bannerbannerbanner
Сердар

Луи Жаколио
Сердар

Полная версия

– Скорей же! Мне не терпится узнать причины этого странного визита… Ты не боишься за жизнь Нариндры и Сами во время нашего отсутствия?

– Посмотри! Луна только что взошла и сияет в полную силу. Отвечаю, что никакая пантера не осмелится взойти на плато при таком ярком свете.

ГЛАВА III

Башня раджей. – Таинственный посланник. – Эдвард Кемпуэл. – Резня в Гаурдвар-Сикри. – Просьба о спасении. – Сын Дианы Де Монморен.

Поручив оставшимся быть осторожными и не спать, Сердар последовал за Рама-Модели. Индиец по обыкновению своего племени шел легким и ровным шагом, не оставляя после себя следов.

Менее чем через час они добрались до Башни раджей.

На Цейлоне, как и по всей Индии, по распоряжению прежних властителей страны были выстроены на известном расстоянии и в пустынных местах, населенных хищниками, кирпичные четырехугольные башни для убежища путешественников, заблудившихся или застигнутых ночью в этих опасных краях. Отсюда происходит название «Башня раджей», данное им местными жителями. В прежние времена в этих башнях всегда можно было найти запас риса, а также все необходимые кухонные принадлежности и циновки для сна. Англичане положили конец этим филантропическим обычаям, и от этих караван-сараев, где бедняки не только могли отдохнуть от усталости, но и подкрепить свои силы вкусной пищей, не осталось ничего, кроме четырех стен… Так исчезло большинство древних благотворительных учреждений, созданных по закону гостеприимства, так почитаемого на Востоке…

Первый этаж башни был освещен факелом из бурао, дерева настолько смолистого, что маленькая ветка его могла гореть, не погасая, в течение нескольких часов подряд и давала достаточно света. Посреди единственной комнаты башни стоял молодой человек лет восемнадцати-двадцати, в котором по наружному виду можно было сразу узнать англичанина.

Национальность молодого человека не ускользнула от проницательного взора Сердара, который по какому-то тайному предчувствию понял, что ему предстоит важный и серьезный разговор, который не должен быть известен индийцам, он поспешил спросить молодого чужестранца, говорит ли он по-французски.

– Почти так же хорошо, как и на своем родном языке, – отвечал молодой человек по-французски.

– Мой вопрос мог показаться вам странным, – продолжал Сердар, – но Индия ведет в данный момент войну против вашего отечества. Обе стороны совершают неслыханные жестокости, но, к несчастью, я должен признать, что ваши соотечественники первые подали сигнал к этому, расстреливая картечью женщин, стариков, грудных детей, целые семьи сипаев, перешедших на сторону революции. Совсем недавно еще майор Кемпуэл, командир Гаурдвар-Сикри, маленькой крепости в Верхней Бенгалии, осада которой близится к концу, незадолго до окружения крепости войсками Наны сделал вылазку и затем хладнокровно приказал изрубить всех пленников, захваченных из числа мирных жителей соседних деревень. Вы должны понять, следовательно, почему я не желаю, чтобы национальность ваша стала известна моему индийскому другу, потерявшему своего отца во время этой резни… Но что с вами?.. Вы бледнеете!..

Сердар не успел сказать ничего больше и бросился поддержать молодого человека, который был, по-видимому, готов упасть в обморок. Но минутная слабость прошла, и англичанин, собрав всю силу своей воли, выпрямился и поблагодарил собеседника.

– Ничего, – сказал он. – Долгий путь на гору… и потом жара, к которой я не привык… все это так утомило меня, что мне показалось, будто я падаю в обморок.

Сердар, однако, не удовлетворился высказанным ему объяснением внезапной усталости и вежливо попросил извинить его за слова, которые могли оскорбить его национальное самолюбие, но сказанные им исключительно из желания быть ему полезным.

– Факты, приведенные мною, известны всем, – сказал он, – отныне они принадлежат истории. Я был обязан упомянуть вам о них, чтобы дать вам понять о необходимости хранить в тайне вашу национальность.

– Меня уже предупредили об этом, – отвечал молодой англичанин таким горестным тоном, что сердце Сердара дрогнуло. – Не зная еще грустного факта смерти отца Рама-Модели, который губит все мои надежды, я оставил последнего при том убеждении, что я француз. Мать моя, впрочем, принадлежит к этой национальности.

