Иван Оченков
Приключения Иоганна Мекленбургского: Приключения принца Иоганна Мекленбургского. Великий герцог Мекленбурга. Конец Смуты
– Эх, как все не вовремя. Еще неделька – и «Марта» могла бы уйти с грузом в Померанию! – обращаюсь я к Яну.
– Кто знает, ваша светлость, может, успей мы выйти в море – нас уже взяли бы на абордаж датчане, – невозмутимо отвечает мне Петерсон.
Н-да, утешил, называется. Но он прав – все могло быть гораздо хуже.
– Слушай, шкипер, а что там за брошенные корыта в порту вроде рыбацких?
– Брошенные и есть, ваша милость, рыбаки и каботажники опасаются, что их заберут на королевскую службу, и прячутся от греха подальше. Тем более что на рыбалку их датчане не пустят.
– Я думал, принудительно вербуют моряков только англичане.
– Да какое там! Все так делают, коли нужда припрет.
– А корабли без присмотра?
– Ну почему же без присмотра. Стоит датчанам уйти – и у всех найдется хозяин и команда, а до той поры сидит на барке какой-нибудь никому не нужный старик или мальчишка-юнга и присматривает. А может, и без того: снасти убраны, люки задраены, что им сделается? А если и сделается, то все лучше, чем сложить голову «за бога и короля».
– Понятно, послушай, а есть в городе запасы легкогорючих веществ?
– Конечно, на складах всегда есть запасы смолы, дегтя и прочего. А что вы задумали?
– Да так, есть одна мыслишка. Пожалуй, мне пора возвращаться в город, если что случится – ты знаешь, что делать.
Через два часа я стоял перед Акселем Оксеншерной и объяснял ему суть своей идеи. Как я и ожидал, сама идея была не нова, и Аксель горячо ее поддержал. С конфискацией мелких судов, чьи собственники попрятались, проблем никаких не было. По-настоящему реализации моей идеи могли помешать только две вещи: запасы дегтя, смолы и других горючих материалов принадлежали местным купцам и порту, и для конфискации их нужен был королевский указ. Увы, здоровье Карла IX от печальных известий пошатнулось, и он никого не принимал. Вторая проблема была в отсутствии экипажей. Капитан над портом, вызванный Оксеншерной, прямо заявил, что охотники на столь опасную затею среди местных моряков вряд ли найдутся. Я, честно сказать, не понял этого пассажа. Хотя ладно, наберу добровольцев среди своих людей.
Увы, дело это оказалось совсем не простым. Когда я озвучил, для чего мне нужны добровольцы, мои немецкие мушкетеры подумали, помялись, и наконец капитан Хайнц Гротте, вздыхая и пряча глаза, заявил мне, что он и его люди готовы идти за мной хоть в преисподнюю, при своевременной оплате, разумеется, но лучше где-то на берегу или по крайней мере в строю на палубе. Померанские парни были согласны как один, но они слишком мало знают и умеют. Ян Петерсон внимательно выслушал меня и, покачав головой, сказал, что найдет вместе с собой человек пять, может десять, но не более. Манфред, Лелик и Болек также согласились, хотя видно было, что им не по себе. Вызвался в добровольцы и Клим. В конце концов, сошлись на следующем. Брандеров изготовим четыре, поведут их команды из померанцев, усиленные моряками с «Благочестивой Марты». Командовать ими будут Кароль, Болеслав и ваш покорный слуга с Климом. Мои приближенные попытались меня отговорить, но я был непреклонен. Уж больно меня задела нерешительность моих людей. Надо показывать пример. Переоборудование каботажников в брандеры много времени не заняло. Потребные материалы закуплены также на мои деньги. Если вернусь живым, траты мне компенсирует казна. Если не вернусь… впервые в обеих жизнях сел писать завещание, но бросил, не начав. К черту!
