Кристина Юрьевна Юраш
Закон подлости гласит…
Нас притащили на площадь перед полыхающей Академией.
Я стояла из последних сил, глядя, как из Академии вытаскивают мебель, ломают ее и бросают в кучу.
«Откуда дровишки?» – спросил демон, глядя с ужасом. – «С пожара, вестимо…». Ангел рыдала, задыхалась, пытаясь справиться с ужасом.
Вместо одного шеста было целых три. Два из них были заняты. Один только разгорался, обрисовывая сквозь пламя человеческий силуэт, второй уже догорал. Не хочу туда смотреть…
«Свободная касса!» – сглотнула я, глядя как к пустому столбу стаскивают доски, оставшиеся от шкафов и парт, как бросают туда ворох каких-то бумаг и папок.
Нас, исполняющих обязанности шашлыка, поставили в очередь мариноваться и взяли под охрану.
– Она! – заорал кто-то тыкая в меня пальцем. Закон подлости, однако. Почему в госучереждениях очередь до меня не доходит, а как на костер, так сразу, без очереди?
Меня вытянули из толпы. Демон посмотрел на аутодафе. Каждый мой неуверенный шаг, каждое биение сердца, каждый вздох сопровождались животным, липким страхом перед смертью.
Демон закрыл глаза, а потом медленно упал на колени перед ангелом.
«Прости меня, прости… Я ничего не могу сделать… Я … я… я в первый раз чувствую себя бесполезным… Прости меня, любимая… Я хотя бы смог защитить тебя… Я умру, а ты останешься жить… Я так хочу, чтобы ты жила… Не умирай, пожалуйста… Живи…» – прошептал он, цепляясь за ее белоснежные одежды. Ангел присела рядом, обняла его, поцеловала в губы, а потом обернула своими белыми крыльями, прижав его голову к своей груди. «Я тебя не брошу, любимый… Я буду с тобой до конца…» – прошептала она.
Я вскинула голову, чувствуя, как по щекам текут слезы. Меня втащили по перевернутой парте на самый верх кучи, отстегнули наручник. Я попыталась вывернуться, пнуть инквизицию, но мои руки сжимали до боли. Наручник снова застегнулся, приковывая меня к шесту. Какой-то мужчина, лицо которого показалось мне отдаленно знакомым и напоминало лицо продавца из магазина, в котором я постоянно отоваривалась печеньем, свалил из какого-то ящика разбитого стола стопку мятых газет мне под ноги. «Горькая правда». А правильней назвать, «Ирония судьбы или с легким дымом»!
Одну газету он поднес к соседнему костру, глядя как пламя начинает пожирать бумагу. Правильно. От вашего костра к нашему…
– Вас погубит не магия! – крикнула я. – Вас погубит ненависть!
Нет, ну пафосную речь я заготовить не успела, извините. Я понимаю, что по отдельности все они – милейшие люди, у них есть свои семьи, есть дети, а у некоторых даже хобби. Все они читают газеты, ходят на работу, ведут себя законопослушно, трепеща перед наказанием. Они осуждают преступников, боятся выходить на улицу в темное время суток и даже бросают бумажки в урну, чтобы избежать штрафа. Но стоит им собраться в толпу, как они становятся частью страшного чудовища. «Это был не я! Это сделал тот, кто стоял рядом! Я просто смотрел!». И так завтра утром скажет каждый. Они будут твердить это, как молитву, пока сами не поверят в свою невиновность.
Огонь подо мной разгорался. Демон прижимался к груди ангела, которая пыталась накрыть его своими огромными белыми крыльями, целуя его и утешая.
«Знаешь», – вздохнул Опыт, поднимая глаза. – «Скажу честно… Я рад, что нашел тебя… Я рад, что ты стала смыслом моей жизни… Ты – самое дорогое, что у меня есть… Ты – то, ради чего стоило прожить эту жизнь… И мне уже не страшно… Совсем не страшно… ».
