Иван Николаевич Пальмов
А
Неизвестно сколько времени прошло, но человек этот называвший себя другом Тесея перестал бояться смерти. Он продолжал изображать обоих, уже не помня, кто он сам. Его представления переходили в настоящие концерты, длинной, иногда, в целые дни. У этого человека не было ни дня, ни ночи, только сплошная серость стен. Потолок лабиринта шел высоко и вероятнее всего, где-то на самом верху была щель, которая давала тот тусклый свет, что не давал ослепнуть. Смотреть же в лабиринте было прямо таки не на что, и все чаще его узник рассматривал собственное тело. Это тело здорового человека уже не юных, но все еще молодых лет было совершенно обыкновенным. Только литера на запястье не давала ему покоя. Там грубо и отчетливо была написана первая буква алфавита. Человек с буквой «А». Он сам себе придумывал имена.
Как правило, он называл себя Аркадий или Андрей. А чаще всего он звал себя именем героя своей пьесы, одной другой или третьей. У него их было много, но самой забавной он считал ту, что была про историю смерти империи. Да, та самая пьеса по Одоакру. Вот она:
Пьеса по Одоакру.
Действующие лица:
Император Таллий
Слуга Иридий
Командующий Стронций
Войско
Действие разворачивается в самой небольшой империи, которую можно выдумать. В каждой сцене одновременно один персонаж.
Сцена 1
Покои императора. Вбегает слуга Иридий.
Ах, как же доложить
Беда, одна беда
Подкралось поступью немой, молниеносной
Ужель мы будем драться?
Тому и быть и я готов
Дать в жертву голову и сердце
Настало время, враг бежит к воротам
Теряя человечий облик
Его чернеет войско, вдали и все же зримо
Раскинется как куст сирени ратный бой
И сгинет варварское племя
Едва наш царь и император
В лице едином обрушит отчий меч
Доложим все как есть, а он рассудит
И будет то, что будет
Слуга доложил императору весть. Император в своих покоях один.
Вот грязное бесстыдство
Коварство и надлом властей
Терпеть такое свинство
А что мне делать без идей
Вы воля ваша, друг, слуга
Мне весть недобрую вручили
Тот час и вы похожи на врага
Хоть вас пока не уличили
Сражаться дело храброе не спорю
Быть может, отступил бы супостат
Но все ж, не лучше ли порою
Уйти дорогой через сад
Иридий
Возможно ль это?
Что самый главный человек так струсил
Иль может есть в том хитроумный план
Верней всего иначе быть не может
Он хитростью возьмет крутя восьмерки
Затем стремглав испустит рык
И словно лев сразит их в миг
Еще не время спускать пурпурный стяг
Не время бить в железный барабан
Пинать гусей, не время среди ночи
Все обернется, наверное, а впрочем…
Таллий
Слуга сказал, что атакует Стронций
Не он ли так успешно командовал придворным войском?
А что мне от того?
Верней всего уж если так, он вмиг пробьется через стены
Снося преграды словно замок из колоды карт
Пройдя струей сквозь рыхлую материю державы
Увы, все видится мне в темном свете
И с темнотой меня закрывшей
Я удаляюсь в дальний путь
Войска Стронция занимают империю
Стронций один в покоях императора
Во мне вся воля судеб всех мастей
И я один служу себе как царь
Я царь и есть, иль больше – император
Пусть скромный из меня оратор
А все ж сильней других
Что смели звать себя хранителем земли
Тех бесконечных и святых угодий
Какие столько лет дрожали
На тонких сваях слабых ног
Теперь они мои
И я держу их крепко
Одно лишь гложет душу мне
Кто станет войска во главе
Не самому же бдеть как сокол
На страже всякий день и час
Я слышал как былой слуга
Все упирался до последней боли
Стоял за честь империи своей
Покинутой властителем убогим
Все продолжал вести дозор
Темница, в которой сидит Иридий. Иридию передают слова Стронция.
Иридий
Предателю служить?
