Кирилл Борисович Килунин
Крылья ангела
*
Начинались смутные времена и услуги опытных капитанов и хороших бойцов стали оплачиваться золотом там, где Большая земля.
Там на Большой земле распалась Кальмарская уния, в один миг перестало существовать великое Северное королевство объединенных договором Швеции, Норвегии и Дании. Истинных королей свергали бунтовщики из народа и предатели из знатных родов, пришло время регентов – марионеток и великой смуты умов и душ. Дошло до того, что Швеция объявила войну Дании.
Неспокойные ветра перемен дули и в Пиренеях. Когда то в относительном мире здесь существовало пять королевств: Кастилия, Корона Арагона (в которую входили Каталония, Валенсия, Неаполитанское королевство, Сардиния и Сицилия), Наварра, Португалия и мусульманское королевство – эмират Гранада. К началу 16 века на Пиренейском полуострове осталось лишь два независимых королевства. Кастилия Арагон, объединенные благодаря монаршему браку Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. И Португалия. Гранада, будучи последним оплотом, некогда могущественного аль-Андалуса, была захвачена и поглощена также как и Навара, венценосными супругами Кастилии Арагона. Объявив условиями капитуляции свободу вероисповедания, они нарушили все свои обещания и клятвы, гренадским евреям и мусульманам они дали четыре месяца, чтобы принять христианство или отправиться в изгнание. Если евреи ушли, то мусульмане еще надеялись на чудо и тайно собирали хороших бойцов и отважных капитанов, дабы вернуть утраченную Родину и свободу верить в своего Бога. Многие из них приняли христианство лишь для того чтобы остаться, тайно продолжали верить в Аллаха. За такими еретиками охотилась кастильская инквизиция, влияние которой лишь росло вместе со страхом, который она порождала.
В год, когда Барталомео обрел на островах Ангела новую родину, его соотечественник Педро Альварес Кабрал прибыл в Бразилию. Чуть позднее португальцы добрались до Омана, Малазии, Тимора, Китая, причалив свои каравеллы и нау в стране Восходящего солнца. Растущее могущество Португалия объединило мудрецов и наемников, ученых и художников, торговцев и поэтов, рабов и принцев. Такая власть и богатство пробудили зависть других народов. Голландцы и испанцы, не желая оставаться в стороне, также жаждали богатств и новых земель и не гнушались войны за господство над миром.
Бартоломео и его новый друг капитан Санта Сальвадоре Фернандес, что значит – Святой Спаситель и Безрассудный Защитник, решили, что могут с успехом предложить свои услуги и шпаги одному из европейских королевских домов, или на худой конец богатым гренадским маврам, готовящим мятеж и жаждущих отмщения.
Братья Блэр – близнецы Айварис и Альрик также не усидели на месте, отправившись во Внешний мир воевать за шведов или датчан, они сами еще не знали, чью сторону примут. Им – потомкам викингов претила скучная служба в городской страже и в охране портовых таможен – усмирение выпивох, ловля контрабандистов и редких грабителей или убийц. Их сердца жаждали битв, в них бурлила кровь берсеркеров, потомков – Эрика Рыжего, эта кровь не давала прозябать среди мира.
Вот так вышло, что уже готовая понести Блэр Рауди, осталась одна на попечении своих родителей и служанки Агнеты, хорошей, но глупой и излишне доверчивой старой женщины.
*
В положенный богом и природой человека срок Блэр родила славного мальчика, наследовавшего так любимые ей черты мужа – черные кудри, большие глаза цвета кофе, смуглую кожу и вдумчивый взгляд. Его назвали Селестино, что значит – Небесный. От Бартоломео три месяца не было вестей, и она сходила с ума, грустила, скучала. Спасал ее малыш, он стал для Блэр и смыслом существования и всей жизнью. Закутав его в одеяльце из шерсти окрашенной в ультрамарин и положив младенца в плетеную из виноградной лозы корзину, она часами гуляла по скалистым тропинкам у моря, ища своим взглядом там, на линии горизонта новые паруса. Ее повсюду сопровождала старая служанка Агнетта, замужней донне не позволялось одной бродить вдали от людских глаз.
