Лев Толстой
Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки
– Пойдемъ, дядя, я тебѣ укажу, гдѣ олѣня стрѣлилъ, и слѣдъ покажу, вотъ тутъ недалече, сказалъ шопотомъ Кирка старику.
Карга! отвѣчалъ тотъ также тихо и оба неслышными шагами пошли по берегу. Только ломавшійся подъ ногами камышъ изобличалъ ихъ движенье.
– Вотъ слѣдъ, сказалъ, пройдя немного, Кирка нагнулся и указалъ слѣдъ. Ерошка нагнулся тоже.
– Свѣжій, пить приходилъ. – Двѣ лани, сказалъ старикъ чуть слышно. Спасибо, ступай, я тутъ посижу.
Кирка вскинулъ бурку за плеча и пошелъ назадъ одинъ, быстро поглядывая то въ камыши, то на Терекъ, бурлившій подлѣ. Что то, самъ не зная отчего, казаку было хорошо и жутко одному и весело. Онъ былъ свѣжъ, какъ бы сейчасъ проснулся, и напряженъ, какъ будто ждалъ чего-то необыкновеннаго нынче ночью. Вдругъ плескъ и сильный шорохъ возлѣ самаго его заставилъ его вздрогнуть и схватиться за винтовку. Изъ подъ берега, отдуваясь, вскочилъ кабанъ и черная фигура его, рисуясь на водѣ, шлепая, пустилась отъ него. Онъ не выстрѣлилъ и только плюнулъ съ досады. Подходя къ своимъ, онъ остановился, не находя въ темнотѣ ихъ. Ему показалось, что онъ слышитъ храпъ, но неувѣренный онъ свиснулъ. Свистокъ откликнулся. Онъ подошелъ къ чурбану, молча разстелилъ бурку и сѣлъ подлѣ товарищей. Евдошка уже спалъ.
– Я теперь засну, сказалъ Илясъ, a послѣ пѣтуховъ меня разбуди. – Ладно! И не прошло двухъ минутъ, какъ Кирка одинъ сидѣлъ подлѣ чурбана, а за чурбаномъ раздавались сапъ и храпѣнье, перебивая другъ друга. – Ночь была темная. Одна часть неба надъ горами и рѣкой была заволочена черными тучами, надъ лѣсомъ было чисто и виднѣлись звѣзды. Было безвѣтренно, но черная туча, сливаясь съ горами, надвигалась дальше и дальше, своими причудливыми краями отражаясь на свѣтломъ небѣ. Сзади, съ боковъ, казака окружала чернѣвшая стѣна камышей, изрѣдка колыхавшихся надъ нимъ вверху и цѣплявшихся другъ за друга. Пушистыя махалки ихъ казались на звѣздномъ небѣ большими развѣсистыми вѣтвями. Впереди былъ черный мокрый песчаный берегъ, подъ которымъ бурлилъ потокъ. Дальше глянцовитая движущаяся масса коричневой воды однообразно рябила около отмели, еще дальше все сливалось въ мракъ, и вода и берегъ. Только изрѣдка зарница, отражаясь въ водѣ, какъ на черномъ зеркалѣ, опредѣляла черту дальняго берега. По поверхности пробѣгали черныя тѣни, которыя, вглядываясь, съ трудомъ различалъ Кирка за каряги, которыя, колебаясь, неслись сверху. Равномѣрный ночной звукъ потока, храпѣнье товарищей и жужжанье миріадъ комаровъ и шуршанье камышей нарушались изрѣдка бульканьемъ отвалившагося подмытаго берега, всплескомъ большой рыбы, или изрѣдка дальнимъ выстрѣломъ, или слышнымъ въ лѣсу трескомъ звѣря. При всякомъ такомъ звукѣ Кирка вздрагивалъ, схватывался за ружье. Быстрые глаза его, пересиливая себя, впивались въ даль, и слухъ усиленно напрягался. – Такъ прошло больше 3 часовъ. Туча, протянувшись, открыла чистое небо, перевернутый полумѣсяцъ дрожа вышелъ надъ горами, глаза приглядѣлись или свѣтлѣе стало, но Кирка видѣлъ и тотъ берегъ въ умирающемъ свѣтѣ мѣсяца. Онъ не боялся больше и спокойно перебиралъ свои любимыя мысли. Онъ думалъ, какъ пойдетъ завтра въ станицу, придетъ къ эсаулу, какъ Марьяна убѣжитъ въ избушку, я эсаулъ дастъ ему самому слово и какъ потомъ подъ образа посадятъ князя съ княгиней, и она съ поцѣлуемъ гостямъ подносить будетъ, и какъ пойдутъ по домамъ пьяные гости, а Марьяна ковромъ уберетъ постель въ холодной избѣ и заложитъ снутри задвижку. – Въ серединѣ этихъ мыслей его развлекъ сильный звукъ свиста и крыльевъ сзади его. Оглянувшись на высокую чинару, стоявшую сзади, онъ увидалъ ея черную тѣнь, звѣзды, Медвѣдицу, спускающуюся къ низу и узналъ свистъ орловъ, – признакъ утра. – Пора будить, подумалъ онъ, но передъ тѣмъ оглянулся еще разъ на скрывающійся мѣсяцъ и снова темнѣвшій Терекъ; его поразила [?] По серединѣ Терека, то опускаясь, то подымаясь, плыла черная карча, но Кирка посмотрѣлъ на нее и невольно глазами сталъ слѣдить за ея колебаніями. Какъ то странно, не перекачиваясь и не крутясь, плыла эта карча. Она плыла даже не по теченью, а перебивала Терекъ на отмель. Вытянувъ голову, прижавшись и притаивая дыханіе, Кирка жадно сталъ слѣдить за ней, вглядываться. Карча остановилась на мели и, пошевелившись, притихла. Точно голова была впереди. Неслышно Кирка взвелъ курокъ, положилъ на подсошки винтовку и прицѣлился. Сердце у него стучало и потъ выступилъ на лбу. Карча вдругъ бултыхнула и снова поплыла, перебивая воду, хотя ее и относило къ нашему берегу. На послѣднемъ лучѣ мѣсяца Кирка ясно увидалъ татарскую шапку подъ карчей. Онъ какъ кошка вскочилъ на колѣни, повелъ ружьемъ, высмотрѣлъ цѣль и пожалъ спускъ. Блеснувшая молнія освѣтила камыши. Кирка вскочилъ и выбѣжалъ на берегъ: карча поплыла внизъ по теченью, крутясь и колебаясь. —
– Что? что? Держи! закричали казаки, вскакивая. – Молчи! отвѣчалъ Кирка шопотомъ: я никакъ человѣка убилъ. – И онъ, удерживая рукой товарищей, продолжалъ слѣдить за карчей; неподалеку она остановилась на отмели и онъ ясно разсмотрѣлъ движенія человѣка, и дальній сдержанный стонъ его слышался среди ночи. Но стонъ не повторился и движенья прекратились. Чего стрѣлялъ? спрашивали казаки. – А вотъ не знаю, дай утро придетъ, посмотримъ, – отвѣчалъ Кирка, заряжая ружье. – Кирка не легъ спать. До утра казаки сидѣли, ожидая, но ничто больше не показывалось ни на рѣкѣ, ни на томъ берегѣ.
Еще только брезжилось, старикъ Ерошка, раздвигая камыши, подошелъ къ казакамъ. – Кто стрѣлилъ? спросилъ онъ. Кирка всталъ и взявъ за плечо старика, изъ-зa спины указалъ ему на отмель. – Я стрѣлялъ, дядя, – сказалъ онъ. Старикъ поглядѣлъ по тому направленью и, увидавъ ясно человѣческую голову и спину, покачалъ головой и крякнулъ. – Дуракъ, дуракъ! сказалъ онъ: не знаешь кого, а убилъ? зачѣмъ убилъ? Дуракъ, дуракъ! – Да должно абрека: – Дядя, пойдемъ, посмотримъ. – Пойдемъ, пойдемъ, ребята, подхватили другіе и всѣ вышли на валъ. Ясно видно было тѣло съ бритой головой, въ синихъ порткахъ, съ сукомъ и мѣшкомъ за плечами. Изъ головы текла кровь. Надъ сукомъ въ водѣ былъ виденъ конецъ ружья и шашки.
– Еще водой унесетъ; бѣги, каюкъ веди! крикнулъ старикъ. Абрека убилъ, молодецъ Кирка!
– Вишь, чортъ, не разбудилъ, сказалъ Евдошка, тебѣ кто велѣлъ стрѣлять? вотъ я офицеру скажу.
– А то ждать, пока бы онъ въ лѣсъ ушелъ, отвѣчалъ Кирка: я и такъ насилу увидалъ его.
