Леонид Алексеев
Канарейка
Дмитрий Игнатьевич
В воскресенье Дмитрий Игнатьевич весь день обдумывал детали плана. Записывать что-либо он опасался, а удержать все подробности в уме тоже не мог. Фрагменты общей картины не стыковались, этапы и отдельные действия путались, заводя Дмитрия Игнатьевича в тупик. К вечеру он выбился из сил: «Понято только, что нужна плюшевая игрушка. Остальное придется делать наобум». Уловив запах мясного бульона и чеснока, Дмитрий Игнатьевич поплелся на кухню.
Дуня, какой-нибудь супец сваришь мне на завтра?
Я варю борщ на неделю, чётко доложила Лида.
Всю неделю борщ, значит, сокрушенно протянул Дмитрий Игнатьевич. Ладно. В термос налей потом, он постучал по крышке двухлитрового термоса из нержавейки.
В рабочие дни Дмитрий Игнатьевич любил обедать с мужиками из цеха в заводской столовой. Казенную кухню он не жаловал. Брал кое-что по случаю, конечно, но предпочитал домашнюю еду. Особенно любил вылить не спеша из термоса в тарелку еще теплый суп и прихлёбывать, поправляя свесившуюся с ложки капусту или лапшу ломтем белого хлеба. Вокруг рассказывали шоферские байки, шли политические расследования, отпускались солёные шуточки, и, время от времени, вспыхивали перепалки. Дмитрий Игнатьевич на правах ветерана в основном слушал и периодически осаживал особо ретивую молодежь крепким доходчивым словом. Из молодёжи правда остались только четверо. Одного из них прикрепили к Дмитрию Игнатьевичу помощником. Дмитрий Игнатьевич поначалу отнекивался, но видя, что отказаться не получается, попытался держать Геннадия на расстоянии. То домой его отправит пораньше, то найдёт ему занятие на посту, где сам в то время не работает, а то и вовсе снарядит парня за водкой или за пивом. Но Гена, несмотря на свои неполные семнадцать, выполнял все поручения без возражений, скрупулезно и быстро, а иногда даже с выдумкой. Постепенно Дмитрий Игнатьевич привык к существованию Гены, и они стали чаще работать вдвоем. А ещё через пару месяцев Дмитрий Игнатьевич начал учить Геннадия азам сварочного дела.
Утром в понедельник Дмитрий Игнатьевич долго собирался. Тянул до последней минуты, пока ещё можно было выйти из дома, не рискуя опоздать. «Как школьник перед контрольной, честное слово!» думал он, борясь со страхом перед местом нападения, через которое, хочешь не хочешь, придется пройти. Нарастающая тревога заставила Дмитрия Игнатьевича бросить в сумку блестящую, уже ополовиненную, упаковку валидола. Доехав до «Ручьёв», он торопливо пересек площадь, стараясь не смотреть на то самое злополучное место. В ларьке около здания станции, среди прочего барахла, продавались мягкие игрушки. Дмитрию Игнатьевичу приглянулась черная сова, но он решил, что чем ярче, тем лучше, и купил оранжевого медведя с золотистой тесьмой на шее, тоже подходящего по размерам. На посту охраны, пока проверяли его документы и досматривали вещи, Дмитрий Игнатьевич хрустел целлофановым пакетом с игрушкой:
Вот, внучке купил, с довольной улыбкой сообщил он охранникам.
Красенков, куда ж вы с этим медведем в режимную зону? А, Дмитрий Игнатьевич? Купили бы после смены, охранник отвинтил крышку термоса Дмитрия Игнатьевича.
Так раскупили бы. Я ж у станции купил, там народу-то сколько! Дмитрий Игнатьевич продолжал внушать охранникам радость приобретения.
Вообще-то, не положено, охранник подвинул Дмитрию Игнатьевичу осмотренную сумку и скептически оглядел полуметрового медведя, лежащего на стойке.
Да в шкафчике у меня полежит. В раздевалке. У внучки день рождения на днях. Домой не хочу нести, раньше времени, ну, соврал Дмитрий Игнатьевич и пожал плечами.
