Кори Доктороу
Выход
Сет сказал:
– Здесь стоит упомянуть трагедию общин.
Натали подняла руки вверх:
– Знаешь, я слышала термин «трагедия общин» уже, наверное, тысячу раз, но никогда не пыталась узнать, что это значит. Итак… Что это значит? Что-то связанное с трагической жизнью бедных людей?
– Община – это не простонародье, – сказал Губерт. Он чувствовал, как в нем что-то проснулось и обретало силу. Он хотел сбросить пиццу с кофейного столика и использовать его как трибуну. – Общины. Общая земля, которая никому не принадлежит. В деревнях были общинные поля, куда каждый мог пригнать свой скот на ежедневный выпас. Трагичность здесь в том, что, если эта земля ничья, кто-то может пригнать сюда стадо овец, которое в конце концов оставит здесь лишь пыль да грязь. Все знают, что такой ублюдок рано или поздно придет, поэтому лучше уж самому стать таким ублюдком. Лучше, чтобы овцы такого славного парня, как ты, были сыты, чем овцы вон того эгоистичного придурка.
– Фигня какая-то.
– Да, действительно, – сказал Губерт Итд. Что-то двигалось у него внутри, так что в паху и щекам стало щекотно. – Это не просто фигня! Это прожигающая насквозь, злобная, переворачивающая устои мира фигня. Решением трагедии общин не является привлечение полицейского, который будет следить за тем, чтобы социопаты не выпасывали свой скот чрезмерно, что сделает любого, взявшего на себя эту роль, отверженным. Решением является предоставление некогда общей земли барону-разбойнику, потому что он будет эксплуатировать эту землю с выгодой, а значит, заботиться о ней, чтобы всегда получать прибыль.
– И в этом заключается трагедия общин? Сказочка о том, что нужно отдать общественные ресурсы богатым людям, чтобы те построили личные империи, так как именно тогда управление этими ресурсами будет лучше по сравнению с простым принятием свода правил всем народом? Боже, папа будет просто без ума от этой истории.
– Это реальная история происхождения таких людей, как твой отец, – сказал Губерт Итд. – Это очевидная фигня для всех тех, чья прекрасная жизнь не зависит от того, чтобы это оставалось неочевидным для всех остальных.
– Ты слышишь, папа? – сказала она, оглядывая комнату. – Очевидно для всех тех, чья прекрасная жизнь не зависит от того, чтобы это оставалось неочевидным для всех остальных, ты, самообманывающийся, социопатический придурок!
– Он что, тебя подслушивает? – сказал Сет.
– В домашней сети у меня есть индивидуальный фильтр конфиденциальности. Но, конечно, постоянно работают поворотные камеры, так что, если меня похитят или убьют, он сможет посмотреть, кто это сделал. Конечно, это все ерунда, и он всегда мог снять блокировки. Он научился этому у меня, когда просматривал журналы аудита и обнаружил, что я могу снимать блокировки. Теперь он выставил все блокировки, но я точно уверена, что иногда он просматривает мои записи. – Натали смотрела куда-то перед собой: – Да, папочка, я знаю, что ты все слышишь. Как это убого.
Губерт Итд вспомнил, как хмурился на свое отражение в ванной, и подумал, нет ли где-то долгосрочной архивной копии этой записи. Он знал многих людей, у которых прослушивались дома, однако как можно было жить, зная, что за тобой постоянно наблюдают? Когда твоя инфографика[9] говорит, что все недочеты в твоей системе исправлены, лучше ей доверять. Именно поэтому возникла такая паника из-за уязвимостей безопасности «нулевого дня»: внезапное осознание того, что все может быть автоматически взломано случайным злоумышленником или каким-нибудь уродом, использовавшим алгоритм определения рисунка кожи, чтобы поймать тебя за мастурбацией, ключевые слова для пометки тех твоих разговоров, о которых и не хотелось бы вспоминать, – да, в конце концов твои биометрические данные для атаки на твои финансовые счета и социальные сети!