Ближайшей ночью, благо она была безлунной, наша импровизированная эскадра двинулась в путь. Зачерненные паруса и отсутствие огней в какой-то мере обеспечивали скрытность. Главная надежда на ночь и на то, что привыкшие к пассивности шведов датчане немного расслабились. Целью выбраны два больших корабля, стоящие чуть обособленно от остальной эскадры, атаковать будем парами. Мне нужна гарантия успеха. В моей команде шестеро парней из Дарлова и трое матросов с «Марты», я десятый. На всякий случай у каждого по пистолету из моих запасов и по хорошему тесаку. Остальные брандеры укомплектованы так же, разве что моряков поменьше. Цели разобраны заранее, наша – крайняя справа. Господи, помоги нам, грешным!
Громада вражеского корабля все ближе, и матрос, стоящий на румпеле, убедившись, что столкновение неизбежно, закрепляет его с помощью каната. Командую своим орлам, чтобы начинали перебираться в буксируемую нами шлюпку. Внезапно поднимается шум на другом корабле: очевидно, часовые на нем более бдительны и заметили один из брандеров. На «нашем» корабле часовые тоже забеспокоились, но сдуру все внимание уделяют происходящему у соседей. Все мои подчиненные уже в шлюпке, в последний раз бросаю взгляд на противника и поджигаю фитили. Пора сваливать, и я по натянутому канату на руках карабкаюсь в шлюпку. Ноги в ботфортах уже касаются воды, когда меня подхватывают матросы и втаскивают на борт. Ну, вот и все – даже ног не промочил. Канат тут же обрубают, и гребцы налегают на весла.
Но и я на корме, и все гребущие напряженно всматриваются в происходящее. Вот брандер, на котором уже разгораются огни, с грохотом наваливается на борт вражеского корабля. Багры, которыми утыкан его нос, впиваются в обшивку, а крючья на реях за такелаж датчанина. Слышен треск и гудение, внутри брандера все больше разгорается огонь, и наконец он с грохотом вырывается наружу. Все, дело сделано! У нас получилось! В избытке чувств я подпрыгиваю, едва не перевернув шлюпку, и восторженно ору. Когда эйфория немного улеглась, смотрю в сторону второго датчанина. Почему он горит слабее, чем наш? Наверное, на одном из кораблей опасность заметили раньше, и их борьба за живучесть протекает более успешно. Хотя нет, вон взрывается порох в одном из зарядов, и огонь разгорается с новой силой, хотя и существенно меньше, чем на нашем «клиенте». Все, уходим!
Наши шлюпки идут к берегу, но, похоже, нашему приключению далеко не конец. На одном из датских кораблей сообразили, что произошло, и его капитан решил хотя бы отомстить. В отблесках пожаров видно, как нам наперерез идет кажущийся огромным датский пинас. Проклятье! Сейчас этот мерзавец будет догонять нас и топить корпусом, или займет место между нами и берегом и потопит нас из пушек. Впрочем, что-то такое я предполагал, и у меня есть сюрприз. Датчанин идет с огнями, он уверен в своей безнаказанности и почти прав. Почти, потому что я не зря не взял с собой Яна Петерсона. Он сейчас на «Марте» и прикрывает нас. Хорошо, что за нами погнался именно пинас. Они обычно используются как транспорты и поэтому не слишком хорошо вооружены. Я же не пожалел денег на перевооружение, и сейчас Ян громит из пушек датчанина. Потопить он его, конечно, не потопит, но внимание отвлечет. Все, гребем отсюда, орлы – пока большие дяди заняты друг другом, у нас есть небольшой шанс. Ого, как бахнуло, наш «клиент» взорвался! Это хорошо, а что со вторым? Держится, сволочь!
Внезапно слева по борту раздается крик:
– Ваша светлость! Глядите, чего эти окаянные делают!
Это Клим, он в любой темноте видит, как кошка, и теперь рассмотрел, что «Благочестивая Марта» и этот проклятый датчанин сцепились в абордаже.
– Табань![21]
Вот проклятье, только этого не хватало. Впрочем, возможно, все не так плохо. Капитан Хайнц со своими мушкетерами сейчас там. Он хотел твердой палубы? Да за-ради господа бога! Довольно ясно слышится залп мушкетов. Очевидно, датские абордажники ринулись на «Марту» – и встретили теплый прием. Это мне нравится, готовая к бою сотня мушкетеров – это сила! Да еще матросов Петерсон не в монастырях подбирал, так что датчане наверняка неприятно удивлены. Кричу в сторону шлюпки Клима:
– Карл! Как ты думаешь, сколько датчан сейчас на этом борту?
