Кае де Клиари
Колдовской замок. Часть IV. Драконы
Глава 18. Между мирами
Профессор Прыск вскарабкался на плечо Мегги и, утвердившись там, запищал ей в самое ухо:
– Девочка моя! Если не хочешь её упустить, то ступай за ней, иначе края разреза сойдутся, и тогда мы останемся здесь и больше её не увидим! Ой, как мне страшно!
Мегги и сама дрожала, будто осиновый лист, так что профессор снова едва не потерял очки. Но драконесса справилась с собой и шагнула вслед за подругой, хоть её лапы и ходили ходуном, а зубы отбивали дробь. А Принцесса всё шла и шла вперёд, и хоть путь её со стороны казался коротким, на самом деле это был путь через бессчётное количество Вселенных.
Глава 19. Чтоб вас!
Чёрно-серые тучи так низко опустились над городом, что едва не задевали своими клочковатыми брюхами за фонари, светившие неверным жёлтым светом. Тучи смешивались с ночным туманом, засасывали и глотали случайных прохожих, поедали автомобили, дома и целые кварталы.
Умные и осторожные люди сидели по домам, грелись возле печей и каминов, заканчивали поздний ужин или уже лежали в постелях, надеясь, что стрельба и взрывы не заставят их вскочить посреди ночи и упасть на пол, в страхе закрывая голову руками, что в окно не влетит шальная пуля, а утром не придётся собирать осколки с пола и мебели и в очередной раз вызывать стекольщика.
На улицах остались лишь немногие бедолаги, которые не смогли спрятаться в дома от серого тумана и чёрных туч. Кого-то выгнала в сырую холодную ночь необходимость, кто-то просто был ещё так далеко от дома, что надеялся добраться до тепла и уюта лишь к утру, а у кого-то и дома-то не было…
Между серой стеной угрюмого дома и газетной будкой, что недалеко от станции сабвея, что-то заворочалось и глухо заворчало. Улица была пустынна, шаги одинокого полисмена уже четверть часа, как стихли в тумане, и обитатель узкой щели между будкой и стеной надеялся, что они смолкли навсегда. Он понимал, что эта надежда несбыточна, но не отказывал себе в удовольствии помечтать о сказочном мире, где нет копов и злых мальчишек, где всегда можно найти монету-другую, чтобы купить себе выпивку, а еда сама собой появляется в ближайшем мусорном ящике!
Что же заставило его оторваться от сладких грёз и вернуться к ужасам промозглой ночи в опустевшем сумрачном городе? Чувство надвигающейся беды! Какой беды? Этого он пока не знал, как не знал и того, случится ли эта беда с ним самим или с кем-то ещё. Ох, случилась бы она со сволочной торговкой пирожными, которую ничему не научил один урок, когда весь её товар оказался в грязной луже! Нет, он здесь был как бы ни при чём, но он знал, что его проклятия всегда сбываются, и потому не рассыпал их направо и налево. Он это знал, а она не знала и не поняла, что не стоит орать на человека, который тебе не мешает, а тем более натравливать на него копов! Она и теперь так делает, только новый коп поумнее прежнего.
От воспоминания о прежнем копе он тяжело вздохнул и зябко поёжился. Тот коп не стал разбираться, а налетел на него с угрозами и руганью. Коп так орал, что было непонятно значение слов, а ещё складывалось впечатление, что своим криком этот коп хотел заставить его не просто уйти, а испариться на месте! И когда он попытался не то, чтобы возразить, а просто сказать, что сейчас уйдёт и поселится за десять кварталов отсюда, между мусорными ящиками, как и положено приличному бомжу, вот тогда коп и пустил в ход свою дубинку!
Зачем это было сделано, бомж так и не понял, ведь он и так собирался уходить и уже складывал свои пожитки в кособокую скрипучую тележку, но это произошло! Коп нанёс не меньше пяти ударов ему по спине и ещё пару раз по рукам. Тележка была опрокинута, всё добро из неё рассыпалось, и когда он убрался, сам не свой от обиды, коп позвал дворника и заставил вычистить его уютное пристанище, которое и с тротуара-то видно не было, и уж точно никому не мешало.