Однажды, когда они вместе с Агнеттой и малышом гуляли у развалин маяка Линдеснес, распложенном на мысу, далеко выступающем в море. Вынырнув, словно мелкий тролль, из зарослей алой пасхалии, к Агнетте подошел чумазый мальчишка лет семи. Заикаясь, он путано объяснил, что был послан главой деревеньки Троллехольм сообщить Агнетте, что ее старшая сестра фру Иде – трудолюбивая и уважаемая женщина, при смерти, и желает увидаться со своей родной кровью, перед тем, как отойти на небеса.
Агнетта закудахтала, словно наседка, заплакала и даже попыталась упасть, лишившись чувств, но Блэр парой веских слов наставила ту на истинный путь, и отправила ее вместе с чумазым мальчишкой в направлении Троллехольма. А сама осталась, решив еще немножечко погулять, дыша морскими ветрами и разглядывая горизонт своих ожиданий. Спустя какое-то малое время на скалистой тропке, по которой она шла не спеша, появились трое незнакомых мужчин. Первым она увидела высокородного господина одетого в черные одежды и шелковую полумаску, в бархатном плаще цвета тьмы, закрепленном на его правом плече фибулой в виде рубиновой розы. С ним шагали двое громил, двигаясь, словно зимние волки – все в коже, тоже в масках скрывающих лица, с короткими мясницкими топорами, заткнутыми за веревочные пояса.
Блэр сразу решила бежать, но двое в коже странным образом оказались у нее за спиной, а высокородный господин загородил ей дорогу, достав из-под полы плаща небольшой арбалет. Блэр все же побежала, развернувшись назад, предварительно, словно пружину разогнув правую ногу, обутую в кожаный сапожок, подбитый серебряными гвоздями, и ударом сапога скинув одного из владельцев мясницких топоров со скалы, прямо на острые камни. А сама заскользила вниз, вжимаясь в уступы, молясь чтобы не потерять корзину с сыном. Когда она была уже самой воды собираясь скинуть платье и плыть, ее спину пронзила острая боль, металлический болт прошил ее тело насквозь и теперь торчал чуть ниже левой груди. Блэр опустила корзину с младенцем в волну оттолкнув ее подальше от линии прибоя, доверившись морю. А затем развернулась. Высокородный господин, в бархатном плаще цвета тьмы еще стоял на скалистой тропе, заряжая свой балестрино, а его оставшийся слуга уже крался к ней по прибою, держа в правой руке мясницкий топорик. Блэр наклонилась, чтобы подобрать валяющийся у ее ног кусок базальта, похожий формой на наконечник стрелы, а когда разогнулась, метнула его как умелый пращник прямо в скалящееся лицо человека с топором. Тот упал молча, словно мешок, и это был хороший знак. Блэр уже решила, что ей удастся спастись и сейчас она бросится в море вслед за Селестино. Но тут второй арбалетный болт пронзил ее грудь. Умирая, она думала о своей любви разделенной надвое – о муже и сыне, и еще краем сознания почувствовала, как на миг небеса закрыли серебряные крылья Черного дракона сотканного из серебра.
*
Когда глупая Агнетт очутившись в Троллехольме, нашла свою единственную сестру в полном здравии, собирающей урожай персиков, она долго ее обнимала, рыдала и вдоволь наобнимавшись, они отправились пить фруктовый холодный чай с домашним хлебом. Лишь спустя час или два в ее седую голову закрались тяжкие мысли, о том, что мистрис Блэр осталась с ребенком одна, там, на скалистой тропе, и вся история с мнимой болезнью сестры попахивает чьей-то злой шуткой. Снова впав в панику, она бегом бросилась в усадьбу Рауди. Находящиеся в тот момент в доме мужчины, сам хозяин – Старый Хельг, два его друга и четыре работника не поняв, что бормочет старуха, но ощущая большую беду, похватав, то оружие, что было в доме, отправились на поиски Блэр. Обыскав тропу и прибрежные скалы, они к своему ужасу обнаружили три мертвых тела – саму Блэр, пронзенную двумя арбалетными болтами, и тела двух незнакомцев в кожаных масках – один разбился, упав со скалы, у второго череп был расколот куском базальта по форме напоминающего наконечник стрелы.