– Все ужъ добычу пополамъ, шашка-то хорошая кажись.
– Какже! Иляска побѣжалъ за каюкомъ, брать, отвѣчалъ Кирка. —
Черезъ полчаса на кордонѣ ужѣ всѣ знали о ночномъ происшествии и всѣ казаки и самъ Хорунжiй встрѣтили Кирку, когда онъ пригналъ каюкъ съ тѣломъ Чеченца. – Молодецъ Кирка! не зѣваетъ малый, – хвалили его казаки. Ружье было плохинькое, но шашка была гурда и Хорунжiй тутъ же купилъ ее у Кирки за 10 р. Пистолетъ купилъ урядникъ за 5.
– Вѣдь тоже человѣкъ былъ, сказалъ Кирка, вытаскивая мягкое тѣло изъ каюка, за что убилъ его?
– Вишь угодилъ важно, прямо въ затылокъ, сказалъ Илясъ.—
– Да, какъ славно, поддакнулъ Кирка. Смотрю: перебиваетъ карча Терекъ; какъ я данкну, она и пошла внизъ. Какъ она, ажъ на вылетъ прошла.
Тѣло отвезли въ шалашикъ.
– Ну, теперь полведра поставь ужъ, какъ хочешь, сказалъ урядникъ Киркѣ: вишь твое счастье какое: еще ципленокъ, а ужъ абрека убилъ; 15 монетъ за оружiе взялъ, да еще за тѣло выкупъ дадутъ. —
Кирка далъ монетъ на вино и круглую ночь пошло гулянье. Тѣло между тѣмъ лежало поодаль отъ кордона въ шалашикѣ, чтобы не портилось отъ жару, и зарѣчнымъ татарамъ объявлено было, чтобы выкупали. —
Кирка безъ просыпу гулялъ двѣ ночи и разъ ѣздиль въ станицу, гдѣ продолжалъ гулять съ Илясомъ и его Степкой. – Марьяну онъ звалъ въ компанiю, но она не пошла съ ними и онъ больше не просилъ ее. О Марьянѣ онъ почти и не думалъ это время, такъ ему было хорошо и весело. Встрѣчая ее, онъ съ ней шутилъ, какъ и съ другими дѣвками.
* № 7.
БѢГЛЕЦЪ.
У казака Иляски было два сына, Старшiй, Кирюшка, былъ женатъ, имѣлъ дѣтей, и былъ хозяинъ и строго держалъ старую вѣру. Онъ былъ росту большаго, имѣлъ видъ сердитый, былъ грамотенъ и все занимался божественными книгами старовѣрческими. Меньшой братъ, Терешка, былъ холостъ, малъ ростомъ, худощавъ, но румянъ и молодецъ былъ на всякую шалость еще съ молоду. Дѣвки его любили за то, что голосъ у него былъ славный, и онъ любилъ дѣвокъ и гостинцевъ имъ покупалъ, но больше всѣхъ Марьянку, дочь станичнаго.
Онъ донъ-жуанъ, а она ему осталась вѣрна. Оф. все любитъ урывками, но злобно и безнадежно. Онъ вернулся къ Ер. у Ер. Оф., исторiя Саула. Къ побочинѣ попробовалъ, его прогнали, жена сама услыхала и пришла. Она плачетъ, а онъ веселится. Къ утру и его разобрало, но нечего дѣлать. Онъ пошелъ съ чеченцами, убиваетъ многихъ. Его разстрѣлив[аютъ?] она работаетъ и мрачно груститъ и никто ничего не знаетъ о ея горѣ.
Терешка сбитый, маленькой ростомъ, съ черными короткими руками.
Станичный ее не хотѣлъ отдать за него, за то, что онъ былъ буянъ и въ воровствѣ попадался. Воровство у казаковъ молодечество.
Марьянка, вѣрна, трудолюбива, цѣльна, упорна.
– У Иляски былъ другъ-няня Ерошка, и сосѣдъ по дому. Терешка все водился съ Ерошкой и Ерошка его научилъ всему казачьему молодечеству. А Ерошка былъ въ свое время богатъ и лихой казакъ и блядунъ, а теперь былъ бобыль, бѣденъ и старъ, жена отъ него убѣжала, никто его не уважалъ, и онъ все свое время проводилъ на охотѣ и пилъ, ни во что не вѣрилъ и не тужилъ ни объ чемъ. Терешку водилъ съ собой и научилъ его всему и любилъ за его нравъ молодецкой.