Жить, зная, что мерзкие типы вторглись в твой личный периметр, было мерзко. Из всех странных вещей, связанных с жизнью зотт, это было самым странным. Видимо, до поры до времени.
– Извини, – сказал Губерт Итд. – Просто пытаюсь совладать с этой информацией. Как часто он наблюдает за тобой?
– Кто бы знал. Обычно, если я хочу поговорить серьезно, то ухожу куда-нибудь, – она осмотрела большую, просторную, грязную комнату. – Я здесь нечасто бываю.
Ранее Губерт Итд предположил, что это место стало свалкой, потому что Натали была богатой неряхой, которая не осознавала, насколько все хорошо в ее жизни, но теперь понял, что это был хорошо продуманный жест презрения. Это место было не ее домом, а временным пристанищем. У Губерта Итд никогда не получалось поддерживать с родителями хорошие отношения, но здесь был совершенно другой уровень.
– А что насчет твоей мамы? – спросил он. – Она знает, что отец за тобой следит?
– Конечно, – ответила она, – мама тоже нечасто сюда приезжает, она живет в часовом поясе минус восемь или минус девять часов от времени по Гринвичу.
Она в притворном ужасе запрокинула голову:
– Ох, ты, наверное, имеешь в виду какие-то сексуальные проблемы? Нет, точно уверена, что нет. Мой отец всегда посещает нужных специалистов. Он никогда не был каким-нибудь извращенцем. – Она слегка поменяла тон: – Видишь, папа? Я за тебя заступилась. Кем бы ты ни был, ты никогда не волочился за своими дочками. Браво!
Он почувствовал, как подымаются волосы на тыльной стороне шеи. То, что недавно ожило в нем, медленно вращалось где-то внутри.
Она посмотрела на Губерта и Сета.
– Да вы как будто призрака увидели! Не переживайте, просто не обращайте внимания. Это ничем не отличается от жизни во всем остальном мире, где тебя постоянно регистрируют и записывают. Разве может быть что-нибудь хуже? Папа не будет зачищать вас, посылать наемных убийц по вашему следу после того, как мы уйдем.
– После того, как уйдем?
– Разве мы не об этом говорили? Стать ушельцем? Разве не к этому все шло: типа там принц и нищий: «Бьюсь об заклад, я надену шмотки бомжа и буду жить незаметно среди низших классов, смотрите, как круто»?
– Итакдалее, не заставляй меня становиться ушельцем, – сказал Сет.
Нечто продолжало ворочаться внутри Губерта Итд:
– Я что, собирался туда уходить?
Натали перехватила его взгляд. Ее лицо озарилось. Она была просто прекрасна. Прыщи на ее лице, россыпь веснушек, розовая склера ее глаз и подрагивающие веки. Она была преисполнена жизнью, печалью и тем чувством, которое испытала, когда поняла, что постоянные нашептывания взрослых о деньгах и работе – это все лишь внешнее отражение ее глубинного, нескончаемого ужаса. Это был страх, который терзал каждого взрослого человека. Первобытный страх перед тигром, который может ждать у выхода из пещеры.
– По мне, так именно это ты и имел в виду, – сказала она.
– Сет, – сказал он, – а что действительно мешает тебе стать ушельцем?
К его удивлению, Сет выглядел искренне расстроенным.
– Ты шутишь. Эти люди ведь реально поехавшие. Это бездомные люди, Губерт. – Губерт Итд обратил внимание, что приятель назвал его просто «Губертом» – четкий признак того, что они добрались до болезненной стороны его души. – Это бомжи. Они жрут отбросы…
– Ну, не совсем отбросы, – возразил Губерт Итд. – Точно так же можно сказать, что пиво, которое мы вчера пили, было мочой. Назови объективную причину. Верность работодателю? Перспективы успешной и насыщенной жизни?
Как и Губерт Итд, Сет нигде не работал дольше шести месяцев, при этом первый месяц, «стажировка», никогда не оплачивался. Ни у кого из них уже многие месяцы не было нормальной работы.