– Моя девочка, ты храбро сражалась, – Старый Хельг плакал в первый раз за всю свою жизнь, и это казалось больнее, чем рваная рана плеча, полученная им от меча сарацина в юные годы. Друзья, работники и увязавшиеся за ними соседи Рауди молча, встречали горе отца.
– А где же ребенок? – раздался в полной тишине взволнованный голос служанки Агнет.
Их сердца наполнил холод отчаяния. Но тут под крики чаек к берегу причалила рыбацкая лодка, и раздался обиженный детский плач. Вся толпа бросилась к лодке. Селестино спасли возвращавшиеся после дневного улова вольные рыбаки, разглядев в прибрежных волнах корзину, плетенную из виноградной лозы, а в ней вопящего младенца. Море пощадило сына Блэр Диаш.
*
Первыми на острова Крылья Ангела вернулись братья близнецы Айварис и Альрик, не единожды раненные и преданные своими союзниками, воевавшие на стороне датчан и шведов поочередно. Золота они не добыли, но покрыли славой отважных свои имена, прихватив с последнего поля боя бочонок чистого серебра, малую казну одного продажного бургомистра. Блэр к тому времени уже успели похоронить у той самой тропы между скал у линии моря, где она так любила гулять, а Селестино исполнился год. Он жил с дедушкой и бабушкой и те не чаяли в нем души. Айварис и Альрик восприняли смерть сестры как огромное горе. Они рвались искать ее убийц, но, прошло столько лун, что след тех простыл. Они бродили целыми днями по портовым тавернам в надежде, что смогут что-то узнать в разговорах заезжих купцов, но больше пили хмельной мед и нарывались на драку. Все чаще в смерти Блэр они винили Бартоломео с его проклятой Роком судьбой, и когда в один ненастных осенних дней тот вернулся на острова полный надежд и, привезя с собой сундук полный золотых монет, они ничего не объяснив, вызвали его на дуэль – «пара на пару», вторым в его паре стал друг – капитан и соратник – Санта Сальвадоре Фернандес. Барталомео отказался драться, пока братья не объяснят причину возникшей меж ними вражды. А когда узнал, то решил умереть пусть от рук тех, кто был самыми родными людьми для его любимой жены.
*
Тут же в порту они нашли четверых секундантов – двух португальцев и двоих норвежцев – все почтенные жители островов Крылья ангела. Братья Рауди отлично владели короткими мечами и секирой. Для Бартоломео всегда привычнее была трехгранная тяжелая рапира или шпага. Поэтому один из секундантов, из числа португальцев, торговец оружием Мигель, что значит равный Богу с прозвищем Справедливый – Джусти, принес из своей оружейной лавки, которая располагалась прямо в порту, четыре одинаковых сабли, чтобы уровнять шансы дерущихся. Он же впоследствии скомандовал:
– Начинать!
Когда начался бой, Бартоломео думал только о том, как умереть, чтобы не опозорить свое благородное имя. И поэтому дрался отчаянно, но поддавался своему противнику Айварису Рауди. С Санта Сальвадоре Фернандесом дрался угрюмый Альрик. Захваченный схваткой Бартоломео пропустил тот момент, когда сабля Альрика в нарушение законов дуэли, разрешена была лишь рубка до первой крови, своим острием впилась в сердечную мышцу его единственного друга. Санта Сальвадоре Фернандес упал, захрипев и начал биться в агонии закатывая глаза. И тогда Бартоломео озверел, он рубился, как ураган, а когда уловил, что Айварис Рауди открыт, всю свою злость вложил в последний удар, которым снес голову рыжего великана с плеч.
– Нет!!! – закричала стоявшая за их спинами старая женщина с годовалым мальчиком на руках. Это была Мойра – мать его Блэр. А на руках ее был его сын, которого Бартоломео увидел впервые.
Бартоломео бросил свою саблю, испачканную в крови одного из Рауди, и она зазвенела, ударившись о серый булыжник. В это время к нему шагнул Альрик со своей окровавленной саблей.
