Оксана Сергеевна Царькова
Третья смена
– Разве ты не танцуешь с девочками? – Люба подсела к Зое.
Она знала, что всё общение Зои с остальными ребятами сводилось к обмену холодными, колючими взглядами. Лагерь не замечал Зою, а Зоя старалась отвечать тем же.
– Я не хочу танцевать, – девочка прикусила губу и потупилась.
Зоя была нелюдимой и скрытной. Под её широким лбом прятались холодные голубые глаза. От виска через всю щеку виднелся шрам, который придавал ей угрюмый и замкнутый вид.
– Мы готовим концерт к родительскому дню. Думаю, родителям будет приятно увидеть тебя на сцене. Неужели ты не хочешь порадовать маму?
– У меня нет мамы, – Зоя сжала губы в нитку и стала поправлять разноцветные фенечки на запястье.
– Прости, я не знала, – запнулась Люба.
– Она жива. Просто бросила меня.
Люба с жалостью смотрела на Зою, не зная, что сказать.
– А с кем ты живёшь?
– С маминой сестрой, тётей Мариной. Но ей нет до меня дела.
– Прости. Мне жаль, я не знала твоей истории, – Люба нахмурила брови, и между ними появились морщинки. – Всё-таки попробуй поучаствовать в танцах. Думаю, у тебя отлично получится.
– Сомневаюсь, – равнодушно ответила Зоя и заковыляла на своих тонких, как тростинки, ногах к выходу.
Люба тяжело вздохнула, признавая поражение. Долго думать о Зое она не могла: её ожидали дети и подготовка к концерту.
***
Наступил день праздника. Последние сутки для всех стали суматошными, полными переживаний. Дети суетились и волновались. Валентина Леопольдовна по-хозяйски прохаживалась между рядами, вглядываясь в лица родителей сквозь очки в тонкой стальной оправе. Зал, битком набитый родителями, приветствовал аплодисментами открытие концерта.
После трёх номеров сломалась музыкальная установка. Барабаны из музыкальной сценки не смолкали, держа всех в оглушении и оцепенении. Остановить его не могли, потому что кабинка, в которой находилась аппаратура, оказалась закрытой. Раздражение в зале достигло предела.
– Что происходит? – нахмурившись и испепеляя взглядом Любу, крикнула Валентина Леопольдовна.
– Мальчик, ответственный за музыку отлучился на минуту, а когда вернулся – кабинка оказалась запертой, – оправдывалась Люба.
Когда сторож наконец открыл дверь запасными ключами, музыку выключили. Люба заметила, что на окне колышутся занавески, хоть ветра и не было, а с улицы послышался топот. Кто-то проскочил за угол здания, унося ноги из кабинки, лицо хулигана скрывал капюшон. Под окном на земле трепыхалась на ветру чёрная лента.
Концерт продолжился. Ребята танцевали и пели под громкие аплодисменты родителей. Люба стояла за кулисами и внимательно наблюдала за детьми. После ужина родители покинули лагерь. Валентина Леопольдовна собрала вожатых и долго отчитывала их.
– Из-за чьих-то дурацких выходок под угрозой срыва оказался концерт! – её голос почти срывался на истерический крик. – Хорошо, вовремя выпутались.
На Любу пылкая речь директора впечатления не произвела – вожатая всего лишь посмотрела на женщину равнодушным взглядом и отвернулась.
Над лагерем мерцал последний луч заходящего солнца. Люба заметила клубы дыма, выползающие из беседки, и заглянула внутрь.
– Куришь?
От неожиданности Зоя поперхнулась.
–Не знаешь, кто сегодня сорвал концерт?
– Нет, – Зоя поджала бледные губы.
– Точно ничего не хочешь мне сказать?
Зоя молчала и теребила на руке фенечки.
Перед сном дети обсуждали концерт и возможного хулигана. Люба не строила предположений, уводя разговор на другие темы. Когда после отбоя на улице к ней подошла Зоя, она ничуть не удивилась. Девочка сдёрнула бейсболку и стала мять её в руках. Она теребила кепку, глядя себе под ноги, на миг смущённо улыбнулась, но собралась – судорожно сглотнула и поспешно заговорила:
– Это я сделала. Там на концерте.
– Зачем, Зоя?