– Да нисколько, ваша светлость, все сейчас на «Марте» дерутся. Разве пушкари на борту остались, так и те… это вы чего такое удумали? Свят-свят! Чтоб меня царица небесная…
– Не богохульствуй! А лучше правь на этот проклятый пинас, у нас там сегодня вечеринка!
«Счастье покровительствует смелым» – так говорили древние. И они не ошиблись: мы добрались до борта датского пинаса незамеченными. Очевидно, удачным выстрелом на нем разбило рею, и ее обломок свисал, запутавшийся в снастях. По этим снастям мы и забрались на борт. Клим не ошибся, на датчанине почти не осталось народу, а те, что остались, напряженно наблюдали за схваткой. Поэтому наше появление было для них совершеннейшей неожиданностью. Особенно для столпившихся на надстройке нескольких офицеров и матросов. Пора познакомиться поближе.
– Господа, не подскажете, как пройти в библиотеку?
Неуместность этой фразы, да еще на латыни, так резанула слух господ офицеров, что они, недоуменно развернувшись, вытаращились на меня. Надо сказать, зрелище того стоило. Жизнь, полная приключений и физических нагрузок, весьма укрепила мое тело, но выглядел я все равно мальчишкой. Однако допельфастеры в руках определенно говорили о дееспособности. Блин, а я их еще брать не хотел – дескать, громоздкие! Один из датчан резко потянул руку к заткнутому за пояс пистолету. Ну, в морг так в морг, спустил я курок, и в голове храбреца возникло непредусмотренное природой отверстие. Матросы, очевидно, в древних языках сильны не были и тоже попытались дернуться. Но только попытались: Клим и мои померанцы с моряками быстро пресекли попытки сопротивления.
– Послушайте, что же вы молчите, это в конце концов невежливо! Кто командует этой посудиной, полной грубиянов?
– Я! – пробормотал один из них, к которому вернулся дар речи.
– О, очень рад! Позвольте представиться: герцог Мекленбургский, и кстати, вы ни хрена ничем не командуете, поскольку я взял вашу посудину на абордаж. Так что или вы сейчас сдадитесь со всеми своими людьми, или… море глубокое!
Бедолага датчанин пытался уяснить смысл слова «rabano»[22] и совсем запутался. В который раз ловлю себя на том, что обширные знания Иоганна Альбрехта в языках играют со мной злую шутку. Я, несмотря ни на что, привык выражаться и мыслить, как житель России начала XXI века, и речевой аппарат Мекленбургского принца послушно выдает эти словесные перлы, шокируя окружающих. Мои приближенные уже привыкли к моей манере выражаться и не обращают внимания, а остальные нередко зависают. Что же, повторяю все то же самое на немецком. Красота! Недаром Ломоносов говорил, тьфу, скажет, что на немецком хорошо говорить с неприятелем. Все сразу становится понятно. Переоценил я образованность датских моряков.
Но дело сделано, и датский горнист играет отбой. Половина датчан слышит команду и дисциплинированно возвращается на свой корабль. Остальные в горячке боя его игнорируют, но капитан Гротте свое дело знает и, поняв, что враг отступает, усиливает натиск. Так что отступление превращается в бегство, а вернувшись на свой пинас, они обнаруживают, что он уже захвачен. Сейчас самый ответственный момент. Если кому-то из датчан придет в голову блажь сопротивляться, они нас сомнут. Но перелом уже произошел, и люди, только что отчаянно дравшиеся в абордажной схватке, повинуясь команде своих обезоруженных офицеров, послушно складывают оружие. На «Марте» торопливо рубят канаты, пытаясь отцепиться от датчанина. Выскакиваю на фальшборт и ору во все герцогское горло:
– Ян! Хайнц! Куда вы, черт вас дери, собрались? Я что, один должен призы брать?
Еле успеваю пригнуться, ибо мои верные мушкетеры, не разобравшиеся, что происходит, пытаются подстрелить своего работодателя. Я в ответ отчаянно матерюсь и в утренних сумерках вижу, как вытягиваются лица Петерсона и Гротте.