– Как насчет страха перед тюрьмой?
– Страх, да? Вчера ты притащил меня на незаконную гулянку. Это скорее приведет нас за решетку, чем любые наши занятия на брошенных территориях…
– Территориях? Включи мозги, наконец, мы сгинем там в первый же месяц.
– Это же поверхность луны! Это места, куда никто не захочет сунуть нос и начать арестовывать население за бродяжничество.
– Конечно, никто их не арестовывает, а сразу сжигает за самовольно-поселенческий терроризм, – кричал Сет. – И потом, там всегда идет стрельба по своим. Это долбаная яма для гладиаторских боев с участием отбросов человечества.
– А в чем-то он прав, – сказала Натали. – Нам следует вооружиться, если мы все-таки пойдем. У папы в убежище полно хитроумных игрушек, есть штуки, которые остаются незамеченными в миллиметровых волнах. Если мы возьмем с собой достаточно материальных средств, то станем королями пустошей! Может все обернуться достаточно весело.
Губерт Итд недоуменно отпрянул:
– Вы что, никогда не видели ушельцев? Они же практически монахи дзен-буддизма. Они не поливают своих врагов из резиновых AK-3DP. Вы пересмотрели дешевых фильмов.
– Я видела ушельцев – тех, что посещали наши праздники Освобождения, но кто знает, как они ведут себя в естественной среде обитания? Не надо быть наивными. Только полностью больной на голову решит, что может прийти в Мордор со стопками вкуснейших пицц с маркировкой «Пища, готовая к употреблению», и его там встретят как духовного брата.
Губерт Итд расстроился ничуть не меньше, чем Сет.
– Вот вы двое когда-нибудь кого-нибудь убивали? Вы готовы это сделать? Готовы нацелить оружие на другого человека и пристрелить его?
Натали пожала плечами.
– Если встанет вопрос: или он, или я, – то, конечно, готова.
Сет кивнул.
– Вы оба просто несете полную ахинею, – в сердцах добавил Губерт.
Он и Сет уставились друг на друга. Натали была весела, как никогда.
Противостояние могло бы продолжиться, если бы Губерт Итд не посмотрел «Часто задаваемые вопросы». Они вкратце поспорили, какой из анонимайзеров[10] следует использовать: с точки зрения Натали и ее сверстников все те прокси-серверы[11], которыми пользовались Губерт и Сет, считались провокационными оперативными разработками для сбора данных о диссидентах. А Натали, в свою очередь, нравился анонимайзер, который Сет и Губерт Итд считали лженаучной вуду-магией, используемой исключительно для самообольщения. Однако оказалось, что обе системы можно было соединить последовательно, поэтому они, неохотно придя к согласию, все настроили и начали искать информацию.
Было столько же «Часто задаваемых вопросов»[12], сколько самих ушельцев. Побуждение уйти из этого мира было связано с потребностью писать мемуары, как Генри Торо[13], о социальной неудовлетворенности и профессиональных навыках, необходимых, если ты ведешь жизнь без всех удобств в эпоху полной информационной осведомленности. В этих документах приводились сводки для тех, кто не читает длинные тексты, руководствуясь принципом «слишком многа букаф»; в сводках приводились видеоролики, ссылки в Даркнет[14], шейп-файлы[15] и формулы аквараспылителя для изготовления собственных энзимов и ГМО в пограничной зоне. Некоторые из этих материалов были настолько неимоверно крутыми, что за них читающего можно было сразу вносить в списки обязательного наблюдения, и ему пришлось бы продираться через целое облако дронов, чтобы просто сходить в ближайший магазин за молоком.
Но про оружие не говорилось ни слова.
Губерт Итд заострил на этом внимание Натали и Сета, пытаясь не быть чересчур самодовольным.
Сет сказал:
– Конечно, никто не упоминает о пушках там, где опасную информацию могут прочесть всякие уроды. Нужно искать глубоко в Даркнете.