– Они злые, напыщенные индюки, которые никого не уважают. У них есть всё. Они сбиваются в кучки и издеваются над теми, кто непохож на них. Считают себя повелителями мира, вытирают ноги о… тех, кто не может защититься и дать им отпор.
Люба выслушала сбивчивую исповедь Зои и приобняла её за плечи.
– Они ненавидят меня, а я – их. У них есть семья, а у меня нет. Вы тоже ненавидите меня? – с вызовом спросила Зоя.
– Нет. Ты мне нравишься. Ты не такая, как все. Но тебе сложно будет одной в этом огромном безжалостном мире. Одиночки всегда страдают. Одиночество может стать твоим верным спутником на всю жизнь. Ты же этого не хочешь?
– Не знаю.
– Я знаю, что не хочешь. Иначе не пришла бы ко мне и не рассказала правду.
На тёмных ресницах Зои сверкнули слёзы. Она смахнула их, согласилась. Едва заметно улыбнулась и, достав из кармана брюк фенечку, протянула её Любе.
– Это вам. Я её ещё до концерта сплела. Специально для вас. Вы добрая.
Люба покраснела, но Зоя этого не заметила. Девочка уже возвращалась в комнату, довольная разговором с вожатой.
Люба повертела фенечку и надела её на руку.
Посреди ночи раздался стук в дверь.
– Кто там? – Люба нехотя поднялась и неспешно провернула ключ.
– Любовь Николаевна, в комнате никого нет. Они все куда-то пропали, – смущённо покашливая, на пороге топталась Зоя.
– Кто пропал? – не поняла Люба.
– Все девочки пропали. Я проснулась, а их нет.
– Не может быть, – воскликнула вожатая дрожащим голосом.
Прогоняя от себя растущее ощущение опасности, Люба решительно зашагала по коридору в сторону комнаты подопечных. Спальня оказалась пустой. Телефоны лежали на тумбочках.
– Скорее всего, они по другим комнатам в карты играют или ещё что… – не очень убедительно произнесла Люба.
Она вернулась в спальню вожатых, ей ничего не оставалось, как разбудить Милу.
– По-любому они где-то здесь, – Мила сонно посмотрела на подругу. – Надо сказать Тимуру. Но больше никому, а то сразу шум поднимут. Сейчас сами их найдём.
Тимур искал девочек в комнатах мальчиков, но безуспешно. Их нигде не было, будто испарились. Люба потрясла головой, чтобы прогнать безумные мысли, которые нахлынули, когда она наконец поняла, что её подопечных нет в здании.
– Что же делать? – нижняя губа Любы задрожала. Она провела рукой по лицу и стёрла со лба выступивший от страха пот.
– Я разбужу Юру, и мы все вместе пойдём осматривать территорию лагеря. Ждите меня на крыльце, – сказал Тимур и исчез за дверью.
Люба оставила Зою в спальне девочек на случай, если они появятся. Зоя пообещала звонить вожатой.
– Перед сном они страшилки рассказывали. Говорили, по лагерю бродит неприкаянная душа, которая в полнолуние похищает нехороших детей, – сказала девочка и опустила глаза.
– Это просто страшилки, – успокоила её Люба, потрепав по плечу.
– Куда делись эти дрянные девчонки? – Выйдя на улицу, Мила закурила. – Когда найду их, я им так задам.
Вожатые обошли здания, освещая кусты и дорожки фонариками. Чёрными квадратами устрашающе зияли окна. Холодная дрожь пронизывала Любу с головы до ног. Теряясь в тщетных, бессвязных догадках, она вглядывалась в темноту и звала девчонок.
Внезапный телефонный звонок заставил Любу подскочить на месте. Звонившая Зоя, сообщила, что девочки нашлись. Вожатые почти бегом рванули в корпус. Сердце Любы выскакивало из груди, руки тряслись от негодования и злости.
«Слава Богу, они нашлись», – Люба поспешила к входной двери и решительно её распахнула.
На кроватях, потупив головы, сидели девчонки.
– Где вы были? – грозно сдвинув брови, спросила их Люба.
Они молчали, изредка переглядывались и старались не смотреть на вожатых.
– Так где вы были? – переспросил Тимур, бросив взгляд на свои наручные часы. – Три часа ночи! Мы полночи искали вас. Уже собирались звонить директору.