– Говорите, я слушаю вас, – сказал Сердар, в высшей степени заинтригованный этими словами.

– Увы! Я сильно опасаюсь, что сделал эти две тысячи лье для того только, чтобы убедиться, что вы ничего не можете сделать для меня.

Он остановился на минуту, подавленный охватившим его волнением, но сейчас же продолжил:

– Достаточно одного слова, чтобы вы все поняли. Меня зовут Эдвард Кемпуэл, я сын коменданта Гаурдвара.

Удар молнии, случившийся бы у его ног, менее поразил бы Сердара, чем это неожиданное известие, и выражение благосклонного интереса на его лице мгновенно исчезло.

– Что хочет от меня сын майора Кемпуэла? – медленно и с расстановкой спросил он.

– Англия отказывается защищать Верхнюю Бенгалию, – так тихо пролепетал молодой человек, что Сердар еле расслышал его. – Крепость Гаурдвар должна скоро сдаться. Я знаю, какая страшная участь ждет гарнизон, и явился поэтому просить вас, как просят милости у Бога, как можно просить единственного человека, который имеет теперь власть в Индии, спасти моего несчастного отца.

И, с жаром произнеся эти слова, сын майора упал на колени перед Сердаром. И среди наступившей тишины раздались душераздирающие рыдания… Бедный юноша плакал… Он чувствовал, что отец его осужден.

На просьбу спасти человека, который так позорно запятнал себя кровью Индии, что даже самые оголтелые газеты Лондона не пытались защитить его, Сердар едва не ответил криком негодования. Целых две тысячи человек, которые, как стадо баранов, были пригнаны на площадь перед крепостными стенами Гаурдвара и подставлены под картечь двух артиллерийских батарей, стрелявших до тех пор, пока не замер последний жалобный вздох, представились ему в эту минуту… кровавыми призраками, требующими мести или по крайней мере правосудия, и, вспомнив палача, он едва не осыпал жестокими словами его невинного сына.

Произошла еще одна ужасная трагедия, подобная трагедии в Гаурдвар-Сикри, и, несмотря на безумство, которое охватило английский народ, доведший в эти злосчастные дни свою жестокость до того, что требовал массового избиения индийцев, многие члены парламента прославились тем, что требовали наказания виновных. Две деревни, населенные в основном отцами, матерями и детьми тех сипаев, которые прибегли к оружию для восстановления трона прежнего властителя в Дели, были окружены гарнизоном Гаурдвара. Старики, женщины, молодые люди, дети были расстреляны за то, что отцы их, сыновья и мужья примкнули к революции. Свидетели рассказывают, что в то время, как капитан Максуэл командовал огнем, гробовое молчание, царившее кругом, нарушалось лишь плачем младенцев, лежавших у груди своих матерей.

Нана Сахиб немедленно после ужасной трагедии командировал главный корпус своей армии для осады Гаурдвара, и теперь с минуты на минуту все ждали, когда голод заставит ее сдаться.

Тронутый молодостью и глубоким горем своего собеседника, Сердар не хотел увеличивать его отчаяния жестокими словами.

– Не я обвиняю его, а вся Индия, все те, кто присутствовал при этой ужасной трагедии. К тому же отец ваш был старшим командиром, и ничто не могло быть сделано без его приказания… Само дело говорит против него.

– Я отказываюсь убеждать вас и просить.

И, подняв руки к небу, несчастный воскликнул:

– О, бедная Мэри, милая сестра моя!.. Что скажешь ты, когда узнаешь, что отец наш погиб навсегда?

Слова эти были произнесены с выражением такого глубокого горя, что Сердар почувствовал себя растроганным до слез, но он не хотел и не мог ничего сделать, а потому ограничился одним только жестом полной беспомощности.

Рама-Модели не понимал ни одного слова по-французски, хотя название города Гаурдвара, несколько раз повторяемое во время разговора, возбудило его любопытство, но настоящий смысл разговора он узнал гораздо позже, когда Сердар нашел возможным все рассказать ему.

В разговоре молодой англичанин никак не мог найти случая сообщить Сердару, как и каким образом он прибыл сюда, и теперь должен был вернуться к тому, прощаясь с ним.