Да лучше смерть, на веке мне и землям всем
Вот только жаль мне родные края
Те пастбища просторные что были
Всегда покрытые травой
Валы и ямы, ерики крутые
Леса что прячут свет дневной
Мне милы все холмы и плоскогорья
Курени милы и подворья
А главное могучий статный наш дворец
Что приютил меня однажды
Ему лишь буду я служить
Завет мой был навеки
И с ним я сгину в этой клетке
А что империя теперь?
Ужель ее не станет
Верней всего и кто повинен в этом?
Пожалуй, рано я себя списал
Еще не квиты счеты
Я буду действовать хитрей гиены
Войду в доверие, а уж потом
Все возвращу, империю дворец и власть
Законному отдам владельцу
Стронций
Как здорово, что есть такие люди
Готовые служить, как верный пес
Уверен он пойдет за мной и в полымя
И в пламя
Пусть соберет людей, разит всех и карает
А мне оставьте власть в ее чистейшем виде
Иридий собирает войско и спустя время захватывает власть.
Иридий
Крепко то обещание мое, что дал я накануне
Того лихого дня, в который сгинуть был уже готов
Пора гонца послать за Талием бежавшим
Иридий отправляет гонца.
Он скоро глянет во дворец, но так ли он достоин
Престола своего не удержавший трус
Не лучше ли повременить
Иль скажем, занять ему другую должность
Сообразно умениям его или заслугам
Министром может иль магистром
Талий назначен министром
Талий
Отчасти должен я тебя благодарить
Иридий
Ты дал мне время и возможность
Но не дал мне, что причитается по праву
Корону трон и символа державы
Мне нужен меч, вершащий главы
Разящий тех, кто смел себя поставить выше
Чем следует примерному пажу
Настанет время, ты услышишь
Когда тебе я все скажу!
Теперь же дабы взять правленье власти
Мне нужен тот, кто войско подчинит
Предчувствуя все подвигающие страсти
Победы славной чашу накренит
Быть может, Стронцию доверь войско
Не раз он лихо показывал себя в бою
Вперед же, действуй!
Ищи империю свою
Стронций
Ох, я конечно соберу народ
Я очень рад, что мне далось по праву
За мной пойдут войска, не взвод
И уж конечно дам обещанную славу
Мы снова победим, восстанем снова
Хоть посади на трон любого
Он сыщет мятежи, коварство и разлад
Любой взошедший только будет рад
Мгновению на тронной высоте
Но кончит так же в полной темноте
Сегодня он все еще Стронций, хоть это имя и не давало ни каких ответов. А вот узник именно ответов то и искал. Главным образом он перебирал в памяти все знания, что оставались у него из прошлой жизни. Вот только саму жизнь он не помнил. Все же он взял откуда-то историю Одоакра, он помнил невесть как, химические элементы породившие имена. Он знал немало и о Греции, в особенности про пантеон богов и так же мифы. Для него они были реальны. Вдруг он вспомнил и настоящее имя Минотавра – Астерий. Да, кажется, так звали это рогатое существо, возможно, так назвал его отец Минос, когда он был еще в утробе богини матери. Далее он вспомнил Ариадну сестру ужасного зверя, саму по себе прекрасную деву. Вот только отчего Ариадна не ладила со своим братом, наверное, из-за бычьей головы. Возможно, еще ей не нравилось, что ее брат пожирает так много юношей и девушек, аж по семи сразу и тех и других. В защиту Минотавра можно конечно сказать, что трапезы его были не часты и то действительно правда, поди растяни эти несчастные четырнадцать душ на долгие .. не вспомнить уже сколько лет.