Сдружаются съ татарами горскими и ихъ проводить Ахметъ-Ханъ.]
Казаки шли въ походъ и Терешка въ первый разъ и радовался этимъ. Ерошка по его просьбѣ за вино пошелъ къ станичному и просилъ отдать дочь за Терешку. Станичный обѣщаль отдать, коли Терешка съ крестомъ изъ похода придетъ. – Казаковъ проводили. Марьяна тужила объ Терешкѣ. Въ это время пришла рота стоять. Ротный командиръ сталъ у Ерошки; онъ былъ богатый молодой человѣкъ, храбрый и благородный по своему, очень сладострастный и гордый своимъ образованьемъ.
У Марьянки поставили солдата, молодаго забитаго атлета, очень честнаго и задумчиваго, изъ Харьковской губернiи.
Солдатъ всегда сердится, когда говоритъ, и ноздри раздражаются.
Офицеръ влюбился въ дѣвку. Ерошка ему сводничалъ за чихирь и очень сдружился съ офицеромъ, ходилъ съ нимъ на охоту.
Офицеръ стоялъ рядомъ съ Марьянкой и влюбился въ нее, Онъ сдружился съ Ерошкой. Ерошка ходилъ съ нимъ на охоту и за чихирь сводничалъ дѣвку.
У офицера деньщикъ, его другъ.
Но Марьянка и слышать не хотѣла про офицера и про его деньги, она любила Терешку. Это офицера раззадорило больше, онъ пуще приставалъ къ Марьянкѣ, она привыкла къ нему, поняла его рѣчи и ей лестно стало, что онъ ее любитъ, она стала его пускать къ себѣ, ночевала съ нимъ и съ подругой, но ему не давала. —
А съ солдатомъ Богъ знаетъ что сдѣлалось, онъ сталъ служить Марьянѣ какъ собака, смѣялся, когда она съ нимъ говорила, и не взлюбилъ своего офицера; когда офицеръ сталъ часто ходить, онъ запилъ, но Марьяна объяснила, что офицеръ ничего не получитъ, и онъ продолжалъ служить Марьянѣ. Только слышно стало, что въ походѣ дѣла идутъ плохо. Роту потребовали за Терекъ. Было сраженье, въ которомъ казаки были съ солдатами и Терешка подъ командой у ротнаго ком[андира]. Терешка поѣхалъ впередъ за цѣпь и говорилъ съ Ахметомъ и хитрилъ съ нимъ, а р[отный] к[омандиръ] съ нимъ еще дальше его; потому что былъ молодецъ и зналъ, что М[арьяна] любитъ Терешку.
Офицеровъ было 2, одинъ волочился за дѣвками и ротный командиръ тоже.
Въ сраженьи Терешка отличился и срубилъ на глазахъ у всѣхъ 2-хъ чеченцевъ.[47] Солдатъ молча лихо дрался при отступленiи съ другими и всѣхъ удержалъ. Ротный Командиръ выхлопоталъ Терешкѣ крестъ. Терешка очень полюбилъ его.
можетъ офицеръ выхлопотать чтобы великодушно и подло поступить. Цѣлую картину сраженiя, въ которой и офицеръ и Т[ерешка] молодцы; и Терешка встрѣтится съ друзьями татарами.
Казаки прежде вернулись въ станицу. – Иляска отдалъ дочь. Ерошка былъ сватомъ. Терешка женился, а на другой недѣлѣ его послали въ кордонъ.
Марьянка любила Терешку, но скучала безъ офицера. Пришла рота. Ерошка пригласилъ офицера къ себѣ жить, опять рядомъ съ Марьяной, офицеръ еще пуще влюбился, она опять не хотела сначала впустить, но впустила. Но ему ничего не было.
Солдатъ только тутъ стоить.
У Терешки были душеньки, жена его приревновала, на площади попрекнула, ему разсказали, что и къ ней офицеръ ходитъ. – Онъ подкараулилъ офицера на улицѣ, офицеръ съ него шапку сшибъ, надъ нимъ ребята посмѣялись, онъ еще разъ подкараулилъ и пырнулъ ножемъ при солдатѣ. Марьянка не велѣла сказывать солдату. Солдата высѣкли, онъ не сказалъ, а Терешка бѣжалъ. Ерошка его наставилъ: на охотѣ было дѣло.
