полная версия

Линда Ангелина
Вилами по воде

Полная версия

Сон

Во сне кошмар мне снился, будто я

От воспаленья крови умираю,

И закипает будто кровь моя,

Артерии свиваются в спирали,

И боль смертельная…

Вот так вампир,

Наверное, впиваясь в гладкость горла,

Наркотик впрыскивает в кровь, чтоб пить

Смесь из горячей крови с мандрагорой –

И начинается чёрт знает что,

Психоз, должно быть, пытка, и, конечно,

Ужасен так кипящий кровоток,

Что вдруг проснёшься в темени кромешной -

И я проснулась… В доме стыла ночь –

Я в свете лунном, призрачном и мутном,

Взглянула на часы – боль стихла, но

Ещё жила, мучительно и нудно;

В окно смотрела бледная луна,

Внизу светились тускло фонари, и

Была я в состоянье полусна,

В необъяснимой лёгкой эйфории;

Пылал укус на шее как ожог,

Кипенье в венах тихо угасало,

Прохладен был рубашки тонкий шёлк,

Часы дошли до двух без трёх и встали;

Я думала – так в чём же дела суть?

В чём сна столь необычного причина?

Мой грех отмолен, жизнью благочинной

Остался бы доволен Страшный суд –

Ни гороскопов нет, ни карт таро,

Забыто всё – и ревности уколы,

И как любовь болезненна порой,

Обманчива, слепа, и всё такое…

И вот удар внезапный – дежавю,

Какие-то знакомые симптомы –

Фантомной болью, видимо, живут

Воспоминанья, но о чём – не помню;

Не так давно болела я; болезнь

Была в душе и связана с любовью –

Но объяснять врачам мне было лень –

Пусть ищут объяснение любое;

Не зная, от чего меня лечить,

Из сострадания и чувства долга

Назначили гуманные врачи

Мне валерьянку с галоперидолом –

Как результат – забыт любовный пыл,

Не сохранилось в памяти лоскутной

И имени того, кто рядом был

И в кровь мою подмешивал цикуту;

Забыт и крах всего в конце концов,

Тоска, печаль и разочарованье –

Ручей солёный слёз моих иссох

От галоперидола с валерьяной;

Ожоги губ на шее как в бреду

Забылись, и кипенье крови в жилах -

И я с тех пор здоровье берегу,

И страшных снов таких не заслужила;

Понятно мне: любовь – сама наркотик,

И посильней порой, чем героин –

И вот живу я словно под наркозом,

Про подвиги забыв и героизм;

И ничего нельзя мне – ни мартини -

Мне противопоказан алкоголь -

Ни книг, ни песен, ни кинокартин, ни

Лирических стихов про грусть и боль –

Гуляю, сплю, хожу по магазинам,

Шкафы уже распухли от вещей –

И хорошо мне с этой амнезией,

И ничего не помню вообще:

Тому, кто хочет позабыть про числа

И дни недели, месяцы и год,

Советую я этим же лечиться,

Чтоб вообще не помнить ничего…

Так в чём причина тяжкого кошмара?

Потрогав шею там, где был укус,

Всё стало ясно: прилетал комарик –

Пил кровь мою – и улетел… Ну пусть –

Я не страшусь укусов комариных,

Пусть прилетает, это пустяки –

Пусть явятся хоть целой камарильей –

Я знала кровопийц и не таких!

Смешно мне после этого бояться

Летучих насекомых лютых, и

Не напрягает ряд ассоциаций:

Комар – вампир – и далее, к любви –

И я останусь жить, и сон глубок

И безмятежен будет, и случайно

Мне никогда не вспомнится любовь

И сон не потревожит мой ночами…

Ворона

'Leave no black plume as a token

of that lie thy soul hath spoken!'

The Raven

Edgar Allan Poe

Как-то в полночь, в час злосчастный – помню, ночь была ненастной –

Я читала безучастно Фауста не без труда –

В дверь тихонько постучали: кто там? – Мне не отвечали –

Это дождик, не иначе, это капает вода,

Это ничего не значит, просто капает вода –

Дождь всего лишь, ерунда!

Я опять вернулась к Гёте, только слышу, будто кто-то

Ходит в поисках чего-то – дом тихонько обойдя,

Подошёл к окну фасада, смотрит молча из засады –

Кто там и чего им надо по ночам в чужих садах?