Нет, он не жаловался на боль, его тело уже не раз пробовало полицейских дубинок, плетей и просто палок. Но обида! Обида, которая горше всякой боли!.. Дворник всё сделал аккуратно и даже починил поломанную тележку, а потом перевёз все вещи в свою подсобку, где временно поселил и его самого. Мировой мужик был этот дворник! Большущий такой, на человека не похожий, но добрый и сочувственный, а говорил как-то странно, будто мычал. Вот тогда-то вечером, когда они с дворником заливали горькую жизнь дешёвым виски, вот тогда он и пожелал копу по пьяной лавочке!
А на следующий день всё и случилось… Всё как он пожелал: коп, поскользнувшись, попал под трамвай и ему, вроде как, отрезало голову. Будь он трезвый – ни за что не пожелал бы такого ни одному копу, пусть даже самому злому и подлому! Но что сделано, то сделано.
Это было уже давно. С тех пор прошло несколько лет, он под шумок переселился на старое место, хоть дворник и уговаривал его остаться, и сулил помочь найти работу. А вскоре исчез и сам дворник, чему он очень огорчился, а когда узнал, что тот ушёл в гангстеры, то удивился и огорчился ещё больше! Почему в гангстеры? Почему не в бомжи? С таким крепким здоровьем и таким мягким характером, нельзя идти в гангстеры, убьют ведь! Зато бомж из этого отличного парня вышел бы превосходный, но разве это кто понимает? Нет же, надо было ему стать гангстером, а с ними обязательно, рано или поздно случается беда! Беда…
Теперь он чувствовал – беда случилась! Она случилась именно с его приятелем, дворником, как он и предсказывал. Но, что самое странное, запах беды шёл откуда-то сверху, со стороны "Пирамиды", из-за чёрно-серых клочковатых туч. Что его туда занесло, будь он трижды гангстер?
Бомж выбрался из берлоги и поднял голову к небу. В это время чёрная, ослепляющая волна боли обрушилась на него и заставила упасть на колени! Лишь через несколько секунд он понял, что эта боль не его собственная, что он чувствует чужую боль, а именно, боль своего приятеля, которого где-то там наверху, то-ли бьют, то-ли пытают!
Это было ужасно, просто невыносимо! Он изо всех сил напряг своё сознание, чего до сих пор никогда не делал, и понял, что мучителей его приятеля несколько, что бывший дворник связан, но не верёвками, а непонятно чем, что там есть ещё какие-то люди, которые его приятелю дороги и что им тоже приходится несладко.
В необычайном волнении он вышел на самую середину улицы, где между двух домов в ясную погоду можно было видеть верхушку "Пирамиды", похожую на башню сказочного замка. Теперь не было видно ничего, но ему этого и не требовалось. Картина и так была как на ладони. Его приятель – дворник, стоял на коленях, совершенно скорчившись и уткнув голову в пол, как правоверный мусульманин во время молитвы. Рядом с ним стояла молодая длинноволосая девка, почему-то совершенно голая и протягивала к нему ладони, из которых били лучи синего света. От этих-то лучей бедняга и испытывал боль, и не мог пошевелиться.
Дальше, также на коленях, но с прямой спиной, хоть и с головой опущенной ниже плеч, стоял какой-то очень крупный мужчина, почти такой же здоровенный, как и дворник, голый по пояс и с удивительно белой кожей. За его спиной помещалась ещё одна голая баба, но уже не молодая, хоть ещё и не старая. Из её рук тоже струились странные синие лучи, и казалось, что они проникают в спину полуголого мужика, как две пики. Левее, голая девчонка, как две капли воды похожая на первую, таким же способом держала кого-то, лежащего на боку, и этот кто-то был какой-то кругленький, маленького роста и закрывал лицо руками. А ещё, там было полно всякого народа, и все эти люди были вооружённые и злые.