– Мы хотели подшутить над Зоей, – неуверенно начала Катя, заводила отряда, – она не верила в наши страшилки, вот мы и решили её напугать. Спрятались под кроватью, а она сразу к вам побежала. Мы побоялись из-под кровати вылезать, не думали, что всё так получится. Простите.
– У вас совсем совести нет. Из-за вашей дурацкой шутки мы чуть не подняли на уши весь лагерь, – Люба присела на кровать напротив Кати и заглянула ей в глаза.
– Простите, – еле слышно выдавила девочка.
Если Люба готова была закрыть глаза на это происшествие, то Мила требовала наказания. Она отчитывала девочек, угрожала и при каждом удобном случае называла их безответственными эгоистками.
– Мы никому не расскажем. Но ещё одна провинность и вам несдобровать, – заключила она и направилась к выходу.
Погрозив пальцем, Люба покинула спальню девочек следом за остальными вожатыми. В коридоре догнала Милу и неуверенно заговорила:
– Мила, я…
– Я знаю, что ты хочешь сказать. Тимур выбрал тебя. Я не обижаюсь. Просто нужно было время, чтобы переварить.
– Ты, правда, не обижаешься?
– Нет. Мы же подруги. Найду себе другого. Намного лучше, – засмеялась Мила.
Люба выдохнула, будто сбросила со спины тяжёлый груз, хотя в глубине души ещё испытывала вину перед подругой.
– Хорошо, что они нашлись, – Тимур вынырнул из-за угла и устало улыбнулся.
«Вот бы остаться с ним наедине», – устыдившись подобных мыслей, Люба отвела взгляд в сторону.
– Я спать, – потирая глаза, Мила исчезла за дверью.
– А мне спать расхотелось, – неожиданно для себя выпалила Люба.
– Пойдём на улицу. Подышим, – предложил Тимур.
Предрассветная луна белела одиноким пятном в небе. Уставшая Люба, стояла, привалившись к столбу и скрестив руки на груди. Тимур опустился на нижнюю ступеньку крыльца и ссутулился.
– Прохладно стало. Замёрзла?
– Немного.
– Иди сюда. Будем греться вместе. – Он распахнул ветровку.
Люба уселась к нему под бок и улыбнулась.
– Скоро закончится смена, – нарушила тишину Люба, – разъедемся по домам. Так быстро время пролетело.
– Ты не хочешь уезжать?
Она молчала, не молчали только её влюблённые зелёные глаза. Тимур приобнял Любу и уткнулся носом в её висок.
– Я тоже не хочу никуда уезжать, – он погладил её волосы и улыбнулся.
Серый свет зари выхватывал из темноты здания и силуэты деревьев. Бессонная ночь закончилась.
***
Люба вышла из автобуса и быстрыми шагами направилась к кинотеатру. Она уже предупредила Тимура, что опаздывает. Но отвлёкшись на телефон, столкнулась с прыщавым парнем.
– Осторожней, – недовольно буркнул он.
– Простите, – протараторила Люба и хотела идти дальше, но её взгляд остановился на девочке—подростке, которая держала его за руку. – Зоя?
– Любовь Николаевна? – девочка одарила её суховатой короткой улыбкой.
Зоя выглядела неважно: болезненные синяки под глазами, грязные нестриженые волосы и заношенная одежда создавали неопрятный вид.
– Как поживаешь, Зоя? У тебя всё хорошо?
– Нормально, – девочка судорожно сглотнула и отвела взгляд.
– С тобой точно всё в порядке?
Зоя явно не ожидала увидеть вожатую и растерялась.
– Идём, Зойка. – Прыщавый, засунув руки в карманы, раскачивался с носков на пятки. Ухмылка его, как и поза, были подчёркнуто надменными.
– Мне пора, – не удостоив Любу ответом, Зоя повернулась, чтобы уйти.
Прыщавый усмехнулся и его лицо исказилось в гримасе неприкрытого отвращения.
У Любы защемило сердце.
«Что же с тобой случилось, девочка?» – подумала она, глядя вслед торопливо шагающей Зое.
– Представляешь, кого я сейчас встретила? – не поздоровавшись, спросила Люба.
– Вот значит, почему ты опоздала? И с кем ты болтала?
– С Зоей. Помнишь девочку из лагеря? Странная такая, нелюдимая.