– Ты хочешь сказать, что раз мы ничего не можем найти про оружие, это доказывает, что они вовсю используют оружие, потому что если бы у них было оружие, то о нем бы никто не говорил? – у Губерта Итд был хороший опыт побед в спорах с Сетом. Он с наслаждением заметил, что Натали согласилась и, похоже, была восхищена.
Сет, не сдержавшись, бросил на него зловещий взгляд:
– Хорошо. Идем без оружия.
И тут Губерт Итд понял, что это вовсе не было мысленным экспериментом: на каком-то этапе чтения «Часто задаваемых вопросов» и просмотра видео они перестали играть в игру «давайте притворимся, что мы уйдем» и начали всё серьезно планировать. Он уже собрал несколько экранов заметок и выгрузил в кэш[16] объемные материалы.
– Мы серьезно собираемся уйти? Серьезно, на самом деле?
Натали демонстративно окидывала взглядом комнату. Губерт Итд думал о вечеринках, о праздном времяпровождении, которыми отличалась здешняя жизнь, о странных детях зотт, многие годы игравшими в любимые ими декадентские игры. Он думал о камерах, на которые с разных углов записывалось их спонтанное совещание по планированию, а затем скидывалось в долгосрочный архив.
– Да, – прошептал он и грязно выругался. – Давайте уйдем!
2
Встречаемся в таверне
[I]
По воскресным дням в «Бандаже и Брекетах» было больше всего работы, а за право получения лучшей работы жителям всегда приходилось бороться. Первый, кто входил в дверь, включал свет и проверял инфографику. Ее было достаточно легко читать, так что разобраться могли даже зеленые салаги. Но Лимпопо не была салагой. У нее было больше фиксаций[17] в прошивку[18] «Бандажа и Брекетов», чем у кого-либо еще, как минимум на порядок больше, чем у всех остальных. Технически считать свои фиксации было дурным вкусом, а уж тем более соревноваться с остальными. В экономику дарения нужно вкладываться без подсчета своих заслуг, потому что подсчет заслуг подразумевает ожидание вознаграждения. Если ты ожидаешь вознаграждения, то твои действия больше похожи на вложение, чем на подарок.
Теоретически Лимпопо была с этим согласна. На практике же подсчет заслуг был настолько простым, а таблица лидеров настолько удовлетворительной, что она просто не могла удержаться от этого, однако не считала свою победу какой-то привилегией. Вернее, почти никогда этим не гордилась. Однако в это воскресенье, войдя в дверь «Бандажа и Брекетов» первой и стоя в одиночестве посреди большой общей комнаты, где в ряд были выстроены столы и стулья, рассматривая номинальные значения на инфографике, она гордилась собой. Она похлопала по стене жестом собственника, что было уж совсем неприемлемо и порочно. В свое время она помогала строить «Бандаж и Брекеты», проводя долгое время на пустошах в поисках деталей и компонентов, которые отправленные вперед дроны определяли, как приемлемые для строительства. Именно во время этого проекта она и решила стать ушельцем. Это решение полностью овладело ею во время осмотра пустошей. Она поставила на землю свой рюкзак, выбросила из карманов все, что могло привлечь воров и грабителей, положила в рюкзак запасные трусы и ушла на Ниагарское нагорье, незаметно перейдя ту невидимую линию, которая отделяет цивилизацию от не принадлежащих никому земель. Ушла из существующего мира в лучший, тот, каким он мог бы стать.
База исходного кода, разработанная Верховной комиссией ООН по делам беженцев, много раз использовалась в полевых условиях. Необходимо было задать нужный тип здания, указать радиус территории для сбора ресурсов и направить дронов для инвентаризации окрестностей. Выполнялось сканирование по нескольким полосам частот, проводились глубокие запросы в базах данных исходного кода по планированию и строительству, чтобы найти подходящие блоки для требуемых строений или конструкций. Составлялась инвентаризация найденных предметов, после чего беженцы или работники гуманитарной помощи (или, в самых постыдных случаях, нелегально вывезенные дети-рабы) разбредались по окрестностям, чтобы достать те компоненты, которые позволили бы возвести здание.