«Я же сказала, что не брошу тебя!» – прошептала Любовь. – «Я никогда тебя не оставлю… Я умру вместе с тобой! Ведь именно благодаря тебе, я поняла, что я – настоящая… »
Глава двадцать пятая. … если вы хотите тепла, достаточно просто попасть под горячую руку
"Сразу видно, дерьмовый человек.
В воде не тонет, в огне не горит…"
Разочарованная толпа
Можно бесконечно долго смотреть на то, как горит огонь только в том случае, если он горит не под твоими ногами! В данный момент я предпочла бы посмотреть, как течет вода! И желательно не по ногам… Огонь подбирался ко мне, вызывая инстинктивное желание залезть повыше. Я дергала руки, пытаясь освободиться, но наручники больно впивались в запястья. Едкий дым забивался в легкие. Огонь поднялся настолько, что я реально трухнула, стараясь не смотреть вниз.
Я зажмурилась, молясь всем богам, чтобы задохнуться раньше, чем сгореть. Сейчас должно быть очень больно… Я мысленно сосредоточилась на предстоящей боли…
«Альберт будет жить… Альберт будет жить…» – повторяла я, чувствуя, как из носа, по губам, подбородку и шее течет кровь. Я слизнула ее. Соленая…
Огромная кровожадная, многоголовая гидра, чудовище, рожденное ненавистью и страхом, обвивала костры, упиваясь страданиями тех, кто на них горит. Сейчас она сильна. Сейчас она кровожадна и жестока. Сейчас она вдыхает дым пожарища, а в ее многочисленных глазах отражается фанатичный отблеск костров. Завтра она распадется. Ее головы разойдутся по домам, вспоминая пьянящее чувство, когда сопричастность и безнаказанность сливались воедино. Они про себя назовут это ощущение – "свободой", а утром, с похмелья, им будет страшно смотреть друг-другу в глаза. «Все пошли, и я пошел! Какие ко мне претензии?», «Все жгли, и жег! Я ни в чем не виноват!». Они будут оправдываться перед собой, занимаясь повседневными делами. Руки, которые сегодня калечили жертв и поджигали костры, завтра будут гладить своих детей. Губы, с которых срывались проклятия и оскорбления, завтра будут целовать своих любимых. Но, как однажды сказал Альберт, пока еще «сегодня».
Страшнее боли может быть только ее ожидание. Приоткрыв слезящиеся глаза, я видела, как огонь пляшет вокруг меня, обвивая мое тело языками пламени. Огонь не причинял боли, не обжигал тело. Он даже щадил мою испачканную и порванную одежду. Я смотрела с изумлением на то, как почернели под моими ногами доски, как вместе с пламенем поднимаются вверх черные куски горящей бумаги. Один почерневший обрывок попал мне на губы, рассыпавшись прахом. Огненное кольцо сжималось вокруг меня. Дым набивался в легкие, но пламя гладило меня, ласкало, осторожно прикасаясь ко мне, вызывая лишь легкое покалывание.
«Анна-а-а, Святая Анна! И вот священный огонь пылает, и диво дивное видят люди, огонь преступницу обнимает, ласкает плечи, целует губы!» – пронеслась у меня в голове дворовая песня, которую когда-то мне бросили в соцсети на день рождения, глубокомысленно заметив, что «про Аню!». Возможно, это был намек на то, что я очень красивая и зажигательная. Я так и не поняла.
Опыт поднял голову, изумленно глядя на Любовь. Любовь сама смотрела на Опыт с удивлением.
«Это что-то новенькое!» – удивился Опыт, оглядываясь по сторонам. – «Что-то я такого даже представить себе не мог!» «А я верила в чудо!» – возликовала Любовь, расправляя прекрасные крылья.
«Нет, в это чудо, по имени Аня, я тоже верил, но это как-то выше моего понимания!» – озадачился Опыт. – «Теперь главная цель – не задохнуться от дыма! Огнетушитель и противогаз! Срочно!»