Самым странным было то, что всё это происходило на самой верхней площадке "Пирамиды", что все присутствующие стояли спиной к парапету и смотрели на белую мраморную картину на стене у основания шпиля. Между толпой и картиной расхаживал, маленького роста, толстенький человечек, и, размахивая потухшей сигарой, что-то весело говорил всем присутствующим. По его сигналу два громилы посадили лежащего на боку малыша и заставили его отнять от лица руки. Ещё один взял за волосы мужчину, который стоял на коленях в центре и вздёрнул его голову вверх. Только его приятеля – бывшего дворника, никто не трогал, но молодая ведьма усилила накал своих лучей, причинив ему новую боль, от чего он дёрнулся и, наверное, замычал.
– Чтоб вас! – не выдержал бомж, поднимая руки к небу. – Чтоб у вас всех повылазило! Чтоб вам ни дна, ни покрышки! Чтоб зубы у вас повыпадали! Чтоб у вас осталось на троих по одному глазу! Чтоб вам каждому всю жизнь на одной ноге ходить! Чтоб вам всем сдохнуть, а тем, кто не сдохнет, пожалеть, что не сдохли!..
Трамвай вылетел из тумана бесшумно, несмотря на то что, вопреки своему обыкновению, он мчался с огромной скоростью. Удар был мягким и почти беззвучным, как если бы кто-то задумал ткнуть чугунным утюгом в пуховую подушку. Тело, похожее на растрёпанную птицу, пролетело десяток шагов, шлёпнулось на мостовую и застыло грудой драного тряпья, совершенно потеряв человеческие очертания.
Глава 20. Классная тёлка, босс!
– Так что мы видим здесь? – разглагольствовал дон Дульери, размахивая потухшей от ледяного ветра сигарой. – Великое произведение искусства! Да? Не уверен! По крайней мере, мне не нравится. Но это всего лишь моё мнение. Возможно, мне мешает антипатия, которую я питаю к модели. Может быть, стороннее мнение будет более правильным? Например, ты! Что скажешь?
Он бесцеремонно схватил за локоть ближайшего гангстера и подтащил его поближе к барельефу.
– Ну? Мне нужно твоё мнение! Отвечай! Как тебе всё это?
– М-м, к-классная тёлка, босс! – пробасил гангстер, и тут же сжался в комок, потому, что Дульери заорал, как сбесившийся павиан:
– Я и без тебя вижу, что классная! Это самая классная тёлка из тех, что мне приходилось видеть за последние… э-ээ, неважно сколько лет! Но дело-то не в этом! А дело в том, что эта классная тёлка сделала с твоим, горячо любимым боссом! Что она у него забрала, и как он её за это ненавидит! Понял?!
Гангстер всё понял, это было ясно по тому, как он пытался загородиться от гнева босса, накрыв голову руками, но Дульери он уже не интересовал. Красный, как помидор, разгневанный дон вставил потухшую сигару в рот, сунул руки в карманы, опустил голову так, что шляпа сзади казалась надетой прямо на плечи, и подошёл к стене вплотную. Там он долго глядел на барельеф снизу вверх и молчал. Молчали и все присутствующие. Молчали гангстеры, знающие силу гнева дона Дульери, молчали ведьмы, которым, казалось, вообще не было дела ни до чего, кроме их пленников, молчали сами пленники, хоть было понятно, что это молчание и неподвижность чреваты энергией сжатой пружины. Молчал некто в сером плаще и широкополой шляпе стоящий поодаль с видом равнодушного безразличия. Молчал даже маленький юркий человечек с мышиной мордочкой, явно чувствующий себя здесь лишним.
– Я долго пытался понять, – внезапно ожил Дульери, – что вам всем надо от этого клятого небоскрёба? Нет же, в самом деле! Не существует в мире более бестолкового здания! И зачем только его построили? Оно торчит посреди города, как хрен у спящего подростка, которому снятся одноклассницы, но толку с него никакого! Большая часть офисов пусты, а те, что работают, скорее нужны их арендаторам для престижа, чем для дела. Поверите? Я уже почти отчаялся понять, какого рожна вам всё это нужно, и вдруг один умный парень, из моих младшеньких, влез сюда и сфоткал вот это!
