказ о Тиберии на страницах «Анналов» он завершает следующей фразой: «Но под конец, следуя лишь своей природной склонности и не ведая более ни ужаса, ни стыда, он без разбора предавался пороку и совершал кровавые деяния».
Однако Тацит замечает и положительные черты Тиберия, называет его великим императором и достойным человеком; он говорит даже, что Тиберий был «удивительной личностью». Критично настроенные читатели не раз обращали внимание на это резкое различие в оценках и говорили, что история с оргиями не укладывается в психологический портрет Тиберия. Так, еще Вольтер указывал, что жизнеописание очень противоречиво.
Полвека назад шведский писатель, врач по профессии Аксель Мунте объявил оргии Тиберия выдумкой, клеветой; он критиковал и Светония, и Тацита. В свое время Мунте был придворным врачом шведского короля, а после Первой мировой войны поселился на Капри, на вилле Сан-Микеле, там, где некогда располагалась одна из двенадцати вилл Тиберия. «Книга о Сан-Микеле», написанная Мунте, столь же прославила Капри, как и легенда об оргиях. Она стала бестселлером, ее перевели на четыре десятка языков. Автор ее отмечает, что никто из современников Тиберия об оргиях не сообщал ничего.
Император Тиберий
Впрочем, все это были одни лишь догадки, одни уверения; немало событий должно было случиться, прежде чем репутацию Тиберия удалось спасти. К тому же не в одних пороках и оргиях было дело; немало рассказывалось и о жестоких деяниях принцепса, о его прямо-таки кровожадной натуре.
Однако настало время тщательных разысканий; теперь обличительные тирады вызывают все больше сомнений. Выяснилось, что в эпоху Тиберия, – а правил он 23 года – римский сенат выносил в среднем по два смертных приговора в год. Стоит ли говорить о кровожадной натуре принцепса? Дело, пожалуй, в другом: Эрнст Корнеман, немецкий историк античности, писал об «искажении подлинной картины истории, подобного которому историческая наука вряд ли когда-либо знала».
Реальный Тиберий был совсем другим. Строго говоря, пишет Корнеман, он вовсе не был императором. Даже в этом немаловажном пункте реальность и легенда расходятся. Согласно закону, дарованному Римскому государству Августом, Тиберий был лишь принцепсом. Этот титул подразумевал ряд полномочий, возлагаемых на его обладателя сенатом. Он давал человеку почти диктаторскую власть, но – не в пример титулу «август», «отец отечества» – здесь не было и намека на обожествление. Впрочем, сенат не раз предлагал Тиберию именоваться и «августом», но он неизменно отказывался.
В отличие от Цезаря и Августа, в отличие от своей матери, Ливии, Тиберий испытывал глубокое отвращение к подобным почестям – во всяком случае, когда речь заходила о нем самом..
Прошло почти 2 тыс. лет, прежде чем Тиберий был оправдан, прежде чем исторические кривотолки, собранные Тацитом, были изобличены, и жизнь Тиберия предстала трагедией человека, который из-за своего тяжелого, необщительного характера не был понят современниками и потому всё более удалялся от общества и провел последние годы своей жизни на Капри, добровольно избрав угрюмое затворничество. Однако пусть даже Тиберия удалось оправдать, люди по-прежнему будут вспоминать и другого Тиберия – героя зловещих легенд, любителя жутких оргий. В конце концов ради этого персонажа, а не ради подлинного Тиберия на Капри приезжает всё больше и больше туристов. Легенды о Тиберии и его оргиях наделили остров мрачной и очень притягательной славой.
Римские странники
Покидая Рим, великий поэт Гай Валерий Катулл писал:
Фурий ласковый и Аврелий верный,
Вы друзья Катуллу, хотя бы к Инду
Я ушел, где море бросает волны
На берег гулкий
Иль в страну Гиркан и Арабов пышных,
К Сакам и Парфянам, стрелкам излука,
Иль туда, где Нил семиустный мутью
Хляби пятнает…
Он уезжал ненадолго и недалеко – в Вифинию, нынешнюю Северо-Западную Турцию, и друзья, с которыми он прощался, были в действительности ревнивыми соперниками, а прекрасные строфы, перебирающие имена народов и стран, – всего лишь пародией на официальную оду. До начала нашей эры оставалось 55 лет.
Руины храма в Дуро-Европос
Это было время, когда в Месопотамии впервые столкнулись Рим и Парфия, открыв целую эпоху дипломатической и военной борьбы на Востоке, в которую были втянуты армянские, сирийские и даже индийские цари. Время, когда Юлий Цезарь впервые форсировал Рейн и год спустя высадился с двумя легионами на побережье Британии. Было известно (хотя и не каждым принималось на веру), что в пяти днях плавания от Британии лежит архипелаг Огигия, а если плыть дальше, то через 5 тыс. стадий найдешь большой материк, протянувшийся с севера на юг. Там живут люди, которые знают о нашей земле, на восточной стороне Океана, и приезжают иногда посмотреть на этот, как они говорят, «Старый Свет».
