Луи Жаколио
Сердар
О! Тогда я не выдержал и сказал: «Да неужели я никогда не увижу этого душку Максуэльчика? Этого милого Максуэльчика! Нет, Барбассон, тебе необходимо познакомиться с ним!» Барбассон – это мое имя. Барбассон Мариус, законный и единственный сын Филибера-Петруса Барбассона, родившийся в Марселе, но не орлиный, средний рост, как утверждают эти шутники парижане… Итак, мой сладкий Максуэл…
– Остановитесь, пожалуйста, Барбассон, – сказал Сердар, – вы видите, что этот презренный трус сейчас упадет в обморок, и нам придется нести его на руках!
Что касается тхагов, то они оба уселись на корточки и выглядели несравненно приличнее, чем английский офицер.
– Вы этого непременно хотите, Сердар?.. Будь по-вашему! Я просто желал доставить вам удовольствие, – отвечал провансалец. – Если бы вы знали, какое счастье я испытываю, имея возможность видеть, как этот негодяй трясется подобно соломинке на ветру. Итак, мой Максуэльчик, в своем великом желании познакомиться с тобой я попросил нескольких друзей сопровождать меня. Я знал, что ты собираешься в наши места, и хочу пригласить тебя посетить мои владения в Нухурмуре и его окрестностях. Я уверен, что ты с удовольствием примешь это приглашение.
– Что вы хотите от меня? – спросил негодяй.
– Предложить тебе свое гостеприимство… О! Ненадолго, – продолжал Барбассон с жестоким смехом. – Ты пробудешь столько, сколько потребуется для сведения счетов с Рама-Модели и со мной, как исполнителем завещания моего друга Барнета, должником которого ты состоишь с тех пор, как обокрал его и выгнал из дворца в Ауде. Но это пустячки, тебе предстоят несравненно более серьезные счеты… Желаешь взять меня под руку?.. Ну же, мой нежный лорд!
Максуэл понял, что никакие увертки не помогут, и дал увести себя, как бык, не сознающий, что его ведут на бойню.
– Полно, мой друг, мужайся! – сказал ему Барбассон, передавая его в руки Раме и Нариндре.
Затем провансалец обратился к Сердару и указал ему на тхагов, сидевших на корточках.
– Не стоит вести этих в Нухурмур, не правда ли?
Сердар наклонил голову в знак согласия. «Две проклятые души Кишнаи», как говорил Анандраен, которые захватили его Диану, и Мэри, и молодого Эдварда, и благородного Лионеля Кемпуэла… у него для них не было жалости в сердце.
– Не беспокойтесь, мои ягнятки, – сказал им Барбассон, – вы и так хороши, как есть.
Он взял револьвер и пулей размозжил голову тхагу, сидевшему ближе к нему. Второй тхаг моментально вскочил на ноги.
Раздался выстрел, и тхаг с размозженной головой упал рядом со своим товарищем. Затем зловещий исполнитель правосудия Бога и людей одним ударом ноги отправил в пропасть обоих негодяев, мера преступлений которых давно переполнилась.
Максуэл при виде такой быстрой расправы упал без сил на руки своих проводников. Поблизости протекал ручеек. Барбассон наполнил свою шляпу водой и брызнул ему в лицо. Это привело капитана в себя.
– Полно, мужайся! – сказал провансалец. – Это Ничего, свежей водицы тут немного… в озере у Лакхнау несравненно больше… И не дрожи так, твой черед еще не наступил. Офицер ее величества заслуживает большего… К тому же надо сначала объясниться и свести счеты, которые ты подзабыл. Ты знаешь пословицу: «счет дружбы не портит». Ты и сам ведь не захочешь уйти, не подведя итогов?
Маленький отряд вернулся в Нухурмур.
– Ну, что мы сделаем с ним? – спросил Сердар. – Бесполезно устраивать правосудие над этим выродком. Я, по крайней мере, отказываюсь от этого. Как подумаю, что это он сообщил Кишнае о прибытии моей сестры и ее семьи в Бомбей, а также о поездке их в Нухурмур!.. Вся кровь закипает в моих жилах, и я нахожу, что смерть слишком легкое наказание для него.