Широким жестом Дульери бросил на пол пачку фотографий рассыпавшихся веером. На фотографиях был всё тот же барельеф с пухленькими купидонами, мускулистыми кентаврами, прыгающими сатирами, лозами винограда и испуганной нимфой, убегающей от невидимого преследователя.
– Вот это встреча, сказал я себе! Вот это везение! – воскликнул дон Дульери, сияя от счастья. – Теперь я знаю, где ваше больное место! Теперь я могу нанести тот удар, о котором давно мечтаю! Правда, вы меня несколько удивили тем, как легко удалось прибрать к рукам вашу несокрушимую банду. Конечно, каждый из вас стоит более двадцати моих боевиков, но ведь самое главное-то не в этом? Трудно без своей ведьмочки-то, а? И не надо дёргаться! Вижу, что трудно! И как это её угораздило здесь окаменеть? Наверное, никто из вас этого не знает. И я не знаю. И не хочу знать! Зато я точно знаю, как сделать так, что она уже не станет такой, как прежде – живой, тёплой, сочной, золотистой, что твой апельсин! А средство совсем простое, проще не бывает. И сейчас вы всё своими глазами увидите, для того я вас сюда и притащил! Барбарус! Начинай!
При этих словах высокий человек, стоящий поодаль, скинул серый плащ и широкополую шляпу, и оказался с головы до ног одетым в шикарные воронёные доспехи, покрытые искусной золотой насечкой. На голову себе он водрузил шлем-морион, и сразу стал похож на изображение конкистадора на старинной гравюре. В руках у него появилась здоровенная кувалда из тех, что не по силам поднять обычному человеку. Вооружённые до зубов гангстеры, невольно отшатнулись, когда на его бесстрастном лице с непонятными нечеловеческими зрачками в виде горизонтальных полосок, вдруг проступила, сквозь чёрную бороду, жуткая улыбка! А он, не обращая ни на кого внимание, подошёл к барельефу и, взяв кувалду наизготовку, вопросительно взглянул на Дульери. Тот сделал театральный полупоклон и отступил на шаг, изобразив, двумя ладонями, приглашающий жест в сторону барельефа.
Барбарус перехватил рукоятку кувалды поудобнее и коротко размахнувшись, нанёс по мрамору первый удар! Осколки брызнули в разные стороны, но грохот удара поглотил жуткий душераздирающий вой, который издал Драгис, запрокинув голову кверху! От этого воя бравые гангстеры шарахнулись, словно стадо овец, присел от неожиданности сам дон Дульери и даже вздрогнул непоколебимый Барбарус! Ведьма, которая держала Драгиса, напряглась, и ещё сильнее и глубже вкрутила ему в спину свои лучи. Было видно, что ей стоит немалых усилий удерживать этого гиганта, мускулы которого так и ходили под белой кожей!
В это время Барбарус нанёс второй удар! Всё здание небоскрёба отозвалось гулким – "Бо-омм", а по мрамору снизу вверх поползла и стала быстро расширяться змеистая трещина похожая на молнию. По лицу и рукам главной ведьмы заструился обильный пот. Она вытаращила глаза и в напряжении закусила губу. Было видно, что она едва справляется, и тогда, та ведьма, что держала Быка, обеспокоенно взглянула на свою начальницу и, отставив влево одну руку, присоединила часть своей силы к её лучам. Вот тогда-то всё и случилось!
– М-м-мууу! – раздался над спящим городом боевой клич, от которого стаи птиц, и так разбуженные драконьим воем, заметались между домов с жалобными криками!
Быкович распрямился внезапно, как лук стенобитного арбалета, сбросил свою широченную кепку, оборвал последний колдовской луч, и не поднимая головы, ринулся на врага! Удар могучих рогов пришёлся в кирасу, обернувшегося на шум Барбаруса! Чёрное бычье тело, с поднятым на рога бронированным конкистадором, мелькнуло в воздухе и исчезло в темноте за парапетом площадки!
В тот же миг случилось несколько происшествий: все три ведьмы разом опустили руки, вежливо поклонились и растаяли в ночном мраке, будто смешавшись с клочковатыми облаками; Драгис и Фигольчик переглянулись, ещё не веря в своё освобождение, зато Дульери всё сразу понял и, уронив свою сигару, вжался в испуге в стену под барельефом.
