Кристина Юрьевна Юраш
Закон подлости гласит…
Глава десятая. … девушка красивая вдруг выпала в астрал, другой бы изнасиловал, а я – арестовал!
Заключенная! У вас есть право на свидание! Со мной.
Невероятно! Я – в тюрьме! В камере! Правда, камера выглядела куда лучше, чем моя комната и над ухом никто не зудел. Я передумала вставать, заправив ноги под одеяло, рассержено сопя. Через час дверь открылась, и на пороге появился какой-то инквизитор в плаще и в маске, с тарелкой в руках и серебристой ложкой наперевес.
– Пришла в себя? – спросил он, закрывая дверь и снимая маску. – Вижу, что ты очень сильно хочешь дружить. Насколько сильно, что одной встречи в день тебе не достаточно? Когда мне сообщили, что нашли журналистку в кустах возле ее собственного дома, я как-то даже и не удивился. У меня просто глаз дернулся и все.
– Почему я в камере? – возмутилась я, глядя на то, как он кладет ключ на столик.
– Давай посмотрим на это с точки зрения логики. У меня есть одна свободная камера предварительного заключения. В ней есть кровать, – заметил канцлер, ставя тарелку на столик. – Или ты предлагаешь тебя разместить на стульях в моем кабинете? Был вариант на полу, чтобы все через тебя переступали? Или положить тебя на мой рабочий стол, а сверху на тебя сложить папки?
И корзину! И ярлыки к программам. Из меня получатся отличные обои для рабочего стола. Расширение у меня, правда, маленькое, но это смотря как меня разложить. Да…
– Итак, что у нас на этот раз? – насмешливо спросил он, присаживаясь на угол кровати.
– Призрака изгоняла, – мрачно ответила я, глядя на канцлера и потирая ссадину на лбу и на руке. Я начинаю нервничать.
– Отлично. И как успехи? – поинтересовался канцлер, разглядывая ссадину на моей руке. – Изгнала?
– Я еще не знаю. Меня выбросило в окно, – простонала я, поведя ушибленным плечом. – Но надеюсь, что оно того стоило!
– Когда открывается дверь моего кабинета, я мысленно готовлюсь услышать слова «журналист», «Эрланс» и слово «опять»! И все это в одном предложении, – усмехнулся он.
– Не опять, а снова… – скромно я, глядя ему в глаза, а потом шутливым голосом, чтобы скрыть все нарастающую тревогу, заметила, – А может вы мне понравились настолько, что просто живу от встречи к встрече?
– Продолжай в том же духе, и мы с тобой никогда не расстанемся. Я буду каждый день навещать тебя в твоей маленькой и уютной камере. Я даже не поленюсь встать с кресла и сходить проведать несчастную журналистку, которой я сильно разонравлюсь, после того, как прикую ее наручниками к решетке! – ответил он, слегка улыбаясь. – Зато я точно буду знать твое местоположение. И мне будет так намного спокойней.
«Девушка красивая вдруг выпала в астрал, другой бы изнасиловал, а я – арестовал!» – заметил демон, доставая калькулятор. – «Отличный мужик! Ты это, задумайся… Деньги, власть и внешность… И комплекс «Чип и Дейла». Да это – просто находка для любой женщины! А для тебя, постоянно влипающей в неприятности – это просто подарок небес! Тем более, он с тобой явно заигрывает!» Я посмотрела на спокойное лицо собеседника и попыталась разглядеть признаки «заигрывания». Мой бывший супруг был просто мастером в этом деле. Он раздевался до трусов, оставаясь в дырявых носках, потому что по полу дует, а потом ковылял ко мне на кухню со словами: «Ты идешь? А то у меня сейчас желание отпадет!». «Пришьем обратно!» – тоскливо замечала я, глядя на одинокого бродягу любви Казанову в трусах, подаренных его мамой, раз в месяц вспомнившего, что за любовью далеко ходить не надо. «Что значит пойти помыться и носки поменять?» – спрашивал он, принюхиваясь к себе. – «Да нормально все! Я три дня назад купался! И че тебе не нравится? Да чистый я! Кароч! Сдвигайся! Я тогда ща чипсы из холодильника возьму!».