Кто мой топчет палисадник? Там же розы, резеда!

Нет, ну что за ерунда?!.

Отчего я так волнуюсь? В страхе я в окно взглянула

И увидела луну я между туч и струй дождя:

Гнал по небу тучи ветер, за стеклом качались ветки –

И самой себе ответив: так бывает иногда,

Это клонит ветки ветер, так бывает иногда,

Я сказала: ерунда!

Просто ветер гонит тучи, но, пожалуй, будет лучше

Мне сейчас, на всякий случай, нервы слабые щадя,

Запереть окно покрепче – мне, наверно, станет легче,

Да ещё меня излечит рюмка водки как всегда –

Станет легче мне конечно, водкой я лечусь всегда –

Словом, страхи – ерунда!

Тут, смотрю – на подоконник, из ночи шагнув спокойно,

Чёрная вошла ворона, величава и горда –

Неожиданным сюрпризом – и, взлетев на телевизор,

Там уселась с мрачным видом, будто в дом пришла беда –

Не могла я не увидеть – это в дом пришла беда!

Странно как… Вот ерунда!

– Родом не из параллельных ты миров, о чудо в перьях?

И какие эмпиреи – место твоего гнезда?

Может, этот птичий профиль мне подбросил Мефистофель?

Он в делах подобных профи – и с меня за это мзда?

Может быть, предгорья Брокен – место твоего гнезда?

…Мефистофель… Ерунда!

– Даже если ангел чёрный ты и водишь дружбу с чёртом,

Для меня ты гость почётный – объясни, что за нужда

Привела в мой дом печальный – верю я, что не случаен

Твой визит необычайный – кто ты, чёрная звезда?

Странно мне твоё молчанье – кто ты, чёрная звезда?

Приведенье? Ерунда…

– Да уж, ты немногословна, сон кошмарный птицелова,

Не сказала слова, словно речи – только суета –

Для чего ты прилетела – у тебя ко мне есть дело?

Ты иначе, безусловно, не явилась бы сюда –

Отвечай, мой гость бессонный, ты зачем пришла сюда?

Ведьма ты? Нет, ерунда!

– О моя ночная гостья, у меня есть ряд вопросов –

Например, хотя бы, просто: ты откуда и куда?

Поздней ночью беспросветной поболтать о том, об этом

С бесом здесь у нас в Заветах – не в Москве, не на прудах

Патриарших – а средь ветхих подмосковных старых дач –

Это вам не ерунда!

– Мне про воронов известно, что они приносят вести

Из-за далей, из-за весей, рек, морей, границ и гор –

Гость мой чёрно-серебристый, может что-то по-английски

Ты мне скажешь, типа Whisky, или, может, Nevermore?

Ведь тебе должно быть близко это слово – Nevermore?

Так скажи мне: Nevermore!

И ответила ворона голосом потусторонним,

С телевизора как с трона грозным взглядом снизойдя –

Сквозь чуть слышный запах серный чёрный строгий фрак концертный

В оперенье чёрно-сером мне привиделся тогда –

Мне она высокомерно так ответила тогда

На вопрос мой: Е-рун-да!

– Боже! Ты заговорила! Я уже решила было,

Что язык ты проглотила, слов твоих не стоит ждать –

Иль меня пугать не хочешь непогожей тёмной ночью –

И что мне твоих пророчеств не услышать никогда,

И что мудрости источник не откроешь никогда –

А она мне: Е-рун-да!

– Ерунда? Открой секрет мне – это имя или кредо?

Только ясно и конкретно – с головой я не в ладах,

Как понять тебя прикажешь? Это имя? Если даже

Псевдоним иль ник, неважно – отвечай мне: имя, да?

От беседы с припоздавшим гостем я не жду вреда!

А в ответ мне: Е-рун-да!

– Так, понятно, это имя – Ерунда! Ответь мне или

Объясни, о мрачный циник – вот, допустим, я тверда

В убежденьях – верю в Бога, в гуманизм, но однобоко,

Верю в здравый смысл немного – а в день Страшного Суда –

В том Суде нескором строгом – что там будет в день Суда?

А ворона: Е-рун-да!

Я пришла в негодованье: разве повод я давала

Над моими же словами посмеяться без стыда?

На вопрос могла б нормально мне ответить, чёрный ангел,

Это экзистенциальный был вопрос, понятно, да?