Ерошка училъ офицера, когда пьянъ.
Солдатъ тоже хотѣлъ бѣжать, но отличился [?] и сталъ богомоленъ и рекрутамъ помогать.
Прошло 5 лѣтъ, офицеръ все стоялъ въ станицѣ, выздоровѣлъ, но ужъ отказался отъ Марьяны, она его пугнула. Ерошка подбивалъ его. У Марьянки родился сынъ, она работала много. —
Терешка бѣжалъ къ Ахметкѣ, сдѣлался вожакомъ въ другiя станицы. Его боялись, имъ пугали. Ночью онъ пришелъ къ Ерошкѣ. Пощадилъ офицера. Ерошка говорить, что негодится убивать людей и про себя. Офицеръ разстрѣливаетъ. Терешка убилъ его товарища.
Его брата убили чеченцы. Онъ пришелъ на похороны. Фатализмъ его. Марья вѣшается на него.
Любишь меня? Братецъ! Такъ прости. Я виновата…
И у сына просить прощенья.......
* № 8.
БѢГЛЕЦЪ.
I.
Старое и новое
1) Въ казачей станицѣ были проводы. – Строевые казаки, двѣ сотни шли въ походъ за Терекъ; старики, бабы, дѣвки съ чихиремъ и лепешками провожали ихъ до Саинова кургана.
2) Марьянка проводила своего брата, простилась съ Терешкой Урваномъ, и, сцѣпившись рука съ рукой съ дѣвками, которыя несли пустые кувшины и пѣли пѣсни, шла съ ними домой и тоже громко пѣла; но ей хотелось плакать.
3) Терешкина и ея хата были рядомъ; они давно уже слюбились, но у Марьянкина отца было два дома, много всякаго добра и скотины и три сада, и онъ не хотѣлъ отдавать свою дѣвку Урвану, за то что Урванъ былъ бѣденъ, гулялъ, и не крѣпко держалъ старую вѣру.
4) Въ виноградную рѣзку Марьяна потайкомъ отъ отца 2 раза ходила ночью въ заброшенный садъ къ Урвану; и Урванъ цѣловалъ и обнималъ ее и говорилъ, что изъ похода онъ вернется богатымъ и что тогда дѣдука Илюшка согласится на ихъ сватьбу.
5) «Что-жъ онъ такъ простился со мной, ничего не сказалъ?» думала Марьяна. «Послѣ брата я ему поднесла лучшаго вина и еще закраснѣлась, боялась, что онъ что нибудь скажетъ, а онъ выпилъ, шапку снялъ, прочь коня повернулъ и прощай. Только видѣла я, какъ онъ плетью взмахнулъ, ударилъ справа, слева коня, изогнулся, гикнулъ и выстрѣлилъ въ землю изъ пистолета». —
6) Марьяна оглянулась, но на дорогѣ видно было только облако пыли, въ которомъ играло заходящее солнце – не видать было больше ни брата, ни побочина, и она еще крѣпче запѣла пѣсню.
7) Она пришла домой съ подругой и остановилась у воротъ сосѣдней хаты. Бабука Улита, Урванова мать, подошла къ ней и молча облокотилась на плетень, глядя на нее.
8) Онѣ помолчали немного. «Что проводили, нянюка?» сказала старуха. «Проводили, бабушка, проводили». Старуха вздохнула: «Что конь веселъ пошелъ?» – «Веселъ пошелъ, бабука, и самъ веселъ поѣхалъ».
«Ну», сказала старуха.
9) Но Марьянкина мать высунулась изъ-за сосѣдняго плетня и сердито закричала на свою дочь: «Что на улицѣ играешь, развѣ праздникъ? разстрѣли тебя въ сердце, поганая дѣвка, проводила брата, ну и довольно; сымай хорошій кафтанъ, разувайся да ступай скотину убирать, видишь солнце то гдѣ. Слава те Господи выросла, пора матери пособлять».
10) Старуха Улитка отошла отъ забора и вздохнувши пошла въ свою хату. Она боялась сосѣдки Степаниды, потому что Степанида была богата и домовитая хозяйка, а Улита была одинока и ничего у нея не было. Когда Урванъ былъ дома, онъ не слушалъ своей матери и ничего въ домѣ не работалъ, а только гулялъ съ молодыми казаками.