В проходной уже выстроилась очередь. Второй охранник, давно знавший Дмитрия Игнатьевича, пожамкал медведя:
Ладно, Красенков, идите. Кстати, жене передайте моё почтение.
С чего это? удивился Дмитрий Игнатьевич и вздохнул: Да и померла она. Уж три года как.
Простите. Да борщ Ваш так пахнет, что до обеда точно вспоминать буду. Думал, вот…
Да ладно. Не, это дочь. У неё миллион рецептов, наверное.
Довольный разговором с охранниками Дмитрий Игнатьевич переоделся, запихнул медведя в шкафчик и отправился в цех. «Ишь ты, пощупал», думал он, на ходу надевая шерстяную вязаную шапку.
В цеху Дмитрий Игнатьевич окликнул Геннадия, который, прислонясь к колонне, в ожидании наставника, читал учебник по ручной дуговой сварке:
Гендос, давай-ка поймай погрузчик скажешь я просил, и мы двутавры, которые вдоль стены на улице валяются, сюда затащим. Сделаем стапеля прямо напротив ворот, под кран-балкой, Дмитрий Игнатьевич жестикулировал, обозначая очертания будущей конструкции. По длине должно хватить. И металлолом этот гемтрестовский не будем больше на посту резать. Прокат здесь, а остальное на улице. Чтобы не перегружать его сто раз туда-сюда, как на прошлой неделе. В четыре руки мы с тобой мигом паровоз на бутерброд порежем.
А начцеха не будет против? голос Геннадия исполнился сомнения.
Будет, но это не твоя забота. Ему гемтрестовские отстёгивают всяко больше, чем он нам. Поэтому лишняя работа нам ни к чему. Договоримся! Дмитрий Игнатьевич сделал останавливающий жест ладонью.
Странные они. Лом шаландами возят резать, а какие-то куски прям из конторы в фуру грузили.
Да пусть хоть… Постой, Генка, какие куски? насторожился Дмитрий Игнатьевич.
Ну, помните, в среду или в четверг они фуру пригнали за порезанным ломом? Длинную такую, Гена развел руки в стороны. Тягач был белый такой, американский, с плоской мордой. Там еще тётенька за рулем сидела.
Тётенька? Дмитрий Игнатьевич задумался и по привычке тёр бровь.
Ага. Вот такие кудри! Гена потряс руками у головы, будто держал невидимый шар.
Так и дальше-то чего?
А, ну, снабженцы газель бросили у нас тут, на углу, около цеха. Я курил, а в её зеркале весь цех было видно. Случайно увидел как фура около «Гемтреста» тормознула. Мужик вышел из офиса, походил и махнул кому-то. Сколько там человек было я не разглядел, но они куски какого-то проката быстро погрузили и фура уехала.
Ты куришь много, Гендос! Давай, бегом за погрузчиком! А я в интсрументалку за новой горелкой.
Ага, щас, Дмитрий Игнатич, Гена убежал на улицу.