– Сердар, – сказал Рама-Модели, – в один прекрасный день он приказал расстрелять под стенами Гаурдвар-Сикри две тысячи человек, и в то время, когда он командовал расстрелом, слышны были крики грудных детей, лежавших у груди своих матерей.[66]
После четвертого выстрела артиллерийской батареи крики смолкли, но в первом ряду среди трупов зашевелился старик, который был только ранен. Он приподнялся и попросил помиловать его… только он избежал смерти. Среди солдат послышались возгласы, заглушаемые волнением: «Помиловать! Помиловать!» Но человек, который командовал, повернулся к ним и спросил: «Кто смеет говорить здесь о помиловании?» С ним была одна из тех собак, догов, у которых английская голова, потому что они водятся в Англии. Указывая на старика, он сказал:
– Пиль, Том! Пиль!
И собака прикончила старика.
– Этот старик, – продолжал Рама глухим от волнения голосом, – этот старик был моим отцом, Сердар! Отдай же мне убийцу моего отца для достойной мести!
– Человек этот принадлежит тебе, – отвечал Сердар. – Я не чувствую никаких угрызений совести в том, что не защищаю его от твоей мести. Совершай правосудие за Чинсуру, Гаурдвар-Сикри, Лакхнау!
И, обернувшись к своим спутникам, Сердар сказал им:
– Друзья мои, солнце сядет через час, нам пора к развалинам Карли. Разрушим логовище разбойников.
– Если я тебе не нужен, Сердар, – начал Рама-Модели с мрачным видом.
Сердар понял… но все же, желая снять с себя нравственную ответственность, отвечал:
– Я увожу Сами, ты будешь охранять Нухурмур.
Сердар и его спутники удалились… В пещерах остались
Нана Сахиб, удалившийся в свои апартаменты, и Рама-Модели со своим пленником. Наступившая тишина производила мрачное впечатление… Тишина, которую не нарушал ни единый звук… Тишина погребального склепа!
Тусклый свет коптившей лампы, стоящей на земле, отбрасывал тени на стены и потолок, придавая им странные и причудливые формы… Тени двигались от мелькания света, точно мстительные призраки.
Рама-Модели сидел в углу на корточках и смотрел на Максуэла глазами хищника, наслаждающегося видом жертвы прежде, чем сожрать ее… Он не спешил. У него впереди были целые часы, даже дни, чтобы наслаждаться своей местью и выбрать для этого лучший Способ…
Он зажег кальян и, окружив себя густыми облаками дыма, погрузился в безумные мечты курителей гашиша… Взгляд его поднимался от хрустального кальяна на пленника и вновь опускался к кальяну…
Страх Максуэла переходил постепенно в панический ужас. Он знал, что дым индийской конопли возбуждает мозг курильщика и доводит его до безумного экстаза. В ту минуту, когда возбуждение начнется, когда наступит минута безумия, что сделает с ним индиец? …О, он знал, что позавидует тогда быстрой и легкой смерти своих спутников на склонах Нухурмура…
Ах! Имей он только возможность довести гнев индийца до такой степени, чтобы тот сразу нанес ему смертельный удар… Надо было спешить: еще несколько минут, и палач перестанет его понимать. Глаза индийца горели странным светом, то сверкая ярким огнем и зверской злобой, то становясь тусклыми и мрачными… А едкий, густой дым кальяна, пропитанный запахом сока индийской конопли, по-прежнему окутывал курильщика…
И Рама-Модели начинал как-то странно посмеиваться. Ему, вероятно, представлялась его жертва, уже корчившаяся среди пыток, и несвязные слова срывались с его языка: «Пиль! Том, пиль! Моя добрая собака!» Нет, перед глазами его проходила смерть его отца, вызванная в памяти наркотическим действием гашиша, который придает видениям впечатления полной реальности.
Холодея от ужаса и чувствуя, что надо кончать, иначе скоро перед ним будет безумец, способный загрызть его, Максуэл бросился вперед. Одним ударом он опрокинул кальян и, схватив индийца за горло, повалил его на землю. Но, как ни быстро он набросился на него, Рама успел крикнуть:
– Ко мне, Нана!
Услышав крик, Нана Сахиб появился тут же и, сразу поняв, в чем дело, бросился на Максуэла. Опрокинув его, он быстро освободил Рама-Модели, который мгновенно одним прыжком опять очутился на ногах.
Пары гашиша не успели сделать своего дела, и индиец быстро пришел в себя.
– Благодарю, Нана, – сказал он принцу, – ты спас мне жизнь, и я не забуду этого.