11) Марьяна вошла къ себѣ въ хату, разстегнула широкую грудь, сняла канаусовый бешметъ, разула синіе чулки и сняла съ бѣлыхъ ногъ черевики; она поддернула выше рубаху, взяла жердь и пошла загонять и доить скотину.
12) Когда она убрала скотину, налѣпила кизика на заборы и нарубила топоромъ дровъ на подтопки, она надѣла старый бешметъ, завязала платкомъ кругомъ голову и лицо, такъ что одни черные глаза были видны, и взяла въ широкій рукавъ рубахи и за пазуху арбузнаго и тык[ов]наго сѣмя и вышла за ворота на завалинку.
13) Она грызла желтое сѣмя и кидала шелуху на сухую дорогу и молча смотрѣла впередъ на потухавшее небо и на бѣлыя снѣжныя горы, блестѣвшія за рѣкой. Тѣни темнѣя сливались въ сумракъ, бѣлый паръ поднимался надъ камышами и сырой вѣтеръ тянулъ съ Терека. Станичной народъ ходилъ по своимъ дѣламъ мимо по улицѣ и, проходя, здоровался съ дѣвкой. —
14) Большой сильной старикъ съ длинной сѣдой бородой несъ ружье за плечами и восемь убитыхъ фазановъ висѣли зa поясомъ вокругъ его широкаго стана. Онъ, остановившись противъ Марьяны, приподнялъ папаху и сказалъ: «здорово живете, нянюка! Что крестнаго сына моего проводила, Терешку Урвана?»
15) «Здорово, дядя Гырчикъ», отвѣчала казачка сердито и грубо. – «Что мнѣ твоего Урвана провожать, развѣ онъ мнѣ родичъ? Давно чорта его не видала», и она отвернувшись нахмурила черныя брови.
16) Старикъ покачавъ головой засмѣялся. «Скоро жъ ты, дѣвка, его разлюбила. Дай сѣмячка, да чихирю бъ поднесла старику, всю ночь просидѣлъ на сидѣнкѣ, а нынче курей настрѣлялъ. Возьми вотъ, мамукѣ отдай», сказалъ онъ, взявъ изъ-зa пояса однаго изъ красноперыхъ тяжелыхъ фазановъ. «Поднеси же, красавица, право».
17) «Сѣмячка на, самъ бери, а вина проси у мамуки», отвечала Марьяна, открывая на бѣлой груди прорѣху рубахи; и старикъ загорѣлой рукой взялъ горсть сѣмя изъ за пазухи дѣвки.
18) «Ну ее, вѣдьму твою, а старикъ дома что ль?» – «Дома». «Такъ я постучусь. – Господи Іисусе Христе, сыне Божій, помилуй насъ» онъ сказалъ, постучавъ подъ окно. «Гей, люди!»
19) «Аминь! чего надо?» сердито сказалъ, поднимая окно, самъ хозяинъ, Илюшка старикъ, а, взглянувъ на жирныхъ фазановъ, ласковѣе примолвилъ: «Здорово живешь, дядя Гирчикъ! Что Богъ далъ? А мы похожихъ безъ тебя проводили».
20) – «Олѣня стрѣлялъ, право! да не вышло ружье поганое, а вотъ курей настрелялъ; на тебѣ, коли хошь, а то двухъ, что мнѣ, всѣхъ некуда. Вели бабѣ чихиркю поднести, умаялся страхъ!»
21) «Баба!» закричалъ хозяинъ, повѣсивъ въ рукѣ двухъ фазановъ, и выбравъ однаго пожирнѣе, a похудѣе отдавъ: «нацѣди чихирю изъ начатой бочки осьмуху да подай намъ сюда!» – «Лопнетъ, старый чортъ», прокричала баба за дверью, а чихирь принесла и еще рыбы сушеной.
22) Старый охотникъ пошелъ къ хозяину въ хату, Марьянка привстала, хотела сказать ему что то, но опять закраснѣлась и, прочь отвернувшись, быстрой походкой пошла прочь отъ дому на уголъ, гдѣ дѣвки и парни собравшись стояли и звонко смѣялись.
23) Гирчикъ былъ крестный отецъ и няня (другъ) ея казака, Терешки Урвана, она про него хотѣла поговорить съ старикомъ и спросить, далъ ли онъ ладонку отъ чеченскихъ пуль, которую обѣщалъ Терешкѣ, но было досадно за что то на всѣхъ и она говорить не захотѣла.