Люба поделилась с Тимуром своими переживаниями по поводу внешнего вида девочки и её дружбы с подозрительным типом.
– Ты уже не её вожатая. Так что забей. У неё своя жизнь, у тебя – своя.
– Как ты не понимаешь. У неё что-то случилось. Мне кажется, ей очень тяжело. Её бросили родители. Она совсем одна. Не считая тётки, которой нет дела до племянницы, – Люба заглянула в глаза Тимуру, пытаясь найти понимание.
– И как ты ей поможешь? – догадавшись, что имеет в виду Люба, спросил он.
– Может, стоит сходить к ней домой?
– Не самая лучшая идея. Но ты же не отстанешь? – Тимур широко улыбнулся и обнял Любу своими сильными руками. – Видимо, кино отменяется.
С Тимуром Люба чувствовала себя счастливой. Кто бы мог подумать, что этот крепкий качок окажется заботливым и добрым парнем. Ведь не зря его любили дети в лагере. Тимур раздобыл для Любы адрес Зои и она твёрдо решила навестить девочку.
Ночью Люба долго не могла заснуть, старалась привести мысли в порядок. Зоя и прыщавый тип не выходили из головы.
Над городом, сверкая золотыми нитками на солнце, лениво и расслабленно проплывало бабье лето. Люба вышла из автобуса. Оглядываясь по сторонам, она надеялась, что сошла на нужной остановке – этот район города она плохо знала. С деревьев только что опала пожелтевшие листья, которые теперь мягким ковром лежали под ногами. Люба быстро нашла дом Зои и вошла в подъезд.
Женщина в мелких огненных кудрях распахнула дверь перед Любой. Вожатая кратко рассказала о цели своего визита и попросила позвать Зою.
– Она здесь больше не живёт, – отрезала женщина. – Сбежала от меня. В школу не ходит, связалась со всякой шпаной. Беспризорница она теперь. И не надо меня винить. Вы не знаете, как тяжело с трудным подростком.
– А где я её могу найти? – осторожно спросила Люба.
– В конце улицы есть заброшенные дома, которые собираются сносить. Там обычно малолетки ошиваются. У меня уже нет сил её воспитывать.
Ледяной тон женщины подавил всякое желание Любы ещё о чём-либо расспрашивать. Номер телефона Зои был недоступен, и Люба решила сама пойти к старым аварийным домам.
Невысокий забор из длинных тёмных досок ограждал ветхие здания от внешнего мира. Обнаружив узкий проход, Люба пролезла во двор. Её поразили яркие граффити на стенах дома. Огромные рисунки в человеческий рост ползли вверх.
«Неужели здесь кто-то может жить?»
Люба разглядывала дом. Он казался совсем нежилым. Вокруг ни звука, кроме доносящегося издалека городского шума.
– Эй! Есть кто-нибудь? – она осторожно раскрыла дверь в подъезд.
Ей ответило только эхо, бесцельно шатающееся по пустым углам.
– Чего надо? – из окна второго этажа раздался мужской неприятный голос.
– Зоя здесь?
– Зачем она вам?
– Я хочу поговорить с ней. Пожалуйста, передайте ей, что пришла её вожатая из лагеря.
В наступившей тишине Люба услышала, как стучит её сердце. С верхних этажей донёсся звук приближающихся шагов.
– Любовь Николаевна, зачем вы здесь? – Зоя вышла на улицу и зажмурилась от яркого солнца. Её бледная кожа с синими венками словно просвечивалась на солнце. Девочка выглядела больной и уставшей.
– Как ты? – Люба положила ладонь на плечо Зое.
– Нормально.
– Ты ушла из дома?
– Это неважно.
– Пойми, я не хочу учить тебя жизни, просто хочу помочь.
– Почему вы хотите мне помочь? Если даже самые родные люди от меня отвернулись. Зачем тратите на меня время? – в словах Зои не было обычной невозмутимости. В ней кипели обида и горечь разочарования.
– Я знаю, тебе нелегко живётся.
– Да что вы знаете о моей жизни? – взорвалась Зоя. – Я никому не нужна. Никому!
Она спрятала лицо в ладонях и зарыдала. Люба обняла девочку, погладила рукой по спине и глубоко вздохнула.
– Пойдём в кафе? Перекусим, поболтаем? – непринуждённо предложила Люба.
