Жорж Сименон
Мегрэ в школе
– Церковные часы пробили ровно десять часов. Я мог видеть их на колокольне, над домами… Дама! Хожу королем той же масти, что и дама! Бью девятку… Туз пик, козырной бубновый туз…
Он бросал карты на стол, на котором остались мокрые круги от стаканов, и с вызовом смотрел на своих партнеров.
– И черт бы побрал тех, кто приезжает докучать нам, – добавил он, вставая. – Сегодня твоя очередь платить, Тео.
Его движения были неловкими, походка неуверенной. Он снял с крючка форменную фуражку почтальона и направился к двери, бормоча под нос какие-то слова, которые никто не мог разобрать.
– Он всегда такой по вечерам?
– Почти всегда.
Луи Помель хотел наполнить два стакана, но Мегрэ закрыл один стакан рукой.
– Не сейчас… Полагаю, вы закроетесь немного погодя? У меня есть время, чтобы прогуляться перед сном?
– Я буду вас ждать.
И Мегрэ шагнул в гробовую тишину. Перед ним была небольшая площадь, не круглая и не квадратная. Справа над площадью возвышался темный силуэт церкви, напротив стояла неосвещенная лавка, над которой он с трудом различил надпись: «Шарантский кооператив».
В сером каменном угловом доме горел свет. Были освещены окна третьего этажа. Приблизившись к крыльцу с тремя ступеньками, Мегрэ увидел медную дощечку, чиркнул спичкой и прочитал:
«Ксавье Бресель.
Доктор медицины»
От нечего делать Мегрэ чуть не позвонил, толком не зная, с чего начать. Потом пожал плечами, подумав, что доктор, вероятно, уже собирается ложиться.
Большинство окон домов были темными. По флагу Мегрэ узнал одноэтажное здание мэрии. Это была крошечная контора, а во дворе, на втором этаже, вероятно, дома Гастена горела лампа.
Мегрэ свернул направо, направился вдоль фасадов и палисадников, чуть позже встретил помощника мэра, который брел в противоположном направлении и что-то буркнул вместо приветствия.
Мегрэ не слышал шума моря, нигде не видел берега. Заснувшая деревня была похожа на любой сельский поселок и не соответствовала тому образу, который он создал себе, представляя, как наслаждается устрицами под белое вино, сидя на террасе, выходившей на океан.
Сам толком не понимая почему, Мегрэ был разочарован. Уже встреча с лейтенантом на вокзале охладила его пыл. Но он не мог сердиться на лейтенанта. Даньелу был знаком с тем местом, где служил, вероятно, уже несколько лет. Разразилась трагедия. Он постарался расследовать ее, а тут из Парижа неожиданно приезжает Мегрэ, полагающий, что лейтенант ошибается.
Вероятно, следователь тоже был не в восторге. Конечно, они не осмелились выразить комиссару свое неудовольствие, были вежливыми, предоставили ему возможность ознакомиться с делом. Тем не менее Мегрэ сковывал их действия, вмешиваясь в то, что его непосредственно не касалось. И комиссар начал спрашивать себя: почему он принял столь неожиданное решение и приехал сюда?
Он слышал шаги, голоса. Несомненно, это два других игрока в белот возвращались домой. Потом, чуть дальше, желтый пес потерся о его ноги, и он вздрогнул от неожиданности.
Когда Мегрэ открыл дверь «Приятного уголка», в зале горела только одна лампа. Хозяин, стоя за стойкой, расставлял стаканы и бутылки. Он снял куртку и жилет. Его темные брюки спустились вниз выступающего живота, а закатанные рукава позволяли видеть толстые волосатые руки.
– Выяснили что-нибудь?
Луи Помель полагал, что ведет хитроумную игру. Ему надо было непременно показать, что он самый важный человек в деревне.
– Последний стаканчик?
– При условии, что плачу я…
Мегрэ, которому с самого утра хотелось местного белого вина, выпил еще коньяку, поскольку ему казалось, что час вина еще не наступил.
– Ваше здоровье!
– Думаю, – тихо сказал комиссар, вытирая рот, – что в деревне Леони Бирар не любили.
– Да, ее в наших краях считали старой каргой. Теперь она мертва. Бог взял ее душу, вернее, дьявол… Но, несомненно, она была самой злой женщиной из всех, которых я знал. А ее-то я знаю с тех самых пор, когда на ее спине лежали две косички и мы вместе ходили в школу. Ей было… минуточку… она на три года старше меня. Да, верно. Мне шестьдесят четыре, следовательно, ей было шестьдесят семь. В двенадцать лет она уже была той еще заразой.