24) Гирчикъ вошелъ въ избу, помолился и сѣлъ съ старикомъ Ильей за столь, на который поставила баба деревянную чашу алаго чихиря и на доскѣ сушеную янтарную рыбу. Они молитву прочли и выпили оба, а баба стояла за дверью, ожидая, что мужъ ей прикажетъ, и слушая то, что они скажутъ.
25) Старикъ Илья жаловался на дурныя времена, говорилъ, что нынче чихирь дешевъ, a хлѣбъ дорогъ сталъ. Все хуже стало, москали все начальники, и молодые казаки ужъ не тѣ люди стали, вѣры не держатъ, стариковъ не уважаютъ и не слушаютъ. «Вотъ хоть бы мой сынъ – второй годъ не вижу: изъ похода въ кордоны, а съ кордона въ походъ посылаютъ; а дочь выросла больше меня, что за срамъ, а все дѣвка. За хорошихъ казаковъ замужъ не хочетъ идти, вотъ хоть бы станичнаго сынъ – второй годъ сватается, а за твоего крестнаго сына, Терешку сосѣда, я ее отдавать не хочу. Плохiя времена стали», сказалъ старикъ, отирая красный чихирь съ сѣдой бороды и нахмуривъ строгiя брови.
26) Старый охотникъ выпилъ вина и усмѣхнулся. «Вотъ ты, Илья Тимофеичь», сказалъ онъ: «и богачъ, и умный по всему полку человѣкъ, и дѣтей тебѣ Богъ послалъ красныхъ – сынъ молодецъ и дочь по всей станицѣ первая краля, а ты на времена жалуешься».
27) Вотъ я, Илья Тимофѣичь, товарищъ тебѣ по годамъ, а то и старше, голъ какъ соколъ, нѣтъ у меня ни жены, ни саду, ни дѣтей – никого; еще, самъ знаешь, племянникъ родной обижаетъ; одна ружье, ястребъ, да 3 собаки, а я въ жизнь не тужилъ да и тужить не буду. – Выйду въ лѣсъ, гляну: все мое, что кругомъ, а приду домой, пѣсню пою. Придетъ конецъ – здохну, и на охоту ходить не буду, а пока живъ, пей, гуляй, душа, радуйся.
«Гей баба! не ругайся; еще чихиря принеси, чихирь важный!» крикнулъ онъ громкимъ голосомъ и выпилъ последнее вино, что оставалось въ чепуркѣ.
28) «А объ детяхъ тужить тебѣ и Богъ не велѣлъ; сынъ твой казакъ молодецъ, въ знаменщики выбранъ, а дочь замужъ отдай за Терешку. Что онъ бѣденъ, на то не смотри: онъ за то молодецъ, онъ добычу найдетъ, а умру, такъ ему домъ отдамъ. Стало, тоже онъ будетъ богатъ. Коли крестъ онъ въ походѣ получитъ, да чеченскихъ коней приведетъ, такъ отдашь. По рукамъ что-ли?» закричалъ Гирчикъ, запьянѣвъ отъ вина.
29) Но строгой хозяинъ ничего не отвѣтилъ, только нахмурился больше. А баба пришла убирать со стола и стала бранить старика. «Вишь, надулся ужъ, пьянъ, а все проситъ вина; что бъ те чорная немочь!» – Въ молодые года его старуха любила, такъ затѣмъ и ругала теперь.
30) Дядя Гырчикъ на нее глазомъ мигнулъ, засмѣялся тихонько и закинувъ ружье за плеча, помолившись иконамъ, сказалъ: «Спаси васъ, Христосъ!» и на улицу выйдя свиснулъ собакъ и запѣлъ громко пѣсню.
31) Девки стояли между тѣмъ у угла и смѣялись съ ребятами и съ станичнаго сыномъ, который въ обшитой серебромъ черкеске передъ ними шутилъ и разсказывалъ сказки; только Марьянка на него не смотрѣла и не смѣялась.
32) «Дядя Гырчикъ, кафтанъ заложилъ, кафтанъ заложилъ, кафтанъ заложилъ, кувшинъ облизалъ, сучку поцѣловалъ!» закричали дѣвки и парни, когда старый охотникъ прошелъ мимо нихъ. Они такъ дразнили его. Но онъ самъ засмеялся и сказалъ: «Мой грѣхъ, девки, мой грѣхъ!» и подошелъ къ нимъ. «Что, безъ казаковъ скучаете, дѣвки? теперь меня полюбите».
