Ivolga (Анастасия Каляндра)
Сказка вечернего сверчка
Они шли, и мама Лизы, всё смотрела вниз, в одну точку. А маленькая девочка та-щила её, как тягач, дальше, за руку и не переставала что-то болтать. Она всегда, почти, болтала.
– Я этого дя-дю, давно ещё видела… Я, как раз, хоте-ла с ним подру-житься!.. Он какой-то грустный, испу-ганный, но хоро-о-о-оший!.. Он мне, когда леденец подарил, я сразу это поняла!..
Тут мама девочки остановилась, как оглушенная и придала, наконец, значение звенящим, всё время, под боком, до надоедания, дочкиным словам. Но уже было поздно возвращаться. Она остолбенела, подняла глаза – они были уже сбоку холмика, покрытого бело-серой хрупкой плиткой. Сбоку от неё… Перед ней был тот светлый молодой полицейский, который так недавно выстрелил в её брата в день, который она никогда не забудет. Он стоял, согнувшись, слегка, над сложенными стопкой листками бумаги… Что-то про себя наполовину, наполовину вслух бормотал, читая, видимо, с этих, кое-где в красных пятнах, листиков. Вид у него был какой-то слишком возбужденный и растрепанный, и он, то и дело, когда что-нибудь, наверное уже очень увлекшись, читал, даже, невольно взмахивал забинтованной правой рукой. В каком-то, таком же, внутреннем движении, он, даже, наконец, поднял голову и увидел маму с дочкой, которые – одна, так и хотела, кажется, побежать скорее к нему, а другая, кажется, только собиралась скрыться из виду. Одна ещё радостно улыбалась, на другой не было лица.
– Здра-вствуйте!.. – наконец-таки дала себе волю та, что улыбалась, и, как будто бы, всё, всё её, такое радостное и благодарное за леденец настроение выразилось сполна этим словом. – Вот…
– Это Вы?.. Я Вас давно ищу… Как…
– Я… Я уже всё сказала, прос-тите… Я-я… – Лида в смятении развернулась и постаралась уйти скорее. Кажется ей даже верилось, хоть уж на какой-то процент, что, если она сейчас же успеет уйти, то создастся впечатление, что её совсем и не было.
– Как хорошо, что… Стойте… Стойте, куда Вы?.. – схватился тут же молодой человек. – Не уходите!.. Стойте!
Он схватил её за руку. Лида вздрогнула. И замерла.
– Я… Я всё уже сказала, товарищ… Я… Я не могу говорить без свидетелей… и адвоката. – Лида говорила строго, но её голос, задыхаясь, дрожал. – Если нужно – вызовите в участок… Зачем?.. Так? И… ребёнка втягивать… Она ни при чём.
– Да, нет, нет!.. – попытался оправдаться полицейский, – Я не за этим… И, я, как раз, не могу в участок. Понимаете… – она сделала рывок, дернулась. – Да стойте же!.. – чуть не завыл воем полицейский. Лида оглянулась удивленная таким странным тоном. Он становился всё ниже и смотрел на неё снизу. – Простите… Простите. Я хотел Вам сказать. Простите пожа-луй-ста… – и он, совсем, опустился, рухнул, буквально, вниз, только, всё ещё держа её руку. Даже крепче. Другой рукой – закрыл лицо. И слова стали всё более неразборчивы. – Простите, что я… Я, правда, не хотел. Я… пра-вда… Че-стно… Я, не знаю, как я… – её руку уже слишком больно сдавили, до женния, что, аж запекло, бинты его перевязки. И она, наконец, очухалась и отмерла. Глянула вниз и одернула руку. Но вызволить её не получилось. И с удивлением она увидела, что по бинту расползался, в реальном времени, и быстро, кровавый след.
– У Вас что-то… – она инстинктивно согнулась к руке, забыв про своё неудобное положение и попыталась посмотреть, что там. Может – это инстинкт – такой же, как в нас заложен – дышать, такой же – и сопереживать и стремиться помочь?.. Но это было странным. Странным для человека с железкой – такая природная, живая реакция. Но Лида это вряд ли заметила – уж сильно она была шокирована всем этим.
– Вот!.. Видите?!. – загоревшись привстал полицейский вдруг – так, как будто обрел ещё одну, новую надежду – и это тоже было странным поведением терерь, в этом мире, – Видите?!. Я его вырезал… Вырезал – два часа назад, где-то. Это… кровь?.. Ни-че-го. Я стану… Я, понимаете, я буду делать, теперь – вместо него, как смогу… Поверьте мне! – он с надеждой искал что-то в её глазах, но она только силилась понять – что. – Я… Я не знал. Я, случайно… Но он меня изменил. И я всё, всего себя положу на то… чтобы возместить… Я буду переписывать, правда – от руки. Сейчас, просто, пока кровь идёт… Мешает. А по-том… Я всем это раздам, я распространю… Я сделаю всё, чтобы они увидели. – И он тряс, хотя и очень осторожно, с трепетом, даже, что ли, стопкой бумаги А4.
– Что Вы?.. Я не пойму… – пыталась разобраться Лида.
– Он гениально писал!.. – полицейский показал на листки бумаги.
– Я же уже сказала – я ничего не знала о его делах!.. Я ни-чего не… – Лида внезапно выдернула руку, встала и с возмущением, запыхавшись начала кидать фразы, – К чему эти проверки?!. И ещё ребёнка приплели!.. Не стыдно?..
Полицейский опешил.