Постепенно узник лабиринта все более стал проникаться жизнью чудовища, он уже не казался ему страшным. Скорее жалость проснулась на месте страха, и некоторое время этому человеку хотелось встретиться с Минотавром только из любопытства. Еще позже, когда одни и те же мысли заставляли проходить узника не только каменный лабиринт, но и лабиринт мыслей, кои путляли по одним и тем же уголкам тысячи раз, но так и не могли выйти наружу, именно тогда он начал помышлять о смерти. Встреча с Минотавром становилась спасением, избавлением от мук выбора, не имеющего силы, выбора который все равно приводит в одно и то же место. Верно, что в таких случаях и сумасшествие не станет концом, оно только породит новый гнев, выплеснуть который будет невозможно. Андрей – так звал он себя все чаще из-за метки на своей руке. Так вот Андрей звал Минотавра, он молился на него и желал только одного – быть съеденным могучим существом. Подчас он даже представлял этот момент, вот он подобно монаху, познавшему дзен безропотно сидит и смотрит в пустоту, в то время как Минотавр не спеша отрывает куски плоти от его тела. Это тело он больше не чувствует своим – оно только материя, уже не живая материя, годная лишь для утробы такого же узника как и он. Такого же, как и он. А ведь не может быть чтобы, бродя в лабиринте бесконечно долго, он бы не встретил его единственного обитателя. Вернее всего или лабиринт пуст или… есть тот, кто может встретить обитателя лабиринта, положим, он мог бы увидеть его, а все же не видит. Человек не может видеть себя со стороны, как и бык. Он может лишь видеть свое тело и руки. Он может увидеть таинственный знак, литера «А». «А» – Астерий, это ведь, правда, так просто. Наконец все и сошлось. Теперь он понял, что его участь куда как ужаснее, гораздо страшнее той, чтобы быть съеденным монстром, ведь он монстр и есть. Он – минотавр. Астерий, вовсе не Андрей или Аркадий как он когда-то думал.
В голове у проклятого существа теперь остались лишь отголоски той последней выдуманной мысли. Теперь он уже понимал и осознавал верно, кто есть он на самом деле и чем более осознавал, тем меньше думал о том. Он безучастно разглядывал свое тело, могучие руки, развитые трехглавые и двуглавые мышцы, сильный торс и чудовищно большие ноги. От чего только раньше они были так незаметны. Как-то в порыве бездумного отчаянья он побежал опрометью вперед, надеясь возможно удариться о стену так чтобы лишиться чувств. Он долго бежал все прямо, и пыл его бега начинал угасать, как вдруг перед ним замаячил свет. Бег становился все легче, все свободнее, а когда впереди показалась фигура, он был, несомненно, счастлив. О, то был всего лишь силуэт, но в том силуэте обреталась жизнь, настоящая человеческая жизнь, ведь впереди были рога. Сейчас он столкнется с полубогом, с полубыком и станет бороться. Станет неистово драться за свою жизнь, цепляясь за черные, покрытые едва ли не шерстью волосатые руки. Он станет вгрызаться в массивную грудь, оставляя в устах улыбку и сумасшедшее счастье.
–Я человек! – кричит, распеваясь, безымянный Андрей и утопает в возне очертелой борьбы.
Глава 8.
Ursus arctos!
Темные волосы застилают глаза в пылу яростной схватки, и некто жутко тяжелый распростерся на человеческом теле. Одним лишь собой он мог бы удавить человеческое существо. Андрей не видит перед собой ничего, но чувствует, как силен тот, с кем приходится бороться. Его мысли быстры и проворны они продумывают каждый шаг и останавливаются лишь единожды в эти короткие шесть минут, в тот миг когда, едва высвободив голову, он видит перед собой медведя с занесенной лапой.
