Иван Николаевич Бывших
Рассказы разведчика
– Виталий, где ты? – хрипло кричит Чурбанов.
– Я здесь! – отзывается Чеботарев, посылая очередь из автомата, вслед убегающим фашистам.
– Чего медлишь, шугани из фаустпатрона.
Но Чеботарев сделать это не может. В начале схватки он оставил фаустпатрон на рельсах, посчитав, что он уже не пригодится. Сейчас фаустпатрон нужен, да еще как! Чеботарев возвращается назад, находит его, и бросается догонять своих товарищей, которые растянувшись в цепочку, гонятся за солдатами врага. Игнат Омельченко и Александр Хомяков обогнали Чурбанова и, добежав до взорванного пролета, остановились.
– Смотри, лестница, – тихо сказал Игнат, нащупав какое-то сооружение. Действительно, по наклонным фермам моста были проложены деревянные слеги. Видимо, по ним-то и спустились фашисты на лед.
– Махнем, что ли? – спросил Игнат, занося ногу на ступеньку.
– Подождем остальных, – отвечает Хомяков.
Подбегают Иван Прокопьев, Леонид Разуваев, за ними Чеботарев и Чурбанов. С противоположного берега, до которого уже не так далеко, ведут огонь несколько вражеских пулеметов. Стреляют наугад, не причиняя вреда разведчикам.
– Отойдите в сторону, – говорит Чеботарев, вставая на одно колено. Он кладет фаустпатрон на плечо и открывает прицельную рамку. Но слишком темно, а расстояние до цели не определишь. Младший сержант выбирает одну, чаще других вспыхивающих точек, наводит на нее снаряд и нажимает на спуск. Вырвавшаяся из трубы огненная струя на миг озаряет разведчиков. Снаряд улетел на вражеский берег. Через несколько секунд оттуда послышался сильный взрыв.
Появился Барыбин, а вместе с ним Николай Шатов, Иван Кривошеин и другие разведчики из группы поддержки.
– Чего митингуете? – спросил он строго.
– Фашистский берег обстреливаем, – ответил за всех Чеботарев.
Барыбин распорядился сломать лестницу и выставить в этом месте боевое охранение. Когда разведчики вернулись к вагонам, саперы доложили, что вагоны пусты и на самом мосту мин не обнаружено. Задание было выполнено без потерь, ни один разведчик не получил даже царапины. Был взят трофей: немецкий скорострельный пулемет. Это произошло в ночь на 15 февраля 1945года.
10 Непрошенные гости
В конце войны, когда наши войска вступили в пределы Германии, немецко-фашистское командование стало забрасывать к нам подготовленных агентов с целью организации среди немецкого населения в нашем тылу боевых групп «Обервольфа» для подрывной работы и диверсий. То есть хотели организовать выступления немецкого населения против наших войск наподобие нашего партизанского движения. Естественно, из этой затеи ничего не получилось. Двух таких агентов, которые хотели внедриться в доверие нашему командованию, были захвачены разведчиками 210 стрелкового полка и доставлены в штаб. Об этом и пойдет повествование в данном рассказе.
Ночь подходила к концу. Появились первые признаки наступающего утра – светлые пятна между густых тёмных облаков. Ветер с Одера стал мягче, ласковее.
Впереди, как всегда, шёл Виталий Чеботарёв. Он шёл быстро, торопливо, с каким-то ожесточением перепрыгивал через камни и ямы. Он был командиром дозора. За ним шли Василий Печенюк, низенький и вертлявый разведчик, и Алексей Волокитин, наоборот, высокий, флегматичный. Они постоянно отставали от своего командира, за что Виталий частенько одёргивал их.
– Я же сказал, курить нельзя, обнаружить могут! – резко бросил Чеботарёв своим товарищам, заметив, как те, присев на корточки и, уткнувшись носами друг к другу, пытались на ветру прикурить трофейные сигареты.