– Ладно, – её плечи ещё содрогались от плача.
Зоя с жадностью поглощала ужин. Люба старалась ничем не выдавать своего присутствия и молча наблюдала, как в солнечном свете у окна танцуют пылинки. Зоя изредка смотрела на неё застенчивыми и одновременно пытливыми ярко-голубыми глазами.
– Я наелась. Спасибо, – Зоя отставила пустую тарелку, облизала губы, и её лицо озарила безмятежная довольная улыбка.
Люба не лезла к ней с расспросами, боялась спугнуть зыбкие светлые мгновения. Ей хотелось во что бы то ни стало, помочь этой девочке – по крупицам, по частицам собрать то, что окажется для неё счастьем.
Зоя сидела, откинувшись на спинку стула, и сама начала рассказывать о своей нелёгкой жизни. Она уже не плакала, не злилась, в её глазах светились лучики надежды.
– Ты можешь звонить мне, когда тебе захочется. В любое время, – Люба положила ладонь на руку девочки и улыбнулась.
– Думаете, мне стоит вернуться домой?
– Да. Попробуй дать тёте ещё один шанс.
Они ещё немного посидели, вспомнили лагерь, случай с концертом, посмеялись и стали собираться. Люба отвезла Зою к тётушке, когда совсем стемнело. По дороге домой Люба перебирала в памяти события из лагерной жизни и благодарила судьбу за то, что этим летом она узнала, что такое нести ответственность за детей. Она осознала, как нелегко слушать и понимать подростков. Ведь иногда одно только слово способно спасти ребёнка, вернуть его веру в людей.
Невезучая Юлька
Ломакина Ирина @etoirina62
Как я умудрилась заболеть в конце мая? Пока я выбиралась из своего сложного бронхита, в универе произошло много интересного.
Сессию я сдала хорошо, но пропустила «Школу вожатых». Учусь в педагогическом, летом мне светит практика в детском лагере. Если честно, я вообще не уверена в том, что хочу работать с детьми. Поступила на иняз, планируя хорошенько выучить английский и французский, работать переводчиком – переводить в тиши книги или проводить экскурсии для иностранцев. Но без практики на второй курс не переведут. Пока я болела, всех распределили по сменам, лагерям и отрядам. А мне, как опоздавшей, досталось то, что осталось.
Во-первых, третья смена. Конечно, вторая лучше. Прошёл практику в июле, в августе – каникулы, отдыхай в своё удовольствие. А у меня всё наоборот – отдыхай в июле и думай о том, что практика впереди.
Во-вторых, мне достался самый младший отряд. Восьмилетки, которые первый класс закончили. Что с ними делать? Будут ныть, к мамам проситься. Я предпочла бы детей постарше, лет двенадцати, не меньше. С ними намного интереснее.
Когда я увидела воспитателя, с которым буду в одном отряде работать, то была просто в шоке. Громогласная, грубоватая дама. Она, правда, имеет колоссальный опыт работы с детьми. В юности была комиссаром в «Орлёнке», потом работала в центре детского творчества, организовывала районные и городские детские праздники. Но я её побаиваюсь.
Ну а чего ещё стоило ожидать? Мне с самого рождения не везёт. Моя фамилия – Подопригора. Над ней и в школе смеялись, и в универе ухохатываются. Надеюсь, скоро её сменить. Юлия Витковская – значительно лучше звучит, не правда ли? Это я Женькину фамилию примеряю.
Мы с ним с пятого класса дружим. Сейчас он в армии, а я его жду. Очень было жаль, что он в универ не поступил, а он смеялся: «Отдам долг Родине в восемнадцать лет, а то потом придётся от тебя и от дочки уходить?» Я засмущалась, когда он так сказал. И стала имя дочке придумывать.
В лагерь едем через два дня. Немного боюсь.
Едем!
Автобусы стояли на площади – новенькие, блестящие, словно только что сошедшие с конвейера. Молодец начальник лагеря, всё лучшее – детям! На автобусах таблички с номерами отрядов. Наш – самый младший. Тринадцатый. Ну, кому же ещё такой номер достанется? Конечно же, Юльке.
Мамы, папы, бабушки и дедушки провожали своих малышей. Одна мама рыдала в голос, словно в армию сыночка провожала. Бабушка другого мальчика притащила гору пирожков на весь отряд. Внука одела не по погоде в тёплую куртку, словно он не в лагерь едет, а на зимовку, на Северный полюс.