– Мне не остается больше ничего, – сказал он, – как передать вам небольшую вещицу, доверенную мне нашим общим другом. Она должна была помочь пройти к вам, если бы вы отказались меня принять.

– Вы говорите, вероятно, о господине Робертвале? – прервал его Сердар.

– Я не знаю того лица, о котором вы говорите. Друга, посоветовавшего мне прибегнуть к вам, как к единственному человеку, могущему спасти моего отца, зовут Джон Ингрэхем. Он член английского парламента.

Не успел он произнести это имя, как Сердар побледнел и в течение нескольких мгновений из-за охватившего его волнения не мог произнести ни слова.

– Сэр Джон Ингрэхем! – повторил он несколько раз. – Да, имя это слишком глубоко запечатлелось в моем сердце, чтобы я забыл его. Простите, пожалуйста! Вы слишком еще молоды и не понимаете, что значит в несколько минут пережить прошлое… но все прошло, и мы можем продолжать… Вы сказали, что вам поручили передать мне…

– Одну вещь, – отвечал Эдвард Кемпуэл, подавая ему маленькую, отделанную сафьяном шкатулку.

Сердар поспешно открыл ее и, внимательно осмотрев то, что в ней было, сказал тихо, как бы про себя:

– Я так и думал!

В шкатулке находилось кольцо с выгравированной датой, а под ним полоска папиросной бумаги, на которой виднелось одно только слово, написанное знакомым почерком: «Memento!» (Помни!)

– Эдвард Кемпуэл, – торжественным и серьезным голосом сказал Сердар, – благодарите сэра Джона Инг-рэхема за то, что ему в голову пришла мысль обратиться к священному воспоминанию… воспоминанию, ради которого я ни в чем не могу отказать. Клянусь честью, я сделаю все, что только в человеческих силах, чтобы спасти вашего отца.

 

Ответом на эти слова был крик радости, и молодой англичанин бросился к ногам Сердара.

– Полно, успокойтесь, – сказал Сердар, подымая его, – приберегите вашу благодарность для сэра Джона Ингрэхема. Только ему одному будете вы обязаны жизнью своего отца, если мне удастся спасти его. Я возвращаю свой долг и не желаю никакой благодарности от вас. Слушайте внимательно. Вы отправитесь со мной, потому что я вам в руки передам свой выкуп, т.е. вашего отца.

– Я не один. Моя младшая сестра Мэри была так мужественна, что решилась сопровождать меня, и теперь ждет меня на французском пакетботе[24].

– Чем больше будет наш караван, тем лучше. Нам легче будет скрыть наши намерения. Вы должны следовать точь-в-точь всем моим инструкциям. Вы вернетесь на «Эриманту», которая завтра продолжит свой путь в Пондишери. Вы подождете меня в этом городе. Я прибуду туда, самое позднее, недели через две. Никто не должен подозревать, что вы родственники коменданта Гаурдвара, для чего вы должны взять фамилию вашей матери, француженки, как, кажется, вы сказали.

– Это уже сделано… Сэр Джон, наш покровитель, прекрасно понимал, что мы не можем в самый разгар революции пробраться в Индию ни под видом англичан, ни как дети майора Кемпуэла. Мы записались поэтому в книге для пассажиров «Эриманты» под именем нашей матери.

– Которую зовут?

– Де-Монмор-де-Монморен.

– Вы сын Дианы Де-Монмор-де-Монморен! – воскликнул Сердар, прижимая руку к груди, как бы опасаясь, что сердце его разорвется.

– Дианой, действительно, зовут нашу мать… откуда вам известны такие подробности?

– Не спрашивайте меня, умоляю вас… я не могу ответить вам.

Повернувшись затем к молодому человеку, он пристально посмотрел на него.

– Как он похож на нее, – говорил он себе, – да, это все ее черты, ее прелестный рот, большие нежные глаза, открытое лицо, на котором никогда не промелькнуло и тени дурной мысли… А я ничего не знал!.. Вот уже двадцать лет, как я покинул Францию… всеми проклинаемый… изгнанный, как прокаженный… Ах! Я уверен, что она никогда не обвиняла меня… И у нее уже такие большие дети! Сколько тебе лет, Эдвард?

– Восемнадцать.