И я попыталась дышать через раз, чувствуя, как слезятся глаза. Огонь под ногами стал постепенно угасать, зато гнев и азарт «поджигателей» только разгорался. Доброжелатели-поджигатели посмотрели на меня озадаченно, с легким оттенком сомнения. «А не ведьма ли она?» – читалось в подозрительных прищурах. «Ага, а сжигают нас для профилактики! Мы тебя сожжем, а ты больше не колдуй!» – пригрозил пальцем крайне озадаченный Опыт. «А вдруг они решат, что Аня – святая?» – спросила Любовь. – «Вдруг нас канонизируют?». «Ну да, есть такая народная забава, сначала бить камнями, а потом челом!» – усмехнулся Опыт. – «Почти во всех религиях есть товарищи, которых сначала зверски замордовали свои же, а потом «ниспошли нам благодать, денежек побольше, здоровьица, счастьица в личной жизни и всех-всех благ! Пожа-а-алуйста!»»
Я посмотрела на зрителей, взглядом далеким от святости. Если вдруг канонизируют, то у них здоровьица не хватит себе блага вымаливать. Наверное, таким взглядом смотрела на меня престарелая резиновая маринованная курица из духовки, когда я ее тыкала вилочкой, пытаясь определить степень готовности. В толпе нарастал недовольный ропот. Народ перешептывался, чувствуя себя явно неуютно. Еще бы!
– Тащите еще доски! – заорал, кашляя от дыма, какой-то неугомонный мужик. – Больше досок! Все, которые есть!
«Анна Д’Арк! Ремейк на «Жанну Д’Арк». Дубль второй, сцена последняя. Сожжение!» – заметил Опыт. Любовь скептически посмотрела на людей, а потом на головешки под моими ногами. «А мне казалось, что второй раз не казнят!» – удивилась она, глядя не бессовестных зрителей. «Расскажи об этом декабристам!» – усмехнулся Опыт, закатив глаза.
«Обидно, что завтра они будут спокойно сидеть дома, пить чай, играть со своими детьми, свято веря в то, что ни в чем не виноваты!» – вздохнул демон. – «Чем больше народу, тем меньше процент вины!». «Всех не передушишь, всех не пересадишь!» – мрачно отозвалась я. Выражение «перед смертью не надышишься», придумали те, кого собирались сжечь.
Мне под ноги сложили все доски, которые смогли найти, бросили какие-то книги по магии для растопки, и опять подожгли. И снова я пыталась не вдыхать дым, чувствуя, что огонь не причиняет мне ни малейшего вреда. Я надышалась дыма на несколько лет вперед, так что от запаха гари меня мутит и тошнит. «Пока не прижмешься к Альберту, пока его не обнимешь, не вздумай терять сознание!» – прошептала Любовь.
– Да что это такое! – возмутилась какая-то садистская непосредственность. – Давайте ее просто камнями забьем! Свернем шею и дело с концом! Че зря дрова палить? У нас еще пять магов!
«Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень!» – произнес Опыт, понимая, что только за такие слова можно сразу получить булыжником по голове.
Это был первый и единственный раз, когда мне хотелось, чтобы огонь горел чуточку дольше… Как только костер прогорел, меня стащили вниз, швыряя на землю. «Пока не обнимешь Альберта…» – напомнила Любовь. Меня несколько раз ощутимо пнули. Я попыталась встать, чувствуя, что нескоро я смогу наступать на правую ногу. У меня из кармана выпал… медальон Эрвилла. Вот оно – чудо, которое я не глядя, сунула в карман, когда мы рассматривали содержимое тайника.
Я схватила медальон, понимая, что от камней он меня вряд ли спасет. Толпа негодовала, вопила, извивалась вокруг меня. Я попыталась сжаться, прикрыв голову руками, пока народ разбивал брусчатку, окружив меня со всех сторон…«Пока не обниму Альберта....» – шептала я, как молитву, вздрагивая от боли. – «Пока не обниму Альберта…»
И тут моих гонителей смела и сбила с ног светлая волна невиданной силы. Что-то огромное и черное промелькнуло перед моими глазами. Это было так неожиданно и жутко, что я сама задергалась.