Как только конструкция, задуманная Дмитрием Игнатьевичем, была закончена, подъехал очередной грузовик с металлоломом. Дмитрий Игнатьевич распорядился выгрузить прокат в цеху, а несколько автомобильных кабин и остовов на улице. Механосборочный цех состоял из двух зданий с общей стеной. Одно из них было короче другого метров на пятнадцать. В двух местах, ближе к торцам, здания соединялись проездами. В коротком здании Дмитрий Игнатьевич и оборудовал временное рабочее место. Рядом, в продолжающейся части соседнего здания, находился конвейер по сборке изделия, номер которого Дмитрий Игнатьевич не помнил. Помещение было изолировано, так как процесс изготовления «колокольчиков», как было принято называть эти изделия, требовал очищенного воздуха и постоянной температуры. Работа на конвейере начиналась на час позже, но без выходных, а каждый понедельник после шестнадцати часов конвейер останавливался и проводилось санитарная обработка помещения. Из-за особенных климатических условий и требований к чистоте на заводе это место именовалось «банькой». Как выглядели сами «колокольчики» и какого их назначение никто толком не знал. Если же кого такие вопросы беспокоили, то существовала формула: «какая-то деталь какой-то ракеты». В доперестроечное время военные грузовики подъезжали прямо к воротам в выступающем торце здания, поэтому даже погрузку «колокольчиков» практически никто не видел. Сейчас же о том времени напоминала только обветшавшая пристройка у заваренных ворот с калиткой на замке, который едва ли открылся бы, даже если бы ключи от него не потерялись. Перед воротами в «баньке» складировали готовую продукцию. Дмитрий Игнатьевич это знал, потому что именно он ворота в свое время и заваривал. Теперь же «колокольчики» возили по пятницам в специальных деревянных ящиках через оба здания цеха в заводскую экспедицию. Куда они девались дальше – неизвестно. Рабочие уже не гордились ни продукцией, ни заводом, и жизнь перекроенного умирающего предприятия мало кого волновала.
Около половины пятого Дмитрий Игнатьевич в очередной раз отрегулировал горелку Геннадия:
– Давай, дорежь эти швеллера, а я пойду наружу займусь камазовскими рамами. Встань с этой стороны, – он поставил Гену между стеной и стапелем. «Так его меньше будет видно. А если кто спросит, станочники скажут, что тут работали. А кто работал? Ясное дело – я, кто ж ещё?» – Дмитрий Игнатьевич гордился, что придумал такой манёвр.
Срезать замок с калитки в «баньку» не представляло труда. Но Дмитрий Игнатьевич никак не мог унять дрожь в руках. Мысленно он десятки раз проделывал путь от ворот своего здания цеха до пристройки со стороны «баньки», но пережить заранее ощущение слежки со всех сторон, он не мог. Дмитрий Игнатьевич зажег горелку и, подложив лист асбеста под замок, перерезал дужку. Заменив срезанный замок новым, он смазал петли машинным маслом и, довольный собой, покатил тележку с баллонами к намеченному остову грузовика.
Чувствуя себя увереннее, непроизвольно Дмитрий Игнатьевич не переставал делить всё вокруг себя на то, что могло бы его защитиь и на то, что не могло. Вечером он спустился по искусно отделанной грубым камнем лестнице в полуподвал своего дома. Очарованный голубым неоновым светом вывески «Russian Arms», он смутно припомнил, как возмущался, в унисон с остальными жильцами, открытием оружейного магазина – «очередного свидетельства, – по их мнению, – вседозволенности и разгула преступности в городе». Понять, с каким вожделением смотрел Дмитрий Игнатьевич на ружья, винтовки, пистолеты и патроны с разноцветными гильзами за стеклянными дверцами шкафов до потолка и в прозрачных прилавках, смог бы разве что голодный, вдруг попав в Елисеевский магазин. «Это оружие никого не боится, – восхищался про себя Дмитрий Игнатьевич, – и я с ним никого не боялся бы. Или за ним? Или это мой страх заряжен в эти патроны? – отрезвляли его сомнения. – Что толку, будь у меня тогда, скажем, револьвер? Я ж его не успел бы… Да что там достать, подумать о нём не успел бы». Но, несмотря на противоречивость выводов, Дмитрий Игнатьевич стал приходить в магазин каждый вечер. «Зайду, гляну стволы ещё разок», – договаривался он сам с собой, чувствуя, как надёжное и мощное слово «ствол», пусть и на миг всего, поднимает самооценку и дарит иллюзию, что у него – Дмитрия Игнатьевича – могут быть равные шансы с бандитами «в случае чего». У него даже появился «любимчик». Но о том, чтобы приобрести понравившийся ствол не могло быть и речи, поэтому уже в четверг Дмитрий Игнатьевич кожей ощущал смесь подозрения и ненависти в косых уничижительных взглядах продавца.