С диким гневом взглянул он на Максуэла и сказал:
– Тебе мало было отца, негодяй, ты захотел еще и сына… Слышишь ты крики грудных детей и женщин, – продолжал он с нарастающим возбуждением, – они кричат о мести… Посмотрим, умеешь ли ты умирать… Закури-ка свою сигару и покажи, как презирает смерть капитан Максуэл… В таком виде ты бахвалился тогда в Гаурдвар-Сикри… Кто просит здесь о помиловании? Пиль! Пиль! Мой добрый Том! Ха, ха! Ты и не подозревал, что в тот день ты сам избрал себе род смерти. Зуб за зуб… рана за рану… Ура! Ура! Капитан Максуэл!
И в возбуждении он толкал его и гнал перед собой по коридору.
Вдруг камень повернулся, и свет солнца залил вход в пещеру… Максуэл подумал, что спасен… Испустив крик радости, он выскочил из пещеры и бросился не глядя вперед…
Сзади раздался зловещий хохот, и он услышал, как звучный голос Рамы произнес:
– Пиль! Нера! Пиль! Сита! Живо, мои добрые животные!
И в ту же минуту, несмотря на быстроту бега, Максуэл услышал треск ломающихся веток… Он смутно почувствовал, что его преследуют…
Кто мог бежать за ним? Он слегка повернул голову назад… О! Ужасное видение!.. Его догоняли две пантеры с раскрытыми пастями, высунутыми языками и горящими глазами.
Все произошло с быстротою молнии… он мгновенно был опрокинут на землю… затрещали кости, брызнула кровь, и в невыразимой боли, в ту великую минуту, когда дух готовится отлететь из тела в неведомые пространства… последнее, что он еще слышал, были слова Рамы, продолжавшего кричать: «Пиль! Нера! Пиль! Сита! Живей, мои добрые звери!»
Максуэл был мертв.
Наступила теплая, благоуханная и тихая ночь. Среди листвы тамариндов, розовых акаций и мастиковых деревьев, окружавших развалины подземных храмов Карли, засверкали тысячи блестящих точек.
Это были шотландцы, предупрежденные Сердаром о том, что их полковник взят в плен. Они со всех сторон окружили вход в древнее убежище, чтобы ни один из негодяев, собравшихся там для совершения кровавой мистерии, не смог убежать.
Из-за группы пальм вышел небольшой отряд и вошел в пещеру, а затем раздались три пронзительных свистка, раскатившихся звучным эхом под мрачными сводами подземелья. Это был Рудра и с ним, одетые в мундиры английских офицеров, Сердар со своими спутниками.
Через несколько минут к ним вышел Кишная. Он не успел ни двинуться, ни закричать, как был схвачен и крепко скручен веревками…
Вслед за этим Сердар, его товарищи, офицеры и солдаты шотландского полка один за другим бесшумно проскользнули внутрь пещер, где и застали тхагов, занимавшихся приготовлением к вечерней трапезе.
И в то время, как офицеры приказывали связывать их попарно, из глубины подземелья донеслись радостные крики.
– Диана!
– Фредерик!
Брат и сестра были в объятиях друг друга… Двадцать лет они ждали этого часа!
И слышно было, как Барбассон бормотал, всхлипывая:
– Проклятие! Какая жалость, что у меня нет сестры!
Провансалец не плакал двадцать лет!
Два месяца спустя «Диана» на всех парах неслась к берегам Франции, унося с собой Фредерика Де-Монморена и его семью. Сердар торопился подать прошение о реабилитации.
После восстановления в правах он решил вернуться обратно в Индию, где должен был служить муж его сестры и где будет жить вся семья. Он дал слово умереть в этой прекрасной стране, которая была колыбелью наших индоевропейских предков[67] и которая сделалась его вторым отечеством.
Мы еще встретимся с ним там в один прекрасный день.
Нана Сахиб, который не мог без отвращения думать о возможности стать пленником-пенсионером англичан, решил не покидать Нухурмура до возвращения Сердара, чтобы окончательно выбрать остров для проживания.
Капитана Максуэла загрызли пантеры. Кишнаю вместе с его последователями повесили вокруг развалин Карли. Никто, следовательно, не мог больше потревожить принца в тишине его таинственного и поэтичного убежища в подземельях Нухурмура.
Барбассон был назначен комендантом Нухурмура, а Нариндра, заклинатель, и Сами – его помощниками. Он написал Барбассону-отцу, что предсказание его не исполнилось, и, как добрый сын, послал ему сто тысяч франков из того миллиона, который Нана Сахиб дал ему в награду.