– Нет!!! – закричала стоявшая за их спинами старая женщина с годовалым мальчиком на руках. – У меня остался единственный сын и внук, я больше не хочу никого потерять.
Бартоломео кивнул. И теперь уже Альрик бросил свою саблю, и она зазвенела, катясь по мощенной серым булыжником мостовой.
– Теперь меж нами кровная месть, – гневно прошипел последний из братьев Рауди.
Бартоломео снова кивнул. Он, молча, подошел к заплакавшей от предчувствия нового горя Мойре и забрал из ее дрожащих рук своего сына. Теперь это был единственный для него родной человек на всей Земле…
*
8. Ученица старого мага. Новый друг 2
Пассаро Диаш взволнованна и полна самых противоречивых ожиданий. Два дня прошло после ритуала посвящения Ученика, и ее необычного знакомства с Университетом, и c мальчиком по имени Вилфред. Все это время она провела дома: читала, гуляла, прощаясь с миром привычных вещей. На первое занятие в Университет она собиралась все утро, изведя и братьев, и отца, и свою любимую испанскую дуэнью, ама Лусия, прозванную так за безрассудство и легкий характер. И вот Пассаро похожа на маленькую принцессу времен ее пра пра прадедушки, а не на какую то там фи фа миˮнину. На ней темно-синяя атласная юбка в пол и алый корсаж с накрахмаленным отложным воротником и с рукавами, доходящими до локтя, отороченными черными кружевами; черная кружевная косынка заколота на груди серебряной брошью – голова волка, свою красную накидку с капюшоном – шаперон она оставила висеть на крючке в гардеробной студентов. Отец долго смеялся, увидев, сей наряд, и сказал, что помнит, как его милая девочка в детстве любила ту самую сказку Шарля Перро. А затем, отправил ама Лусия к лучшему портному города Айрин, Аврааму Намоде, шить для дочери форму, приличествующую для девушки, обучающейся в лучшем учебном заведении – альма-матер Крылатых островов.
*
– Что ты ожидаешь от нашего первого урока моя ученица? – спрашивает старый маг Де Еспирансо Луминосо, поглаживая свою седую бороду и глядя мимо Пассаро, куда-то в окно, за которым бескрайнее синее небо сливается с ультрамарином соленых вод, омывающих Крылья ангела.
– Я хочу постичь суть волшебства, – девочка Птица пытается поймать взгляд старика. Но он ускользает как тень в солнечный день.
– Прежде, – улыбается Де Еспирансо, – Ты должна научиться видеть мир таким каков он есть.
– Но учитель, – возмущается Пассаро, – отец и ама Лусия всегда хвалили мое зрение и ясность ума!
– Я знаю ты прочла много книг, – улыбается Де Еспирансо, все также глядя в окно, – Но иногда и этого бывает мало, чтобы видеть сущность вещей. Я расскажу тебе одну старую притчу, а ты мне скажешь, что поняла.
Пассаро кивнула.
– Слушай… Три мудреца жившие по разную сторону трехгранного мира, повидав за свою жизнь многое, никогда не видели слона. И когда спрашивали их страждущие:
– Что такое слон?
Не знали мудрецы, что ответить, и вот отправились они в далекое странствие, чтобы постичь – что есть слон, и шли они с разных концов земли. И пришли они в ту страну, где жили слоны, и попросили особого человека, что присматривал за слонами, чтобы привел он их, и показал им слона. Этот зверь был настолько огромен, а им так хотелось рассмотреть его поближе…, и стал один из мудрых рядом с головой слона, и стал другой возле слоновьих ног, а третий мудрец подошел к слону сзади. И возрадовались мудрецы, постигнув кажущуюся им полноту своих знаний… И с великой радостью счастливых людей отправились они каждый на свою родину. И вот когда приходили к этим мудрым люди и спрашивали:
– Что такое слон?
Отвечал один мудрец, что: «слон подобен голове, с огромной змей вместо носа».
Второй мудрец отвечал, что: «слон – есть четыре живых колонны венчающих безмерное брюхо».
И отвечал третий мудрец, что: «слон – это большой серый зад напоминающий гору…».