Сейчас он размозжит мне голову, а пока он крепко прижал меня к земле другой лапой. Ляг эта лапа чуть левее и мне бы не выбраться, а так остается шанс. Нужно выкрутить тело в сторону правого плеча и прижать голову как можно ближе к телу. Есть шанс, что он промахнется. Удар летит и я, сжимаясь что есть сил, понимаю как не прост мой маневр. Ноги скользят по листве и оттого мост не получается, выходит только прижаться. Ничего снова не видно и вот уже он бьет мимо, лишь слегка задевая когтями. Однако вернувшись назад, я совершаю просчет, по инерции та лапа, что прижимала меня к земле у левого плеча, теперь сместилась на самое горло. Вероятно это конец, но мысль эта не успевает завладеть мной я думаю о другом. Из такого положения ему становится еще сложнее ударить меня правой лапой и скорее всего он не станет долго душить. Медведь не удав, в борьбе он грозен и всегда не спокоен, во всяком случае, я хочу в это верить. Сейчас он укусит меня за лицо. Мои руки свободны, но вряд ли сумеют ему помешать. Тем ни менее я уже знаю, как сделать так, чтобы укус был только один, к тому же не смертельный. Вот близится его голова, и я обеими руками сжимаю его глаза, он кусает. Жуткая боль и, кажется, нет пол лица, но на миг он отпрянул. Сейчас он вспрыгнет и ударит обеими лапами, я давно ждал этот маневр. Это последний мой шанс. Прыжок, я выкручиваюсь и пытаюсь резко встать, кажется, выходит. В следующий миг, ровно перед тем как мне встать на обе ноги, он сшибает меня ударом в плечо. Я на коленях или на корточках, так или иначе, в партере. Увы, не в партере театра, на каком-нибудь Фаусте, а прямо перед бурым медведем. Это теперь я знаю, что он бурый, до этого мига в сознании не было этих фактов кажущихся естественными. Сделав шаг влево, он непременно нагонит меня еще ударом или двумя. Я помню, как бывало, мы отрабатывали комбинации в боксе, уходящий под правую руку всегда получал тумаков, тогда как в случае ухода под переднюю руку всегда увернешься. Медведь хоть и не боксер, все же имеет стойку и бил сейчас именно правой , нужно уйти под левую лапу. Это очень опасно, но если выйдет, я выиграю гораздо больше. Нырок удается, его шерсть едва задевает мою голову, и я успеваю почуять запах медведя. Наверное, это смешно, но мозг успевает уловить смесь запахов, каждый из которых, теперь будет выдавать в памяти медведя и вряд ли когда-либо я смогу вспомнить сам по себе. Удивительное свойство запахов, их нельзя запомнить в точности, лишь ассоциативно, а уж если почувствовать снова, неизменно всплывет воспоминание связанно с ним. Медведь пах навозом и сеном, в котором мелькали отдаленные ноты ягод и муравьиной кислоты. Если мне удастся выжить, я никогда не вспомню весь запах целиком и вряд ли сейчас я воспринимаю его целиком как некий сомелье. Это мгновение закончилось и длилось гораздо меньше секунды, не думаю, что вспомню о нем снова. Мой шаг удался и это все что мне нужно знать в этот миг. Однако затем я совершаю ошибку, которая сулит стать роковой. Вероятно, мою агрессию можно объяснить эмоциями, жаждой хоть как-то отомстить за полученный урон, я бью с размаху поочередно обеими руками. Медведь едва ли почувствовал мою атаку, я же вновь оказался в пределах его досягаемости. Обеими лапами он пытается схватить меня и прижать к земле. По наитию я делаю кувырок навстречу и в сторону, так я снова спасаюсь и это лучшее что мне пока удалось. Наконец у меня появляется время, чтобы оценить обстановку. Я в хвойном лесу, кое-где растут дички лиственных деревьев. Чаща не такаю уж и густая, но неба не видно, свет едва проникает сквозь ветви. Шагах в пятнадцати лежат поваленные деревья, выше по склону. Вероятно, мы находимся у оврага, дальше идет ерик, а по нему река или просто бьющий ключ. Я пытаюсь сообразить, нужно ли мне спускаться или напротив, постараться забраться выше. Исходя из любой тактики боя, мне известно, что позиция сверху дает преимущества в нападении. Однако в честной схватке мне медведя не одолеть, и доверяюсь хитрости и от части случаю. Внизу оврага растительность гуще, а значит можно попытаться пробраться там, где медведь не пройдет. Шанс не велик и если не оправдает себя, я попаду в ловушку, из которой мне будет уже не выбраться, и все же других способов выжить я не нашел. Я оторвался слегка после удачного кувырка, однако теперь нахожусь спиной, если он нагонит меня в таком положении, придется худо. Надо обернуться и сделать так чтоб он не смог напасть тот час. Я прячусь за дерево и кажется, еще живу. Я живу эту самую секунду. Иллюзия времени сыграла со мной злую шутку, решив, что за деревом безопасно я даю передышку бегущей вперед голове. Медведь