– Да, нет. Я не вра-а-аг. Я Вас не думаю проверять. Но, правда, я прочёл – я был в шоке от того, как же я… – молодой человек остановился. Его остановил, кажется, её пустоватый, непонимающий взгляд. Закрались сомнения. – Вы же не могли не знать?.. Вы были близкой…
– Я ни-чего не знала. – твёрдо повторила Лида. – Говорю Вам ещё раз, и, ещё, если надо… могу тысячу раз повторить, если это нужно, чтобы у Вас, наконец-то, пропали сомнения. Лиза, пойдём…
– Но Вы дол-жны прочитать, в таком случае!..
– Ничего… Я ничего не должна, и не буду читать. Мне это не интересно. Простите…
– Но это Ваш брат…
– Ну и что?.. И что, что брат? Мы не выбираем себе братьев.
– Ка-ааак Вы можете?.. Как это… ах, да – Вы же… – он тыкнул пальцем в свой бинт на запястье. – Но я, всё равно, не верю… Вы же человек?.. Как Вы можете быть так жестокосердны?..
– Жестокосердна?.. – вот теперь Лиду задели. Хоть власти нынешнего мира и пытались сделать жестокосердие самой, что ни на есть, привычной чертой, но, всё-таки, гласно – это не было ещё признанно комплиментом. – Вы, что, правда, так сильно хотите, чтобы я села и мой ребенок рос без меня? Кто из нас жестокосерден?..
Ребенок посмотрел на маму не понимая. Полицейский, тоже. Но потом понял:
– Не-е-ет!.. Я, вообще не от них, что Вы!.. То есть… Видите?.. Видите? Рука?.. Я вырезал чип, всё… Я ушёл из участка… Забрал дело. И завтра не приду, и послезавтра – они все будут искать меня, но я… Я постараюсь не попадаться на глаза… Я буду писать… Писать, распространять, пока не умру от голоду… Понимаете?.. Всё, с концами – я больше не там… Поверьте мне.
Лида не знала, что сказать. Она просто не знала, что нужно делать в таком случае.
– Читайте! – радостно протянул ей стопку полицейский, – Читайте, пожалуйста!.. Вы должны будете понять. Я прикрою – если кто будет – я скажу… Вы не волнуйтесь, я, ведь, всё ещё в полицейской форме!.. Ха-ха-аа!.. Ну, давайте, быстрее… Читайте…
Она взяла листы, почти сама не соображая, что делает. И села на склон холмика.
– Вы, если в первый раз не поймёте – ничего… Вам это сложно будет, пока, с этим… Но Вы второй раз прочитайте. Я, сам, сначала, мало что понял… а потом – по делу нужно было… И хорошо, что я доклад составлял… Вы… Читайте.
Он хотел ещё что-то добавить, и уже потянулся рукой в её сторону, заглядывая, с опаской и волнением в листки, ей через плечо, но сдержался, понимая, что, видимо, так она и вообще ничего не прочитает, если он будет ей так только мешать.
Она читала. И он заглядывал на неё поминутно, хотя и старался не смотреть – с такой волнительной тревогой, как будто бы от неё, сейчас, зависело всё будущее мира. Она читала. И, какая же торжествующая и победная… Пусть и, как раненного человека, при смерти, но видящего уже где-то вдалеке дым победных залпов своих, появилась у него улыбка! Как спокойно стало вокруг, когда он выдохнул и задумчиво уставился в небосвод (туда, где, на самом деле, был небосвод, кажется заметный ему за натянутым фильтром), после того, что он увидел. Да, она плакала. Опять – как когда-то, давным-давно ещё, плакала и старший брат прибегал весело подшутить над ней, чтобы ей стало легче. Плакала, как тогда, когда не стала ещё считать это недостойным. Плакала, как тогда, когда уже и сказали – нельзя плакать. Она плакала. И он, не оборачиваясь к ней, тоже. И чувство было такое, как будто здесь, вокруг этого маленького холмика было много-много раскидистых, шумящих деревьев, и во многих окнах загорался первый вечерний свет, и в небе, там, впереди, горели розовые перья. А здесь – на пригорке, покрытом свежей, влажной, в вечернем тумане траве, сидели они – два ребёнка, и чувствовали, как никогда раньше… Или как когда-то давно… Но очень… Как это: любить, и понимать, и чувствовать…
– Мам?.. Не плачь, что ты?.. – маленькая Лиза попыталась погладить Лиду за плечи, – А знаешь, мам, мне сегодня такой сон снился-ааа!.. Ты не поверишь, сказочный сон!.. Просто-оо!.. Представляешь, мне снился мир – совсем, совсем другой, какого я ещё не видела, и там было… Вот, ты сейчас сразу развеселишься!.. много, много, таких мохнатых штук – густых, зелёных… На коричневых тонких ножках. И они были на всех, на всех улицах… И шу-ме-е-е-ли!.. Ха-ха-ха-а!.. А ещё и земля, много где, была вся в зелёных ниточках… И ещё, там был такой забавный дядя сверчок – он, знаешь, у меня, почему-то, ходил с зонтиком в руке и в кепке, такой – мальчи-шеской… Ха-ха-а!.. И он мне, что-то, такое хорошее, хорошее говорил… И он, и эти шумящие штуки все… Я, только не помню. Но мне о-ооо-очень хорошо это нравилось!.. И, потом, я сказала, что, вот бы, ещё – чтобы ещё рассказали… А они мне сказали, что всегда, всегда я смогу их где-нибудь услышать… И они всегда расскажут мне эти истории, или кто-то другой… Или, я сама услышу, даже если никого не будет…
11.08.– 18.08.2022 .