*
Так вот моя девочка, мир сложно представить в виде точных расчетов, цифр и графиков, или картинок. Он требует для своего осмысления абстрактного мышления, зачастую создания чувственных образов того, что невозможно представить в материальном виде. Поэтому, наверное, я рассказал тебе о слоне.
– Ты знаешь, что такое слон…?
– Знание, – Отвечает Пассаро, а затем, задумавшись на секунду, – Сущность вещей, волшебство – поправляет сама себя Пассаро.
– Да, – вздыхает Учитель. – Мы – люди, и маги, способны воспринять лишь маленький кусочек бытия, которым являемся сами… Мы слово осколки зеркал, охватывающие лишь ту часть, что попала в наше поле зрения. И каждый осколок мечтает, чтобы в его поле попал весь мир. Но даже все осколки собранные вместе не могут постигнуть всего мира, без опыта и знания всех, как ушедших, так, наверное, еще не рожденных осколков живых зеркал. В каждом из нас есть кусочек слона, и он растет вместе с нами, приобретает определенную форму и стареет, иногда, впадая в детство… Чтобы постичь волшебство ты должна научить видеть слона, всего целиком. Это все моя Птица. На сегодня закончим.
– Но почему!? – возмущается Пассаро.
– Потому, – смеется старый маг, любуясь этой смуглой юной красоткой – дочерью истинных португалов, упрямо вскинувшей свой подбородок. – Потому что, там за окном Вилфред Рауди, половину часа, словно мартышка с островов Калимантан, висит, вцепившись в ветку старого платана. Видимо, пытаясь проникнуть своим пытливым взором внутрь сей обители знаний.
– Но Учитель, сегодня у меня еще занятия, фехтование и архивное дело…
– Ничего страшного Пассаро Диаш, я знаю, ты отлично фехтуешь, а мистрис Виктория Лэйн заочно именует тебя только «литлпрнцес», «самая читающая девочка наших Крылатых островов». Ты свободна маленькая Птица, но только до завтра и позволь мне порекомендовать тебе, носить нашу форму как все, я не хочу, чтобы у тебя возникли неприятности по этой кажущейся незначительной очень важной причине.
– Хорошо, – кивает Диаш, а затем, поклонившись, сам пример послушания, попрощавшись с учителем, несется по тропинке университетского парка туда, где из последних сил цепляется за ветку платана Вилфред Рауди.
*
– Привет! – улыбается, жмурясь на солнце, девочка Птица. И машет своему «однажды сбежавшему другу».
– А-а-а-А! – кричит в ответ рыжий Вилфред, и все же падает вниз. Приземлившись тем местом, что ниже спины, на куст белых роз. Вскочив словно испуганная кошка он смеется с тихим: «ой!», – вытаскивая, откуда то из за спины обломок ветки, усеянный острющими шипами. Он одет все в те же короткие кожаные шорты, белоснежную шелковую рубашку с воротником жабо и легкие эспадрильи, только сегодня его густые рыжие волосы больше похожи на куст верблюжьей колючки, которую изрядно поносило по бескрайней пустыне. – Я рад тебя видеть, – мальчик протягивает Пассаро Диаш свою правую руку, ладошкою вверх: – Мир?
– Мир, – отвечает девочка Птица, и звонко припечатывает свою ладонь поверх его руки.
«Ничего не меняется», – решает Пассаро. «Нелепо, забавно и мило»…
Они оба смеются, испытывая искреннюю радость и облегчение от того, что все так легко разрешилось. Никакой вражды, никаких предрассудков. Они снова друзья и, наверное, вместе.
– Мы куда? – спрашивает Пассаро, украдкой разглядывая этого солнечного мальчика из под своих пушистых ресниц.
– Ты знаешь про Дорогу в никуда? – Вилфред смотрит ей прямо в глаза, в его зеленых глазах прячется тайна или возможно, настоящее приключение.
– Нет, – качает головой девочка Птица, с трудом сохраняя серьезность лица. – Никогда не слышала про это место.
– Это отличное место, улыбается Вилфред. Он берет ее правую ладошку в свою руку, нежно, словно щенка, – Тебе понравится, я знаю. Я знаю короткий путь через парк. Побежали!?