– Ваша светлость, это вы?
– Нет, мать вашу! А кто же еще!
– Но как?
– Да никак! Вы что же это, и впрямь думали, что я буду спокойно смотреть, как какие-то обалдуи пытаются взять на абордаж мою собственность? Да вы там с ума сошли! Ну-ка, абордажную партию сюда, пока датчане не очухались. И поживее, вы, тараканы беременные!
Кое-как поставив паруса, начали движение к берегу. Значительную часть датчан во главе с офицерами я сразу, от греха, отправил на «Марту». Так что командовал пленными Клим. Капитан Гротте с тремя десятками мушкетеров помогал ему контролировать ситуацию. Хайнц сразу заявил, что меня одного теперь ни за что не бросит, и перешел на захваченный пинас. Похоже, ему стало стыдно, что он не вызвался участвовать в ночной авантюре. Ну-ну.
Когда остальные датчане поняли, что произошло, было уже поздно. Гнаться за нами никто не стал, и можно было немного расслабиться. Я стоял на кормовой надстройке и слушал рассказ капитана Хайнца. Оказывается, датчане поздно заметили «Марту» и схлопотали безответный залп из пушек в упор. В принципе, заметно. Но датчанин ловко сманеврировал, и корабли сцепились. В этот момент датчане кинулись на абордаж, но наши мушкетеры очень удачно разрядили свои мушкеты в гущу атакующих. Первая атака была отбита, но враг не сдавался и продолжал атаковать. Завязалась, что называется, «кровавая сеча», однако засевшие на надстройках мушкетеры продолжали вести действенный огонь, да и какой конец у шпаги острый – тоже знали. Команда же во главе с Яном вообще дралась, по выражению Гротте, как черти, так что когда с пинаса пришла команда отступать, исход боя уже сомнений не вызывал. Ну а мое эффектное появление превратило просто удачный бой в триумф. На вопрос, какие потери, Хайнц поднял к небу глаза. Ну, понятно, когда бы он их считал!
Тут у меня возник вопрос: а кому теперь принадлежит захваченный корабль? С одной стороны, его захватил я и мои люди, так что он вроде как мой. С другой стороны, я на службе, так что вроде как «наш»! На мой вопрос Хайнц подумал и, прочистив горло, ответил, что морской специфики он не знает, однако на суше дело обстоит следующим образом. Подбирать трофеи до конца боя – смертный грех, причем «смертный» в прямом смысле, за это вешают. Однако после боя солдаты (и их работодатель, то есть я) в своем праве. И все, что взято в бою, свято. Правда, верховное командование (король в данном случае) – также участвующая сторона, и пушки, знамена и прочее безоговорочно принадлежат ему. Более легкое вооружение, если оно солдатам не нужно (а мушкетеру второй мушкет на фиг не нужен), теоретически выкупается казной, а по факту все обходится без выкупа. Ибо не фиг! Пленные, которые могут заплатить за себя выкуп, – тоже добыча захватившего (естественно, не рядового солдата). Если вышестоящее лицо желает отжать пленного, оно может это сделать, выплатив соответствующую компенсацию. Так что надо подумать. С одной стороны, мне второй корабль сейчас вроде как не сильно и нужен. Наоборот, из-за блокады и моя любимая «Марта» резко перестала приносить прибыль и стала ее поглощать. С другой, кораблик-то хорош! С высокими ладными надстройками, раза в полтора больше «Марты», с двенадцатью пушками большого калибра и четырьмя малого. Плюс ко всему этому великолепию вместительный трюм, к сожалению, пустой. А не прогуляться ли мне в каюту капитана? А капитан-то живет с вызывающей, я бы даже сказал непозволительной, роскошью! Салон, спальня, каморка для прислуги – и все это шикарно обставлено. Буфет ломится от серебра, гардероб полон весьма недурной одежды, на стенах ковры. Блин, чего тебе дома-то не сиделось, болезный? Впрочем, было ваше – стало наше! А чего в сундуках? Так-так, очень интересно, а тут что… держите меня семеро! Если тут меньше восьми тысяч серебром, то плюньте в мою герцогскую физиономию! Беру свои слова насчет «Марты» назад!