Сэра Уильяма Брауна все забыли, но он не забыл никого…
Часть шестая
СЛЕДОПЫТ
ГЛАВА I
Ночной сторож. – Таинственный дворец. – Шпион англичан. Фантастическое видение.
Старинный город Биджапур[68], древняя столица владений династии Омра, свергнутой великим Аурангзебом, тихо покоился среди исторических развалин.
Со временем заросли тамариндов, гранатов и олеандров так заполнили все внутренние дворы, сады дворцов и других архитектурных памятников, что превратили эти места в почти неприступное убежище.
Все здесь напоминало о былой роскоши и великолепии, царивших в городе во времена правления раджей Декана.
Было, вероятно, часа два ночи. Полный диск луны, медленно плывший в серебристой пыли беспредельных пространств, освещал своими лучами этот океан зелени и цветов, откуда, подобно островам, выглядывали четырехугольные башни, террасы из белого мрамора, полуразрушенные купола, колонны и портики, – остатки изумительной архитектуры этого города, который современники называли «городом чудес». История его походит на главу из «Тысячи и одной ночи».
Историки рассказывают, что индо-персидский принц Феришта-Мухаммед, сын Баязета II, свергнув с трона своего отца, приказывал, по обычаю всех стамбульских калифов этой эпохи, убить своих братьев, чтобы не иметь соперников. Но вместо младшего, Юсуфа, палачи убили, не подозревая этого, пленного черкеса, которым мать принца подменила своего сына.
Юсуф жил в полной безвестности до шестнадцати лет, когда болтливость кормилицы, открывшей тайну его рождения, заставила его удалиться в Персию. Подружившись с набобом Дели, он получил разрешение собрать войско и отправился в Декан, чтобы свергнуть там владычество брахманов.
В тот час, когда во главе своих войск он отдавал приказ двинуться в поход, над его головой появился летящий хума, род коршуна, что предсказывает великую судьбу. Это вызвало взрыв энтузиазма у его сторонников, собравшихся по его призыву. Юсуф завоевал весь Декан и провозгласил себя императором под именем Адил-Шаха. В ознаменование своего вступления на трон он и заложил основание того города, развалинами которого мы теперь любуемся…
Ни малейшее дуновение ветерка не шевелит листву деревьев, не дает даже видимости движения всем этим остаткам прошлого. В величественном безмолвии ночи кажется, что жизнь навсегда ушла отсюда и что перед вами одно из тех обширных кладбищ, где в тишине веков спят воспоминания и люди, памятники и боги.
Но это впечатление, производимое развалинами и темнотой, быстро рассеивается, как только вы заглянете внутрь древнего Мульке-е-Мейдана – развалин на равнине, где увидите разбросанные без всякого порядка дома, хижины, шалаши, показывающие, что люди еще не совсем покинули старый Биджапур.
День был невыносимо знойный и душный. Индийцы с наслаждением сидели теперь на порогах своих жилищ, курили и разговаривали, вдыхая полной грудью свежий, наполненный ароматами воздух первых часов ночи. Шум разговоров, однако, постепенно смолкал, и вместе с этим гасли на верандах лампы из чеканной меди или черной глины. А когда с вершины гопурама (род минарета) большой пагоды, падиал, ударив в священный гонг, дал знать, который час, все удалились в свои жилища, и тишина ночи нарушалась только пронзительным тявканьем шакалов и сердитым ворчаньем домашних слонов… Биджапур спал.
Трудно передать то сказочное зрелище, которое и поныне представляет этот город. Там и теперь насчитывается до семисот мечетей и столько же дворцов и мавзолеев.
Там вы найдете все архитектурные стили: византийские купола, готические шпили, круглые греческие арки, романские башни, чудеса арабского искусства, перемешиваясь с небывалой щедростью, доказывают лучше всех историков правдивость легенды, которая утверждает, что Адил-Шах созвал со всего мира талантливых художников и искусных рабочих, чтобы они помогли ему построить город, равного которому не было бы во всей Вселенной.
При слове «развалины» в памяти невольно возникают занесенные песком руины Пальмиры, Ниневии, Фив, Мемфиса. Постепенное истощение почв было одной из главных причин, поразивших в самое сердце древние цивилизации Ассирии и Египта.