– Да.
*
И вот, взявшись за руки и смеясь, они помчались по узким гранитным плитам мимо посыпанных кварцевым песком и вьющихся серпантином дорожек, мимо тенистых кипарисовых алей. Они мчались, вдыхая прохладу прячущихся то там, то тут миниатюрных фонтанов и рукотворных каменистых водопадов, купаясь взглядом в море красок и ароматов всевозможных цветов и растений, вдыхая уют беседок и наслаждаясь пением птиц. У небольшого озерца в камышах крякали утки, вышагивали гордо розовые фламинго и белоснежные цапли.
Они задыхались от бега, и ноги гудели, когда подошвы сандалий и эспадрильи отбивали чечетку пути теперь уже по выложенной желтым камнем тропе. Но дети вовсе не желали останавливаться, чтобы не потерять это ощущение полета и настоящего счастья, которое чаще всего встречается именно в детстве, и лишь изредка накатывает волною в осознано взрослом возрасте, захватывая и кружа тебя и меня. Пассаро и Вилфред остановились лишь у остроконечных прибрежных скал, там, где в серых камнях шумел прибой, а на горизонте небо встречалось с морем. Волны здесь вспенивались, словно тополиный пух или поднятый ветрами хлопок, выпущенный на свободу из тесных коробок соцветий.
– Я устала, – эхо маленьких женских хитростей.
– Ну, раз так, посидим немножечко и снова можем идти, – Вилфред сам того не зная превращался в будущего мужчину, от этого ощущения он приосанился и заботливо стряхнул с ближайшего валуна сухие листья вперемешку с опавшей хвоей южных сосен, перед тем как предложить своей даме присесть.
– Расскажи, как ты живешь, – спрашивает Пассаро, глядя на разноцветную гальку у своих ног и поправляя черный локон кудрявых волос, выбившийся из причудливо уложенной старательной ама Лусия прически «ан буффон».
– Ты помнишь игру в мертвеца и компанию Глена Тука.
Она кивает, закрывая глаза.
– Мы устроили компании Тука «Войну камней». Я собрал ребят, знаешь, тех, что как и я учатся на капитанов, я тебе не сказал… Тогда на площади «Ста ветров» я кричал: «капитан!» И вот мы устроили настоящую засаду у заброшенного парка аттракционов, там, где они ржавеют, погружаясь в прибрежный песок – остовы огромных машин, каруселей и колес обозрения, брошенные очень давно, и похожие на скелеты доисторических ящеров или драконов. Туда по субботам приходят играть младшие подмастерья из района «Старых ремесел», а компания Тука повадилась там развлекаться. Они попросту издеваются над малышами и отбирают у них последнюю мелочь. В этот раз парней Тука было много, человек десять, а нас только трое. Но мы затаились за разломанной оградой и запасли целое море камней. А когда на горизонте появился Глен Тук и компания, началось веселье. Мои новые друзья Абилио (что значит – Опыт) и Каэтано (Стремительный) оказались ловкими и уверенными в себе стрелками. Но все закончилось, когда один мальчик из компании Тука, получил удар камнем, прямо в левый глаз… Мы решили, что он ослеп и здорово испугались. Но, кажется, все обошлось. Теперь Глен Тук очень зол и обещает всем нам отомстить. А если об этом узнают учителя, то, наверное, всех нас прогонят с позором из «Класса капитанов» и больше никогда не возьмут учиться в Университет Крылатых островов. Оттараторив свою исповедь Вилфред внезапно замолк.
– Ох уж эти мальчишки, – вздыхает Пассаро.
– Знаешь, – смущается Вилфред, вновь обретая свой голос, – еще, в нашем классе есть девочка Дениз, красивая такая блондинка, и все наши мальчишки в нее влюблены. Ты представляешь, девчонка – будущий капитан.
– И ты влюблен? – улыбается девочка Птица, пряча в своей улыбке весомую толику беспокойства и три лохани печали.