Ангел посмотрел на меня скорбно, а потом перевел взгляд на тонкий шрам на лице нашего благодетеля, спасителя и, судя по всему, работодателя. «Пощади мужика! Ему и так в жизни досталось!» – вздохнул ангел, жалобно глядя на меня, словно я уже прикинула, как весело и задорно будет проходить выкуп невесты. Если в этом мире на мне кто-то захочет жениться, то за невестой нужно проходить с нормальными экзорцистами. Природа с завистью смотрит на естественный отбор, организованный бабкой – домомучительницей.
– Ешь. Пока все не съешь, я отсюда не уйду, – заметил инквизитор, изучая потолок камеры. – По правилам ни миски, ни ложки заключенным оставлять не полагается.
– Я получается, заключенная? – хрипло спросила я, сжимая кулаки под одеялом.
– Нет. Но ты находишься в камере предварительного заключения, – инквизитор посмотрел на меня так, словно завтра мне вынесут смертный приговор.
– Нет, ну то, что я – не в гостях, это я уже поняла, – вздохнула я, глядя на еду. – И что? Нельзя меня оставить наедине с едой. Обещаю, что верну и ложку и миску. Или вы думаете, что я буду ложкой делать подкоп, а миской выгребать землю, пряча ее под кроватью?
– Когда доешь, – усмехнулся он, снова глядя на меня, – продемонстрируешь. Я с удовольствием посмотрю. Я не шучу. Мне просто хочется это увидеть.
Я взяла тарелку с вполне приличной и главное теплой едой, со старушечьим оханьем потянулась за ложкой, уронила ложку со стола на пол. Судя по взгляду, мне сейчас точно оторвут лапу, а следом голову. Я занервничала еще сильней. Мне удалось поставить тарелку на стол, постанывая от боли, свеситься за ложкой, нашарить ее на полу, стараясь не думать о том, что на том конце кровати сидит зритель. В итоге я чуть не перевернула стол вместе с тарелкой, но вовремя удержала ее рукой, слегка расплескав ее содержимое. Наконец тарелка и обдутая ложка встретились, желудок ободряюще заурчал, вспоминая, когда я в последний раз кушала. Я не могу кушать, когда на меня смотрят таким взглядом. Я занервничала еще сильней, поставила тарелку себе на колени. Ну все, теперь … А! Горячее! Тьфу… Ой! Ладно, тут на одеяло попало совсем немного… Отстирают… Я надеюсь… Я подняла глаза на «надзирателя», донося ложку до рта и осторожно дуя на нее.
«Я так понимаю, что культпоход в ресторан мы вычеркиваем или ставим галочку?» – с сомнением заметил демон, доставая блокнот. Ангел пожал крыльями.
– А почему вы обращаетесь ко мне на «ты»? – спросила я, поглядывая на миску.
– А как старший брат должен обращаться к младшей сестре? – язвительно заметил он. – Даже если они двоюродные? Ты думаешь, что я не знаю, что ты – не Анабель?
Мои глаза расширились, я закашлялась. Я донесла внезапно опустевшую ложку до рта, понимая, что если я хочу знать, что в ней было, мне придется облизать чужой рукав.
– Простите… – прокашлялась я, пытаясь взять себя в руки. Я не знала. Кто бы мог подумать? Караул! Руки дрожали так, словно я только что по ним схлопотала.
– Ложку сюда и тарелку! – скомандовал он, рассматривая содержимое своего рукава. – Я просто тебе поражаюсь, мисс Несовершенство!
– Нет! Я еще не доела! – возмутилась я, вцепившись в ложку и отодвигая от него подальше миску, обжигая пальцы.
– Я сказал ложку и тарелку! – металлическом голосом произнес он, оттирая платком остатки еды на рукаве. Я вздохнула и попрощалась с едой. Голодный желудок проводил ее таким грустный урчанием, что впору разреветься. Есть у меня предчувствие, что теперь меня будут кормить из корыта! Ну все, пощекотала вкусовые рецепторы, облизали ложку и хватит…
– Теперь вы мне точно штраф выпишете, – усмехнулась я, чувствуя себя крайне неловко. – Я просто хотела поинтересоваться, а есть у вас штраф «просто так»? Или штраф «ты мне уже надоела»?