Вторая волна отмела оставшуюся часть толпы, и швырнула их на землю. Белая инквизиция вскочила на ноги и пыталась поставить щиты, но огромная черная тварь бросилась на них, с легкостью расправляясь с теми, кто оказал сопротивление. Белая одежда обагрилась кровью. Тварь опрокинула на землю первого, принялась за второго, терзая его, прижав огромными лапами к окровавленной брусчатке. Третий не стал испытывать судьбу и показывать доблесть, поэтому попятился… Остальные уже позорно бежали, смешиваясь с толпой.
«Кто не успел, тот опоздал!» – вздохнул Опыт, доставая блокнот и ручку. «Что ты делаешь?» – спросила Любовь. «Учусь, как разгонять несанкционированные митинги!» – прокашлялся Опыт. – «Мало ли. Вдруг пригодиться?».
С белого инквизитора, пытающегося увернуться от прыгнувшей ему на грудь твари, слетела маска, обнажая молодое и до смерти перепуганное лицо. Из его руки выпал увесистый камень…
– Шаг назад! – услышала я громкий голос, понимая, что мне не чудиться. – Вот черта. Заступите за нее – сдохните! Тварь! Не пересекать черту! Если кто-то пересечет ее – убить!
Между мной и толпой пробежала огненная змея, оставляя за собой пылающую дорожку. Люди в ужасе отшатнулись от нее. Несколько камней полетело в меня. Правильно, не пропадать же добру? Зря, что ли, брусчатку разбивали? Я инстинктивно сжалась, чувствуя, как один камень все-таки попал мне в плечо. В Альберта, который двигался в мою сторону, полетело заклинание, которое тут же отразили десяток черных инквизиторов, стоящих по обе стороны от канцлера. Один из них бросился ко мне, заслоняя меня полупрозрачным щитом от летящих камней. «Пока не обниму Альберта!» – возликовала Любовь, расправляя огромные белые крылья.
– Еще один камень или заклинание – вы все сдохните прямо здесь в полном составе! Пощады не будет! Тварь, слушай приказ. Переступят черту – убивай!
Я увидела, как ко мне приближается Альберт в сопровождении десятка черных инквизиторов. Недоеденный Боней представитель белой инквизиции был еще жив и валялся на брусчатке.
– Назад, тварь. Охранять черту! – приказал Альберт, делая странный жест рукой. – Выполнять приказ.
Инквизитор-самоучка не мог встать на ноги, поэтому полз… Альберт подошел к нему, наклонился и сорвал с пострадавшего маску. Под маской прятался дрожащий парень лет шестнадцати…
– Не убивайте меня… – простонал доморощенный инквизитор, пытаясь отползти. – Не убивайте… Пощадите… Я не хотел… Мама! Мамочка! Помоги!
В толпе взвизгнула какая-то женщина, пробиваясь вперед.
– Не убивайте его! Это – мой сын! Он же еще ребенок! – орала она, падая на колени возле черты. – Молю вас! Не убивайте его! Накажите, но не убивайте! Я прошу… Как мать…
«Кто-то на утреннике – зайчик, кто-то – волк, а я у мамы – белый инквизитор!» – простонал Опыт. – «Мама! Держи простыню! Пошей мне плащ, пока я буду маску из папье-маше делать! Только не говорите мне, что мама его за ручку на утренник привела!»
Альберт посмотрел на мальчишку. Одно движение и доморощенный инквизитор упал на землю со сломанной шеей. Нечеловеческий визг матери заглушил даже возглас впечатленной такой жестокостью толпы. Альберт переступил через труп. Его плащ скользнул по бледному лицу мертвеца.
