Murav K.A
Вестники Весны
Бабушка явно хотела отвлечь внучку, и ей это удалось, потому как назвать этих двоих друзьями Дэйкири не смогла, даже если б ей по одному отрубали пальцы.
– Они мне не друзья! – вскрикнула девочка.
– А кто же? – бабушка заулыбалась. – Забавные ребята, отчего не дружите?
Дэйкири отпрянула и уставилась на Томань – не спятила ли та?
– Забавные? Бабушка! Он раб! И лентяй безмерный при этом, мнит из себя самого умного, а Лилёк и вовсе с мозгами не дружит!
– И с каких пор ты стала такой зазнайкой? – Томань наморщила нос и вновь взялась за вышивку.
Дэйкири от возмущения вскочила с подушек и так яростно принялась разжигать печь, что поленья заполыхали через мгновенье, занявшись от наструганной коры. Дверь лаза распахнулась, Дэйкири услышала звуки весёлых голосов и обернулась.
– Эленхета, дорогая! – бабушка замурлыкала от умиления. – Неужто ты навестила меня с внуком?
Мать с младенцем, закутанным в тёплый платок, улыбаясь, села рядом с Томань, следом, снимая шубу, ввалились смеющаяся Хелла и тётушка Тиана.
– Скорее дайте мне его! Уже выбрали имя? – Бабушка потянулась к ребёнку, и мать бережно положила малыша в её руки.
В норе сразу стало шумно от бабской ниочёмной болтовни. Дэйкири раздражённо сдула чёлку со лба и отвернулась к печке.
– Не назвали ещё, решили подождать воли богов. Третьего дня Эрулайн будет в зените, тогда шаман подскажет предначертанное имя, – голос матери звучал устало и радостно одновременно.
Разговор перемешивался зёрнами в мешке, и Дэйкири, задумавшись, перестала разбирать его смысл. Смех и болтовня будто отрезвили её. «Опять нюни распустила! Настоящий охотник бабушке в жилетку не хнычет». Она мысленно выругалась, досадуя на себя: «Слабачка! Неженка! Если не уйду из дому, так навсегда и останусь девчонкой! Почему же боги не укажут мне дорогу?»
Глава 5. Алый снег.
Алекс. Деревня Меркитасиха.
– Я сделал всё, что мог, Лилёк, прости. Они тебя не отпустят.
Её безразличное лицо не поменялось. Лилёк молчала и обводила пальцем узоры на столе. Чего ради я за неё беспокоюсь? У неё в голове пусто, она ничего не поймёт: это как если бы в жертву принесли животное. Не всех же овец мне теперь спасать.
Соплежуйка подняла голову и улыбнулась. Тёмно-серые глаза казались осмысленными. Я погладил её по макушке. Волосы Лилёк никто не мыл и не расчёсывал, потому они вихрились спутанной мочалкой. Она улеглась щекой на стол и, уставившись в одну точку, начала пускать пузыри носом.
Хотел было снова вернуться к амультар-дополлнениям: прошлой ночью я установил взламывающую программу и начал перебирать ключи к «добавленной силе», наиболее привлекательной по названию, но всё работало очень медленно и приходилось проверять коды едва ли не вручную; я провозился с ними ещё несколько часов, но, так ничего и не подобрав, вымотался и сам не заметил, как уснул. Сейчас же едва открыл программу, как был перехвачен мамашей и припряжён к готовке.
Очищая корешки неведомых растений для супа – они попадались то мелкие, то гнилые, я снова задумался о Лилёк: всё-таки, может, стоит попробовать ещё раз? Вдруг получится уговорить проклятую дикарку? В конце концов, что я теряю? Приведу умные аргументы какие-нибудь. Есть ли племени разница, выкупят Лилёк или сделают жертвой? Она, так или иначе, покинет деревню и не будет им мешаться. От принятого решения мне стало легче, и за работой я обдумал предстоящий разговор.
Перед ужином представился шанс – меня опять посадили перебирать зерно, в то время как все сёстры вертелись на кухне. Старшая грела воду, чтобы сполоснуть посуду, младшая и Дэйкири распутывали клубок пряжи. Лицо у Дэйкири, как обычно, не располагало к разговору.