– Положи руки так, чтобы я их видел, – спокойно произнес канцлер, вытирая испачканную ложку платком. – Руки поверх одеяла и не вздумай их поднимать. Некоторым заключенным даже ложку доверять нельзя. В твоем случае ее даже показывать страшно, но я рискну.
Я опустила голову, положив дрожащие от нервного напряжения руки поверх одеяла.
– Рот открывай! – раздался насмешливый голос. Я подняла глаза и с изумлением увидела, как к моему рту устремляется ложка.
– Вы издеваетесь? – возмутилась я, чувствуя, что рот я все-таки открыла. Горячее! Блин! Он что? Издевается? Я задышала через рот, с ненавистью глядя на него Инквизитор поддел мясо, попробовал, а потом подул на ложку.
Я мучительно прожевала предыдущую ложку, даже не ощущая вкуса.
Вторая ложка уже нарисовалась на горизонте, терпеливо ожидая в воздухе, когда я проглочу содержимое первой. Я попыталась поднять руку в знак протеста, но тут же мои руки были прижаты к одеялу.
– У тебя абсолютно нет совести. Я тебя еще как ребенка должен кормить! – возмущался он, набирая третью ложку и дуя на нее. – Рот открывай! У меня еще столько работы, а я сижу и ....
– Кормлю опасную преступницу с ложечки… – с набитым ртом заметила я, понимая, что писать о таком статью, я бы не рискнула. – А что? Нельзя было просто оставить мне еду? Или попросить кого-то?
Я старалась не смотреть на него, уткнувшись взглядом в свои лежащие поверх одеяла исцарапанные руки.
– Ты время видела? Два часа ночи! Жуй, а не разговаривай. Прожевала? Открывай рот! Я что? Буду с постов снимать людей, чтобы они покормили горе-журналистку которая ложку до рта донести не может без происшествий? – услышала я голос. Он не злился. Я бы это почувствовала по интонации.
– Извините, – заметила я, глядя на следующую ложку. – Я не…
Ложка отправилась мне в рот, мешая мне закончить мою мысль.
– Оправдываться будешь, когда дожуешь. Да не торопись! – услышала я, боясь поднять глаза. – А то у меня такое чувство, будто ты не жуя глотаешь.
Я старалась не смотреть в его сторону, чувствуя себя крайне глупо. Нервы были на пределе. У меня они и так последнее время сильно пошаливают, а тут… Несколько почти бессонных ночей, жизнь впроголодь и всухомятку, постоянное нервное напряжение, ощущение, что я – лишняя в этом мире, проблемы с деньгами, проблемы с домом. Нет, всему есть свой предел. И мой предел уже близок.
– Пытка окончена. Прием пищи обошелся, как ни странно, без жертв, – спокойно произнес канцлер, доставая чистый платок. Я попыталась поднять руки и взять платок, чтобы вытереться, но поймав его взгляд, я тут же опустила их, чувствуя, как он осторожно вытирает мне лицо. «Какого черта он это делает?» – изумился ангел. «Ты что сразу на меня стрелки переводишь? Милосердие – это как-то по твоей части!» – возмутился демон.
– Держи ложку. С утра я приду и проверю наличие подкопа. Ах да, меня зовут… чтобы ты не бегала и не спрашивала, Альберт Краммер. Девичья фамилия моей матери – Эрланс. Твое настоящее имя я знаю, можешь не представляться, – он встал, развернулся ко мне спиной и пошел в сторону двери.
– Очень приятно, – промямлила я, понимая, что большую дуру из меня еще никто не делал.
– А я еще не определился, приятно мне или нет. Всего хорошего, – услышала я перед тем, как дверь закрылась.
Что это сейчас было? Я держала в дрожащих руках ложку и смотрела на нее квадратным глазами.
– Ваша милость, – раздалось в коридоре. – Есть нарушитель! Оказал сопротивление при задержании! Пытался проникнуть в чужой дом через окно. Куда его?