Полину из нашего отряда провожала мама-фотомодель. Очень красивая блондинка, я её на обложке какого-то журнала видела. Провожавшие детей папы, даже дедушки шеи свернули, засматривались на Полинину маму. Девочка тоже красивая. Сильные гены. У неё два огромных чемодана. Похоже, наряды она намерена менять по пять раз в день.
Провожу перекличку. Выясняется любопытная подробность про наш тринадцатый отряд. Дети будут жить в кирпичных корпусах. В каждом по четыре палаты, комната вожатой и воспитателя. Во всех отрядах по две палаты девочек и две мальчиков. И только в нашем отряде три комнаты мальчиков и только одна – девочек. Не хватало мне того, что они малыши, так ещё и мальчишки! Что я с ними буду делать?
Расселись в автобусе. Мальчики – с мальчиками, девочки – с девочками. В дороге ребята знакомились с соседями, пели песни.
За деревьями показались корпуса лагеря. Заселились, пошли обедать. Борщ, котлеты, пюре, компот. Очень даже вкусно.
Мы с Ларисой Борисовной делим одну комнату. Это не очень удобно, а куда деваться? Я решительно поставила на тумбочку Женькину фотографию. Я так привыкла. Хочу каждую свободную минуту им любоваться. На фото он такой серьёзный! В день принятия присяги, с оружием. Волосы коротко пострижены, непривычно. Он, вообще-то, лохматый обычно, кудрявый.
⠀Засыпая, загадала: «Сплю на новом месте, приснись жених невесте». Но я так устала, что в эту ночь, что мне ничего не снилось. Хотя учёные-сомнологи утверждают, что все люди видят сны, и не один, каждую ночь. Просто мы их забываем.
Подстава
Утро приготовило неприятный сюрприз. Во время зарядки, на которую построился весь лагерь, физрук Виталий сказал: «Предлагаю, чтобы утреннюю зарядку проводили все вожатые по очереди. Сегодня это право предоставляется вожатой тринадцатого отряда Юлии».
Вот это засада! Безо всякого предупреждения. Я застеснялась, но у меня такой упрямый и гордый характер, ни за что не признаюсь, что мне что-то не под силу. Я вышла на середину футбольного поля. Пришлось вспомнить детсадовские времена.
– Ноги шире плеч, – начала я уверенно.
Раз, два – рубим дрова.
Три, четыре – руки шире.
Пять, шесть – надо присесть.
Семь, восемь – сено косим.
Девять, десять – поклон отвесить.
Раз семь, как заведённая, повторила я эти слова. И рада бы перейти к другому упражнению, но, как назло, ничего в голову не приходило. И тогда я решила поиграть. Скрестила руки над головой, повторяла стихи, ускоряя темп:
«У оленя дом большой,
Он глядит в своё окошко,
Зайка по полю бежит,
В дверь к нему стучит.
– Стук-стук, дверь открой,
Там, в лесу, охотник злой.
– Заяц, заяц, забегай,
Лапу мне давай».
Дети с радостью повторяли мои движения. Я ускорила темп. И вдруг заметила одну странность. Отряды построились по порядку, но второй отряд отсутствовал. Это меня встревожило. Почему? Расскажу по порядку.
За два дня до начала смены мне позвонила моя будущая свекровь. «Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!» Ну, короче, Женькина мама, Алла Евгеньевна. «Юлия, зайди к нам вечером!» – сказала она безапелляционным тоном. С ней не поспоришь. Она – не просто будущая свекровь, но и майор милиции.
Выяснилось, что в лагерь едет Лера, сестра Женьки. Ей тринадцать лет. Алла Евгеньевна посчитала, что только мне она может доверить почётную миссию – присмотреть за её любимой дочуркой, моей будущей кем? Кажется, золовкой.
Возвращаясь с зарядки, все обсуждали, куда пропал второй отряд. Версии выдвигались разные: от «ходили мазать» до похищения инопланетянами. И тут нам навстречу появились ребята из второго отряда – не выспавшиеся, неумытые и лохматые. Интересно, почему они проспали подъём? Ну, я-то точно узнаю! У меня ж там агент.