В пятницу Дмитрий Игнатьевич пришел на работу рано утром. Переодеваясь, он принял несколько шариков валерьянки. В цеху еще никого не было. Да и окажись там кто случайно, вряд ли заподозрил бы неладное, глядя как Дмитрий Игнатьевич выкатывает на улицу тележку с баллонами. Через минуту он уже открывал замок, который повесил в понедельник. Руки не дрожали, но в коленях волнами появлялась слабость. Дмитрий Игнатьевич потянул за ручку. Дверь не шелохнулась. Дмитрий Игнатьевич упёрся в неё лбом: «Потянуть сильнее? Дёрнуть? А если уже пришел кто? Нет, это исключено, их строго по часам запускают. А потом там же стеклянный шлюз, никто ничего не услышит всё равно». Дмитрий Игнатьевич коротким движением дёрнул ручку и дверь нехотя поддалась.
– Чёрт! Чёрт! Какого… – удивлению Дмитрия Игнатьевича не было предела.
Не веря глазам, он ощупывал стену из серого шершавого пластика. Все ухищрения и труды оказались напрасными. В добавок Дмитрий Игнатьевич понял, что, скорее всего, никаких ящиков за стеной и вовсе нет. Не таскают же они их через стерильный цех. Значит, сейчас ящики накапливаются где-то со стороны внутренних ворот. Дмитрий Игнатьевич негромко, но продолжительно заматерился, закрыл дверь на замок и вернулся в цех. Чувствовал он себя не лучше, чем тогда в фургоне с заломанными руками. «И теперь что?» – злился он сам на себя.
– Дмитрий Игнатич, – голос Гены вернул Дмитрия Игнатьевича к действительности, – давайте вот эту трубу сразу порежем, а то она места занимает вон сколько – от ворот и в проезд залазит.
– Ага, давай… – Дмитрий Игнатьевич разглядел трубу, – но позже.
Он смотрел на трубу – диаметром сантиметров двадцать, ржавую и в лохмотьях чёрной изоляции – с умилением и лаской: «А на сегодня концерт ещё не окончен! Но действовать придётся по-ковбойски. Или, может, не сегодня? Надо ещё подумать… Нет, сегодня!».
И вот наконец, ближе к концу рабочего дня, Дмитрий Игнатьевич увидел, как вдалеке, в соседнем здании открылись внутренние ворота «баньки». В проезде показались охранник и разнорабочий, толкающие тележку с ящиками, в сопровождении инженера-технолога Татьяны. Она работала на заводе уже несколько лет после института. Работа на производстве никак не мешала её женским пристрастиям: она то и дело меняла прически и по цехам бегала в узкой юбке до колен и в туфлях на высоком каблуке. А белый распахнутый халат действовал на мужчин как магнитное поле на железные опилки.
– Ну что, Ген, давай трубу, – подмигнул Дмитрий Игнатьевич, стараясь не выдать волнение и спешку.
Трубу застроповали «на удавку», но Дмитрий Игнатьевич нарочно сдвинул тросы так, чтобы передний конец поднятой трубы оказался бы ниже заднего. Выглянув в проезд и убедившись, что тележка с «колокольчиками» приближается, он дал команду Геннадию:
– Давай! Вира помалу!
Гена нажал кнопку на переносном пульте. Тельфер зажужжал, медленно поднимая трубу.
– Дмитрий Игнатич, чё-то её вперёд перекашивает! – забеспокоился Гена.
– Вперёд подай!
Гена нажал кнопку и балка крана поехала. Дмитрий Игнатьевич зашел Гене за спину и, почти обняв, взялся за пульт поверх его руки и нажал кнопку перемещения тельфера.
– Держи! Держи! Гена! Назад давай! Да, куда ж ты… – Дмитрий Игнатьевич кричал Гене в ухо, продолжая прижимать его пальцы к кнопкам.
– Дмитрий Игнатич! Рука! Рука! – от страха Гена напрягся, побелел и прыгал за пультом на негнущихся ногах.