Но ничего подобного не случилось с плодородными землями Декана. Развалины Биджапура находятся среди редкой по своему великолепию и пышности природы, и мы напрасно искали бы причины гибели города, не будь нам известно, что Аурангзеб из зависти приказал разрушить «город чудес», чтобы он не мог соперничать с Дели, пышной столицей империи моголов.
Биджапур, где жили в свое время более пятисот тысяч человек, насчитывает теперь всего четыре-пять тысяч жителей, разбросанных по всему пространству, которое он занимал раньше. Но это только способствует очарованию всей картины, так как индиец, устраивая свое жилище, выбирал место наудачу и лепил свой дом у памятника, который ему больше нравился. Такое распределение создало своеобразный город без улиц, дома которого свободно раскиданы среди исполинских развалин, возвышающихся из моря растительности. Все это придает ландшафту поистине волшебный вид, особенно если смотреть на него в тихие и благоуханные ночи, при ярком свете месяца, блеск которого усилен чистотой малабарского неба.
Самым любопытным среди этих памятников древности, но не с точки зрения архитектурного декора, а по своей конструкции, был «Дворец семи этажей».
Представьте себе огромную башню в семь этажей с семью сторонами, и на каждом этаже, исключая цокольный, на одной из сторон семиугольника расположен висячий сад, наполненный самыми красивыми растениями и деревьями. Каждый этаж и каждый сад не соединяются друг с другом. Пройти в них можно только при помощи лестниц, вход на которые возможен через особую систему подъемных мостов. Даже пушка бессильна против этих масс земли, поддерживаемых стенами десятиметровой толщины.
Аурангзеб, несмотря на свою жажду разрушения, пощадил великолепное здание, истинное чудо архитектуры, стоившее жизни своему строителю. Кюмаль-Хан, опекун молодого раджи, сына Адил-Шаха, приказал умертвить строителя, чтобы он не разгласил тайны устройства башни, делавшей из нее неприступную крепость.
Этот Кюмаль-Хан, жаждавший захватить трон, хотел таким образом приготовить себе верное убежище на тот случай, если бы народ вздумал мстить за смерть юного Исмаил-Шаха, которого он предполагал задушить. Но мать юноши, подозревавшая Кюмаль-Хана, опередила события, приказав доверенному слуге заколоть опекуна кинжалом.
Махратские воины, продолжившие дело Аурангзеба, не посмели, как и он, тронуть таинственный дворец. По словам легенды, этот памятник принесет несчастье любому, кто поднимет на него руку.
Мосты каждого этажа, когда они были подняты, так плотно примыкали к стенам, что составляли с ними одно целое, и раджи, – одни знавшие, как управлять ими, – сообщали эту тайну своему наследнику только на смертном одре. Дара-Адил-Шах, последний властитель этой династии, умерев внезапно, не успел никому передать секрет управления подъемными мостами, и с тех пор в течение трех столетий никто не поднимался выше второго этажа, мост которого был опущен в момент смерти монарха.
Аурангзеб хотел силой проникнуть в это странное здание, но при первом же ударе по камню киркой она отскочила и убила работника, исполнявшего приказание повелителя. Аурангзеб, увидев в этом наказание неба, бежал оттуда в страхе, и происшествие это, усиленное народной фантазией, защищало дворец несравненно лучше многочисленного и хорошо вооруженного войска.
Повсюду носились слухи, что в определенное время года все из династии Омра, кто погиб от кинжала или яда, – а таких было много, – составляли адский хоровод, и тогда на верхних этажах башни, куда никто не проникал после смерти Дара-Адил-Шаха, мелькали в окнах призраки и светились огни.
Так как эти зловещие собрания не отличались периодической закономерностью, а жители Биджапура избегали после захода солнца подходить к таинственному зданию, то мало кто мог похвастаться тем, что видел, хотя бы издали, похоронные сборища ночных призраков. Но те, кому случайно удавалось увидеть что-то, подтверждали слухи. Эти рассказы так хорошо сочетались с суеверным характером индийцев, что никому из них не приходило в голову сомневаться.
Итак, в эту ночь жители Биджапура спокойно спали, не предчувствуя тех таинственных и странных событий, которые вскоре развернутся в старинном замке Адил-Шаха.