Ласточка моя, солнышко, кормилица ненаглядная! Вернусь на борт – весь штурвал облобызаю!
Встречали нас как героев. Кричали барышни «ура» и в воздух чепчики бросали! Принц Густав примчался на пристань и встречал меня вместе со всеми. Война с Данией началась крайне неудачно. Кальмар взят, держался только замок. Король Карл IX готовился выступить с армией на помощь, и наш успех весьма воодушевил шведов. Надо сказать, король в последнее время сильно сдал. Когда Густав Адольф рассказывал ему о нашем успехе, он выглядел очень рассеянным, говорил невпопад, а под конец поразил мою светлость в самое сердце. Он спросил меня, готов ли мой полк к выступлению. Я несколько растерялся, но стоящий рядом с королем Густав Адольф кивнул мне, и я с поклоном сказал, что по первому зову буду в первых рядах, или что-то в этом роде. Уже после приема Аксель объяснил мне, что его величество в последнее время не всегда хорошо себя чувствует, к тому же у него недавно был господин Спаре и чего-то наплел по моему поводу.
– Все понятно, граф, однако слово дано, и мне срочно нужен полк. Кстати, каков минимальный состав полка в вашей армии?
– Вы очень вовремя поинтересовались, ваша светлость. Ну-ну, я все понимаю, у вас не было времени. Вообще пехотный полк должен иметь примерно тысячу – тысячу двести человек. Однако война началась так неожиданно, что во многих полках нет и половины.
– И если я приведу отряд в шестьсот человек…
– Никто не посмеет сказать вам, что вы не выполнили свой долг! У вас есть шестьсот человек?
– Если честно, то нет и половины. У меня рота мушкетеров в полторы сотни стволов. Я могу навербовать местных жителей?
– Только добровольцев. Вообще шведы не слишком охотно идут в армию, особенно в нешведские части. Однако вы стали популярны, так что дело, может, и выгорит. А оружие у вас есть?
– На шесть сотен хватит. Я думаю. Наверное.
Вечером был мозговой штурм, на котором присутствовали все мои приближенные и офицеры. Когда я сказал, что у меня есть полторы сотни мушкетеров – я безбожно преувеличил. Абордаж не прошел для моих людей зря, так что всего в строю было и немцев, и померанцев девяносто шесть человек. Еще шесть десятков команды на «Марте», но от них на суше мало толку. Едва выйдя из дворца, я объявил собравшимся окрест зевакам, что набираю отряд «истребителей датчан». Присутствующие разразились приветственными криками, но записываться не спешили. Если бы можно было смотаться в Германию, то, вероятно, я навербовал бы необходимое количество искателей приключений. Увы, на это не было ни времени, ни возможности. Хайнц, как самый опытный в вопросах вербовки, предложил завербовать пленных датчан. Мысль была интересной, но пока ее отложили. Тем более что все пленные были моряками, а не пехотинцами. Ян предложил поступить по-английски, то есть напоить в местных кабаках как можно больше народу, а утром объявить, как им повезло. В принципе тоже ничего, но так вербуют матросов – когда они утром просыпаются с похмелья, корабль уже в море и деваться им некуда. Больше конструктивных предложений не было. В задумчивости я вышел из трактира папаши Густава с целью подышать. Уж больно голова устала от шума, производимого моим «штабом». Мое внимание привлекла вереница людей в цепях, которых гнали в сторону порта вооруженные стражники.
– А это кто? – спросил я у вышедшего вместе со мной Клима.
– Известно кто, – ответил он мне. – Каторжников на галеры гонят.
– Какие к нечистому галеры? Нас же до сих пор блокируют датчане!
– Так-то оно так. Только куда их девать, каторжников-то, не солить же!
– И что, много тут каторжников?
– А кто их, окаянных, считал? Галер много, и на всех, почитай, каторжники. Вольного-то туда никаким пряником не заманишь.
– А за что тут на каторгу отправляют?
– Да кто же их знает. Кого за разбой, кого за иную какую татьбу. Должников, бывает, за весло сажают. Особенно тех, кто налоги задолжал, тут с этим строго. Ну и пленные случаются, кто за себя выкуп заплатить не может.
