Ксения Агибалова
Палингения
В то мгновение рельсовые пути казались Теодору бесконечными.
– Когда едешь в поезде, мир проносится мимо тебя с огромной скоростью. Мелькают картинки: утром видишь поле, днем едешь мимо моря, а к вечеру можешь приехать в совершенно неизвестный город. Ты выходишь на улицу, и воздух там отличается. И вообще все. Мир – он везде разный. Ты узнаешь.
«И я узнаю».
– Аврора…
Она посмотрела на него, отозвалась на имя. Теодор улыбнулся.
– Пойдем.
И она насупилась, будто поняла, что им снова нужно бежать. Она вытянула руку к стае бабочек, постепенно поднимавшихся так высоко, что слепящее солнце не позволяло более их разглядеть (могла ли узнать она в них что-то родное?). Оглянулась на прогудевший поезд, на трепещущиеся золотые колосья.
– Ты еще увидишь. Еще узнаешь… Пойдем!
И Теодор привел ее в свой дом. Весь этот дом выглядел как один рабочий кабинет: в углах его были свалены шурупы и гайки, большие и маленькие шестерни, чертежи и разобранные заводные игрушки, из стен в совершенно неожиданных местах торчали пружины. В другой момент он скрыл бы это безобразие, может, прибрался. Но не в тот. Тогда было важно только одно – перебраться на другой берег. А потом… расслабиться и наслаждаться.
Теодор усадил Аврору за стол, налил ей травянистый чай.
Она пила и смотрела в окно, на дрожащие от легкого ветра листочки осины, на небо.
– Ты еще увидишь. Увидишь, – беспрестанно повторял он. – Только не сейчас. Не сегодня. Как только ночь – так поплывем.
Он взял тряпичный рюкзак, спешно начал собирать вещи. То положил гаечный ключ, то скинул кучу болтиков и деталей, потом вытряс все на пол. Он бегал из стороны в сторону по своему обиталищу, как ночью бегал по лаборатории. Несколько раз возвращался в комнату, где Аврора все сидела, все смотрела…
Он ставил под сомнение ее реальность. Ее глаза казались слишком большими и слишком лазоревыми, чтобы быть настоящими. Но он касался ее волос, она улыбалась, и Теодор убеждался в действительности происходящего.
Когда начало смеркаться, они вышли на улицу. В последний раз он обернулся на загорающиеся огоньки города, который скучковался плотным механическим муравейником. Как-то отдаленно слышалось стрекотание цикад, тиканье городских часов, шипение и свист пара от пригородных фабрик. Будто в другом, ненастоящем мире.
И когда уже наступила ночь, они дошли до причала. Было тихо, и даже вода не шумела. За день они истоптали ноги до багровой красноты и глубоких ссадин. Теодор посадил Аврору на край деревянного трапа, в ледяное озеро она опустила ступни.