Странно все же, что эти римляне, зная или догадываясь о материке за океаном, не спешили его «открывать». Они знали, что Земля шарообразна, но довольствовались понятием «круга земель» с центром в Риме – и это понятие легло потом в основу средневекового представления о «плоской земле».
…Лет через 100 после Катулла римские пограничные гарнизоны по-прежнему стояли на левом берегу Рейна. За рекой жили племена полудиких германцев, воевать с которыми было очень трудно и не очень нужно. Не тронутая античной цивилизацией пустыня простиралась от правого берега Рейна до Балтики и называлась общо и условно – Германией Свободной.
Римские пограничники охраняли переправы у Кельна (Колония Агриппина), у Майнца (Могонтиак), у Бонна (Кастра Боннензиа). Солдаты целыми днями топали на плацу под хриплые окрики центурионов или отрабатывали технику рукопашного боя. Старшие офицеры скучали, охотились в окрестных лесах и воздавали жертвы Бахусу чаще и обильнее, чем это приличествовало патрициям. Ни один из этих офицеров не оставил записок о своей службе в краях столь отдаленных и удивительных, ни одному из них не показалось соблазнительным выехать за пределы своего укрепленного района, если того не требовал долг службы, и попутешествовать с целью самообразования. «Да и кто, – писал историк и проконсул Азии Публий Корнелий Тацит, – стал бы устремляться в Германию с ее неприютной землей и суровым небом, безрадостную для обитания и для взора, кроме тех, кому она родина».
И все же в Германию «устремлялись». Плиний рассказывает, что в середине I в. н. э. римский гражданин из сословия всадников совершил поездку к побережью Балтийского моря (по-видимому, в район от современного Гданьска до Клайпеды).
Выехав из Рима, он добрался до северного рубежа провинции Норик, проходившего по Дунаю, и оттуда, из крепости Виндобона (Вена), а может быть, из соседнего Карнунта, отправился далее на север по реке, которую римляне называли Марч, или Марус, а мы теперь называем Моравой. Путь вел к верховьям Одера и на Вислу. Имперских легионов здесь не видели, это был путь торговли, и если вспомнить главный и самый дорогой товар, доставляемый отсюда в Италию, этот купеческий маршрут следовало бы именовать Янтарным путем. За янтарем пробирался на север и наш всадник.
Об африкано-римском портовом городе Лептис Великий было бы справедливо сказать, что он стоял на верблюжьих скелетах. Круглый год подходили сюда караваны с зерном и оливковым маслом, ибо весь этот край представлял собою обширные пашни и плантации. Значение их для Рима было таково, что даже во времена Африканской войны Юлий Цезарь, высаживая десант в районе Лептиса, долго задерживал на кораблях конницу именно с целью не потравить посевы. Поля пшеницы и ячменя, виноградники по склонам холмов, длинные ряды оливковых деревьев, рощи смоковниц и финиковых пальм, пересеченные в разных направлениях водоотводными каналами, тянулись на восток вдоль многолюдных городов Береника, Птолемаида, Кирена, до самых устьев Нила и на запад, минуя Карфаген и Цезарею, вплоть до атлантического берега. На юге простиралась Сахара – тысячи километров раскаленной песчаной пыли, конусовидных скал и пересохших каньонов.
Пустыня была вовсе не такой пустынной, как могло показаться с плодородных полей и холмов провинции. Там были колодцы, надежно укрытые от летучего песка и чужого глаза. Если идти от одного колодца к другому на юг от Лептиса Великого, дней через 20–30 придешь в населенную страну, которую римляне называли Фазанией, главный ее город – Гарамой, а народ – гарамантами.
Но военный легат Септимий Флакк прошел еще дальше, из страны гарамантов в так называемую область эфиопов. И Юлий Матери, не то солдат, не то купец, из Лептиса Великого «после четырехмесячного пути, во время которого он продвигался только в южном направлении, прибыл в эфиопскую землю Агисимба, где собираются носороги».
Рим не имел военных и политических интересов по ту сторону Сахары, а слоновую кость, черное дерево и черных рабов гараманты доставляли на север сами, не прибегая к услугам римских комиссионеров. Птолемей счел нужным отметить лишь факт перехода через великую пустыню, словно бы речь шла просто о затянувшейся прогулке в страну, «которая простирается очень далеко и называется Агисимба». Но 4-месячный путь по Сахаре, да еще в строго определенном направлении, мало похож на простую прогулку. Для отдыха и развлечения ездили на Лесбос или Самофракию, в обветшалые, но все еще великолепные города Египта, который и в те времена считался древним, – в «стовратные» Фивы, былую столицу фараонов, где торчали забытые гулкие храмы, окруженные десятком глиняных деревень, в Александрию, основанную еще в 331 г. до н. э. Александром Македонским, где хвастали не пирамидами и гробницами, но величайшей в мире Александрийской библиотекой и высочайшим беломраморным Фаросским маяком. Или в Антиохию, которая считалась административным и хозяйственным центром римских владений на Востоке.