Так появлялся строительный участок. Здание отслеживало и определяло компоновку элементов, постоянно корректируя основные этапы плана строительства с учетом навыков рабочих или роботов. Для людей это могло походить на какую-то магию или быть своеобразным ритуальным унижением. Ведь если ты устанавливал что-либо не так, система пыталась найти способ обойти твою глупую ошибку. Если ей это не удавалось, система подавала все более интенсивные тактильные сигналы. Если ты их игнорировал, в дело вступали оптические и даже звуковые предупреждения. Если ты уклонялся и от них, система оповещала других работников о неправильно установленном элементе и давала инструкции по исправлению возникших неисправностей. Такое поведение прошло много А/Б тестирований (все было в открытой базе исходного кода, и модульное тестирование было открыто для всеобщей оценки), и самой успешной стратегией исправления людских ошибок, которую нашли для себя здания, – это делать вид, что людей просто не существовало.
Если вы устанавливали металлоконструкцию таким образом, что здание совершенно не могло ее ни к чему приспособить, и игнорировали целый хор предупреждений, другой работник получал уведомление о единице «неправильно выровненного» материала и получал назначение на исправление ошибки с самым высоким приоритетом. Эту же ошибку здания выдавали, если что-то шло не так. При появлении такой ошибки совершенно не подразумевалось, что человек напортачил вследствие злого умысла или своей некомпетентности. Изначально предполагалось, что, если за ошибку никто не несет ответственность, – это будет лучше сказываться на социальных отношениях. Люди совершали гораздо больше ошибок, особенно в том случае, если их ставили в неловкое положение на глазах у коллег. Те альтернативные версии, где использовался метод прилюдного позора, показали, что попытки виновных в нарушении планов рабочих пылко отрицать свою виновность были самым серьезным препятствием на пути строительства здания.
Поэтому, если ты серьезно напортачил, вскоре появлялся кто-то на механоиде или автопогрузчике, или же просто с отверткой в руке и полученным заданием на проведение работ для устранения тех неуклюжих наработок, которые ты с усердием пытался встроить в систему. Ты мог притвориться, что делаешь ту же работу, что и пришедший на выручку новичок, как будто являясь частью решения проблемы, а не ее причиной. Это позволяло не ударить лицом в грязь, поэтому впоследствии не нужно было убеждать всех, что ты-то все делал правильно, а неправильными были инструкции, предоставленные зданием (как, впрочем, и все остальное в этом мире).
Реальность была настолько по-вкусному более странной, что Лимпопо это безумно нравилось. Выходило так, что если тебя направляли на устранение каких-либо неполадок и ты находил конкретного человека, ответственного за все эти неполадки, то с полной уверенностью мог сказать, что металлоконструкция была смещена на три градуса не из-за относительного скольжения, а из-за того, что напортачил какой-то засранец. Более того, этот засранец понимал: ты знаешь, что во всем был виноват именно он. Однако тот факт, что в квитанции было написано «СРОЧНО ИСПРАВИТЬ СТРУКТУРНЫЙ БЛОК-3 НА 120 °CЕВЕРО-СЕВЕРО-ВОСТОК», а не «СРОЧНО ИСПРАВИТЬ СТРУКТУРНЫЙ БЛОК-3 НА 120 °CЕВЕРО-СЕВЕРО-ВОСТОК, ПОТОМУ ЧТО КАКОЙ-ТО ЗАСРАНЕЦ НЕ МОЖЕТ ВЫПОЛНИТЬ ИНСТРУКЦИИ», делало эти взаимоотношения похожими на манерное представление в театре кабуки, где нужно было постоянно говорить в страдательном залоге: «Балка была смещена» вместо «Ты напортачил с балкой».