– В тюрьму. Допросить, рапорт на стол, – услышала я удаляющийся голос. – Свидетели есть?
– Он утверждает, что просто потерял ключи. Документов при нем не обнаружено. Может в камеру предварительного содержания? – начал кто-то. Ответ я не услышала. Мне поселенцы не нужны!
Где-то хлопнула дверь и воцарилась она… тишина. Я положила ложку на стол, обняла чистую подушку. «Кто хорошо кушает, получит индульгенцию!» – пронеслось в моей голове. – «А кто плохо кушает, того на костер? Я ясно выразился?»
«Зато поели на халяву!» – утешил демон, – «И есть возможность поспать! Просто зря ты так драматизируешь! И вообще мне кажется, он так за тобой ухаживает. Он просто раньше на хомячках тренировался, потом перешел на кошечек, а теперь решил все полученные экспериментальным путем знания применить на тебе». «Надеюсь, что ни одно животное не пострадало!» – воскликнул ангел, представляя братскую могилу хомяков. Я усмехнулась, представляя, как «ухаживальщик» скидывает очередного хомячка в яму. «Моя попытка номер пять!» – пропел демон, совершая эротический танец. – «Остальные просто не выживали! Видишь, какой заботливый! Не думаю, что он всех заключенных с ложечки кормит!».
Я полежала немного, закусив губу и зажмурившись от жгучего стыда.
«Берем лопаты!» – заорал демон, обращаясь к ангелу. – «Чего стоишь? Лопату бери! У нас тут процесс самокопания начинается! Итак, копаем от ужина и до победного! Не отлынивай!»
Утром меня разбудил шорох, от которого я спросонья вздрогнула и забилась в угол.
– Как вижу, подкоп не удался. Вставай. Пошли смотреть родовое гнездо, – насмешливо заметил инквизитор, стоя надо мной.
Мне два раза повторять не надо! Я готова! Я с оханьем зашнуровала ботинки. Боже! Да я его сейчас обниму! А если ему удастся решить вопрос с бабкой, то, считайте, я уже в клубе Анабель! Хоть бы получилось! Хоть бы получилось! Мама! Я так волнуюсь!
Ранее утро, воздух был еще свежим и прохладным, а я шла рядом с отрядом инквизиции, чувствуя, что возмездие близко. Мне было интересно, под какой маской скрывается он. Я пыталась вычислить методом исключения, но эти «семеро из ларца одинаковых с лица» не давали мне ни единого шанса. С масками они неплохо придумали. Мало ли, вдруг кому-то захочется отомстить за «произвол»? Сидит какой-нибудь работник инквизиции дома, чай пьет с женой и детьми, а тут на пороге появляется какой-нибудь преступник с огоньком в правой руке и орет: «Это ты меня арестовал три года назад за тройное случайное убийство? Я тебя запомнил!». А с другой стороны это очень дисциплинирует. Мало ли кто с тобой в патруле? Вдруг начальство? А ты тут взятку пересчитываешь и прикидываешь, сколько отслюнявить остальным за молчание? «Это тебе! Это тебе! А это тебе! Ой! Дра-а-а-а-сте!». Почему-то мне представился хруст ломаемой руки и заявление на увольнение задним числом без выходного пособия.
Мой дом в утреннем сумраке выглядел все так же мрачно, как обычно. Выбитые стекла на втором этаже свидетельствовали, что у меня все хорошо. Настолько хорошо, что преступник, решивший поживиться моим имуществом, с глухими рыданиями выбежит прочь. «Я такой нищеты никогда не видел!» – всхлипнет он, рассказывая дружкам. – «Я даже подумал оставить ей денег… Ну не могу я смотреть на это…»
– Ключ! – один из инквизиторов протянул руку в черной перчатке. – Я не хочу без надобности выбивать дверь.
– Дома ключ! – вздохнула я, глядя на самый верх. – Сейчас залезу наверх и открою изнутри. Одну минуту!