Лерка раскололась быстро. Оказывается, они… искали черепаху. Одна из девочек контрабандой провезла в лагерь свою любимицу. Отпустила её погулять по травке, а сама увлеклась знакомством с ребятами. Дело было вечером. Когда вспомнили про черепаху, то её и след простыл. Корпус второго отряда – крайний, у забора. До часа ночи весь отряд ползал на коленях, подсвечивая траву телефонами, но беглянку так и не обнаружили. Я невольно улыбнулась, представив тридцать человек кверху попами. Ребята отчаялись, вернулись в свои палаты расстроенные. Девочки утешали хозяйку черепахи.
Но черепаха не была дурой. Вдоволь нагулявшись, она приползла туда, где была девочка, которая её любит и кормит. Хорошо, что на веранде горел свет. Один из мальчишек чуть не наступил на беглянку, которая пыталась вскарабкаться на самую нижнюю ступеньку крыльца.
Измученные и уставшие ребята не услышали сигнала горна, которым в этом лагере по старинке давали сигнал к подъёму.
Будни
На зарядку, в столовую, на общую лагерную линейку положено ходить строем. Строиться в колонну по два наши мальчишки не любили. Тянулись по одному, как сонные мухи. И тут Лариса Борисовна стала применять одну фишку. Она выходила на асфальтовую дорожку перед корпусом и громким голосом провозглашала: «Орлы! Мужики!» Странно, но это срабатывало. Наши мальчишки быстро строились. Я смотрела на их худенькие ножки в шортиках и думала: «Ну, какие ж они орлы? Даже не орлята. Цыплята. Кузнечики. Комарики».
И такая во мне нежность просыпалась, что я стала думать о том, что может меня не случайно занесло в педагогический? Может быть, работать с детьми – это моё призвание?
Мы заняли первое место в конкурсе стенгазет. Наш отряд выбрал название «Алые паруса». Миша нарисовал простым карандашом парусник, девочки, высунув от старания кончики языков, помогали его раскрашивать. Подошёл Ромка и сказал, что корабль красивый, но скучный. Так как он занимал всего половину листа ватмана, то Рома предложил нарисовать рядом пиратский корабль. Потом ребята решили добавить пиратов и «наших» моряков. Ватман со стола, стоящего на веранде, переместился на пол. Дети улеглись прямо на доски, добавляя фигуры моряков в тельняшках, пиратов в банданах, одноглазого атамана. Человек десять принимало участие в создании шедевра. Конкурсная комиссия сначала удивилась, увидев нашу стенгазету. Но потом решила наградить ребят за их коллективное творчество конфетами и красками.
Тихий час
Сегодня всё утро играли в индейцев. Лариса Борисовна носилась вместе с ребятами, оглашая окрестности победными воплями. Набегались, утомились. Две средние палаты спят как убитые. Я заглянула, умилилась: носики-курносики сопят.
Не спали девочки и мальчишки из первой палаты. Я прошла по веранде, прислушалась. Кира говорила о том, какой всё-таки красивый Славик из второго отряда.
– Юлин жених красивее, – сказала мечтательно Полинка.
– Да. Юля и сама очень красивая, – добавила Кира.
Вот ведь мартышки какие – меня обсуждают!
Когда ребята стенгазету рисовали, я была в своей комнате. Вошла Полина, попросила красный фломастер, у неё, видите ли, плохо пишет. Внимательно рассмотрела Женькину фотографию. Потом пришла Кира, попросила салатовый. Когда явился Костик за оранжевым, я всё поняла. Они все хотели на фото посмотреть. Впрочем, в восемь лет и я, возможно, вела бы себя так же.
На дискотеки мои малыши ходят с удовольствием. Мальчишки во время медленных танцев жмутся у стеночек, девочки танцуют друг с другом. А вчера пару Полины и Киры «разбили» мальчишки из пятого отряда. Надо мне за этими малолетними невестами приглядывать.
За Лерой – моей будущей золовкой ходит как привязанный самый красивый во всём лагере мальчик. У этого Славки такие глаза… Что он нашёл в нашей Лерке? Внешне она – серенькая мышка, худенькая, бледненькая, острые коленки и локотки. На скрипке играет, читает много. Поговорить с ней, конечно, есть о чём. Но какая-то она… несовременная, что ли. А красавчик прилип.