Я узнать хотела тайну тайны Страшного Суда –

Разве это ерунда?

– Вот что, чёрное созданье, дай ответ – я вся вниманье –

Что сидишь тут как немая – и спокойна как удав?

Ну-ка, в продолженье прений, вот вопрос, безмолвный гений,

Про талант и вдохновенье – это ловкость или дар?

Муза, лошадь, Гиппокрена – сказки? Ложь? Белиберда?

А она в ответ мне: Да!

– А любовь?? Огонь желаний? Говори, о гость незваный –

Это всё – фата-моргана? Миф, иллюзия, мечта?

Разгорается как пламя, небо высветив огнями,

Но в конце обманет, станет холодней, чем холод льда?

Это просто сон туманный, и в финале – холод льда?

А ворона: Да-да-да! –

И меня испепелила взглядом… – Что ж, ответь, Сивилла –

Смелость, правда, справедливость – все враньё и лабуда?

Не молчи, я жду ответа! Ну а жизнь? Скажи, что это?

Жизнь, короткая как лето – это тоже ерунда?

Всё, что было в жизни этой, всё, что будет – ерунда?

А ворона тихо: Да…

И внезапно кадр за кадром вижу страшный Danse macabre,

Отражённый многократно в стёклах окон и трюмо –

Понимаю: жизнь – минута, и ко мне однажды утром

Перламутровым и мутным постучится Волдеморт –

А ворона: Будь же мудрой, время – призрак, Nevermore!..

Карр! Каррамба! Nevermore! –

Электричество пропало! Лампа светит в полнакала –

Пляска скачет по бокалам, вазам, стёклам – чёрный монстр

Тянет руки из провала – а ворона в свете алом

Машет крыльев опахалом и кричит мне: Nevermore!

И глаза как два опала: Врремя! Врремя! Nevermore!

Карр! Remember! Nevermore!..

В отражениях зеркальных танец бьётся инфернальный –

Я попала вглубь фрактала! Я плыву куда-то вдаль…

… А когда я через силу наконец глаза открыла,

Образ гостьи чернокрылой испарился без следа –

Это сном, конечно, было, он растаял без следа –

Сон всего лишь, ерунда!

Я, выходит, задремала, это я во сне видала,

Что ворона прилетала! – Но поймал мой взгляд тогда,

Вскользь упав на подоконник – посторонний незнакомый

Там предмет какой-то тёмный – как он мог попасть сюда?

Чёрное перо воронье там блестело как слюда…

Вот такая ерунда…

Птица

Там, где тайные духи дома сторожат,

где печальные лица скрывает хиджаб –

чёрный дым, тонкий шёлк, паранджа –

там, где в окнах темно, где дожди день и ночь,

там в горах обитает джабджаб;

это страшно – увидеть, как в небе, кружа,

проплывает огромная, как дирижабль,

чернокрылая птица джабджаб –

люди видят полёт и боятся её

как пожара и жала ножа;

и ужасная внешность мистических птиц

так пугает людей и сбивает с пути,

что не знаешь, куда же идти –

и бедняги идут в Катманду, Боготу,

в Гонолулу, Каир и Антиб.

Если ты этих птиц не встречал никогда,

не видал белых глаз оловянный миндаль

и полёты бог знает куда

над поверхностью вод, значит, ты ничего,

вообще ничего не видал.

Всех страшней эта чёрная птица джабджаб –

и владельцев шипов, чешуи или жабр,

и гигантских рептилий и жаб –

может, это гипноз белых глаз её, но

от неё не спастись, не сбежать;

пусть ответит мне грек или галл, или скиф:

в атмосфере такой беспросветной тоски,

что реально не видно ни зги –

ни своей же руки, ни огней никаких –

как, скажите на милость, не пить?

Как не плакать, когда дождь стучит за окном,

перевёрнута жизнь как кораблик вверх дном,

а тебе всё давно всё равно?

И когда теребят все подряд, у тебя

есть одно утешенье – вино;

пусть летит эта чёрная птица джабджаб

на Гоа и Ямайку, в Дубай и Пенджаб,

я ж для смелости и куража

буду пить божоле и рыдать, и жалеть,

что не в силах её удержать;

только те, кто хоть издали видел, как на

фоне полной луны пролетает она,

а вокруг тишина, тишина –

знают всё про астрал, про химеры и страх,

и ни смерть им, ни жизнь не страшна…

Медуза

Там, где мерцает лунная дорожка,

Где волны спят в покое ртутной дрожи,

Неясной тенью, свёрнутая в узел,

Качается бесплотная медуза –

Материя, энергия, вода –

Кто ты, моя бесцветная звезда –

Предвестница погодных катаклизмов?