– Я не понимаю… – начал Мегрэ.
– А вы многого не поймете, несмотря на всю свою хитрость. Так позвольте мне просветить вас.
– Я не понимаю, – продолжил Мегрэ, словно говоря с самим собой, – почему люди так ополчились на учителя, если ненавидели старуху всей душой. В конце концов, если даже это он убил ее, следовало ожидать, что…
– Что все скажут: «Слава богу, наконец-то избавились!» Вы ведь так думаете, не правда ли?
– Примерно так.
– Только вы забываете, что Леони была местная.
Он наполнил стаканы, хотя Мегрэ его об этом не просил.
– Понимаете, это как в семье. Все имеют право ненавидеть друг друга, и никто за это не будет в обиде. Но если вмешивается посторонний, дело принимает совсем другой оборот. Да, все ненавидели Леони. Но Гастена и его жену все ненавидят еще сильнее.
– И его жену?
– Главным образом его жену.
– Почему? Чем она занимается?
– Здесь – ничем.
– Что значит здесь?
– В конце концов тайное становится явным, даже в таком глухом уголке, как наш. А мы не любим, когда к нам присылают людей, которых не хотят видеть в других местах. Супруги Гастены уже не в первый раз становятся причастными к трагедии.
За Луи Помелем, облокотившимся о стойку, было интересно наблюдать. Разумеется, ему хотелось поговорить, но всякий раз, когда хозяин таверны произносил фразу, он жадно всматривался в лицо Мегрэ, чтобы понять, какое впечатление произвели на того его слова. И он был готов в любую минуту спохватиться, даже начать противоречить себе, как крестьянин, продающий пару быков на ярмарке.
– Словом, вы приехали, ничего не зная?
– Я знаю только, что Леони Бирар была убита. Пуля попала ей в левый глаз.
– И ради этого вы проделали такое путешествие!..
Он по-своему насмехался над Мегрэ.
– А вам не хотелось заехать в Курбевуа?
– А стоило?
– Там вам рассказали бы любопытную историю. Понадобилось время, чтобы она дошла до нас. Жители Сент-Андре узнали о ней только два года назад.
– Что за история?
– Гастенша была учительницей, работала вместе с мужем в одной школе. Она занималась девочками, он – мальчиками.
– Знаю.
– А вам рассказывали о Шевасу?
– Кто такой этот Шевасу?
– Тамошний муниципальный советник, красивый парень, высокий, сильный, черноволосый. Говорит с южным акцентом. Была и мадам Шевасу. И вот в один прекрасный день на улице после уроков мадам Шевасу выстрелила в учительницу, ранив ее в плечо. Вы догадываетесь почему? Потому что она узнала, что ее муж и Гастенша ведут себя, как хряк и свиноматка. Кажется, ее оправдали. Потом Гастены были вынуждены уехать из Курбевуа. У них вдруг проснулась любовь к сельской жизни.
– Только я не вижу никакой связи со смертью Леони Бирар…
– Возможно, никакой связи и нет.
– Судя по вашим словам, Жозеф Гастен не сделал ничего дурного.
– Он рогоносец.
Луи Помель улыбался, довольный сам собой.
– Разумеется, есть и другие рогоносцы. У нас в деревне их полным-полно… Желаю вам приятных снов. Может, по последнему стаканчику?
– Нет, спасибо.
– Тереза покажет вам вашу комнату. Скажите ей, когда вам надо принести горячей воды.
– Благодарю вас. Спокойной ночи.
– Тереза!
Тереза стала первой подниматься по лестнице с неровными ступеньками, потом свернула в коридор, оклеенный цветастыми обоями, и открыла дверь.
– Разбудите меня в восемь часов, – попросил Мегрэ.
Тереза продолжала стоять, не двигаясь. Она смотрела на комиссара так, словно хотела доверить ему какую-то тайну. Мегрэ внимательнее присмотрелся к ней.
– Мы с вами где-то уже встречались, не так ли?
– Вы помните?
Мегрэ не стал признаваться ей, что его воспоминания были довольно смутными.
– Мне не хотелось бы, чтобы вы здесь об этом говорили.
– Вы не местная?
– Местная. Но я в пятнадцать лет уехала в Париж на заработки.
– И вы там действительно работали?
– В течение четырех лет.
– А потом?
– Вы всё знаете, поскольку видели меня. Комиссар Приоле скажет вам, что я не брала бумажник. Его взяла моя подружка, Люсиль, а я об этом даже не догадывалась.
