Жанна Вячеславовна Ложникова
С уважением, Барристер Джеймс Уолкотт
Лера, следовавшая за мужем как тень от самого дома и вжавшаяся теперь в стену, вскрикнула. Оба взора обратились в её сторону: один – холодный и безразличный, другой – негодующий и удивлённый.
– Лера? – ствол дрогнул.
– Миша, скажи, ради Бога, скажи, что сделал тебе этот человек? – взмолилась девушка дрожащим голосом. – Что он такого сделал, что ты хочешь его убить?
– Он… он, – Мишка пытался подобрать слова, но как долгую историю выразить в двух фразах, чтобы она поняла всю его боль? Нет, это не возможно. Это нужно прожить, чтобы понять. Да и не тот момент сейчас. – Уходи, – рыкнул он, наконец.
– Нет, – тихо, но твёрдо сказала она. – Я не хочу, чтобы мой муж стал убийцей. Виновен он или нет – решать не тебе. Не тебе выносить смертный приговор.
– Конечно не ему, – подтвердил молчавший до сих пор учитель, муж и жена вопросительно воззрились на него. – Не ему, а вам, – кивнул он Лере, – если вы, конечно, изволите выслушать.
– Да, да, я готова, – закивала поражённая Лера.
– Ну что ж, – голос учителя снова резал холодком вены, пытая сердца слушателей. – Вы, – обратился он к Мишке, измерив его презрительным взглядом, – будьте так любезны, уберите оружие и сядьте сюда, – указал на стул у стены. – А вы, милочка, займите шезлонг.
Изумлённые гости повиновались, будто их подвергли гипнозу.
– Ну-с, – развёл руками Анастас, когда все заняли свои места, – с кого начнём?
Только теперь Лера заметила в его руках потерянную ею тетрадь – она желтела беспощадно мелованной обложкой.
– Это она, – невольно сорвалось с губ девушки. – Это его тетрадь!
– Да, – кивнул учитель, – его, – и в голосе послышались густые тёплые нотки. – Он собрал сегодня нас здесь. Он хочет правды, хочет покоя. И я дам его ему.
– Тамасо… – прошептал Мишка.
– Нет, – с презрением оборвал его Анастас. – Нет! Эрик, Эрик! Забудьте это жалкое прозвище! – замолчал, приводя дыхание в порядок.
Мишка и Лера терпеливо ждали.
– Как вам мой план с наследством? – учитель поднёс тетрадь к губам. – Хорошая получилась шутка, а, Михаил, мой брат?
Мишка вспыхнул и посмотрел в глаза, эти холодные змеиные глаза, учителя:
– Ненавижу…
– Взаимно. Но заметь, ты сделал доброе дело благодаря мне. Теперь в долгах как в шелках! Разбит, уничтожен! Моя маленькая месть удалась!
– Месть? – Лера не спускала с учителя глаз, тот ликовал, покрывшись пунцовым румянцем.
– Месть, месть, маленькая месть, – он потерял самообладание, откинувшись на спинку кресла и громко рассмеявшись, потом пришёл в себя, поднёс тетрадь к губам. – Даже когда он умирал, твоё имя не сходило с его уст. Он звал тебя шёпотом, – учитель воззрился на Мишку, – хрипя, задыхаясь, звал. И там под землёй (я слышал) он всё ещё зовёт тебя.
Мишка задрожал, вспомнив странную ночь. И только Лера, не теряя светлого разума спросила:
– Вы были при его смерти?
– Я убил его.
Это признание, сказанное спокойным безразличным тоном, резануло больнее ножа. Лера вжалась в шезлонг. Мишка вскочил со стула, тот упал, громко брякнув.
– Ты! Убил! – зашипел Мишка, снова подступая к учителю.
– Вы обещали слушать, – холодно возразил тот. – Сядьте на место. У вас будет время сказать своё слово.
Мишка вернулся, рывком поднял стул, поставил его и сел, пытаясь подавить гнев душивший его.
– Но за что? За что? – шептала Лера.
– Я впустил его в своё сердце, он укоренился там, разросся, зацвёл, потеснив меня так, что самого меня со временем не осталось, – учитель говорил медленно, не отнимая тетради от бледных тонких губ. – Меня раздражали все, кто с ним общался. Я их ненавидел. Они дали ему это глупое прозвище. Они не смели так его называть! – остановился отдышаться, краска, подступившая было к лицу, мгновенно отлила, оставив щёки без единой кровинки. – Они не стоили и волоса на его голове. Он был прекрасен, чист и наивен, – голос учителя стал смягчаться и принял консистенцию персикового сиропа. – Он был целой вселенной, моей вселенной, которую хотелось скрыть ото всех, сжав в ладонях, и наслаждаться её мирами в одиночестве. Я хотел, действительно хотел, чтобы он был счастлив.