И с чем сравнить тебя – с остатком льда,

Ожившим и оттаявшим? Куда

Плывёшь в потёмках тайной водной жизни?

Намокшая фата невесты беглой,

В ком сбившийся вуали тонкой клок,

Обрывок кружев, выцветший и блеклый,

Нечаянно оборванный цветок

С придонной хищной плотоядной ветки,

В ночи безмолвно всплывший на поверхность –

Утопленницей в белом платье вздутом

В зелёной полумгле плывёт медуза…

В свечении луны неверном мутном

Ты мне напоминаешь почему-то

Любви давно забытой образ бледный,

Возникший и исчезнувший бесследно

В моём воспоминании минутном –

Она была, как ты, необъяснима,

Манила осязаемостью мнимой –

Любовь – мечта, утопия, химера –

Плод мук и грёз, виденье во плоти

Иллюзий и фантазий эфемерных –

Не встретить, не забыть и не убить…

О водный сон, беру тебя в ладонь

И чувствую и холод, и огонь

Субстанции безжизненной, медуза –

И ты ползёшь меж пальцев скользким грузом,

Прозрачной слизью, призрачным желе –

И падаешь, несчастья тяжелей,

На высушенный ветрами песок,

И таешь – и пятно воды у ног

Да рдеющий болезненный ожог –

Вот всё, о чём мне можно пожалеть…

И от любви с её объятьем клейким

Остались в сердце раны, шрамы, клейма –

Страшней твоих ожогов эти травмы –

Безжалостней, мучительнее жгла

Из горьких трав любовная отрава

Огнём и льдом, и липла как смола –

Но где ж она? Развеяна торнадо,

Растаяла, распалась на монады,

Как ты, моя плавучая монарда,

Сквозь пальцы утекла…

Черёмуха

Ты просишь, душа, тишины, передышки, покоя?

Ты просишь, душа: не спеши, подожди, отдышись

От бешеной гонки, от гона, огня и погони?

Вдохни этот воздух, он чист как стекло и душист,

В нём запах черёмух и солнечной майской погоды;

Всмотрись в это ясное светлое синее небо -

Безоблачный купол излечит тебя от тоски -

Ты видишь черёмухи ветки, покрытые снегом?

Ты видишь, как ветер метёт и метёт лепестки?

Уносит их вдаль, и печали уносятся следом,

И всё хорошо… Впереди начинается лето -

Ты видишь, душа, этот яркий пронзительный свет?

И зелени свежесть, и полдень искрящийся этот,

И белый крахмал распушённых черёмухи веток?

И только лишь счастья как не было здесь, так и нет…

Гостья

Средь ночи звук раздался незнакомый –

Стучится вроде кто-то в двери дома,

Меня пугая и лишая сна –

И я, ругаясь про себя безбожно,

Дверь отворяю в предрассветный дождик –

А там она –

Красавица, вся в чём-то белоснежном,

С улыбкой нерешительной и нежной,

Но недосуг мне в дом её пускать -

Здесь столько дел, к тому же, эту гостью

Развлечь беседой будет мне непросто –

Душа пуста…

Здесь просо от золы я отбираю

И тихо от работы умираю –

Рассыпана зола по кухне всей -

И пусть не виден в темени кромешной

Весь кавардак кругом, но мне, конечно,

Не до гостей…

Она в холодных струях на пороге

Стоит и ждёт, усталая с дороги,

И жалобно глядит в мои глаза -

Но всё напрасно – нет такого средства,

Чтоб разморозить лёд в остывшем сердце –

Что ей сказать?