– А когда праздник весны? – осторожно спросил я.
Дэйкири обернулась. Дёрнула за узел так, что нити разорвались.
– Заклинание птиц будет уже через несколько дней, если погода не испортится.
Несколько дней! В душе что-то разбилось, и, видимо, это отразилось на моём лице, потому как коварная улыбка искривила рот Дэйкири.
– А жертва на плодородие нам понадобится ближе к лету, когда начнём пахать землю. – Дикарка низко рассмеялась, скаля по-звериному острые зубы.
Вот зараза. Издевается!
– До этого ещё долго. Мы же с твоими кузенами раньше уйдём?
Мелкая сестра заинтересовалась нашим разговором и вертела головой то в мою сторону, то в сторону Дэйкири.
– Надеюсь. Чем раньше брат Эра нас от тебя избавит, тем лучше.
– Вот видишь – если и Лилёк отправится с нами, вам не придётся с ней возиться до лета!
– Это звучит прекрасно, но нет. Прекрати держаться за эту дуру. Что за глупости, зачем она тебе?
Конечно, мне не нужна Лилёк. Обуза, да.
– Но она ведь живая.
Все мои замечательные аргументы рассыпались, как зёрна по щелям в полу.
– Она ущербна.
От этого слова меня перекосило. Где, интересно, тот человек, что не имеет в себе ни одного изъяна? Что же теперь, больных и слабых ещё в люльке убивать? Голоса в голове на моей родине тоже считались неустранимым дефектом, но мы же смогли их заглушить, чтобы я мог существовать нормально.
– Стать жертвой – великая честь и самое полезное, что она сможет сделать в жизни, – сказала Дэйкири и отвернулась. – Не хочу слышать больше об этом. Я уже предлагала – либо ты, либо она, – бросила девчонка через плечо и заговорила с сестрой на своей тарабарщине.
Тупые дикарские традиции: «Великая честь»! Что же ты сама не станешь жертвой? Я так тряс сито, что доски прогнулись и едва не поломались под пальцами. Святой Господь, я сдаюсь. Сколько можно биться в стену дикарского дебилизма? Пора смириться – Лилёк не спасти, а если я буду настаивать, то, чего доброго, эти варвары передумают и не повезут меня никуда, а прирежут вместе с Соплежуйкой.
После ужина, впервые с тех пор, как я попал в эту дикую деревню, хозяева затопили норную баню. Я уже не надеялся, что племя детей Живы моется зимой. Баня оказалась маленькой, от силы двоим развернуться, и принадлежала нескольким семьям, поэтому образовалась очередь. Я мылся едва ли не последний, зато один.
Надо было искупать Лилёк, но я засмущался мыться с малявкой, наверное, зря. Ведь девчонка всё равно ничего не соображает, а так хоть будет приятно пахнуть. От мук выбора меня избавила старшая из сестёр: она сжалилась над Соплежуйкой, и вскоре та, непривычно чистая, сидела, завёрнутая в одеяло, у меня под боком.
Разморённый, я дремал, прислонившись к углу печки, мамаша в дальних комнатах пела, баюкая младенца. Сёстры сидели на подушках и по цепочке расчёсывали друг другу влажные и оттого ещё более чёрные волосы. Трещали угли в печи. С громким стуком входной двери в умиротворение нашей норы ввалились две незнакомые девицы. Сёстры обрадовались им, засмеялись, усадили гостей к столу и закрыли двери в спальные комнаты. Медовым журчанием полились разговоры, откуда ни возьмись, появилась губная гармошка, музыка переплелась с голосами и перетекла в песню.
Дэйкири не пела, она думала о чём-то очень серьёзном и хмурила брови. Вскоре девчонка пересела подальше от поющих и облокотилась о печку. Музыка мурчала переливчатыми трелями, и грёзы пытались слепить мне веки. Лилёк – та уже совсем уснула и покрылась деревянной коркой.
Моя мама говорила, если спор кажется неразрешимым, попробуй встать на место своего противника. Войди в его положение, мысли, как мыслит он.