Балка крана и тельфер, двигаясь одновременно, несли трубу навстречу тележке с ящиками. Дмитрий Игнатьевич вдруг почувствовал воодушевление и восторг. Ему захотелось рассмеяться. «Ну же! Ну!» – ожидание щекотало изнутри. Труба зацепилась передним концом за один из токарных станков и стала поворачиваться вправо пока не настигла процессию с «колокольчиками». Охранник зычно матюгнулся и исчез за станиной ближайшего фрезерного станка. Разнорабочий отпрыгнул назад и присел. Татьяна завизжала и закрыла лицо ладошками. Труба сбила несколько ящиков и всей своей ржавой неотвратимостью навалилась на Татьяну и повалила в ящик с ветошью. Ещё через мгновение дело было сделано. Ящики упали на бетон, от удара открылись и «колокольчики» покатились в разные стороны, будто только и ждали, когда их освободят. Дмитрий Игнатьевич отпустил руку Геннадия.
– Твою ж мать, Гендос! – Дмитрий Игнатьевич пытался за напускным гневом спрятать ликование.
Но тут он увидел, что «колокольчики» в ящиках лежали не внавал, как ему представлялось, а в два слоя и каждый в отдельной круглой ячейке деревянной решётки-сепаратора. У Дмитрия Игнатьевича перехватило дыхание и зазвенело в ушах. Мысли остановились, словно загустели. «Ну что такое?! Неужели и так не получится?» – просившийся наружу смех превращался в рыдание.
Охранник, выскочив из своего убежища, метался в проходе между станками по другую сторону висящей под углом трубы и угрожал Гене и Дмитрию Игнатьевичу физической и административной расправой:
– Я вот доложу куда следует! Я вам сейчас таких наваляю! Вы у меня… – хруст ломающегося дерева под ногами заставил его замолчать.
Дмитрий Игнатьевич посмотрел сначала поверх трубы, потом под трубой и наконец увидел, что охранник наступил на один из сепараторов, выпавших из ящиков. Они, по счастью, вставлялись в ящики отдельно. Мысли Дмитрия Игнатьевича снова понеслись, давая ему на оценку решение за решением. Дмитрий Игнатьевич посмотрел по сторонам. Гена трясся и мычал. Татьяна барахталась в разноцветных лоскутах ветхой материи. Будь она в брюках, давно бы выбралась, но юбка не давала покинуть западню без посторонней помощи. Дмитрий Игнатьевич подал Татьяне руку. В красных крагах он походил на мушкетёра.
Фрезеровщик дернул охранника за рукав и показал, где можно выйти в проезд. Охранник выскочил и бросился к Геннадию, но путь ему преградила растрепанная Татьяна:
– Куда?! Быстро собирать! – пискляво крикнула она и показала пальцем на разбросанные «колокольчики».
За шумом работающих станков происшествие заметили только рядом работавшие станочники – четыре токаря и фрезеровщик. Они сначала медлили и рассматривали, плохо скрывая заинтересованность, как Татьяна пытается выбраться. Но когда Дмитрий Игнатьевич её вызволил, принялись собирать по полу «колокольчики» и складывать их в ящики, плотоядно ухмыляясь и подтрунивая над Геннадием:
– Эх, Гена, Гена! А каким скромнягой прикидывался!
Гена приходил в себя и смущенно чесал затылок. Оглядывая исподлобья место происшествия, мямлил: «Да это… Да это…» А мужики не унимались:
– Ты ж глянь! Завалил девку трубой своей!
– И прям ведь на ветошь уложил! Это тебя Красенков научил, а? Колись!
Гена нервно хихикнул и принялся помогать. Вместе с разнорабочим они перестроповали трубу и перегрузили её на стапель. Дмитрий Игнатьевич зачерпнул из ящика взбаламученных Татьяной тряпок, сунул их в карман и, как бы случайно, наступил на сепаратор, уже треснувший под охранником. Сделав вид, что не понял, что произошло Дмитрий Игнатьевич шагнул вперёд, развернулся и наступил на решётку другой ногой.