настигает меня, он буквально выбивает из-за ствола едва укрытое тело. Проворно обогнув дерево, он мчится навстречу и теперь уже некуда деться. Одной рукой я хватаю его почти за самую морду, другой пытаюсь его удержать, но мы вместе уже летим мы падаем, и события меняют себя ежесекундно, мгновенно и мое сознание бросает белый флаг. Теперь уже нет той быстроты мысли, нет зоркости всех пяти или большего количества чувств. Все меняется, словно в калейдоскопе мешая краски деревьев листвы, земли и могучего зверя. В тело вонзаются тысячи копий из веток различной величины, предвещая струпья и раны на теле, если только оно останется жить. Несколько раз медведь падает живой массой на меня в полете, но проходит как будто по касательной едва-едва. Возможно, так только кажется и шок забивающий боль не дает мне понять, что кости уже сломаны, что ребро вонзилось куда-нибудь в бок. Теперь ничего нет кроме полета, и увы, это не вольный птичий полет. Как кажется, медведю нет дела до назойливых веток, до больных жестких коряг. Верно это старый лес, верно то, что он каждый раз становится жестче, крепче и от того почти и может скоро вовсе умрет. Твердея все умирает, и только безумец верит в извечно цитируемую Нидшианскую мудрость.
Жуткий удар оглушает Андрея, без сознания он лежит на спине и больше не видно зверя. Нет, он все еще здесь, он возле ручья поник головой, нелепо сложив лапы под тело. Острый сук все еще торчит, воткнувшись снизу и сбоку. Теперь он не выглядит грозно, едва очнувшись, Андрей с состраданием глядит на врага. Теперь уж все кончено и верно им обоим предстоит умирать, быть может, по этому Андрею так жаль медведя. Не спросив себя почему, Андрей бессознательно волочится к ручью, с нестерпимой болью ступая на сломанную ногу. По дороге длинной не больше десяти шагов, ему чудится рядом идущий человек. Его лицо ужасно знакомо Андрею, но как не старался бы он, вспомнить не выходит. Человек смотрит со странной улыбкой на Андрея, а после говорит как бы самому себе: «Я должен быть рад, что ты победил». Видение исчезает, а может, Андрей просто отводит взгляд. Он окунает в ручей кровавую голову и держит глаза открытыми.
Глава 9.
Теракт в торговом центре.
Вода прозрачна и все же, дна отчего-то не видно. Нет больше шума, нет ветра и словно бы ты, не родился вовсе. Нелепое ощущение рождения охватывает человека, доставшего голову из воды. Кругом удивленные и равнодушные лица, на него смотрят так много глаз. Свет яркий, но совсем не дневной, он электрический, слепящий, он везде кругом. Это всего лишь фонтан, стоящий посреди торгового центра на первом этаже.
Человек с мокрым лицом смотрит направо, все еще сидя возле фонтана на корточках. Там вдалеке видна стеклянная шахта лифта, а перед ней все люди, люди. Вот дама в легкой шубке и пестром платке как будто не по сезону, рядом человек в сером костюме, за ним клетчатый индус, парочка совсем юных влюбленных. Там много народу и, несмотря на всю их разношерстность, они объединены в общую толпу и только три человека вновь вошедших через крутящиеся двери, совсем не умещаются в замеченную картину. Один из них в рубашке, другой в тельняшке, а третий вовсе одет во вретище. Они все коротко стрижены и тот, что носит вретище, весь испещрен загадочными узорными шрамами и проколот пирсингом. Тот, что в тельняшке как будто обыкновенен, но его загадочные глаза выдают в нем человека непредсказуемого. Первый же из них кажется самым странным и ужасным, несмотря на то, что описать эту странность не просто. Через каждые два три шага он тяжело бьет ногой об пол, будто пытаясь сбить грязь со своих колош. Охранник возле дверей тут же загораживает ребятам проход, но неожиданно из вретища того кто с пирсингом появляется чугунная сковорода и он наотмашь бьет охранника по голове. Естественно охранник падает. Далее лица из изумленных превращаются в испуганные, толпе явно не по себе. Никто уже не оглядывается на человека возле фонтана. У упавшего охранника изымаются ключи и запирается входная вертушка. Как будто из ниоткуда тельняшный достает клетчатый баул и волочит его по кафелю. Толпа окружает стоящих по центру оригинальных людей. Эти трое выходят на центр, туда где их видно с балконов второго и третьего этажа. Все готово словно бы к представлению и возможно некто именно его и ждет. Другие же явно готовы выдворить непрошеных гостей и сердито настраивают лица. В тот самый миг, когда первый из толпы, возможно, самый смелый или словоохотливый готов раскрыть рот, открывается баул и из него извлекается нечто стеклянное. Все снова замирают, но вот наступает пауза и вновь готовится заговорить смелый или словоохотливый. Его снова опережают.