– Вы убили его, – напомнила Лера дрожащим голосом.
– Убил? Нет, нет, я спас его. Спрятал от грязи и пошлости. Там! Там! – он махнул рукой, оторвав на мгновение тетрадь от губ, и Лера заметила судорогу искривившую их. – Я нёс его туда долго, через весь лес, нёс на себе его хрипящего, зовущего тебя, – он взглянул на Мишку, – и рыдал, рыдал, потому что он был почти мёртв, и назад не было пути. Там под берёзой…
– Берёзой… – шёпотом повторила Лера.
– Там под берёзой он уже не хрипел…
– Вы убили его…
– Убил? Нет, нет. Я хотел поговорить с ним о своих чувствах, о нём, там, у реки, я пришёл, дождался, когда он уединится и… – учитель крепче прижал тетрадь к губам, – он рассмеялся мне в лицо и я… – судорога снова свела губы. – Я очнулся, когда он захрипел твоё имя, – кивнул в сторону Мишки, – мои руки крепко вдавили его шею в землю, когда я отстранился, он не мог двигаться и только сипел… сипел твоё имя! Даже умирая, он звал тебя, своего друга! Тебя! Ты как вор пробрался в мою вселенную и разгуливал там, топча своими грязными ногами всё, что было дорого мне! – краска снова прилила к лицу учителя, он впился уничтожающим взглядом в лицо Мишки и не выпускал его ни на секунду. – Десять лет я ждал удобного случая, десять лет я готовился к мести. И вот, время пришло – пьеса сыграна! Ты – уничтожен. Я – отомщён. Каково быть поверженным, а? Каково потерять в миг то, что жаждал всею душою? Каково осознавать, что то, что ты считал уже своим и неделимым, ускользнуло от тебя как песок сквозь пальцы?
Мишка поднялся. Он едва сдерживался, чтобы не взорваться – дыхание его прерывалось, лицо покрывал гневный румянец:
– Ты убил моего друга. Ты издевался надо мной. Я мог бы тебя убить за всё это, но, – он глянул на Леру, – скажи спасибо моей жене, не сделаю этого. И ещё, – Мишка подошёл ближе и заглянул в ядовитые глаза учителя, – не думай, что всё это пройдёт тебе даром, – зло заиграв желваками, Мишка развернулся, взял ружьё и направился к выходу.
Лера последовала за ним, дрожа всем телом, однако зов учителя заставил её оглянуться.
– Я видел его, тогда в окно под берёзой, видел, – сказал ей Анастас слабым голосом. – Он сильно мучает вас? Я знаю, сильно. Он здесь, он внутри вас. Верните его родителям, прошу. Там под берёзой… он там под берёзой. Найдите его и обретёте покой.
Лера не найдя слов кивнула, её пробирала дрожь и хотелось поскорее оказаться на воздухе. Но учитель снова окликнул её.
– Помолитесь… помолитесь за нас… у вас… у вас это получится… получится… свечи… свечи не забудьте…
Лера выскользнула вон.
Рука учителя, державшая тетрадь свесилась с подлокотника кресла, губы дрожали и кривились в судорогах, чёрная кошка, подбежавшая было к хозяину, забилась под шезлонг, испугавшись то ли хрипа, то ли шлепка упавшей на пол тетради.
___________________________
В маленькой церквушке пахло ладаном. Слышны были всхлипы, шёпот и пение. Пел небольшой хор, состоящий из матушки и трёх её дочерей. Священник служил панихиду. Отпевали Эрика. У закрытого гроба, обшитого красным сукном, стояли, поддерживая друг друга, старик и старушка – родители Эрика – совершенно седые, раздавленные горем и всё же торжественно спокойные. Немного поодаль, отвернувшись и вытирая лицо платком, плакала Ева. Мишка глядел в пол, часто шмыгая носом. Лера стояла рядом и тихонько вторила хору, глядя на икону Казанской Божьей матери. Она верила, что прошлые страхи исчезнут навсегда и всё вернётся на круги своя, и заживут они лучше прежнего, ведь вчера, а может и раньше, да, немного раньше, она почувствовала, поняла, что уже не одна, что где-то там, под сердцем зарождается новая жизнь – самая драгоценная, самая желанная!