– Нет, – шепчет смущенно рыжий мальчишка. – Так вот. Позавчера, дежурный учитель, он обучает нас азам немецкого язык. Знаешь, всегда говорит громко, как будто раздает приказы, весь такой высокий и громоздко нескладный, от того, что хромает и пользуется толстой тростью, похожей на пастушью дубинку… Он зашел в нашу комнату, перед отбоем чтобы выключить свет…., – Вилфред замолкает на минуту, чтобы сосредоточиться. Пассаро видит, что он пытается справиться с охватившим его волнением. – И, – продолжает мальчик, – Ударил мою Дениз, своей тростью прямо в плечо…. А она посмотрела на него презрительно, молча, развернулась и ушла, мне кажется, она больше уже никогда не вернется… в Университет и наш класс.
Пассаро открывает рот еще не осознав, чем больше она возмущена, поступком учителя или этим «мою Дениз…» – вылетевшим из уст Рауди:
– За что он ее ударил!
– За то, что она была в комнате мальчиков перед началом отбоя, нарушив приличия, – отвечает Вилфред и сжимает свои кулаки.
– Вот гад…., – возмущается Пассаро. – Я скажу своим братьям, нет, лучше Учителю, пусть превратит его в жабу!
– Уже, – коварно улыбается рыжий потомок викингов. – Я, Абилио и Каэтано всю ночь грезили отмщением, с ведром, похищенным из кладовки уборщика Поти, мы обошли весь наш Донжон и попросили всех братьев о малой нужде. Ночью мы поставили наполненное наполовину ведро на дверь, свет в «нашей келье» был выключен, мы все не спали, слушали приближающийся голос и шаги этого злодея – дежурного учителя. Когда он открыл дверь шире, на него вылилось ведро с нашей местью, ты бы слышала как он орал, должно быть, эта мерзко пахнущая неожиданность стала для него шоком всей его жизни.
– Дураки! Какие же вы дураки! Вас ведь точно теперь выгонят, – смеется Пассаро, представив эту картину.
– Нет, коварно улыбается рыжий Вилфред. – Отец уже с ним говорил, и за его удар палкой девочки младшего курса, он может огрести гораздо больше неприятностей, чем мы, поэтому будет молчать. Опять же позор…
– Конечно, – продолжает смеяться Пассаро. – Ты настоящий герой.
– Мы,– скромно потупляет свой взгляд Вилфред – Мы сделали это все вместе – Я, Абилио и Каэтано.
– Вы герои, – смеется Пассаро. – Можно я тебя поцелую?
– Да, – смущается мальчик, подставив для поцелуя правую щеку.
– А вот тебе фиг. Целуйся со своею Дениз! – снова хохочет Пассаро. Но все же, она целует его, и смотрит, как Вилфред снова краснеет.
– Ты первая девочка, которая меня поцеловала.
– Побежали! – кричит Пассаро. – Где там твоя «тропа между скал» и Дорога в никуда?
*
Дорога в никуда – выложенный гранитными плитами путь, начинающийся в маленькой бухте скрытой от непрошенных глаз – среди Серых скал, и ведущий к Одинокой горе. Лет сто назад какой-то богач решил построить на одной из широких террас Одинокой горы свой особняк, похожий на замок. Два года нанятые богачам мужчины Троллехольма укладывали гранитную дорогу к террасе Одинокой горы, а затем этот мечтатель неожиданно умер, а дорога осталась, получив название «В никуда», достаточно аллегорично характеризуя и жизнь богача, и некоторые наши мечты. До сего времени Дорога оставалась заброшенной, поскольку проникнуть к ней можно было либо из бухты приплыв морем, либо по малоизвестной тропинке между прибрежных скал. Виной тому были особенности рельефа – глубокие овраги заросшие терновником, вертикальные спуски и те самые непроходимые Серые скалы. Но однажды на утлой лодчонке в безымянную бухту приплыли рыбацкие дети из ближайшей деревни в поисках тихого места для игр, подальше от строгих родителей, желающих, чтобы их дети росли в труде, не зная праздных занятий. И здесь они встретились с чудом. Весь пляжный песок был усыпан разноцветными стеклянными шарами, мерцающими на солнце, словно драгоценные камни в короне влиятельного барона. По всей видимости, их принесли сюда весенние шторма. Шары были разных размеров от совсем небольших – сантиметров пяти и до полуметра в диаметре. Одни оказались довольно тонкими и могли легко разбиться о камни, другие – обычно зеленые и синие обладали завидной толщиной стекла и именно их дети приспособили для новой игры, конечно, ничего не зная о стеклянных поплавках для сетей – кухтылях, которые по одной из легенд изобрел некий норвежец Кристофер Фай из города Берген. Эти самые стеклянные поплавки одно время были популярны у шведских и японских моряков, а затем их сменили более успешные братья, сделанные из вспененной химической субстанции.