– Итак! – протяжно кричит парень в галошах, – эксперимент.
Парень в тельняшке открывает клетчатую сумку и достает из нее коробку, вернее даже не достает, а извлекает, спуская при этом борта сумки и как бы стаскивая ее. Вероятно у него выходит так из-за того что коробка тяжелая. Толпа готовая было уже возмутиться и сказать хоть что-то, вновь замирает. Но человек в галошах не спешит говорить дальше и его МХАТовская пауза кажется, затягивается.
– Это что еще за сюрпризы? – выкрикнул какой-то дед. Фраза звучит абсурдно, однако она как нельзя лучше отражает мнение окружающих на происходящее.
– Хотите, откроем? – задорно выкрикнул отвечая, человек в галошах.
Толпа не затихла вновь, но резкие выпады сменились на тихое перешептывание и как будто еще не страх, но испуг тронул едва оформленную публику.
– Не спешите, вас никто не торопит. Тут внутри бомба, – спокойно и без пафоса продолжил парень в галошах, – она может или взорваться или нет, с вероятностью пятьдесят процентов. Так что каждый из вас тут кот. Очень известный кот, кот Шредингера.
– Это такая порода? – решил пошутить молодой паренек из толпы. Однако шутка оказалась почему-то не смешной.
– Это из квантовой физики, – пояснил в галошах.
В первый ряд вышел мужчина средних лет, статный, хорошо одетый и вероятно достаточно умный. Его отличал галстук в оранжево красных цветах и молодая спутница, лицо которой не менялось на протяжении всего действия.
– А зачем нам вообще участвовать в вашем эксперименте? – поинтересовался мужчина, – какой смысл открывать коробку?
– Чтобы узнать взорвешься ты или нет дурья твоя башка, – игриво ответил тот, что был в тельняшке.
– Я обращался не к вам молодой человек, – небрежно махнул солидный мужчина.
– И что с того, он тебе правильно сказал, – едва замечая мужчину, ответил человек в галошах.
– В таком случае, мы просто не будем открывать коробку, и никто не взорвется. И вообще ваше представление перестает быть любопытным, скоро здесь окажется полиция и вас всех загребут куда подальше. Пожалуй, на этом можно и разойтись, – подытожил солидный человек.
– Тогда я сам открою, – вполголоса ответил тот, что в галошах и подошел к коробке.
– К чему этот фарс? Гадать блефуешь ты или нет? – выступил другой мужчина чуть помоложе, и чуть менее солидный из-за бейсболки на голове.
–Ну, вы же не хотите в эксперименте участвовать, мне приходится за вас. Какие уж тут фарсы, – пояснил оратор в галошах.
– Ладно, друзья, раз он так хочет эксперимент, – начал снова солидный, – пусть будет ему эксперимент, а наш ответ таков ни какой коробки мы открывать не станем. Ведь если предположить что в ней, в самом деле, бомба то, открыв ее мы ничего хорошего кроме взрыва получить не можем, а если не открывать, то все останется, как и прежде.
–Вот то и странно, – вмешался снова какой-то старик. – Какой прок в том чтобы открывать коробку?
– Наконец-то умный человек, – внезапно пробасил человек во вретище. – Поясни Санчо, – обратился человек во вретище к тому, кто в галошах.