33) Но станичнаго сынъ не любилъ старика и теперь на него огорчился за то, что онъ его и казакомъ не считаетъ. Онъ сорвалъ репейникъ, поднялъ прѣлаго камыша и потихоньку сзади засунулъ старику за шапку.
«Смотрите, дѣвки, у дяди Гирчика на головѣ лѣсъ растетъ, ровно у олѣня». Онъ сказалъ и всѣ засмеялись, а станичнаго сынъ еще ему совалъ репьи за черкеску.
34) Только Марьяна подошла сзади къ станичнаго сыну. «Брось, собачій сынъ!» сказала она парню: «что надъ старикомъ смѣешься? самъ доживи». Но станичнаго сынъ продолжалъ свое дѣло. Марьянка взяла его за грудь и сильными руками толкнула такъ крѣпко, что парень упалъ на земь и запачкалъ черкеску; тогда дѣвки пуще прежняго всѣ засмѣялись.
35) «Вотъ моя умница Марьянушка; и красавица жъ ты», сказалъ Гирчикъ. «Кабы я былъ Терешка, я бъ тебя еще не такъ любилъ, дѣвка, я бъ изъ похода къ тебе, какъ соколъ, прилетѣлъ. Эхъ, дѣвки! нынче все не народъ – дрянь», и старикъ покачалъ головой на станичнаго сына.
36) «Возьми меня замужъ», сказала одна дѣвка. – «А какъ ты изъ похода къ своей душеньке бѣгалъ?» сказала другая. – «Разскажи, дядя, какъ отъ тебя жена убѣжала?» сказалъ станичнаго сынъ, отряхая черкеску.
37) «Какъ я свою душеньку любилъ», продолжалъ старикъ, не отвѣчая станичнаго сыну: «такъ васъ никто не полюбитъ. Мы были орлы-казаки, а это что..... Соскучусь бывало въ походѣ по ней. Какъ лягутъ всѣ спать, осѣдлаю коня, выведу за цѣпь какъ будто поить и полетѣлъ молодецъ.
38) «Ужъ теперь и коней такихъ нѣту. Левъ былъ и тавро было льва, на спине спать ложись, а сидишь на немъ, только волю давай; онъ все слышитъ, дорожки и стежки всѣ знаетъ, только слушай его, – онъ умней человека.
39) «Мимо ауловъ татарскихъ кругомъ обойдетъ, фыркнетъ, коли что на дороге почуетъ недоброе, только ушами поводитъ, а ты замечай. Къ Тереку привезетъ и станетъ, какъ пень въ землю упрется. Это значитъ: слезай. Отпустишь подпруги, платье долой, шашку, ружье на подушку, и въ воду.
40) «Такъ вѣдь съ берега бросится самъ, только брызги летятъ; знай за гривку держись, а ужъ онъ перебьетъ поперекь, шею выгнетъ да уши приложитъ, только фыркаетъ все, равно человѣкъ. Какъ разъ подъ станицу тебя приведетъ. Освиснешь ребятъ на кордонѣ, чтобы свои въ тебя не стрѣляли, одѣнешься, да къ душенькѣ прямо къ окошку.
41) «Постучишь: мамочка, душенька! – здѣсь! Такъ умнѣй коня, тотчасъ узнаетъ, вскочитъ босикомъ да и въ клеть. <«Что то Жучка нашъ лаетъ, пойти посмотрѣть».> Чихирю, каймаку въ темнотѣ ощупаетъ, притащитъ. Пьешь, пьешь, цѣлуешь, милуешь, умирать не хочется.
42) И темно, ничего не видать, только слышишь, что тутъ; соскучишься – огонь вздуешь. Вотъ она, голубушка, тутъ сидитъ, ноги подъ себя поджала. Вотъ она Машинька, братецъ ты мой! и опять цѣловать!» и старикъ, представляя, какъ онъ цѣловалъ свою душеньку, блестя глазами, сталъ обнимать Марьянку.
43) «Ну тебя, старый», смѣясь и толкая его прочь отъ себя, сказала Марьяна. И думала: «такъ то Терешка, можетъ, изъ похода придетъ ко мнѣ, подъ окно постучится». И какъ старуха давно ужъ сердито кричала ей, чтобы она шла вечерять, она отошла отъ дѣвокъ и, перешагнувъ черезъ порогъ, прошла въ свою хату.