Никто уже не помнит, кто придумал правила игры в шары, возможно просто одного из детей научил им заезжий французский купец, не зря их незамысловатая игра напоминала так любимый всеми французскими старичками – петанк.
Дети рыбаков из деревни Троллехольм – одни мальчики от шести до пятнадцати лет, в своих драных холщевых шортах и загорелые с ног до головы, напоминали бывалых бродяг или портовых хулиганов. Однако встретили Пассаро и Вилфреда с улыбками и сразу пригласили играть. Их вожак – высокий белобрысый мальчишка с лицом испещренным белыми шрамами и голубыми щурящимися глазами похлопал рыжего Рауди по плечу и что-то прошептал ему на правое ухо. Пассаро решила, что они знают друг друга и что-то скрывают, но тут – же об этом забыла. Так как началась игра.
На ровном участке пляжа, некогда покрытом гранитными плитами, а теперь занесенным песком, мальчишки начертили круг для метателя, разделились на две команды по четыре человека. Вилфред и Пассаро попали в группу синих шаров, с ними остался белобрысый вожак и еще один мальчик – бритый наголо угрюмый подросток лет пятнадцати. Их противники: два брата близнеца – оба невысокие, коренастые и такие же рыжие как Вилфред Рауди, какой-то бледный хромающий мальчик, похожий на тень – выбрали себе шары зеленого цвета. Первым в круг вошел самый младший круглолицый веснушчатый мальчик с темными глазками – бусинками в растянутой старой тельняшке похожей на платье, размахнувшись изо всех сил, он метнул маленький красный шарик так далеко, как только смог c криком: «кашонет» и счастливо захрюкал, прыгая на правой ноге. Дальше все по очереди метали каждый свой шар, пытаясь попасть поближе к красному, а затем, сдвинуть поближе шар своего цвета или оттолкнуть за линию красного – в мертвую зону, шар команды соперников, чтобы они проиграли.
Пассаро сама того не замечая – увлеклась этой игрой и азартно ругалась вместе с мальчишками, махала возмущенно руками, когда кто-то из команды противников целил в ее шар, а потом долго спорила, чей шар оказался ближе, и даже чертила меридианы в доказательство собственной правоты. Они бы еще долго играли в этой компании хороших людей, в тихой солнечной бухте, где начиналась Дорога в никуда. Но внезапно задул пронзительный ветер, и небо затянули черные тучи. – Скоро начнется буря, – прошептал круглолицый веснушчатый мальчик с темными глазками – бусинками в растянутой старой тельняшке похожей на платье. Дети рыбаков начали затаскивать свою лодку подальше на сушу, а Пассаро и Вилфред по-быстрому распрощавшись с мальчишками, понеслись наперегонки в сторону Университета. Между скал и по парку, чувствуя спиной, как усилился ветер.
*
Настоящий ливень грянул уже, когда они вместе сидели в комнате Вилфреда в его башне – Донжоне и смотрели в окно. Там под струями воды весело танцевали, раздевшись до плавок, отчаянные друзья Вилфреда Рауди – Абилио и Каэтано.
– Эй, Вилфред! Скинь нам мыла или шампунь, мы принимаем дождевые ванны! – кричали ребята.
Вилфред со смехом выбросил из окна увесистые кусок белого мыла. Намылившись, в пене Абилио и Каэтано стали бегать под окнами крича, чтобы дождь шел сильнее, чтобы смыть мыло из глаз, и смеялись как парочка умалишенных, сбежавших из дома скорби.