– А твоей сестре? – продолжал Сердар, не замечая, что говорит «ты» молодому человеку, но в голосе его теперь слышалось столько нежности, что юношу это не смущало.

– Мэри нет еще и четырнадцати лет.

– Да, верно… Ты говорил мне, кажется, что отец не способен на такие вещи, как избиение в Гаурдваре? Теперь я верю тебе, я слишком хорошо знаю Диану и ее благородство. Она не согласилась бы стать женою человека, способного на жестокость. Я не только спасу твоего отца, но и возьму его под свою защиту. Я докажу его невиновность перед лицом всех людей, а когда Сердар говорит: «Это так!», никто не посмеет опровергнуть его слова!

Разговор был прерван Рама-Модели, который подошел к Сердару и, притронувшись к его руке, почтительным, но твердым голосом сказал:

– Сахиб, часы бегут, время не ждет, Боб Барнет, возможно, нуждается в нашей помощи. И мы не можем оставаться здесь в горах до утра, нас окружат со всех сторон. Следует, не теряя ни минуты, принять какое-нибудь решение.

– Ты прав, Рама, – отвечал Сердар, – долг прежде всего. Но какой необыкновенный день для меня! Позже ты все узнаешь. Я ничего не хочу скрыть от моего вернейшего друга.

Сердар передал молодому англичанину свои последние указания. Решено было, что Сива-Томби, брат Рамы, будет сопровождать Эдварда и его сестру во время переезда с Цейлона в Пондишери. Сердар, весь поглощенный своими серьезными делами, наконец объявил тому, кто теперь для всех стал графом Эдуардом Де-Монмор-де-Монмореном, что им пора расстаться.

Вместо того чтобы пожать ему руку, как джентльмену, с которым он только что познакомился, Сердар протянул ему обе руки, и молодой человек с жаром бросился в его объятия.

– До свидания, мой мальчик! – сказал Сердар растроганным голосом. – До свидания в Пондишери…

ГЛАВА IV

Что произошло с Барнетом? – Охота в джунглях. – Пещера. – Нападение носорога. – Бесполезные призывы. – Битва Оджали в джунглях. – Спасен!

Пока Сердар и Рама-Модели, нисколько не заботясь о возможной встрече с опасными хозяевами этих мест, взбираются по крутым склонам Соманта-Кунта, мы вернемся немного назад, чтобы узнать, какие причины могли так задержать Боба Барнета.

Получив от Сердара разрешение поохотиться несколько часов, Боб отправился с твердым намерением не преследовать крупных животных, которые могли завлечь его очень далеко, а убить только одного или двух зайцев и парочку индюшек, чтобы внести некоторое разнообразие в ежедневное меню, состоявшее, как известно, из рисовых лепешек и кофе, подслащенного тростниковым соком. Пища такого рода, говорил генерал, пригодна только курам или индийцам.

Он обратил внимание на расстилавшийся по дну долины моховой ковер и заросли камыша, которые всегда и во всякой стране указывают на наличие болота. Он сейчас же сказал себе, что раз это болото, то там, без сомнения, есть болотная дичь. Довольный своей сообразительностью, он мысленно уже представлял себе полдюжины уток и столько же болотных куликов, поджариваемых на вертеле над огнем.

Этот сладкий гастрономический мираж было не трудно превратить в реальность, так как в цейлонских болотах обитает много водоплавающей птицы. Никто из местных жителей на нее не охотится и не ест ее мяса, а потому ее расплодилось столько, что достаточно нескольких выстрелов, чтобы добыть необходимое количество.

Увидя великолепного зайца, неосторожно выпрыгнувшего из чащи в каких-нибудь тридцати шагах, Боб Барнет с быстротою молнии свалил его на землю и, положив в ягдташ, продолжал свой путь. Вначале он то и дело встречал небольшие площадки, облегчавшие ему путь, но мало-помалу спуск становился все круче. Перед ним тянулись огромные пространства лесов, шедшие вплоть до прохода Анурадхапура, заканчивающегося на востоке чем-то вроде цирка, откуда можно было выйти только через этот проход или поднявшись по крутому склону, выбранному Барнетом для своего спуска.