И я сказала, закрывая двери:

"Ты глюк, и я давно в тебя не верю,

И говорить мне не о чем с тобой –

Уйди! Зачем мне головная боль?" –

Я догадалась – это, сто пудов,

Была любовь…

Беглец

Бедняга, неприкаянная жертва

хандры и абстинентного синдрома –

чужой, ничей, случайный, посторонний –

ты веришь, что сбежишь от скуки смертной,

и держишь круговую оборону;

везёт тебя экспресс к далёким тёплым

блаженным берегам – средь захолустий,

забытых богом мест безликих тусклых –

сухой колючий снег метёт по стёклам,

в душе твоей безрадостно и пусто;

беги, беглец! Ты сам себе в обузу –

под мерный стук колёс ты дремлешь мрачно,

а память всё жуёт событий жвачку

и нити бед, обид, побед пустячных

и страшных поражений вяжет в узел;

задумавшись, судьба фигурки движет

по шахматной доске злосчастной жизни,

не слыша вздохов тяжких, жалких жалоб –

куда ты держишь путь, зачем? – скажи мне –

нет места на земле, где кто-то ждал бы…

Но неискореним твой дух бродяжий,

разбойничий, мятежный, флибустьерский –

туда, где поезд режет даль пейзажа,

уходишь ты без слов, без взгляда даже

из снов, из головы моей, из сердца…

Бессонница

Бессонница… Бес сонный. Дни без солнца –

бесцветна темень дней декабрьских –

в них

метёт метель, и пасмурно, и дни –

просветы в тусклом сумраке бессонниц;

часы в стеклянной треснутой коробке

устали как и я –

замедлен ход

предновогодних бледных дней коротких,

заполненных бесцельной чепухой;

год на излёте – тянется декада

последняя – за ночью ночь, во мгле,

в безмолвии тоски и снегопада –

так шёлк шнурка скользит в тугой петле;

прошёл Никола Зимний. Обесточен

фонарь дневного света. Полумрак.

И клонит в сон, и не спастись никак

от чар безлунной и бессонной ночи –

но праздники уже не за горами,

и каждый день вчерашнего длинней

на птичий шаг –

и заживает рана,

и тает муки облачко над ней…

Питер

Нет, город насморка и бледных лиц,

нет, город на Неве туберкулёзный –

мне жутко в глубине дворов-колодцев

среди теней твоих самоубийц;

противореча логике любой,

твои мосты в ночи неодолимы,

ты весь в шипах, и мною нелюбимы

каналы с тёмной медленной водой –

их траурные ленты

уносят слепо щепки жизни в Лету,

минуя Летний сад

и лип столетних

безмолвные унылые скелеты…

Нет, город аберраций и химер,

трущоб беспомощных и судеб нищих,

где в каждом вздохе страх, тоска и смерть –

ты никогда мне больше не приснишься –

ни днём, ни ночью –

видеть не могу

ни в перспективе стылого проспекта

ночь, улицу, фонарь, аптеку,

ни пляски сквозняков на берегу,

ни перевернутого мирозданья

упавших в воду арок вверх ногами,

свинцовых туч, плывущих подо мной –

нет, город, опрокинутый вверх дном –

здесь время перепутал старый Хронос –

в минорном шуме ветра похоронном

мне слышен бой часов и метроном –

тебя боюсь…

Меня пугает странно

завёрнутое лемнискатой время

и многомерность тусклого пространства,

разбитого в четвёртом измерении –

и встретишь невзначай осколков россыпь

то на Сенной, то где-нибудь на Росси..

Твоя метафизическая суть –

свечение во тьме огней болотных,

фальшив ты как несправедливый суд,

как роскошь декорации без плоти,

и пафос твой пустой – сплошная ложь –

с фанфарами, безжалостно и ловко,

ты заберёшь, отнимешь, украдёшь

всё до обмылка и куска верёвки;

живёт болото у тебя внутри,

и на крови ты весь, не только храм твой –

нет, город революций и интриг,

крестов, расстрельных списков и охранки,

предательств, безразличия и драм,

рассадник диких нравов коммуналок,

мужчин из стали и железных дам,

и глаз усталых,

и полотнищ алых…

Таким ты был всегда – твоих рабов

здесь за людей от веку не держали –

обрезков красной марли и гробов

фанерных вдоволь было у державы –

но ты прекраснейшим из городов

останешься навечно на скрижалях…

Мне череда полуночных дворцов

в мерцании луны твоей, признаться,

напоминает строй галлюцинаций,

процессию бесцветных мертвецов;

тяжёлые ряды твоих колонн

страшат меня символикой масонской,

их мрачный образ – повод для бессонниц,

таких же страшных, как и страшный сон,

который видят мраморные львы –

нет, город ужаса и наводнений,

ночей прозрачных, мглы и привидений –

уйди из головы!..