…В 50-х гг. н. э. некий делец по имени Анний Шокам откупил у государства право на сбор пошлин по западным берегам Индийского океана. Будучи специалистом по финансовым операциям, он, конечно, никуда не плавал, а посылал в море верных людей. Верность можно было приобрести разными способами – например отпустить своего раба на волю. И случилось так, что один его вольноотпущенник, объезжая приморские поселения Аравии, был застигнут сильнейшим северным штормом. Огромные вспененные валы подхватили судно, вынесли в океан, и ветер, крепчавший день ото дня, помчал корабль курсом на юго-восток, да так скоро, что на 15-й день, как сообщает Плиний, приказчик Анния Плокама очутился на острове Цейлон, или Тапробана, как именовали его греческие географы, или же Палесимундум. Хотя некоторые считали, что это последнее название принадлежит не острову, а только его столице. Там нечаянный путешественник был принят повелителем Цейлона. И будто бы целых шесть месяцев бывший раб беседовал с заморским царем о делах Рима, о торговле, финансах, о сенате и божественном императоре Клавдии. Будто бы царь одобрил все, что услышал, и особенно ему понравились серебряные деньги, отобранные у римского гостя. Ему понравилось, что все динарии имели одинаковый вес, хотя были выпущены разными императорами. Цейлонский государь удивился и нашел это очень справедливым. Вскоре с Тапробаны отбыли четверо царских поверенных. До Рима они добрались, когда Клавдий уже умер и место его занял Нерон.
Лет через 100 после цейлонских приключений вольноотпущенника Анния Плокама в Поднебесной империи произошло чрезвычайное событие – император Хуаньди принял послов из страны Дацинь, как называли китайцы Рим. Согласно «Хоуханыну», летописи младшей Ханьской династии, «…дацинский император Ан Тун отправил посольство, которое вступило в Китай с границы Аннама (Вьетнама). Оно принесло в качестве дани слоновую кость, носорожьи рога и панцирь черепахи. С этого времени установилась прямая связь. Но в списке даров нет драгоценностей, это дает основание предположить, что они их утаили».
Летопись указывает дату: октябрь 166 г. Это время императора Марка Аврелия Антонина – Ан Туна в китайской транскрипции. Известно, однако, что Марк Аврелий никого не посылал в Китай. Это был старый купеческий трюк – приехав в чужую страну, представиться для пущей важности послами в надежде на особое внимание властей и, может быть, ответные дары. Пользовались им всюду и во все времена. Правда, бывало, что иные негоцианты и в самом деле выполняли весьма тонкие поручения государственной важности, – достаточно вспомнить хотя бы Марко Поло.
Так скитались торговые люди вдоль и поперек «земного круга» – от устья Немана до низовьев Янцзыцзян – не из любопытства и не с целью совершать географические открытия, но ради купеческой корысти и для того, чтобы доставить в Рим грузы «тканей красных, тирийских и испанских… сардониксы индийцев, скифов яшму», многократно воспетые римским стихотворцем Марком Валерием Марциалом. Он описывал вещи со вкусом и так подробно, что 14 книг его «Эпиграмм» походили бы на товарный справочник, не будь они образцом латинской поэзии.
При раскопках города Дура-Европос на Евфрате найден был римский щит, обычный пехотный scutum – полуцилиндр из воловьей кожи, набитой на деревянную основу. Необычной оказалась поверхность щита, на которой его владелец начертил пути своих походов, аккуратно разметив этапы и расстояния (в римских милях) от Византии к устью Дуная, далее к Ольвии и в Крым, оттуда морем в Трапезунд и многодневным маршем в армянскую Артаксату. Внизу щита он нарисовал синее море с кораблями и реки – синими извилистыми линиями. Получилось нечто вроде карты, где недоставало только последнего маршрута – из Армении на Евфрат.
Настоящие римляне не путешествовали, они ездили в служебные командировки и по коммерческим делам или на лечебные воды в Байи. Страбон чуть не полжизни провел в неторопливых обстоятельных экскурсиях по окраинам империи, но этот римский географ был по рождению черноморским греком, а кто же в те времена не знал, что страсть к бродяжничеству у грека в крови, в этом смысле все они были потомками Одиссея.
Впрочем, и Страбон ездил не дальше Евфрата и нильских порогов, подолгу останавливаясь то в египетской Александрии, то в Антиохии.
Римлянам и в голову не приходило «открывать мир», они просто его осваивали, приспосабливали к своим нуждам.