– Стреляйте в них! – заорал он не своим голосом, обращаясь к оторопевшим гангстерам. – Стреляйте, чего вы ждёте, идиоты! Стреляйте!
Но в это время внутри "Пирамиды", что-то глухо заворчало, заскребло, послышался звук рвущейся материи, но он был до того силён, как будто кто-то рвал на куски не ткань, а камни и скалы! Пол под ногами внезапно дрогнул, и люди попадали, оглашая пространство испуганными криками.
Вдруг, трещина на барельефе расширилась, и изнутри за её края схватились руки… Но какие руки! Они были золотого цвета, и каждая из них могла бы взять взрослого человека, как карандаш. Длинные пальцы были увенчаны великолепными перламутровыми когтями, под которыми крошился мрамор, а трещина всё расширялась и расширялась, подаваясь усилиям существа, стремящегося выбраться наружу!
Вот, эта трещина стала с человеческий торс, вот, она расширилась настолько, что в неё мог бы проскочить упитанный жеребец, вместе с всадником, а вот, уже и небольшой автомобиль проехал бы, не задев боками рваные мраморные края!
В этот момент из тёмного провала трещины показалась голова. Из двадцати глоток вырвался дружный вопль, и шквал огня из всех калибров обрушился на эту великолепную драконью голову золотисто-электрового цвета! Рука с длинными когтями прикрыла глаза, а когда стрельба закончилась, спокойно вернулась на место. Пара серых глаз с удивлением обвела немую сцену на смотровой площадке и остановилась на стоящем, на коленях Драгисе, потрясённом не меньше остальных. В этих глазах засветилось сначала узнавание, затем удивление, потом понимание и наконец, такой гнев, что даже Драгису стало не по себе!
И тут золотые челюсти раскрылись, обнажая бриллиантовые клыки. Никто из гангстеров не сумел понять, что происходит, когда из пасти золотой драконессы ударил конус серебристо-белого пламени с голубоватой каймой, похожий на клинок огня для сварки из газосварочного аппарата!
Никто не успел поднять руки или хотя бы вскрикнуть. Люди исчезали в этом пламени, не оставляя после себя даже пепла, и только лужицы расплавленного металла, бывшего недавно оружием, медленно темнели на каменном полу площадки! Прошло всего несколько секунд, и в живых осталось лишь три человека – изумлённые до невозможности Фигольчик с Драгисом и поскуливающий от страха комок, вжимающийся в стену, бывший только что доном Дульери.
Драгис встал с колен, и, подойдя к трещине, протянул руку. Накрывшая его ладонь, золотая рука могла бы сомкнуться на его талии, но она всё равно приняла помощь, оперлась на поданную руку, и золотистая драконесса легко спрыгнула на площадку, бесцеремонно перешагнув через Дульери.
– Это ты?! – прошептал Драгис в величайшем изумлении, оглядывая свою подругу безумными глазами. – Ты…
– Не ожидал? – спросила Анджелика, ласково потершись об него щекой. – Ну как? Не нравлюсь?
Он не ответил, лишь обалдело обшаривал её глазами, недоумённо всматриваясь в руки человеческой формы и две пары великолепных крыльев за спиной. Сердце Анджелики быстро забилось в тревоге! Ей вдруг показалось, что возлюбленный её не узнаёт, что он смотрит отчуждённо и даже неприязненно!
(Что же это? Я для него – монстр! Всё пропало! Он не захочет или не сможет любить меня такую!)
Но тут Драся порывисто обнял её и его руки почти сомкнулись на могучей шее драконессы.
– Как долго тебя не было! – только и смог сказать он и замер, негромко всхлипывая.
–Ан?
Фиг стоял у парапета, не решаясь подойти, и глядел на обнявшуюся парочку снизу вверх, совершенно круглыми глазами. Он тоже не мог поверить, что видит Анджелику воочию, но было ясно, что он её узнал. Девушка, молча, протянула к нему руку, под которой он невольно пригнулся, толи от страха, толи от тяжести, и привлекла его к себе и прижала, как любимого котёнка.