– Вам же было сказано десять лет назад. Только посмейте, – спокойно произнес Альберт, глядя на мать, которая билась в истерике. – Как воспитала, так и похоронишь.
Я попыталась встать, но стоило мне шевельнуться, Боня молниеносно бросился в мою сторону. Инквизитор, стоя передо мной готов был принять бой.
– Тварь! Нельзя! – заорал Альберт, моментально делая еще одну черту между Боней и нами. – За черту не заступать!
Боня успокоился на полпути, наткнувшись на светящееся препятствие в виде черты, зато мое сердце еще убегало куда-то без оглядки… Воспользовавшись заминкой, несколько белых инквизиторов попытались пойти в атаку, но Боня настиг их в три прыжка и растерзал прямо в своей «буферной зоне». Я заметила, что пока Альберт говорил, две огненных змеи поползли наперегонки, беря в кольцо и плотно сжимая толпу. Судя по лицам, пока сжималось кольцо, у людей тоже что-то сжалось… И это было явно не сердце. Получилось два кольца. Внутреннее и внешнее. Во внутреннем стояли люди, по внешнему расхаживал Боня.
Толпа чувствовала себя, как селедки в бочке, тесно прижавшись друг к другу и боясь переступить черту. Раньше я думала, что их тут человек триста, а после того, как кольцо плотно сжалось, стало казаться, что намного меньше.
«В нашем общежитии – внеплановое уплотнение!» – икнул Опыт. Я прокашлялась, размазывая кровь по лицу.
Как-то непривычно видеть Боню таким послушным… «Представляешь, что будет, если сказать Альберту про битого зайца и его гипотетическое умение зажигать спички? Готов поспорить, инквизитор с интересом посмотрит на спички, а потом на зайца и загадочно промолчит. А через месяц под его чутким руководством заяц будет профессионально тушить пожары!» – усмехнулся Опыт, обнимая свою Любовь.
– Тварь! Патрулируй! – заорал Альберт, давая знак какому-то инквизитору. Тот поднял меня на руки, завернул в свой плащ и встал рядом с Альбертом. Перед нами встал еще один инквизитор, готовый в любой момент заслонить меня от угрозы. Боня стал шустро наворачивать круги вокруг своих «подопечных».
– А теперь все встали на колени и заложили руки за голову. Кто не сделает это – сдохнет на месте! – приказал Альберт. Толпа выдохнула. Боня оскалился, капая кровавой слюнкой на брусчатку, мотивируя присутствующих занять даже коленно-локтевую позу, если она сохранит им жизнь.
На фоне полыхающей Академии Альберт был страшен. Черная фигура в плаще, спокойно стояла перед толпой. Точнее, наоборот. Толпа стояла на коленях перед черной фигурой. Я бы в жизни не поверила, что любимый час назад встал со смертного одра. Несколько гордецов долго колебались, но потом передумали героически умирать.
«Почему он не обнимет нас!» – всхлипнула Любовь, страдая неимоверно. «Потому, что малейшая слабость сейчас будет стоить ему жизни!» – ответил Опыт, вздыхая. – «Думаешь, народ будет, как в фильмах, утирать слезки, глядя на ваши обнимашки и аплодировать?»
– Опыт десятилетней давности вас ничему не научил. Полсотни трупов вас ничему не научили. Придется повторить урок. Обещаю. Его вы запомните надолго. А некоторые -навсегда. Считаю до трех. Всю белую инквизицию сюда! – я слышала голос с такими интонациями, от которых мне самой стало не по себе. Я хотела сказать Альберту, что безумно рада, что он жив, но от дыма потеряла голос. Вместо слов у меня вырывался надрывный кашель. «Пока не обниму Альберта!» – напомнила я себе, чувствуя, как подплывает мое сознание и мутнеет перед глазами.
«Игра со зрителями!» – записывал в блокнотик Опыт. – «Отличный конкурс! Для конкурса надо.... Первое… Боня.... Второе… эм… зрители… Третье … Альберт. А можно вопрос, конкурсы на свадьбу будем делать? Или обойдемся? Это первый раз, когда я предпочту обойтись!»