– Послушай, Дэйкири, ведь такая жертва, как Лилёк, не понравится богам. Она же не понимает, что происходит, как зверь. Боги даже обидятся, если вы подсунете им такую жертву. Не дитя Живы, а обман какой-то.
Девчонка обернулась ко мне. Под отяжелевшими веками пролегли тени усталости, похоже, я надоел ей хуже утренней каши. Я уже отвёл взгляд, но внезапно она заговорила низким хрипловатым голосом:
– Ты веришь в судьбу, Алекс?
В неровном свете кожа её казалась обожжённой красной глиной, а губы – срезом бордового камня. В горле у меня пересохло, и я сглотнул. Мой ответ как-то повлияет на её решение? Соврать или сказать, что думаю? Что не навредит делу?
– Нет.
– М-м?
– Не верю.
– Почему?
– Если бы я верил в судьбу, то всё ещё ждал бы, пока за мной прилетят мои… мои родичи и спасут меня.
Пение стихло, и девчонки начали что-то оживлённо обсуждать. Время тянулось, медленнее засахаренного мёда… Я ждал её ответа, но Дэйкири будто заснула.
Она встряхнула головой, встала, опёршись о печь, накинула доху и, не оборачиваясь, вышла из норы.
Дэйкири. Деревня Меркитасиха.
Остывший ночной воздух, словно игривый лисёнок, холодной свежестью покусывал щёки. Дэйкири поискала взглядом Эрулайн, но небо куталось в тучах, спрятав от глаз даже Бездну. Боги сегодня определённо не хотели общаться с юной охотницей, в тишине деревни она замерла в замешательстве: «Всё-таки это очень глупая затея!»
Решимость, созревшая в ней, дрогнула, после того как закрылась дверь лаза. От страха и волнения в груди всё сжималось, а колени дрожали, но возвращаться в нору было глупо, ведь она уже вышла: «Нужно вырвать это, как расшатавшийся молочный зуб! Быстро и резко. Хуже не будет!»
Тенью на снегу она метнулась к норе старейшины, забарабанила в дверь.
– Войдите, – изнутри донёсся женский голос.
Дэйкири осторожно сунула нос в тёмный лаз и спустилась по лестнице.
– Что-то случилось, Дэйкири? – встревоженная тётушка Саяра встречала её в коридоре.
– Нет. Не то чтобы. – Дэйкири замялась и затеребила металлическую кругляшку на шапке. – Можно мне поговорить со старейшиной?
Тётушка Саяра нахмурилась, но проводила Дэйкири в комнату для общих собраний и попросила подождать. Вскоре огромным силуэтом в дверном проходе показался дядя Нуолан, он зашёл, слегка пригнувшись, и присел на подушки рядом с племянницей.
– Какие-то новости от моего брата?
– Нет. Это по поводу путешествия в Улей.
Дядя Нуолан раскурил трубку и выдохнул через нос струю золотистого дыма, от которого у Дэйкири зачесалось в горле, но она сделала усилие, чтобы не закашлять. Сейчас как никогда нужно было выглядеть по-взрослому. Старейшина молчал, и Дэйкири решилась продолжить:
– Я хорошо говорю на языке чтецов и хочу поехать в Пасечноярь вместе с Куобахом и Эрханом.
Дядя Нуолан снова выдохнул и удивлённо поднял бровь.
– Зачем это?
– Я хочу увидеть Улей, узнать, как живут чтецы. И… Я не доверяю чужаку, не хочу, чтобы он отвертелся от своего долга.
– Думаешь, твои кузены не справятся с мальчишкой? – дядя прищурил немигающие глаза.
Смотрел он хитро, но по-доброму, поэтому Дэйкири приободрилась и продолжила:
– Справятся. Но со мной им будет легче, я не стану обузой! Я уже изучила его повадки. К тому же кузены плохо говорят на ярском, и им может понадобиться переводчик.
– Это похвально – твоё желание повидать мир и помочь братьям, но ты же ухаживаешь за бабушкой Томань?
Дэйкири вздохнула.