Этот продолговатый цирк не более четырех-пяти лье в ширину тянется в длину на шестнадцать лье, начиная от Соманта-Кунта до развалин города Анурадхапуры, построенного у самого выхода из него. Эта огромная котловина представляет собой целое море зелени, окруженное почти вертикальными горами. Можно было подумать, что природа преднамеренно устроила здесь убежище для диких зверей, где они могли бы спокойно жить, где человек не нарушал бы их покоя. Вот почему тысячи тигров, леопардов, черных пантер отдали предпочтение этому месту. Отсюда они ночью взбирались по крутым склонам и, рассыпавшись группами по окрестностям, брали налог со стад местных жителей, когда охота на оленей, кабанов или такую мелкую дичь, как зайцы, дикие козы, была неудачна. Здесь водились также большие стада диких слонов, владения которых тянулись до озера Кенделле в провинции Тринкомали. Здесь можно было встретить больших индийских носорогов, предки которых в конце третичного периода жили по всей Азии. В настоящее время они вымирают вследствие изменившихся условий жизни.

Именно в это самое место, о котором никто не мог похвастаться, что прошел его вдоль и поперек, и откуда, по словам Рама-Модели, не вернулся ни один охотник, отправился Барнет для своего любимого занятия. После двух часов невероятных усилий и акробатических упражнений генерал наконец спустился на дно долины.

– Как же я подымусь теперь обратно наверх? – воскликнул он, подняв голову, чтобы рассмотреть путь, по которому он пришел.

Недолго думая над этим, он поспешил к замеченному еще с вершины болоту.

Первый взгляд, брошенный им сквозь листву растений, привел его в неописуемый восторг… Стаи нырков, ржанок, куликов резвились, пощипывая короткую траву болота и не подозревая о его присутствии… И какая радость для гурмана – в одном из уголков болота спокойно отдыхала, довольная тем, что наполнила свой желудок, целая стая исполинских уток размером больше обыкновенного гуся, из-за вкусного и сочного мяса прозванных в Индии браминскими утками.

Дрожа от волнения, как охотник-новичок, Боб Барнет поспешно зарядил свой карабин дробью. Примостившись на земле, чтобы стрелять в горизонтальном направлении, он прицелился в самую гущу стаи. Перед тем как стрелять, он, по обыкновению охотников, приподнял слегка пыж, чтобы дробь разлетелась на большую площадь.

Он выстрелил и, раздвинув листву, показался на берегу болота. Оглушительный шум крыльев и разных голосов был ответом ему, и все птицы, как большие, так и малые, мгновенно поднялись в воздух. Боб торжествовал. На поверхности воды плавали семь убитых браминских уток и еще три раненых барахтались в траве, куда они добрались после тщетных попыток улететь. Добить раненых и собрать убитых было делом нескольких минут, так как болото было неглубоко в этом месте. Заяц и десять исполинских уток составляли порядочный груз для Барнета, и он боялся, что будет не в состоянии подняться со своей ношей назад на плато. Тут у него мелькнула неожиданная мысль, что, поджарив только две из этих превосходных уток, он спрячет их в свой желудок и таким образом избежит грустной необходимости нести их на своих плечах или бросить здесь.

Не успела эта мысль промелькнуть, как он принялся за ее исполнение. Прежде всего нужно было выбрать место, соответствующее этой деликатной гастрономической операции. Связав с помощью сухой лианы убитую им дичь, Барнет отправился вдоль подошвы горы, пока не увидел нечто вроде пещеры, уходящей между двумя скалами в глубь горы. Он вошел в пещеру и, не выпуская из рук карабина, сделал несколько шагов вперед, чтобы убедиться, не служит ли она дневным убежищем какой-нибудь пантере. Высота пещеры на протяжении двадцати метров была постоянна. Затем пещера сужалась и заканчивалась узкой трубой в один метр высоты и четыре-пять длины.

Когда глаза привыкли к темноте и Боб убедился, что в пещере никого нет, он вернулся к входу и, приготовив костер, разжег его, а затем ощипал и выпотрошил уток, показавшихся ему наиболее нежными и молодыми. Нанизав их на деревянный прут, он укрепил его над огнем на двух палках с вилообразными концами.

Барнет, успевший сорвать по дороге несколько лимонов, принялся с наслаждением выжимать из них сок на кожицу уток, которая стала – признак удачного жаркого – мало-помалу покрываться маленькими пузырьками. Вдруг из лесу послышался необычный шум, отвлекший внимание Барнета от совершаемой им операции. Было ясно, что сухие ветки и кустарник ломаются и трещат под чьими-то тяжелыми шагами.