Эти условности, которым некоторые исследователи дали название «Сетевой социальной невнимательности», но все остальные называли эффектом «Как это вообще здесь оказалось?», стали серьезным сдвигом в инициативе по строительству распределенных убежищ Верховной комиссии ООН по делам беженцев. До сих пор вся эта хрень сводилась к игровой форме и велись таблицы лидеров по самым идеально выполненным монтажным работам и по самым успешным собирателям отходов. Тестовые сборки сопровождались разгневанными стычками и драками. Но даже это было плюсом, ведь каждая сборка[19] в этом случае разбивалась на две или три подгруппы, и все они приводили к строительству обособленного здания. Три по цене одного! Неизбежно эти отколовшиеся проекты становились менее амбициозными, нежели чем подразумевалось изначальным планом.
Ранние объекты отличались характерным видом: обычно строились широкие, плоские, низкие здания с тремя этажами вместо запланированных десяти, так как половина рабочих просто ушли. Через сто метров – еще три здания, каждое в два раза меньше оригинала, являющиеся разветвленными и повторно разветвленными проектами зданий, явно построенными специально мстительными раскольниками. На некоторых объектах выстраивались спирали Фибоначчи, состоявшие из становившихся все меньше и меньше проектных разветвлений, что заканчивалось апофеозом враждебности – детским игровым домиком.
Здания давно вышли за пределы репозитория[20] Управления верховного комиссара ООН по правам беженцев (УВКБ), ориентированного на ушельцев, и мутировали в бесчисленные разновидности комплексов, выходящих за пределы пантеона больница/школа/жилье для беженцев. «Бандаж и Брекеты» были первой попыткой строительства таверны. Схемы ресторанных кухонь ненамного отличались от лагерных кухонь, а просторные места общего пользования были довольно просты для проектирования, однако сам дух этого места имел качественно новое значение: тысячи исправлений и доработок просто не позволили бы сказать при входе сюда: «Это похоже на жилье для беженцев, переделанное в ресторан». Но «Бандаж и Брекеты» никто бы и не принял за обычный ресторан. Их основным достоинством было проекционное освещение, которое позволяло раскрашивать внутренние поверхности и интерьер в едва уловимые красно-зеленые тона, которые показывали жителям, на какую неисправность следует обратить особое внимание. Это соответствовало плану УВКБ, но, опять же, имелась большая разница между раздачей пайковых пицц беженцам, спасающимся от последствий изменения климата, и сервировкой изысканных коктейлей с сухим льдом, сделанных из порошкового алкоголя посредством иммерсионной печати. Ни один лагерь для беженцев не производил у себя столько зонтиков для коктейлей и соломинок идеальной формы.
В среднем за день «Бандаж и Брекеты» обслуживали несколько сотен людей. По воскресеньям – более пяти сотен. Приток салаг сделал это место излюбленным для тех, кто искал таланты, половых партнеров, подельников, товарищей по играм и, несомненно, жертв. Лимпопо первой вошла в дверь, поэтому сегодня она будет метрдотелем.
Аналитика показывала, что пиво, поставленное вчера вечером, хорошо созрело. Уровень водородных элементов составлял 45 процентов, что позволяло «Бандажу и Брекетам» работать еще две недели – подвесные двигатели на крыше функционировали в полную мощность, электролизируя сточные воды и закачивая получаемый водород в элементы. В подвале стояло пятьдесят элементов, добытых из брошенных авиалайнеров, которые в свое время обнаружили дроны. Эти самолеты давно уже не были пригодны к полету, однако в них нашлось столько материальных средств для «Бандажа и Брекетов», например, из сидений удалось сделать десятки скамей. Износостойкая обивка легко чистилась, при каждом движении тряпкой по ее защищенной от грязи поверхности проступали узоры, которые можно было сделать не такими яркими уже следующим движением.
Однако водородные элементы были самой удачной находкой. Без них «Бандаж и Брекеты» были бы совсем другими из-за постоянного дефицита электричества и отключения отдельных потребителей. Лимпопо волновало, что их могут украсть; ей едва хватало сил, чтобы не утратить самоконтроль и не установить наблюдение за всеми коммунальными узлами.