Меня на несколько раз приглашал на танец Виталий, наш физрук. Моя малышня смотрит на него враждебно, «как Ленин на буржуазию», как говорила в детстве моя подруга Маринка.
Вспоминаю вчерашнее утро. Ещё до подъёма я стояла на веранде, потягивалась. И вдруг над перилами возник букет из васильков и ромашек. Красивый, надо сказать, букет. За ним появилась голова Виталия.
– Доброе утро, – сказал он мне улыбаясь.
– Доброе, – ответила я.
– А наша Юля ждёт солдата, – сказала сердито за моей спиной Кира, а Полина согласно кивнула. Тоже мне, блин, дуэньи, подхватились ни свет ни заря. Женька может быть спокоен.
Я улыбаюсь своим мыслям, подхожу к первой палате. Что-то мальчишки расшумелись. Костик рассказывает историю о чёрном доме, стоявшем на чёрной-чёрной улице… Удивительно, как эти истории передаются из поколения в поколение. Но конец у него неожиданный. После употребления в рассказе около двадцати раз прилагательного «чёрный», мужчина из чёрного-чёрного джипа вдруг тихонько говорит: «Где здесь можно пописать?» Ребята хохочут.
Потом Игорь рассказывает про красные кроссовки. Как одна мама дала сыну денег, послала в обувной магазин и строго-настрого запретила покупать красную обувь. Любого другого цвета было можно. Но мальчик, конечно же, купил красные. Когда он вечером снял кроссовки, то вместе с ними отвалились и ступни ног. Из первой палаты послышались вопли удивления. Я невольно улыбнулась. Уже слышала эту пугалку, в своём детстве. Тогда в ней фигурировала девочка в красных колготках. И от её ног остались лишь кости.
– А частушки знаете? – спросил Костик и пропел: «Маленький мальчик нашёл пулемёт – больше в деревне никто не живёт!»
Я отошла от двери. Тихонько лежат, разговаривают. Не спят, но всё равно отдыхают. Дома ведь в восемь лет редко кто спит. Помню, что я не спала.
И тут дверь первой палаты сначала с шумом распахнулась, потом с шумом захлопнулась. Из неё выскочил мальчик и побежал за соседний корпус. Там есть кусочек нетронутого леса. Я побежала за ним, пытаясь на ходу разглядеть, кто это. Кажется, Илюшка. С этим мальчиком всё непросто. В лагерь его провожала воспитательница из детского дома. Она рассказала, что родители Ильи погибли во время пожара. Он в этот день остался ночевать у друга, у которого был день рождения. Мальчикам было так весело играть с подаренными имениннику игрушками, что они упросили родителей, разрешить Илье остаться ночевать в гостях. С пожаром всё неясно, похоже, это был поджог.
Илья находился в детском доме несколько месяцев. Воспитатели в августе ушли всем коллективом в отпуск, в детдоме остались заместитель директора и сторожа. Дети уехали в другой лагерь, а Илью должна была забрать тётя. Она оформила все документы, но неожиданно попала в больницу с инфарктом. Мальчика спешно пристроили в наш лагерь. Мне его жалко. Он во время всех мероприятий и игр держится особняком, немного в стороне. Я пыталась с ним поговорить, но он не идёт на контакт.
Я догнала его возле поваленного дерева. Он плакал, почти беззвучно, размазывая по лицу слёзы. Наверное, ему было бы легче, если бы он рыдал в голос.
– Илюша, что? Тебя обидели? Ударили?
– Нет, – выдохнул мальчик, продолжая плакать.
⠀Я обняла его, гладила по худенькой спинке, по выступающим лопаточкам и позвонкам, он немного успокоился. Мы молча сидели рядом. Немного спустя, он рассказал, что Мишка, кривляясь, пропел дурацкую частушку: «Держит в руках он уши отца, видно хотелось поесть холодца».
«Дураки, какие они все дураки!» – повторял Илья. В лагере уже прозвучал сигнал к подъёму, а мы всё сидели на стволе поваленного дерева и молчали.
В этот день я поняла суть поговорки, которую часто употребляла моя белорусская прабабушка Дуня. Обнимая меня, пятилетнюю, она повторяла: «Положила б у душУ, да боюся – задушу». Что-то подобное я чувствовала сейчас по отношению к этому несчастному мальчику.