Падиал, согласно древнему азиатскому обычаю, сохраняющемуся у нас в память об индоевропейских предках, только что прокричал на все четыре стороны света медленным и монотонным голосом: «Два часа ночи! Люди высшей и низшей касты, спите в мире, нового нет ничего!» Он приготовился уже растянуться на своей ротанговой циновке до следующего часа, когда, взглянув случайно в сторону дворца Адил-Шаха, невольно вздрогнул…
Из узких окон верхних этажей, величественно поднимавшихся над верхушками деревьев, тянулись слабые полосы света, которые, падая на темную зелень листвы, отражались на ней желтыми пятнами. Луна, уже начавшая клониться к востоку, увеличивала тени все больше и больше, и здание погружалось во тьму.
– Питары, покойники! – прошептал падиал с суеверным ужасом.
И он принялся бормотать мантры, обороняющие от привидений и злых духов.
Парализованный страхом, бедный падиал не мог отвернуться и продолжал смотреть на это странное явление… Впервые оно предстало глазам ночного сторожа. Впечатление было тем более сильно, что он принадлежал к числу тех скептиков, которые с сомнением качали головой во время вечерних бесед, когда поднимался вопрос о странных явлениях во дворце Омра.
Вот уже двадцать лет, как он после смерти отца исполнял обязанности падиала, с незапамятных времен переходивших в его роде по наследству, и никогда еще не замечал он ничего особенного в этом мрачном и безмолвном здании. Но ужас его усилился, когда он заметил какие-то тени, мелькавшие в окнах и по временам закрывавшие свет. Бедняга, бывший трусом не меньше других, почувствовал, что волосы у него встают дыбом, а ноги подкашиваются… Несколько минут стоял он, прислонившись к балюстраде минарета, чтобы не упасть, повторяя без конца все известные ему формулы заклинаний злых духов.
Народная мифология индийцев населяет небеса, землю, леса и воды целым сонмищем духов, привидений, гномов, вампиров и тому подобным. Все это – души умерших, грехи которых не позволяют им попасть в «сваргу», где пребывают блаженные праведники.
Все образование людей низшей касты ограничивается с самого детства выучиванием множества мантр, приложимых ко всем категориям злых существ и ко всем случаям жизни. Вся жизнь индийца наполнена чтением магических заклинаний и молитв, предохраняющих его от тысяч невидимых врагов.
Прошло несколько минут, и, возможно, от действия заклинаний, свет в окнах семи этажей дворца исчез, а само здание погрузилось в полную темноту. Счастливый от успеха, который он приписывал мантрам, падиал успокоился и принялся размышлять над дальнейшими действиями. Он спрашивал себя, не лучше ли будет ударить в очередной час в гонг минарета и объявить всем о случившемся?.. Но не подвергнется ли он в таком случае мести тайных сил и проклятых ракшас, выбравших дворец Омра для своих загробных заседаний?.. Раздумывая над этим, он громко разговаривал сам с собой, как это делают все боязливые люди, черпающие мужество в звуках собственного голоса.
Вдруг ему показалось, что какая-то неясная тень бесшумно скользнула в соседнюю рощу. Живые меньше пугали его, чем мертвые. Он спрятался за колонной, поддерживающей карниз минарета, и, затаив дыхание, решил удостовериться, не была ли тень игрой его воображения.
Будучи членом знаменитого тайного общества «Духи вод», являвшегося душой восстания, этот падиал по имени Дислад-Хамед одновременно был во время войны за независимость платным шпионом англичан. Он доносил губернатору Бомбея о всех решениях Наны Сахиба и следил за теми раджами Декана, которые подозревались в желании примкнуть к защитникам национальных интересов.
Уже после того, как Нана Сахиб был побежден и скрылся в тайном убежище Нухурмура, падиал все еще продолжал доносить на жителей провинции, которые тайно или открыто помогали восстанию. Много тысяч людей погибло по одному его доносу во время кровавых репрессий, которыми англичане опозорили свою победу. Он был уверен в своей безнаказанности, так как слыл горячим патриотом и умел так ловко вести свои темные дела, что ни у кого не возникало и тени сомнения в его преданности восстанию.
Мы знаем уже, что Нана Сахиб после поражения восстания не покидал Индии, а между тем вице-король, несмотря на могущественные средства, которыми он располагал, никак не мог узнать, где он скрывается.
Английский сановник догадывался, что таинственный Декан со своими многочисленными развалинами, бесчисленными пещерами и подземными храмами, высеченными в скалах, мог послужить беглецу прекрасным убежищем. Но вице-король не знал, в какой части этой местности принц прячется. Последняя депеша Максуэла из Бомбея гласила только: «Дня через три Нана будет нашим пленником». И вот прошло пять недель, а офицер этот не давал о себе никаких вестей. Вице-король был почти уверен, что Максуэл погиб при исполнении задания.