– Я очень люблю бабушку, и мне горько оставлять её, но, думаю, Хелла и Инги присмотрят за ней. Кроме того, дорога до Улья не так длинна, мы вернёмся ещё до первых дней лета.
Старейшина вновь выдохнул густую клубящуюся тучу дыма и призадумался.
– Что ж, если отец отпустит тебя, отправляйся с братьями.
Дэйкири чуть не завопила от радости, но вовремя набрала в щёки воздуха и улыбнулась со спокойным достоинством:
– Ты поговоришь с ним?
Дядя Нуолан неопределённо кивнул, и Дэйкири поднялась с подушек, решив, что беседа окончена. Старейшина всё молчал, и она направилась к выходу, но в дверях обернулась, кое-что вспомнила и исподлобья зыркнула на всё ещё курившего дядю:
– А, ещё… Насчёт Лилёк… Мальчик предлагает заплатить и за неё.
Алекс. Деревня Меркитасиха.
Весна то пригревала, то обдувала ледяными ветрами, но день за днём солнце забирало своё у зимней ночи, и становилось теплее. Как раз в одно такое ветреное и солнечное утро, я уже привычно запихивал Лилёк в шубу, которая стала настолько ей мала, что рукава едва доходили до локтей. На убой откармливают!
Мои труды привели к успеху, и через минуту Лилёк оказалась утрамбована в доху; отвернувшись от Соплежуйки, я наткнулся на Дэйкири, пробравшуюся в наш запечный угол. Она казалась взволнованной, а в руках сжимала копьё.
– Собирай вещи и идём, – скомандовала девчонка.
Я не сразу поверил в то, что происходит. Собирать мне нечего. Укулеле давно отобрали, так что осталось только прихватить шапку. Цапнув Лилёк за капюшон, я поднялся по лазу вслед за дикаркой.
Около входа в нору оживлённо толпились деревенщины: собралась вся семья Дэйкири, и ещё несколько незнакомцев окружали небольшую повозку, запряжённую пушистым серым животным с какими-то шишками вместо рогов. Повозка состояла из частично крытой телеги и двухколёсного передка, на котором сидели два местных парня. Дэйкири указала мне в сторону телеги:
– Полезайте.
– Оба? – недоверчиво переспросил я.
Она сделала недовольную физиономию и, поджав губы, еле заметно кивнула. Не веря своему счастью, я подхватил Лилёк и запрыгнул в телегу. Внутри оказалось тесно, вместе с нами ехали мешки с припасами, какие-то шкуры и ковры, видимо, на продажу. Лёгкость и радость, наполнившие мою грудь, вылетели, как воздух из лопнувшего шарика, когда я увидел, что Дэйкири обнимается с мамашей. Святой Господь, за что? Только не говорите мне, что эта девка едет с нами!
Я злобно наблюдал за семьёй, прощавшейся с отъезжающими: улыбки, грустные объятия и напутствия. По мне-то они точно не будут горевать. И не надо. Один из парней стянул шапку и размахивал ей. Волосы его, собранные в хвост на макушке, развевались, словно чёрная лента на северном ветру. Дэйкири, ловко перепрыгнув через борт, оказалась в телеге, и наша повозка тронулась. Серый зверь затрусил по дороге. Мы с Дэйкири высунулись из телеги, провожая взглядом остающуюся в глухом снежном спокойствии деревню. Младшая из сестёр помчалась за повозкой, что-то крича и размахивая руками, она то ли плакала, то ли смеялась. Дэйкири замахала в ответ.
Горная тропа вилась вдоль реки, и вскоре поселение скрылось за исполинскими елями, расправившими плечи и спрятавшими деревню, словно титаны-хранители. Дикарка забилась под шкуры в самый угол телеги, Лилёк, не замечая тряски и дороги, баюкала соломенную куклу, я тоже вполз под крышу и угнездился в дальний от Дэйкири угол.
– Девочка, зачем ты поехала?
Она сверкнула бурыми глазёнками из-под чёлки.
– Чтобы ты дёру не дал.
Почувствовав в её голосе угрозу, я скривился в ответ.