Я полезла вверх по дереву, уцепившись за ветку, потом с ветки переползла на козырек, хрустя старой черепицей и цепляясь ногами за болтающийся на честном добром слове водосток. Я взглянула вниз, глядя как черные маски смерти смотрят, подняв головы на мои акробатические номера. Ладно бы в штанах и кроссовках, но не в юбке же и ботинках! Юбка зацепилась за ветку, я ее дернула, оставив кусок юбки болтаться на ветвях. Мои ноги соскользнули, а я уцепилась руками за пыльный подоконник и подтянулась. Черепица посыпалась вниз.
– Поберегись! – предупредила я, поглядывая на зрителей сверху вниз. Я попыталась подтянуться на руках. Внизу все затаили дыхание, глядя на то, как шатается чахлый и набитый листьями водосточный желоб под моими ногами. Через минуту я счищала стекла в рассохшейся раме.
– Потаскуха! – заорала бабка, встречая меня в комнате. – Ты где ночевала? Я спрашиваю, ты где ночевала?
– Где-где? В тюрьме! – елейно ответила я, надеясь, что призрачный инсульт все же существует.
– Нет! Нет! – заорала бабка, хватаясь за призрачное сердце. – Да как ты посмела! Негодница! Да за такое, я тебя со свету сживу! Не посмотрю, что ты – моя внучка! Ноги твоей больше не будет в этом доме! Я проклинаю тебя! Проклинаю! Ты больше мне – никто!
Я попыталась шагнуть в комнату и тут же получила такой удар в грудь, что вылетела в окно, снова прокатившись по козырьку, уцепившись рукой и юбкой за водосток.
– Подождите немного, – успокоила я зрителей, пытаясь подтянуться на руках и закинуть ногу обратно. – Возникли непредвиденные трудности… в переговорах. Одну минутку. Я сейчас. Никуда не расходимся! Сохраняем спокойствие. Я сейчас!
Мне удалось подтянуться и отцепить юбку от водостока. Я, решительно хрустя черепицей, двинулась к окну. И тут же в мою сторону полетела какая-то книга. Я чуть не потеряла равновесие, пытаясь увернуться от следующей книги.
– Ноги твоей больше здесь не будет!– орала бабка, швыряя мои вещи в окно. Вслед за книгами полетели мои записи, альбом, ботинки.
– Не переживайте, у меня не так много вещей! – крикнула я вниз. – Но лучше отойдите подальше! Во избежание прицельного попадания.
Инквизиция держалась из последних сил. Я представляю, что творилось под масками.
– Чего ржете! – возмутилась я, понимая, что выход только один – ломать дверь.
– Слезай, – раздался голос. Я перелезла на дерево глядя на разбросанные вокруг книги и одежду. Мой старый ботинок висел на дереве, зацепившись шнурками за ветки. Моя подушка валялась в сухой листве. Я попыталась снять ботинок с ветки и чуть сама не упала, потеряв равновесие и точку опоры. Если в задачи инквизиции входит снимание котят с деревьев, то будьте так любезны, снимите меня! Хотя… Одну минуту. Все! Слезла. Сама!
– Выламывайте! – раздался голос. Дверь распахнулась.
– Извините, у меня не прибрано! – заметила я, глядя на остатки меловых кругов. Тишина. Никого. Дом, словно вымер. На кухне из старого крана капала вода и валялась посуда. Половицы скрипели на все лады. Я почувствовала себя сумасшедшей.
– Где призрак? – спросил кто-то из инквизиции, оглядываясь по сторонам. Мы обошли все комнаты. Тишина.
– Мне кажется, или здесь никого нет? – заметил кто-то из отряда.
Тишина. Бабки нигде не было. Спряталась, зараза!
– Выйдете все, – тихо произнес канцлер, снимая маску, и давая знак всем убраться вон. Инквизиция молча покинула дом. Я стояла и ждала, когда бабка наконец-то себя проявит, поглядывая на пыльные фамильные портреты и облезлую люстру с лианами пыли.
– Бабушка! – заметила я елейно. – Ты где? Чего спряталась? Мы тут навестить тебя с братиком пришли? Чего ты стесняешься? А? Давай, выходи? Ты что? Внукам не рада?