– Не сдадите – сдохните все! Раз! – услышала я голос, от которого даже у меня побежали мурашки по коже. В горле нещадно першило.
– Два!
Боня уже был размером с коня. Он шел вдоль черты, заглядывая в побледневшие лица. На руке Альберта блестел браслет, а в руке была зажата маленькая чайная ложечка.
Толпа бесцеремонно вытолкнула белую инквизицию за черту.
– Это все? Если я узнаю, что вы кого-то скрываете, умрут все! Найду хоть одну сорванную маску – пеняйте на себя! – спокойно произнес Альберт, глядя на коленопреклоненную толпу. Боня остановил взгляд на каком-то белом инквизиторе, который пытался бежать.
– Три! Тварь, убить белых! – я не узнавала человека, с которым живу. Позади толпы стоял Освальд и несколько магов, перекрывая путь к отступлению в город. Боня бросился на белые плащи.
– Поща…– раздался крик, который тут же оборвался.
Жуткое зрелище.
«Мятеж не может кончиться удачей, покуда власть давать умеет сдачи!» – прошептал демон, глядя на меня.
– Помните, от смерти вас спасает только эта черта, – произнес Альберт, глядя на Боню, который быстро выполнил приказ, а теперь снова наворачивал круги вокруг перепуганных, коленопреклоненных «селедок».
– Или мне сделать кольцо еще плотнее? – поинтересовался Альберт, вскидывая голову. Одно движение руки и в огненных кольцах появился маленький проход.
– Выходи по одному. Освальд, следи, чтобы с той стороны не прорвались… Если дернутся – убивай на месте. Называем фамилию, имя, адрес. Быстро! – произнес Альберт. В руках одного из сопровождающих Альберта появилась бумага и ручка. Одно движение руки, и первый лист взлетел в воздух вместе с ручкой.
– Маргарет Флетчер, – тихо произнесла прилично одетая, растрепанная женщина, пряча глаза… Третья сектораль, дом два… Я случайно… Я никого не убивала… Не наказывайте меня… Я просто брата своего искала… Думала, он здесь… Фрэнк! Фрэ-э-энк!
– Заткнись. Следующий! Громко и четко! – скомандовал Альберт, заложив руки за спину.
– Д…Дэниэль Кросс… – прокашлялся парень в рабочей одежде. – Двенадцатая сектораль, дом пятнадцать…
Ручка парила в воздухе, записывая фамилии и адреса.
– Виктор Ленготт, – произнес какой-то старик, теребя в руках пуговицу и с ужасом глядя на перо. – Первая сектораль, дом шесть… Можно меня не записывать?… Я просто случайно здесь оказался… Я никого не уби…
– Заткнись! – процедил Альберт, сверкая глазами. Он сам еле стоял на ногах. Я отчетливо видела, как любимый едва заметно покачивается. – Следующий! Те, кто назвал фамилии, могут идти домой. Завтра утром собираетесь в том же составе. Будете своими руками восстанавливать то, что разрушили. Без скидки на пол, возраст и состояние здоровья.
– Уилма Смитт, – прошептала какая-то молодая женщина, теребя дрожащими руками платок. – Восьмая сектораль, дом десять. Я здесь случайно… Вы не подумайте… Я не.... У меня двое детей…Мне не на кого их оставить.... Я не смогу завтра…
– Не на кого оставить? – осведомился Альберт, поднимая брови. При мысли о том, что ему сейчас нехорошо, у меня чуть не разорвалось сердце. – Нашла на кого оставить сегодня – найдешь и завтра. Никаких отговорок. Мне плевать на ваши проблемы. В том числе и на те, которые будут у вас в случае неявки. Никаких поблажек!