На следующий день я с утра был у Акселя Оксеншерны. В двух словах я объяснил ему суть своей идеи. Тот если и удивился, то виду не подал. Еще через два часа я стоял перед толпой заросших и оборванных людей в цепях. Я предоставил право говорить Хайнцу, а сам всматривался в лица каторжников, пытаясь понять, что они за люди.
Хайнц не подкачал, он говорил простыми рублеными словами понятные любому недоумку вещи. Хотите и дальше горбатиться на веслах – сидите на попе ровно. Хотите вырваться отсюда и жить как лучшие люди на земле, солдаты герцога Мекленбургского, – тогда вставайте и идите к нам. У нас таких, как вы, только и не хватает… Увы, ему не получалось достучаться до сердец будущих военных. Лишь безразличное молчание было ему ответом. Н-да, опять непруха… Опаньки, а что это? Один из сидельцев поднимает кудлатую голову и неожиданно противным голосом кричит: «А чего это немак гавкает?» И все это на русском, причем явно оживившиеся каторжане одобрительно ржут. Офигеть!
Выхожу вперед и, подпустив хрипотцы в голос, отвечаю:
– С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает капитан Ж… Гротте. Слыхал про такого? Нет? Сочувствую! И предлагает он вам, лишенцам, бросить к черту эти весла и заняться более почетным делом. А именно – стать моим солдатом.
– А ты-то что за гусь?
– Я-то? Принц заморский, Бова-королевич, слыхал? А тебе не один хрен, кто тебя, такого красивого, из-за весла вытащит? Нет, если тебе на галерах нравится – так я не против, оставайся. А вот если кому надоело, то вставайте и идем со мной, только думайте быстрее – недосуг мне.
– А с кем хоть воюешь, королевич?
– А тебе не все едино? Ну, с датчанами.
– А кем верстаешь?
– Пикинерами, ну или копейщиками, по-вашему.
Тут из толпы вылез здоровый звероватого вида мужик и прогудел:
– Не по чину мне в пешцы, я сын боярский!
Ага, похоже, это и есть неформальный лидер этой тусовки.
– Да хоть княжеский, мне без разницы! Вот будешь на Москве – там и будешь хоть боярином, хоть архиереем. А здесь либо у меня копейщиком, либо на галере гребцом. Покажешь себя – пожалую и конем, и саблей.
– А верно ли ты королевич, чтобы жаловать?
– Я герцог, и отец у меня был герцог, и мать из княжеского рода. В своей земле я все равно что царь, никого надо мной нет, и даже за столом римского цесаря могу сидеть, не снимая шляпы.
– На православных нас войной не поведешь?
– Сейчас у меня война с датчанами. Как она закончится – неволить никого не стану: хотите – служите дальше, хотите – отпущу на все четыре стороны. Мое слово крепкое!
– А запивная деньга с собой? – опять вылез кудлатый с противным голосом.
– Какая-какая деньга?
– А задаток, герцог-батюшка! Мы мыслим так, что воинские люди без оплаты не служат.
– Верно говоришь, но только то воинские. Они на службу приходят одетые-обутые, со своим оружием. Строй воинский знают, а ты как, датчанина в драной рубахе и с голым задом воевать будешь? Вот то-то! Кто ко мне пойдет, того накормлю, напою, в баню свожу. Одену, обую и вооружу. Да только смотрю, не получатся из вас воины, вы только языком горазды!
– Подожди, князь, слова обидные говорить! Воинское дело мы знаем. Тут, почитай, все ратные люди, есть стрельцы, есть казаки, Анисим, с которым ты лаешься, – тот и вовсе пушкарь. Коли ты нас и впрямь от сей неволи ослобонишь и против православных не поведешь, я тебе крест на верность поцелую и в бой пойду. А там как бог даст!
– Ну, вот и договорились! Эй, Гротте, скажи стражникам, чтобы колодки сбивали.