– Пока бомба находится в коробке, все останутся здесь, – пояснил Санчо.
– То есть вы сами же все равно ее взорвете, так выходит, – решил уточнить тип в бейсболке.
– Никто ничего взрывать не будет, вы не слушаете. Вы просто останетесь здесь, вот и все.
– Да это бред как-то идем же, а? Пошли они со своей бомбой, – выискалась некая дама в розовом, которая вспомнила, что спешит.
Толпа в самом деле, начала расходиться, а террористов перестали воспринимать всерьез. Так продолжалось несколько минут, пока от толпы не осталась кучка человек в двенадцать. Из этих двенадцати остался человек в бейсболке.
– Ну что ж, видно ваш план где-то не удался, – ехидно заметил мужчина.
–Минутку, – улыбнувшись, поднял палец вверх тот, кто носил тельняшку.
Минута прошла, и казалось, те двенадцать тоже разойдутся кто куда, но тут пришла внезапная новость. Все выходы из торгового центра закрыты. Все побежали снова обратно и одна барышня помоложе, вспомнила про ключи, отобранные у охраны.
– Отдайте ключи! – потребовали человек пять, сразу после того как им напомнила та самая девушка.
– Поверьте, у нас их нет, если они и были, мы совершенно тут ни при чем. Ищите где хотите, – язвительно и не без иронии ответил тот, кто был галошах и кого назвали Санчо.
– У нас и правда нет ключей, вот может только в коробе… – хихикнул тип в тельняшке.
– Росинант, а ну не подсказывай, – пихнул его Санчо.
Толпа снова стала толпой и гул разных мнений прошелся по ней. Все как один начали куда-то звонить, но никто никуда так и не дозвонился. Некто высказал мнение, что лучше не пользоваться телефоном так как он может вызвать детонацию бомбы. Вполне может быть, что этот некто был один из трех террористов, потому как они давно уже слились с толпой и по сути страха ни у кого не вызывали. Однако страх перед неизвестным перед прячущейся в старую деревянную коробку бомбой был у всех.
Внезапно толпа расступилась, соединились вместе белые рубашки и рыжеватые меха шуб, темные полотна ткани и пушистые розовые украшения, бижутерия и орнамент аляповатых сумок, вся куча сгрудилась в один комок лишь для того, чтобы снова образовался круг и в нем появился человек. Это был почти старик, вероятно едва различавший свет, хоть еще и не слепой. На нем был классический серый костюм шерстяного сукна в полоску и красный галстук. Лицо его казалось всем знакомым, но при том, его никто не узнавал. Черты лица того человека были округлыми или даже скорее цилиндрическими. Очень сложно было представить себе каким голосом должен заговорить этот человек, но когда послышался его приглушенный тенор, показалось что так и должно быть.
– Позвольте, я повторю суть эксперимента. А вы молодые люди проследите за мной и поправите, если я допущу ошибку, – предложил старик и в руках его, совершенно уместно, появилась трость. Он сложил на эту трость свои руки.
Росинант сделал приглашающий жест и Санчо со своим другом во вретище положительно кивнули.
– Мы должны открыть коробку с бомбой, которая может взорваться или нет с одинаковой вероятностью, в случае же если мы останемся бездействовать, то останемся здесь на вечно.
– Все так, – кивнул Санчо.
– Остается только узнать пределы этого здесь и все вроде бы ясно, – заключил старик.
– Под здесь подразумевается это здание.
– Остается узнать суть эксперимента и только, – вмешался вернувшийся мужчина с молодой спутницей.
– А что если переместить бомбу? – задал кто-то еще один вопрос из толпы.
– Она взорвется через тридцать секунд после того как тронется с этого места, – пояснил Санчо.
Слова как будто бы кончились у толпы, и то была уже и не толпа, а отдельные люди. Всем вновь стало страшно, только теперь страх перестал быть призраком, он обрел форму и пугал не образом, а уже как бы плотью. Запертые в своем страхе порядка тысячи человек теперь ждали и боялись, как бы им не пришлось выбирать. Вероятно, они еще не боялись участи, но уже готовились к тому, чтобы испугаться выбора, каким бы он ни был. И в этот момент все снова оглянулись на человека возле фонтана.