– Дамиэн Вилленгтон… – молодой дорого одетый мужчина задыхался от ужаса, глядя, как мимо него прошел Боня, охраняя, вверенный ему объект. – Пятая сектораль… Дом … дом… восемь… У меня жена умирает… кровью кашляет… ей совсем плохо… Я не…
– В Лечебницу ее! – произнес Альберт, сглатывая и делая над собой усилие.– Я как закончу с вами, отдам распоряжение об оказании помощи пострадавшим.
– А можно быстрее! – взмолился Дамиэн. – Пожалуйста! Ей очень плохо! У нас пятеро детей…
– Быстрее? – переспросил Альберт. Ему бы еще немного полежать… Да что это за мучение смотреть на то, как он держится на ногах из последних сил! – Вас ведь так много. Пока всех не перепишем, помощи не будет. Пиала у меня! Дальше! Родственники пострадавших – выходят из круга в первую очередь. Называют не только свое имя, но и имя пострадавшего. Составляйте второй список. Всех пострадавших перенести в Лечебницу! Я не собираюсь бегать по домам. Продолжайте!
Альберт прокашлялся, а я с ужасом ждала, что сейчас по его подбородку хлынет кровь. Но крови не было. Это всего лишь едкий дым горящей Академии…
– Осмотри жертв! – кивнул Альберт одному из своей свиты. – Анабель в пер…
– Нет… – просипела я, пытаясь протянуть к нему больную руку. – Там девушке – магу очень плохо… Меня потом… Я еще могу немного потерпеть, а она умрет, если ей не помогут…
У кого-то парня из толпы не выдержали нервы, и он попытался бежать. В два прыжка его настиг Боня и просто растерзал его перед испуганной толпой, забрызгав кровью первые ряды.
– Я предупреждал! – холодно произнес Альберт, глядя на то, как люди лихорадочно пытались стереть с себя кровь.
Девушка – маг, лежала пластом, вся в крови, едва шевеля пальцами руки… Не дотащили до костра… Не успели… Ее черные волосы разметались по брусчатке. Целитель от инквизиции водил светящейся рукой по ее ногам, а потом по разбитому лицу.
Перепись населения продолжалась. Меня бережно передали в руки Альберту. Я была бы рада обнять любимого, но левая рука не поднималась. Закон подлости… Я скривилась, пытаясь сделать над собой усилие и поднять левую руку, а вместо этого застонала.
– Бросай мага. Не умрет… Быстро займись Анабель… Снимите хотя бы боль… Я не могу видеть, как она страдает… – приказал Альберт, глядя, как девушка-маг смогла подняться на ноги. К ней подбежал Освальд и увел ее к своим. Она цеплялась руками за одежду канцлера от магии и дрожала, прижимаясь к его груди. Уставший целитель подошел к мне.
– Все, все… Все закончилась… Прости… Прости… – рука Альберта осторожно скользнула по моему плечу, а губы прижались перепачканному сажей лбу. – Прости, что так поздно… Прости… Не переживай, сейчас боль снимут… Быстрее!
– Ай… – всхлипнула я, пытаясь обнять его. Левая рука распухла и не поднималась. – Альберт… Тебе же самому тяжело стоять… Давай, я посижу на земле…
– Тише, тише, тише, – прошептал он, а я почувствовала, как его губы прикоснулись к моему лбу. Не отрывая губ от моего лба, Альберт прошептал, – Все, все… Потерпи… Я тебя больше с рук не спущу…
– И на работу будешь с собой носить? И в патруль? – всхлипнула я, глядя на целителя, который даже не знал с чего начать. – Руку… Левую, пожалуйста… Чтобы я просто смогла обнять… Мне больше ничего не надо…
Целитель положил руки на мое левое плечо, пока Альберт утешал меня, боясь даже крепко прижимать меня к себе, глядя на мои увечья. По моему телу растекалось приятное тепло… Боль уходила, уступая место приятной усталости…
– Там еще нога, ребра… Да на ней почти живого места нет… Все тело сплошные синяки, ссадины и ушибы.... – с удрученным вздохом произнес целитель. Альберт сглотнул и простонал.