– А как же бабуля? Кто будет за ней приглядывать?
– Сёстры. И вообще, не твоё дело, – сказала она и отвернулась, демонстрируя окончание разговора.
И вправду, какая мне разница, как там будет жить дикарская семейка? Ну и наплевать на них всех! Я снова выполз из угла и, включив музыку, стал смотреть на дорогу. Раньше, когда я жил на Святой Земле, музыка переносила меня в мечты. Теперь в голове пусто. Вдохновение не наполняло разум, а мысль оставалась приземлённой и скользила по убегающей дороге между синеющими корнями непроходимого леса.
Так прошло три дня. Ийрат – а как я недавно выяснил, именно так именовали себя дикари – прекрасно переносили холод и сооружали на ночь шалашики из еловых ветвей. Они врастали в землю, не боясь замёрзнуть. Лилёк тоже не страдала от ночной стужи. Теплокровным на ночь в нашей компании оставался только я, даже серая зверюга, засыпая, врастала корнями в землю, и мне совсем не о кого было погреться. Приходилось вить гнездо в самом центре шкур и ждать, пока они согреются от тетракостюма. Он едва справлялся с морозами, поддерживая подобие тепла в моём организме. Наконец я придумал подкидывать камни в огонь, затем палкой вытаскивать их и оборачивать в шкуры, а ночью греться о тёплые свёртки, но много камней под снегом не найдёшь, поэтому приходилось собирать коллекцию по дороге.
Хвала Святому Господу ни Дэйкири, ни её кузены не интересовались, зачем мне камни и как я сплю в гнезде. Я не имел ни малейшего понятия, как буду оправдываться, если они заметят, что я, в отличие от них, не деревенею во сне.
Братья Дэйкири почти не говорили на моём языке, но, тем не менее, оказались приветливее сестры, она же с каждым днём становилась всё мрачнее, будто вынашивала какую-то страшную тайную мысль.
Лица кузенов были насмешливыми и улыбчивыми, разговоры весёлыми. Однажды вечером братцы подтрунивали над Дэйкири, пока та готовила похлёбку на костерке. Я нашёл в повозке свою укулеле, видимо, прихваченную дикаркой, и стал тихонько подыгрывать треску огненных лепестков.
Дэйкири, помешивая варево в чане длинной, изогнутой на конце ложкой, прислушалась к музыке, лицо её в это мгновение расслабилось и стало беззаботно детским. Лилёк хотела словить огненного мотылька, взлетевшего над костром, но Дэйкири шлёпнула её ложкой по пальцам. На Живе стало так холодно, что к костру я придвинулся вплотную, едва не обжигая брови, но спина всё равно замерзала.
Спалось в эту ночь плохо. Тёплый камень прогревал пальцы на оледенелых ногах, но шкуры остывали в ту же минуту, как только я пытался в них перевернуться.
– Критически низкая температура для поддержания жизни. Тетрародонитовый костюм потребляет излишнее количество энергии, – будила меня центральная амультара, едва я успевал задремать.
Жаль, что не умею деревенеть во сне, как мои спутники, кажется, я не приспособлен для выживания на этой планете.
Снились душные мрачные сны. Дребезжащие струны и огонь, расползающийся по пальцам, змея, обвивающая дирижабль, падающие с неба люди. Я просыпался, пытался понять, где нахожусь, и нащупать знакомую печь, но рука натыкалась на холодные шкуры, и я снова засыпал.
Под утро стало жарко, и, едва рассвет просочился в моё убежище, я, злющий от недосыпа, вылез из гнезда. Через полосы сиреневых теней деревьев пробивалось лимонное, неокрепшее в своей уверенности вставать солнце. Снег в его свете отливал малиновым или даже багряным. Кузены ещё не проснулись, а Дэйкири сидела, ссутулившись, спиной ко мне и смотрела в сторону рассвета.
Я спрыгнул с повозки, потянулся, разминая ноги, девчонка напевала странную колыбельную на своём дикарском наречии, услышала меня и обернулась. От её вида у меня сердце словно покрылось ледяной коркой, а шерсть на руках поднялась дыбом. На лице девчонки от глаз до подбородка были прочерчены бурые полосы подсохшей крови. Она смотрела исподлобья и продолжала петь.