О Кишнае, вожде тхагов, услугами которого не брезговал сэр Джон Лоренс, говорили, что его повесили вместе с приверженцами по приказу офицеров 4-го шотландского полка. Этот отряд захватил их в тот момент, когда они собирались приносить человеческие жертвы на алтаре Кали, богини убийства и крови.
Несчастный лорд не мог придумать, где ему искать Нану Сахиба. Лондонские газеты начинали возмущаться постоянными неудачами этого сановника, поговаривали о его неспособности и даже об измене.
На нескольких заседаниях парламента требовали смещения сэра Джона Лоренса, а премьер-министр, лорд Руссель, в последней официальной бумаге намекнул уже о возможности отзыва вице-короля, если через месяц дело это не будет решено удовлетворительно для правительства.
Сэр Джон Лоренс не знал, без сомнения, что в этом деле ставит на карту свою жизнь, но, что ставит свое вице-королевство, в этом он не сомневался. А так как ему страстно хотелось сохранить за собой это великолепное наместничество, где он пользовался большей властью, чем королева Виктория в Британии, то он и решил отправиться в Декан, в Биджапур, желая лично распоряжаться поимкой Наны Сахиба и его товарищей.
Он решил замаскировать свои истинные намерения и объявил, что едет учредить в древней столице Декана Верховный суд для наказания соучастников бунта. А также призвать на этот суд раджей Майсура и Траванкора. Они обвинялись в том, что предлагали губернатору Пондишери свергнуть власть англичан, подняв восстание на юге, и защищали интересы Франции.
Лоренс открыл свой настоящий план только начальнику полиции, полковнику Джеймсу Уотсону, и объяснил ему причину, заставляющую его действовать любыми способами, чтобы добиться успеха.
Он попросил полковника отправить в Декан нескольких лучших своих сыщиков и указать ему самого ловкого следопыта, которому он лично хотел передать свои инструкции. Полковник Уотсон немедленно назвал вице-королю уже знакомого нам падиала Дислад-Хамеда как самого верного и самого ловкого шпиона из всех, соглашавшихся служить Англии.
Негодяй действительно с поразительной точностью исполнял все приказания притеснителей своего народа.
В тот достопамятный вечер, когда появился свет в «Семиэтажном дворце», падиал и не подозревал еще, какую честь окажет ему скоро сэр Лоренс, доверив деликатную и опасную задачу найти Нану Сахиба. Но он должен был скоро узнать это или, по крайней мере, догадаться.
Внимание падиала привлекла тень, скользнувшая в соседнюю с минаретом рощу. Не успел он спрятаться за колонну, как услышал, что его зовут:
– Дислад! Дислад!
– Кто там? – спросил он.
– Нанда-Сами, сын Канда-Сами, – отвечал незнакомец, – связной его светлости сэра Лоренса, вице-короля Индии… посланный к падиалу Биджапура.
– Что нужно от меня вице-королю? – с удивлением спросил падиал. – Поднимись ко мне, Нанда-Сами, я не могу оставить свой пост ранее первого часа дня.
Через несколько минут связной был уже на вершине минарета.
– Привет тебе, – сказал падиал. – Что желает вице-король от своего недостойного слуги?
– Мой господин, – начал связной без всяких предисловий, – приезжает сегодня в Биджапур и приказывает тебе явиться к нему вечером, как только бог ночи опустит свой покров на землю, незадолго до восхода луны.
– Повинуюсь! Я предстану перед властителем властителей, как только бог ночи опустит свой покров на землю, незадолго до восхода луны. Но куда должен я явиться?
– Во дворец Омра.
Падиал едва не вскрикнул от удивления, но тут же вспомнил, что первые два этажа дворца доступны, что они роскошно убраны и предназначены для приема губернатора и других знатных путешественников.
Он решил не говорить о ночном происшествии и ограничился тем, что отвечал:
– В назначенный час я буду во дворце Омра. Пропустит ли меня стража?
– Ты не должен обращаться к ним и ни к кому из служащих там людей… Я сам буду там и проведу тебя незаметно. Вице-король хочет говорить с тобой тайно… Вот все, что мне поручено сказать тебе… Салам, Дислад, да будут к тебе благосклонны боги-покровители!
– Салам, Нанда, да избавит тебя Шива от плохих встреч!