– Не переживай, – лепетала я, задыхаясь, положив голову ему на плечо, чувствуя, что не могу остановиться. – Я уже сегодня один раз ломала руку… Ничего. Исцелили… Ножом пырнули. Но не переживай. Просто царапина. Успела увернуться… На костре меня жгли два раза… Одного раза оказалось недостаточно… Представь себе! Жгут, жгут, а я не горю… Из-за медальона Эрвилла… А нет! Три раза… Если считать горящий дом, то три раза…
– Постарайтесь пока не шевелиться… – предупредил целитель, снова положив руку мне на плечо.
– Рэй Паркер! Первая сектораль, дом сорок три…
Из круга один за другим выходили люди, прятали глаза, мялись и называли свои имена-фамилии. Они не поднимали взгляд на горящую Академию, старались не смотреть на чье-то обгоревшее тело, привязанное к шесту.
– Джон Тейлор… Одиннадцатая сектораль, дом пять…
Они отводили взгляд при виде сломанной мебели, которую выволокли из Академии, разбитых парт и разорванных учебников.
– Уолтер Уэсли… Вторая сектораль, дом двадцать. Просто двадцать.
Они опускали глаза при виде немногочисленных магов. Уставший, как собака, Освальд поднял на руки обгоревшее тело студента, распростертого на брусчатке, посмотрел на него, а потом осторожно сложил к другим телам, среди которых было несколько черных инквизиторов, преподавателей и обгоревшее тело какого-то маленького ребенка. Сомнительно, что пятилетний мальчик практиковал магию, но он тоже лежал на земле, обгоревший и скрюченный. Недалеко от него лежала мертвая женщина в разорванной одежде.
– Мэри Паркер! Шестая сектораль, дом сорок три… Джонатан Паркер. Шестая сектораль. Дом тоже… сорок три…
Я подняла глаза и увидела продавца, у которого я покупала самое вкусное печенье в городе. Того, который поджигал мой костер. О его магазинчике знали все. Дети со всех секторалей его просто обожали и постоянно тянули взрослых за руку, требуя купить сладости. В магазине всегда была огромная очередь, которую стоило выстоять, чтобы побаловать себя изумительным, хрустящим бисквитом, нежным суфле и тоненькой, тающей во рту, вафлей. Мальчик, которому он еще вчера отвешивал печенье и заворачивал покупку в бумажный пакетик, погладив по голове: "Кушай на здоровье, и расти большой!", лежал среди мертвых тел. Он уже никогда не вырастет. Его маленькие ручки, которые еще вчера сжимали кулечек со сладостями, теперь прижаты к обгорелой груди, словно последнее, о чем он мечтал в этой жизни, было восхитительное печенье, купленное в маленьком магазинчике шестой секторали.
– Льюис Флинт! Третья сектораль, дом тридцать восемь… Простите, моей дочери плохо… Запишите ее имя… Элиза Флинт…
Толпа не знает слов «стыд», «совесть», «жалость». Ей так же не знакомо такое понятие, как здравый смысл. Она знает два слова – «страх» и «смерть». И Альберт сейчас разговаривал с ними на их языке.
– Винсент Клэй… Вторая… Простите, пятая сектораль, дом девятнадцать… Я просто недавно переехал…
Я шевельнула пальцами левой руки, слегка приподняла ее, с удивлением обнаружив, что плечо больше не болит. Я обняла Альберта за шею двумя руками, вдыхая запах волос и целуя его лицо. Потершись носом о любимую щеку с ямочкой, которая появляется в те редкие моменты, когда Альберт улыбается, тяжело вздыхая, я чувствовала, что силы меня покидают… Я положила голову ему на плечо и провалилась в темноту, не разжимая рук. Я боюсь, что если вдруг расцеплю пальцы, то Альберт исчезнет. Не исчезай, пожалуйста… Я прошу тебя… Не исчезай…