И прежде чем Боб, стоя с лимоном в руках, успел подумать, что ему делать, как шум послышался ближе, и между двумя скалами у входа в пещеру появился огромный носорог. Барнет стоял на краю небольшой площадки перед пещерой и не мог никуда бежать.

Поспешно бросился он к карабину, лежавшему в нескольких шагах от него, и, с быстротою молнии заменив заряд дроби конической пулей, кинулся к пещере и в два прыжка оказался внутри ее.

Носорог, увидя незнакомое ему существо, преграждавшее путь в его собственное жилище, был удивлен не меньше Барнета. Он колебался несколько секунд, не зная, на что ему решиться, и вдруг, испустив оглушительный рев и наклонив голову, бросился вперед. Но Боб Барнет, заранее предвидевший атаку, поспешил укрыться в узкой трубе, которой заканчивалась пещера, и куда не мог проникнуть его колоссальный враг. Вынужденный пробираться туда ползком, он, к несчастью, уронил карабин и не успел поднять его, как враг был уже близко. Забравшись в глубину туннеля, он обернулся и не удержался от крика ужаса: голова свирепого животного, почти целиком протиснувшаяся в отверстие, находилась всего в пятидесяти сантиметрах от него. С Бобом не было другого оружия, кроме револьвера, но он не решался им воспользоваться.

Носорог – самое глупое животное в мире. Просунув свою голову в углубление, он никак не мог понять, что тело не в состоянии туда пройти, и целые часы подряд пытался протиснуться в трубу, беснуясь, что не может добраться до наглеца, захватившего его жилище.

Боб мог бы положить конец этому беснованию. Ему сразу пришло в голову, что пуля, безвредная для всех частей тела колосса, могла убить его на месте, проникнув в мозг животного через глаз. Но как ужасно тогда будет его положение! Не в силах убрать с дороги огромное тело мертвого животного, он вынужден будет ждать голодной смерти, окруженный испарениями разлагающегося трупа. Оставалась надежда, что носорог мог устать, да наконец и голод, укрощающий самых свирепых животных, должен был рано или поздно выгнать его на поиски пропитания.

 

Да, действительно, Боб находился в таком положении, когда даже очень храбрые люди теряют голову. Согнувшийся вдвое в своем каменном убежище, оглушенный злобным ревом колоссального противника, он задыхался, кроме того, от тошнотворного запаха, которым носорог при каждом выдохе наполнял узкое пространство туннеля.

Надо сознаться, что энергичный янки с редким героизмом переносил постигшую его беду. Когда он убедился, что стены его тюрьмы прочны и смогут выдержать все усилия атакующего, к нему вернулось присутствие духа и надежда стала снова закрадываться в его сердце. Он слишком хорошо знал Сердара и других своих спутников и был уверен, что они придут ему на помощь.

Случись по крайней мере это происшествие часом позже, он смог бы воспользоваться приготовленным вкусным обедом, но злому року угодно было лишить его даже этого гастрономического утешения. Он не мог, разумеется, спокойно думать о двух утках, которых он так прекрасно зажарил и не успел съесть.

– Ах, капитан Максуэл! Капитан Максуэл! – бормотал время от времени храбрый генерал. – Еще один пункт добавим в наш дебет… Боюсь, что при встрече со мной вы будете не в состоянии расплатиться по счету.

И он продолжал мысленно подводить итоги своей бухгалтерской книги.

– Плюс… две, дожаренные в самый раз утки и результаты моей охоты, погибшие по вине господина Максуэла.

– Плюс… несколько часов в этой дыре с носорогом… по вине того же лица… Что ж, я нисколько не преувеличиваю, – говорил Боб Барнет, продолжая свои рассуждения. – Не возьми этот негодяй Максуэл в плен раджу аудского и не выгони он меня из дворца, не было бы и революции для восстановления трона раджи. А не было бы революции, я не поступил бы на службу к Нане Сахибу и Сердару. Не поступи я на службу…

Бесполезно приводить дальше эту бесконечную цепочку рассуждений и ассоциаций относительно случившихся с ним несчастий, которые великий начальник артиллерии раджи валил на голову ненавистного ему английского офицера. Когда он узнал, что в Гаурдвар-Сикри находится офицер такого же имени – Максуэлы так же обыкновенны в Англии, как Ивановы и Петровы в России, – который командует артиллерией, он воскликнул:

– Не мой ли это молодчик?!. Только он один может совершать подобные гнусности.