–У кого-нибудь есть с собой секундомер? – все так же сидя на том самом месте, спросил этот неуместный человек. Когда несколько человек ответили положительно, он продолжил, – вызовите лифт, пожалуйста. Как только он придет я побегу, а вы засеките время.
Операция была произведена и все в этот миг как-то успокоились и даже успели позабыть о страхе. Казалось эта отсрочка и без всякой надежды дает свою жизнь. Выяснили, что до лифта от бомбы бежать четыре секунды, сам лифт поднимается на третий этаж за двенадцать секунд, а от лифта до ближайшего витража восемь секунд.
– Если сложить числа получится двадцать шесть, – подсчитал человек у фонтана, – однако надо учесть, что придется бежать с грузом и похоже тяжелым, добавим еще пару секунд внизу и по хорошему еще четыре на третьем этаже, вот же черт уже не выходит.
Добрая половина, а то и две трети не понимали о чем идет речь, в рассуждениях человека, но остальные силились придумать хоть что-то, лишь бы план этого чудака сработал, в чем бы он не заключался. Не больше сотни из тех, кто боялся поменьше понимали, о чем идет речь. Тот человек у фонтана собирался выброситься с бомбой наружу.
– Можно ведь просто бросить бомбу через стекло и не прыгать самому, – вдруг предложила девушка до того не сказавшая ни слова.
– Нет, нет, если просто бросить инерции может не хватить, чтобы она вылетела наружу. Нужно броситься вместе с бомбой, – извиняющимся тоном проговорил человек в бейсболке, – и потом, если даже он выбросит ее, ему все равно не избежать радиуса поражения.
–Можно взять тележку из супермаркета, – предложил еще один мужчина, до того молчавший.
Несколько человек побежали за тележкой, остальные же просто переминались с ноги, на ногу подумывая, куда деться дальше. Вскоре приволокли сразу шесть тележек, и каждый нахваливал свою так, будто он теперь продает скаковую лошадь на ипподроме. Наконец тележку выбрали. Все встали наизготовку. Казалось, даже те трое террористов сейчас переживали за парня, сидевшего возле фонтана. За него все переживали и даже узнали имя своего героя, прежде чем тот взял тесемки клетчатой сумки. Его звали Андрей.
– А ну прочь! По эскалатору идите по эскалатору, – десяток голосов закричали куда-то наверх.
Оказалось, что там была некая бабуля, застрявшая где-то в ювелирном, до последней секунды не спускавшаяся и теперь нажавшая кнопку лифта. Спасение отложилось еще на какое-то время.
– Пора? – спросил Андрей у того старика в сером костюме.
– Я не особенно уверен, но если хочешь, попробуй, – ответил старик.
Андрей лишь покачал головой и с силой рванул сумку. Ручки оторвались, и коробка лишь дернулась, отслоившись от пола. Сердца каждого зрителя замерли еще на миг и застучали с удвоенной силой. Андрей снова взял сумку уже за борта, водрузил ее в телегу, грузно и не аккуратно опуская на решетчатое дно. Секунды шли слишком быстро и казалось время идет быстрее положенного, однако буксуя и разгоняясь, толкая кафельный пол босыми ногами Андрей нагнал едва не закрывшийся лифт. Снова пауза длинною в целую вечность, огромные двенадцать секунд по дороге наверх. Лифт открывается, тележка проносится где-то на верхнем балконе, вот-вот ударит в витражное окно, никто больше не смотрит наверх кроме трех эксперементаторов террористов этих нелепых богов мгновения. Витраж разбивается, рвется баул, истекают те тридцать секунд и из коробки вылетают кирпичные камни. Вместе с ними летит Андреево тело и оно упадет, едва преодолев три этажа. Сам же Андрей не увидит ни одного кирпича и с закрытыми глазами только почувствует боль врезающегося в тело стекла, и глухой удар о бетон.