Состояние предварительно подготовленного пищевого сырья в кладовых отображалось зеленым цветом, однако она не поленилась лично понюхать сырные культуры и потрогать тесто через замесочную пленку. Прекурсоры соуса вкусно пахли, мороженица тихо шумела, лениво насыщая кислородом замерзший крем. Она запросила кофий, а потом села посреди помещения общего пользования прямо под единственный поступающий извне луч света и наслаждалась вкусным, фруктовым, мускусным ароматом, наполнившим пространство.
Первая чашка горячего кофия обожгла нёбо, а ингредиенты раннего действия начали просачиваться в ее кровь через слизистую оболочку под языком. Подушечки пальцев и кожу на черепе стало покалывать, и она закрыла глаза, чтобы насладиться веществами второй волны, которые начали поступать в кровь, как только заработал желудок. Ее слух обрел исключительную остроту, упругие мышцы квадрицепсов, пресса и плеч почувствовали натяжение, как будто она танцевала, находясь при этом в совершенном покое.
Девушка сделала еще один большой глоток и закрыла глаза, а когда снова их открыла, то была уже не одна.
Перед ней стояли настолько явные салаги, что можно было принять их за актеров, присланных из отдела кадров киностудии. Более того, это были шлепперы, что можно было понять по их тяжеленным, огромного размера рюкзакам, туристическим штормовкам со множеством карманов и штанам карго, до отказа набитым всяческими вещами. Они выглядели, как перекачанные воздушные шарики. Шлепперы были невротиками, и они, как правило, через несколько недель уходили назад, оставляя после себя лишь гнетущее чувство вконец испорченных отношений со всем человечеством. Лимпопо стала ушельцем правильно, не взяв с собой ничего, кроме чистых трусов, да и то это было излишним. Она пыталась сохранять хорошее настроение, не осуждая этих троих, особенно в первые пять минут легкого головокружения от кофия. Не хотелось огрублять свое приятное опьянение.
– Добро пожаловать в «Б и Б», – закричала она чуть громче, чем хотела.
Они вздрогнули, потом оживились.
– Привет, – сказала девушка и шагнула вперед. Она была одета в красивую одежду, выкроенную по косой линии и сшитую контрастными швами. Лимпопо мгновенно захотела себе такую же. Позже она вытащит отснятые изображения девушки из архивов, разберет кройку и сделает себе копию. Ей будут завидовать все, с кем она встретится, пока этот дизайн не войдет в моду, а затем станет устаревшим. – Извините, что мы так, без приглашения, но мы слышали…
– Вы все верно слышали, – голос Лимпопо слегка понизился, но все равно звучал громко. Или действие кофия еще не подошло к концу, и она еще не могла полностью контролировать свои действия, или ей требовалось выпить гораздо больше, чтобы вообще ни о чем не беспокоиться. Она тяжело положила руку на зону наливки и поместила чашку под носик. – Открыто для всех, всегда, ежедневно и особенно по воскресеньям – это наш способ поприветствовать наших новых соседей и узнать их поближе. Меня зовут Лимпопо. Как бы вы хотели, чтобы вас называли?
Такая постановка вопроса была свойственна ушельцам – очевидное приглашение начать жизнь заново. Для ушельцев такое приветствие было верхом изысканности, и Лимпопо преднамеренно воспользовалось им, так как эти трое, как ей показалось, уж слишком изнервничались.
Тот из парней, что был ниже своего товарища, с нечесаной перекрученной бородой и уже поросшей щетиной бритой головой, вытянул руку вперед:
– Я Гизмо фон Пудльдакс. Это Зомби МакФекали, а также Итакдалее.
Остальные двое закатили глаза.
– Спасибо, «Гизмо», но лучше называть меня «Стабильные стратегии», – сказала девушка.
Другой парень, высокий, но сутулый, с совиным выражением лица и явно изможденным видом, вздохнул:
– Можете называть меня Итакдалее. Спасибо, герр фон Пудльдакс.
– Очень приятно познакомиться, – сказала Лимпопо. – Почему бы вам не поставить свои вещи и не сесть поудобнее, а я сделаю вам немного кофию, хорошо?