Я хотел спросить, что за бесовщина опять происходит, но Дэйкири приложила палец к губам и снова уставилась на солнце. Я приблизился и понял, что снег кажется розовым не от рассветных лучей, – всё вокруг перепачкано кровью. Обошёл девчонку сбоку и увидел два ещё не одеревеневших тела.
Убиты. Я рухнул на колени в снег, подавляя прилив тошноты, вызванный запахом смерти. Дикие звери напали? Другие аборигены? Что произошло? В поисках ответа я уставился на Дэйкири, лицо которой оставалось спокойным. Она пела и расплетала косы. Девочка наклонилась над братом, сняла украшения с его волос и надела себе на пряди у висков. Я не двигался. Взгляд упал на окровавленное копьё, лежавшее у её правой руки.
– Это ты их? – не веря собственным словам, спросил я.
Ответа не последовало, только спокойный мотив колыбельной доносился из её сомкнутых уст. Она улыбалась, впитывая мой страх. Это просто невозможно! Я ещё сплю? Что за бред? Зачем она это сделала?! Как завалила двух здоровенных парней?
– Девочка, ты спятила? – прошептал я, так и стоя на коленях.
Это был глупый и наивный вопрос, но никаких объяснений более не находилось. Глаза на её окровавленном лице смотрели со странным вызовом. Безумные глаза. Точно – сошла с ума. Песня завершилась. Теперь она убьёт и меня. Я весь сжался, готовый то ли бежать, то ли нападать. Она поднялась и стащила с себя длинную юбку, осталась в тунике и шароварах, заправленных в унты, подняла копьё и уставилась куда-то за меня.
– Что она делает? – голос Дэйкири разорвал тишину.
Лицо её при этом стало таким удивлённым, словно она увидела открывшуюся кондитерскую посреди леса. Я не выдержал и обернулся – наш ездовой четвероногий друг был уже запряжён, а Лилёк отвязывала телегу от передка. Босая и без шубки, она одарила нас озорной улыбкой.
– Эй, придурочная! – окликнула Дэйкири и сделала шаг к повозке.
Сейчас она её убьёт!
Лилёк вскочила на передок, словно на колесницу, свистнула, ударила поводьями, и пушистый зверь тронулся с места. Дэйкири размахнулась копьём, и я с перепугу дёрнул её за ногу так, что оружие воткнулось в землю, а сама девчонка повалилась в снег.
Свист Лилёк перешёл в песню, которой вторили налетевшие неведомо откуда птички с жёлтыми животами. Снова удар поводьями, серый зверь обогнул нас, перешёл на рысь и побежал вперёд. Лилёк расхохоталась звонким голосом, который подхватили птички, запрокинула голову, светлые спутанные волосы затрепали на ветру, она обернулась через плечо и с солнечной улыбкой помахала нам.
– Мне с вами не по дорожке, нужно заскочить ещё в пару мест! – эхом разлилось по утреннему лесу.
Колесница мигом скрылась за лихим поворотом дороги. Я всё ещё сидел на коленях. Понял, что пальцы вцепились в ногу Дэйкири, но не стал разжимать их, чтобы хоть как-то контролировать её. Она не обращала на это внимания и, приподнявшись на локтях, смотрела вслед Лилёк.
– Ведьма! – ругнулась дикарка. – Спёрла нашего оленя!
Дэйкири вырвала ногу и шипящей змеёй обернулась ко мне.
– А ты ещё защищал её! Признайся, ты с ней в сговоре?!
– Если бы я был с ней в сговоре, то не остался бы тут с тобой! – возмущённо вскричал я.
Дэйкири немного расслабилась, видимо, сочла мой довод правдивым и заявила:
– Ты всё равно заплатишь за неё, уговор был вывезти вас из деревни.
Я не ответил. Позабыв о том, что остался в лесу, наедине с сумасшедшей, я молча воздавал почести Лилёк. Ну и Соплежуйка! Развела нас, как последних болванов! Я восхищён…