На большой поляне неподалеку от памятного охотничьего домика мы встали лагерем. В четырех больших котлах рядом с небольшой речушкой кипятили воду для импровизированной бани. В нескольких котлах поменьше варилась каша для моих новоявленных солдат. Пока бывшие каторжники добирались до места под руководством капитана Хайнца, я сделал небольшой крюк к лагерю королевских войск. Въехав в расположение, сразу же направил коня к маркитантам. У них явно было затишье, что, впрочем, понятно. Войска готовятся к выступлению, все, что нужно, уже купили, добычи еще нет и не ясно, будет ли. Все застыло в напряженном ожидании – и тут я, такой весь из себя. Одна отменно безобразная старуха, увидев меня, оживилась и закричала на весь лагерь противным голосом:
– Вы только посмотрите, какой красавчик пожаловал к нам! Что вам угодно, молодой господин? Вы только скажите, мы для вас все сделаем.
– Благослови вас господь, добрая женщина! У меня большое горе, не знаю даже, как вам и сказать.
– Уж вы, молодой господин, скажите как есть, а мы-то придумаем, чем вам помочь, – загалдели вокруг отовсюду вылезающие из своих кибиток маркитанты.
– Меня бросила моя любовница-графиня, и я плакал три ночи напролет, а теперь думаю: может, вы, добрая женщина, поможете моему горю? – проговорил я самым постным голосом, подняв глаза к небу.
Громкий хохот, зазвучавший со всех сторон, был мне ответом. Старуха, сначала опешившая, смеялась громче всех, а потом, скрючившись в подобии реверанса, заявила, что «готова хоть сейчас». Дождавшись, пока смех стихнет, я, посерьезнев, объявил:
– Слушайте меня все! Я герцог Мекленбургский! Никто из шведов не хочет идти в бой под моим знаменем, поэтому я нанял каторжников. Но поскольку мне не хочется вести в бой оборванцев, их надо переодеть. Кто у вас старший?
– Я, ваша светлость! – отозвался тучный мужчина, одетый в разодранный на спине колет не по размеру. – Вы обратились по адресу, но есть ли у ваших людей чем заплатить?
– Идите за мной! Там почти двести человек, и всех нужно одеть. Мой секретарь запишет каждую вещицу, а мушкетеры проследят за тем, чтобы вещи были стоящими. Потом я оплачу все сразу!
С этими словами я снял с пояса кошель и потряс им, гремя серебром.
– Да здравствует герцог Мекленбургский! – раздались крики. – Да здравствует Странник! Слава победителю датчан!
Поев, бывшие каторжники отправлялись в палатки, превращенные в бани. Тут же цирюльники стригли и брили желающих, а маркитанты бросали им по очереди детали гардероба и, стараясь перекричать друг друга, диктовали писарю, что за вещь и ее стоимость. Пытавшимся безбожно задрать цену люди Гротте тут же без разговоров били в ухо, или куда попадет.
Через какой-то час гребцы стали немного похожи на людей. Казаки отнеслись к одеванию в иноземные шмотки индифферентно. Одежа – она и есть одежа. Остальные, видно было, втихомолку плевались, но выбора у них все одно не было.
Потом следовала церемония крестоцелования. Православного священника, к сожалению, не было, а вот библия, как это ни странно, нашлась. Клим откуда-то приволок. Похоже, его лютеранство сильно преувеличено. Присягнув мне, каждый получал шлем, кирасу, копье и тесак или шпагу, тут уж как повезет. Хватило почти на всех, остальным выдам завтра, в городском арсенале по приказу Оксеншерны обещали помочь.
Наблюдая за всеми этими движениями, капитан Хайнц спросил меня:
– Ваша светлость, зачем вы связались с каторжниками?
– А разве был другой выход? Ты думаешь, они совсем безнадежны, Хайнц?
– Ну, судя по всему, с какой стороны браться за саблю – они знают. Но для боя этого мало: надо уметь держать строй, надо маршировать…
– Хайнц, дружище, ты знаешь, что такое бой стенка на стенку?
– Нет, а что?
– Это такая русская забава. Зимой они собираются на своих промерзших до дна реках, строятся друг напротив друга и дерутся. В строй может стать любой, богатый боярин или горожанин, купец или смерд, приближенный русского царя или последний холоп. В этом строю все равны. В драке можно все, кроме одного. Нельзя дать разорвать свой строй! Стой и держи удар и бей в ответ. Проигрывают те, кто не сдержал ударов и дал разорвать свой строй. Так что поверь мне, с этим проблем не будет.