Троица переглянулась, потом Гизмо пожал плечами и сказал:
– Чертовски хорошо. – Он выскользнул из лямок своего рюкзака, позволив ему с грохотом упасть на пол, отчего Лимпопо просто подпрыгнула на месте. Елки-палки, что эти салаги тащили с собой через горы и долины? Кирпичи?
Другие также бросили свою ношу на пол. Девушка сняла ботинки и начала тереть ноги. Ее примеру последовали остальные. Лимпопо поморщилась от запаха потных ног и подумала, что надо показать этим ребятишкам, где можно поменять носки. Она нацедила три порции кофия в керамические чашки со стенками не толще листа бумаги, которые были напечатаны переплетающимися, удобными для удержания текстурными полосами. Она поместила чашки на чайные блюдца и добавила к ним небольшие морковные бисквиты и маринованную редиску, затем поставила все на поднос и отнесла на стол салагам, где прикрепила поднос к специальной док-станции. Затем она взяла свою большую кружку и приподняла ее в приветственном жесте.
– За первые дни лучшего мира, – сказала Лимпопо еще одну избитую фразу ушельцев, однако воскресный день как никогда подходил дли избитых ушельских фраз.
– За первые дни, – повторил Итакдалее с искренностью, одновременно и удивлявшей, и обескураживавшей.
– Первые дни, – сказали остальные и чокнулись. Затем выпили и замолчали, ожидая первых признаков действия кофия. Девушка жмурилась, как кошка при виде канарейки, и коротко дышала, все свободнее и свободнее распрямляя плечи. Ее спутники не так демонстративно выказывали действие напитка, но их глаза прояснились. Теперь уже Лимпопо приняла оптимальную дозу, и ей захотелось принять этих салаг настолько тепло, насколько это было возможно. Ей хотелось, чтобы они почувствовали себя прекрасно и ощутили уверенность в своем будущем.
– Ребята, хотите позавтракать? Есть вафли с настоящим кленовым сиропом, яйца в любом виде, бекон, ребра цыпленка и, я почти уверена, круассаны.
– Может, чем-нибудь помочь? – спросил Итакдалее.
– Нет, ничего не нужно. Присаживайтесь и отдыхайте, «Бандаж и Брекеты» обслужат вас в лучшем виде. Позже посмотрим, сможем ли мы найти для вас работу. – Она не сказала, что, на ее взгляд, они были совсем салагами, чтобы так запросто получить право вклада в «Б и Б», о котором скромно хвастают ушельцы в радиусе пятидесяти километров. В любом случае, обо всем позаботилась кухня «Бандажа и Брекетов». Лимпопо понадобилось некоторое время, чтобы понять, что вся пища была прикладной химией, а люди – лаборантами, подчас довольно дерьмовыми, однако после того, как Джон Хенри откололся, уведя за собой все автоматические системы, даже она согласилась, что «Б и Б» производили лучшую пищу в округе при минимальном человеческом вмешательстве. Тем более, у них имелись круассаны, и это было просто прекрасно!
Она сама выжала апельсины, но только потому, что любила сжимать руки, тренируя мышцы плеч и предплечий, и могла выдавить сок не хуже любой машины. В любом случае, это были синие апельсины, оптимизированные специально для выращивания в северных теплицах, а такие апельсины можно было выжать без особого труда. Она все сервировала (хотя бы в этом превосходство людей было бесспорным), затем отнесла завтрак к столу.
К тому времени, как она вышла из кухни, в помещении появились другие салаги, одному из которых требовалась медицинская помощь из-за теплового удара. Она входила в раж, а кофий был идеальным вариантом для холодного рационального мышления при одновременном выполнении нескольких задач. Пришли еще несколько местных, которые быстро все урегулировали и накормили всех остальных. Вскоре «Б и Б» вошли в тот стабильный ритм, который Лимпопо безумно любила: ее неизменно восхищал этот гул сложной адаптивной системы, где люди и программное обеспечение сосуществовали в том состоянии, которое без преувеличения можно было сравнить с танцем.