И, не моргнув глазом, он прибавляет и это к своему счету.

Носорог тем временем устал. Удалившись на середину пещеры и не переставая следить за своим пленником, он лег, вытянувшись во всю длину.

Существо это, наделенное маленьким мозгом и почти совсем лишенное памяти, отличается удивительно изменчивым нравом, переходя часто от безумного гнева к полной апатии. Поэтому не было бы ничего удивительного, если бы он вдруг встал и пошел пастись в джунгли, забыв о враге, которого он час тому назад преследовал с таким ожесточением.

Но этой драме не была суждена такая мирная развязка. Ночь наступила и не принесла никакого изменения в положение обоих противников. В пещере царила полная темнота, и, хотя Боб Барнет ясно слышал ровное храпение колосса, он не решался воспользоваться его сном, чтобы бежать, ибо в случае неудачи его ждала верная смерть. Он, пожалуй, рискнул бы всем, не будь он уверен, что к нему явятся на помощь или, во всяком случае, враг его, наделенный большим аппетитом, как все животные этого рода, вынужден будет выйти в поисках пищи.

Взошла луна и осветила своими бледными лучами вход в пещеру. Внезапно носорог поднялся, чем-то крайне обеспокоенный. Волнуясь, он принялся ходить взад и вперед, стараясь удержать одолевавшую его зевоту, что служит всегда у этого животного предвестником сильного гнева. Барнет с удивлением спрашивал себя о причине такой внезапной перемены, когда на довольно близком расстоянии от пещеры кто-то вдруг звучно протрубил, на что носорог ответил злобным ворчанием, не выходя из пещеры. Кто был этот новый враг, так испугавший его, что он боялся выйти из пещеры и вступить с ним в бой?

Новый трубный звук раздался почти у самого входа, и в слабом свете луны, пробивавшемся между двух скал у входа в пещеру, показались очертания посланника Сердара.

Барнет, придвинувшийся к самому краю туннеля, служившему ему убежищем, сразу узнал его.

– Ко мне, Оджали, ко мне! – крикнул он.

При звуках знакомого голоса слон бросился в пещеру, подняв кверху хобот и испуская воинственные крики. Он направился прямо к носорогу, который ждал его, съежившись в углу, не вызывая на бой, но и не убегая от него. Страшное зрелище представляли эти полные злобы и бешенства животные.

Когда Оджали подошел к носорогу, тот опустил голову и бросился в сторону, избегая натиска могучего противника, но затем, с необыкновенной быстротой повернувшись, попытался всадить ему в живот свой ужасный рог. Слон-новичок попался бы на это, но Оджали был старый боец. Начальник королевских дрессировщиков в Майсуре обучил его всевозможным видам борьбы, и сколько раз уже на больших празднествах, дававшихся раджой, мерился он силами с животными подобного рода. Поэтому ему прекрасно был известен тот единственный способ, к которому всегда прибегает носорог. Он с такой же быстротой, как и противник, сделал пол-оборота и повернулся к нему неуязвимой грудью, пробуя при этом схватить его хоботом за рог. Носорог ловко увернулся и, бросившись направо, попытался снова нанести ему удар в живот. Это погубило его… Слон, повернув в противоположную сторону, нанес ему такой сильный удар задними ногами, что тот отлетел к скалам. И не успел еще побежденный подняться, как Оджали подбежал к нему и клыками пригвоздил к земле. Рассвирепев окончательно, он топтал его тело ногами, ломал кости, разрывал мясо и кожу своего врага, пока тот не превратился в безжизненную и бесформенную массу.

Боб Барнет, вышедший наконец из своей тюрьмы, с большим трудом успокоил его ласковыми словами, до того возбудилось битвой это обыкновенно доброе и приветливое животное. Так слон совершил свой новый подвиг, увеличивший и без того длинный список услуг, оказанный им своим хозяевам или, вернее, друзьям…

24Пакетбот (англ. packet-boat) – устаревшее название небольшого морского почтово-пассажирского судна.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36 
Рейтинг@Mail.ru