Тишина. Да что ж такое! Ладно, сыграем ва-банк. Сейчас меня либо бабка убьет, либо…
– Бабушка! – сладенько заметила я, опасливо косясь в сторону «внука». – А у нас для тебя есть новость. Хорошая для нас. И очень плохая для тебя! Ты скоро станешь прабабу....
Люстра оборвалась, а я еле успела прижаться к стене и закрыть лицо руками. Из стены вылетела разъяренная бабка с огромным кухонным ножом в руках, устремляясь ко мне.
– Опозорила семью! Проклинаю! Проклинаю! А ты что здесь забыл? Я тебя сюда не звала! Альберт Краммер! Ты – позор нашей семьи! Я сказала твоей матери, что стоит ей выйти замуж за этого проклятого Краммера, ноги ее и ее детей не будет в моем доме! Да как ты посмел вообще войти сюда!
Никогда я не видела еще более радостной встречи родственников. Я почувствовала, как меня резко отдергивают в сторону. Через секунду я увидела, как бабку отшвыривает подальше. Меня толкнули в сторону двери. Я стояла на улице, заметно нервничая. Прошло пару минут, и я увидела силуэт на пороге, вытирающего кровь со своей ладони.
– Как-то так. Дверь с кровавым отпечатком не открывать под страхом смерти! Ты меня поняла? – заметил Альберт, натягивая на окровавленную руку перчатку.
«Как-то так» меня пугало еще со времен брака. «Я у мамы – инженер!» – вот название всех попыток моего бывшего самостоятельно наладить совместный быт. В его арсенал входили декоративные гвоздики, моточек верёвочки, клей и сопли. Причем, у меня складывалось впечатление, что все три позиции, кроме соплей, экономились со страшной силой. Все начиналось с соплей. Ими же и заканчивалось. «Я простыл!» – возмущался он, хрюкая носом и усиленно давя из себя в платок все содержимое носоглотки, ради того, чтобы не вкручивать лампочку. Если же от починки было не отвертеться, то в ход шла веревочка. Если веревочкой было не обойтись, то на очереди был вонючий клей! И пока мой бывший приклеивал ножку к стулу, со словами: «Все! На стул больше не садиться!», где – то плакал его трудовик, дрожащей рукой нарисовавший ему тройку в аттестате. Так что мужское «как-то так» пугает меня, как впечатлительного ребенка рассказы о том, что День Рождения пройдет без вожделенного смартфона.
Итак, призрак заперт. Хоть бы не в туалете! Хоть бы не в ванной! Я ведь много не прошу! Не хочу я в туалет по соседям бегать или с утра орошать землю содержимым ночного горшка с криками: «Па-а-аберегись!». Соседи будут рады видеть меня, мнущуюся на пороге их дома с криками: «Быстрей, пжлст, очень надо! Держаться нету больше сил!».
– Спасибо, что проводила меня домой, – заметил инквизитор, удаляясь в сторону соседской цитадели. – Это было так мило с твоей стороны.
Мне показалось, что все, что произошло за последние двенадцать часов – это кошмар зараженного малярией священника. Я молча прикрыла за собой выбитую дверь, дошла до запертой кухни, на двери которой красовалось алая печать.
– Анабель, внученька, открой дверь, пожалуйста… – проскулил за дверью знакомый голос. – Открой, я прошу тебя! Я же твоя бабушка! Разве можно так со старшими? Старших надо уважать!
– Нифига! – злорадно заметила я, возвращаясь за вещами на улицу и затаскивая их в дом.
– Анабель, радость моя, открой дверь бабушке! – скулил голос за дверью с кровавой печатью, пока я шла мимо, неся в комнату подушку и книги. – Анабель, бабушке плохо! Бабушка умирает! Бабушка плохо себя чувствует! У бабушки сердце слабое! Я сказала! Бабушке плохо! Открывай дверь!
– Зато мне хорошо, – ответила я, наслаждаясь мучениями домомучительницы. Я занесла все вещи, разложила по полочкам, починила дверь, чтобы она худо-бедно закрывалась. Перебирая вещи, я застыла на месте. Альбом пропал.