– Странный обычай. А как быть с маршированием?
– А ты думаешь, просто из капитанов выйти в майоры?
– Ва… ваша светлость!
– Ну а ты что думал? Полковником буду я. Лелик и Болек пока только лейтенанты. Твой лейтенант Клюге пусть принимает мушкетеров. Ну а ты будешь майором!
– Ваша светлость, я не пожалею ни себя, ни палок, чтобы выучить их маршировать!
– А куда же ты денешься, дружочек!
Тем же вечером Ян Петерсон привел ко мне одного человека, которого представил как знакомого. Я внимательно посмотрел на него. Немолодой, но еще крепкий мужчина, одетый как зажиточный крестьянин. Диссонансом выглядел пистолет, заткнутый за пояс, и довольно дорогой кинжал на перевязи.
– Говорят, что вы, ваша светлость, хотите воевать с датчанами? – спросил он меня.
– Верно, а тебе что до этого?
– Я не хочу, чтобы датчане вернулись. Я не хочу, чтобы король Кристиан назначал тут везде своих фогтов. Я хочу воевать с ними.
– Ты один этого хочешь?
– Нет, со мной люди из моего дискрита, и из соседнего тоже есть. Нас почти две с половиной сотни, и мы уже воевали с датчанами. Но мы не хотим, чтобы, когда мы выгоним датчан, нас послали воевать куда-нибудь еще. Мы просто крестьяне, у нас много своих дел.
– Я понял, а от меня ты чего хочешь?
– У вас есть оружие, но нет людей. У меня есть люди, но мало оружия. Крестьянам нельзя иметь оружие. Вы даете нам оружие, и мы воюем с датчанами. Война кончается – и кончается наш контракт.
– А вы умеете им пользоваться?
– Немного.
И так это говорит, что я понимаю: умеет, стервец. Не знаю, где научился, но умеет. И вот что тут будешь делать? Хороших солдат из них быстро не получишь, тут время нужно. А времени-то как раз и нет. А если подумать, то все не так плохо: мотивация у этих людей есть. Наемнику в принципе по барабану, кому служить, нередко проигравшие тут же нанимаются к победителю. А у этих людей есть дом, семьи. Им есть за что воевать.
– Как тебя зовут?
– Юрген Кноппе, ваша светлость.
– Я хочу видеть твоих людей. Если они такие же, как ты, я вас найму.
– До зимы?
– Хорошо, до зимы. Кстати, а почему вы не занимаетесь хозяйством, разве вам летом нечего делать на своих участках?
– Большие семьи послали отца или одного из сыновей. Одиноким помогают соседи. Одно лето и одну осень мы справимся.
Я подсуетился, и мой полк выдвинулся последним. Король обо мне, слава богу, забыл, а остальные военачальники понимали, что от моего полка толку мало. Шли потихоньку, впереди Юрген со своими партизанами. Для представительства у них номинальный командир Болек. Затем отряд бывших каторжников, командовал ими майор Гротте лично. И замыкали нашу колонну мушкетеры во главе с бывшим лейтенантом Клюге. Тот очень рад, что стал капитаном, и очень старался. Замыкал движение небольшой обоз. Я взял с собой кое-какие припасы – так, знаете ли, на всякий случай. Ну и несколько маркитантских повозок, куда же без них!
Люди Юргена и впрямь партизаны. Многие из них уже сталкивались с датчанами в прошлых войнах. Я выдал им сотню мушкетов, таким образом, рота почти настоящая. Были и мушкетеры, и пикинеры. Копья, правда, у них коротковаты. Такое впечатление, что люди туда постоянно подходили. Видимо, датчане местным и впрямь не нравились.
Имелась у меня и небольшая кавалерия. Два десятка моих померанских драбантов экипированы по-рейтарски и составляли мою свиту. Лошадей дал Густав Адольф. До настоящих рейтар им, конечно, как до Китая пешком, но вид бравый. Эх, где же ты, мой «любимый» капрал Шмульке! Ты бы из них людей сделал. Но Шмульке у меня не было, и командовал «конницей» Кароль.