– Тьфу ты! – Дмитрий Игнатьевич поднял обломки тонкой фанеры и вопросительно посмотрел на Татьяну.
– Какой вы неуклюжий! Красенков, кажется, Ваша фамилия? – Татьяна направила на него указательный палец, перевернув кисть вверх ладонью. – Что Ваш мальчик наделал, посмотрите?! Зачем вы сломали сепаратор?! Блин, изделия нельзя теперь в экспедицию сдавать, их надо назад, и все, которые упали, проверять заново, – Татьяна потирала ушибленное плечо, рассуждала вслух и все больше нервничала. – Нет, меня точно вы… Что вы делаете?! – набросилась она на мужчин, успевших наполнить два ящика. – Они же все по номерам идут! Каждое в свой ящик! – на последнем слове Татьяна всхлипнула.
– Ладно тебе, Танька, не хнычь. Посчитаете у себя в «баньке», всё одно назад повезёшь. Сколько их должно быть-то? – мужики с любопытством рассматривали «колокольчики», похожие на приплюснутые с концов яйца.
Татьяна пробежала глазами по оставшимся на тележке ящикам:
– Упало пять, значит, шестьсот. Где сломан сепаратор, верхний слой просто так кладите.
Дмитрий Игнатьевич мгновенно сообразил, что эту задачу надо взять на себя и наступил на ещё одну решётку.
– Красенко-ов! – заверещала Татьяна.
– Что, Татьяна Михална? – Дмитрий Игнатьевич развернулся и недоуменно посмотрел на неё, чувствуя, как под ногами ломается дерево. «Есть!» – мысленно порадовался он.
Татьяна опустила руки и выдохнула:
– Собирайте уже.
Ящики по очереди водружали на тележку, и Татьяна пересчитывала изделия. Дмитрий Игнатьевич поставил предпоследний ящик с беспорядочно наваленными «колокольчиками» и открыл крышку. Татьяна принялась тыкать пальцем в каждый «колокольчик», упражняясь в устном счете. Дмитрий Игнатьевич достал из кармана припасенную ветошь и сделал вид, что вытирает руки, держа их над ящиком.
– Уберите свою мочалку отсюда, – Татьяна дошла до половины и Дмитрий Игнатьевич ей мешал.
Он перешел к ящику со стороны уже посчитанных «колокольчиков» и небрежно бросил на них скомканную ветошь. Дмитрий Игнатьевич ничего не слышал кроме своего сердцебиения и следил только за Татьяниным пальцем. Видя, что счёт близится к концу, Дмитрий Игнатьевич лениво положил руку на распластавшуюся по «колокольчикам» ветошь, нащупал через неё один и аккуратно, не торопясь, поднял мочалку вместе с «колокольчиком». Татьяна досчитала, кивнула и закрыла крышку. Когда и с последним ящиком было покончено, мужики стали расходиться по рабочим местам. Дмитрий Игнатьевич чувствовал себя стайером на финише. «Так, отлично! Дальше? Дальше что?» – думал он.
– А вы куда, товарищи? – неожиданно окликнула их Татьяна с удивлением в голосе.
– Нам вообще-то работать надо, – насмешливо отозвались из-за станков.
– Зовите начцеха и начальника Первого отдела. Акт будем составлять.
«Инфаркт или инсульт? – Дмитрий Игнатьевич почувствовал опустошение и с тоской вспомнил оставленный в раздевалке валидол. – Чем я кончу сегодня?» В довершение он понял, что так и не снял краги. Представив, как глупо выглядело вытирание перчаток концами, он чуть не выронил «колокольчик». «А, плевать! Терять уже нечего! Я теперь не просто вор. Я не буханку в булочной украл, а, пусть и кое-как охраняемый, государственный секрет. А за это могут и измену Родине пришить», – неожиданно перспектива сурового наказания придала Дмитрию Игнатьевичу сил. Он дошел до их с Геной рабочего места и бросил концы вместе с «колокольчиком» в круглый металлический бачок, куда обычно выбрасывал огарки электродов.