– А где Бык? – спросила она, наконец дрожащим голосом.
– Там! – ответил, враз помрачневший Фиг, указывая куда-то вниз за парапет.
– Надо найти его! – вдруг сказал Драся, отрываясь от возлюбленной. – Он должен быть жив! Быкович – крепкий, его так просто не уложишь!
– Здорово, братец!
Драгис недоумённо обернулся и увидел в проломе, через который в этот мир проникла Анджелика, ещё одну драконью голову только не золотисто-электровую, а изумрудно-зелёного цвета и с большими круглыми очками на носу.
– Мегги? Сестрёнка?!
Драконесса выбралась из пролома и встала рядом с Анджеликой. Девушки были почти одного роста, но Анджелика казалась несколько крупнее подруги, может быть потому, что дополнительная пара крыльев придавала ей видимость объёма, а может быть, всё дело было в руках, которых у Мегги от природы не было.
Зелёная драконесса расправила свои крылья, по-видимому, затёкшие от вынужденного бездействия, и тут с её плеча, не слишком изящно, шлёпнулся, какой-то розовый комок, который тут же попытался встать на дрожащие лапки, но упал вторично.
– Профессор Прыск?! – вскричали сразу три голоса.
Это, похоже, придало сил старому крысу. Он уселся на каменном полу и водрузил на нос круглые очки, точную копию тех, что были у Мегги.
– Так, кто тут у нас? Драся? Здравствуйте, Драся! Принцесса столько нового о вас рассказывала!.. Но в каком виде я вас имею счастье лицезреть? Мне говорили, но я не верил… точнее верил, но одно дело услышать, а другое увидеть собственными глазами. Что ж, неплохо! По крайней мере, снаружи вы человек совершенный, и это не мимикрия. Нда, что ещё скажут ваши родители, когда увидят такое? Лично я не рискнул бы при этом присутствовать! А ещё тут кто есть? Фиг? Дуля? Вот так встреча! Не видел вас со времени позднего Возрождения этой цивилизации, разгильдяи вы этакие! Не было у меня более злостных прогульщиков среди студентов, чем вы! Загулять на несколько столетий! Ну, ладно, это потом. Так что здесь происходит? Кто-нибудь объяснит мне это, хотя бы в общих чертах? Начнём с вас, Драся! Будьте так любезны, объясните мне…
– Прошу меня простить, господин профессор! – прервал его Драся. – Я охотно отвечу на все ваши вопросы, но несколько позже. Там внизу лежит наш товарищ, которому срочно нужна помощь, и я вынужден спуститься к нему. Я мигом! Следите за этим типом!
Последняя фраза была адресована Анджелике и Мегги, а касалась Дульери, угрюмо стоявшего у стены. Ничего не добавляя к сказанному, Драся перемахнул через парапет, а вслед за ним, охая и что-то бормоча себе под нос, последовал Фиг, только по железной лесенке. Когда Фиг спустился, Драся уже склонился над Быком, с которого почти совсем слетела человеческая одежда. Сам Бык тоже стремительно терял человеческие формы, и без того на нём плохо державшиеся. Фиг приложил ухо к его круто вздымавшемуся боку и радостно заулыбался, показывая что-то Драсе жестами. Друзья захлопотали над пострадавшим товарищем, и не обратили внимание на то, как из тени скульптуры, украшавшей угол этой площадки выступила какая-то фигура.
Стальные доспехи Барбаруса не мешали ему двигаться совершенно бесшумно. Не торопясь, он выпрямился во весь рост, затем снова наклонился, и, достав из груды сложенных рядом вещей длинный форкетт, с негромким стуком, установил его на площадке вертикально. Также, не торопясь, он уложил на развилку форкетта, отобранную у Быковича пушку, и взглянул через примитивный прицел на двух друзей суетящихся над лежащим третьим.
– Ишххушение! – пробормотал Барбарус себе под нос. – Хаххое ишххушение! Но, нетт!
Он неохотно перевёл прицел на что-то находящееся выше и поднёс к запальному отверстию тлеющий фитиль.