– Что ты злишься? Никто нас не увидит и не заметит. Посмотри, ночь-то какая, темно, как в бочке, – сказал Волокитин, делая глубокую затяжку, от чего огонь сигареты стал ещё ярче и заметнее, – А если и увидят, то ничего страшного не случится. Пусть они «там» знают, что «здесь» находимся мы – русские. А мы, что хотим, то и делаем. Это даже лучше.
Во время своей длинной речи Волокитин делал упор на слова «они» и «там» и многозначительно глянул в сторону, где находился невидимый отсюда берег Одера, занятый противником.
Разведчики были сердитыми и злыми, особенно Виталий Чеботарёв, ведь целую ночь они патрулировали по берегу Одера от железнодорожного моста и до окраины села Альт-Рюднитц. Они продрогли, порядком устали, и хотели спать. Чеботарёва ещё сердило то, что он считал ночное патрулирование ненужным делом. Одер широк, местами разлился больше километра, здесь давно не наблюдалась хотя бы малейшая активность противника. Всё внимание врага было сосредоточено на его плацдарме, где постоянно происходили бои и сражения.
Время дежурства подходило к концу и Чеботарёв подумывал о горячем завтраке и тёплой постели. Заметив, что его друзья опять замешкались, сердито крикнул:
– Чего вы там опять стали?
– Да, тише ты! – настороженно шепнул Печенюк, гася свой окурок. – Посмотри, там что-то темнеет, – и он стволом автомата указал на реку.
Чеботарёв остановился и внимательно посмотрел в указанном направлении. Широкая гладь реки была тёмной, только кое-где белели хлопья поднимающегося тумана.
– Ничего там нет, пошли, – сказал он и всем своим видом дал понять, что он торопиться и не желает задерживаться по пустякам.
– Нет, есть! – твёрдо сказал Печенюк, он подбежал к Виталию и схватил его за рукав, – смотри, вот опять показалось.
– Что показалось? – спросил Чеботарёв.
– Не знаю. Вижу только какое-то тёмное пятно и всё.
– Я тоже что-то вижу, – возбуждённо сказал Волокитин, – смотрите правее.
Теперь заметил и Виталий. Между белыми хлопьями тумана на мгновение показалась и снова исчезла еле заметная тень.
– Лодка! Понимаете, это лодка! – сдерживая голос, закричал Василий Печенюк, – смотрите, она плывёт в нашу сторону!
Печенюк вытянулся, замер, и всё своё внимание сосредоточил на том тёмном пятне, которое быстро неслось вниз по реке. Лодка то исчезала в тумане, то появлялась снова в поле зрения разведчиков. Она бесшумно и быстро двигалась по течению, и разведчики повернули в обратную сторону, ускорили шаг. Но лодка обогнала их, и разведчики вынуждены были бежать по берегу, покрытому галькой, выброшенными досками и брёвнами. Теперь уже лодка и три сидевшие в ней человека были видны ясно и отчётливо. Чеботарёв бежал наперерез её движению, опередив своих растянувшихся вдоль берега товарищей. Но вот, скорость лодки резко упала, и Чеботарёв понял, что она со стремнины вошла в заводь. Вот уже слышны всплески воды и скрип уключин. Разведчики спрятались в прибрежных кустах, как раз против того места, к которому приближалась лодка. Вот она ткнулась носом в берег, один из сидевших в ней проворно спрыгнул на землю и ухватил её за борт. Второй тоже появился на берегу, но с противоположной стороны лодки, и общими усилиями они вытащили её на берег. Третий спокойно оставался сидеть на корме. Подняв со дна лодки какие-то вещи, он тоже спрыгнул на землю и все трое, озираясь по сторонам, стали о чём-то совещаться. Они вели себя так спокойно и уверенно, что у Чеботарёва вкралось сомнение: не наши ли это? Потом неизвестные бросили лодку и направились к кустам, за которыми сидели разведчики. Чеботарёв следил за каждым их шагом и не спускал глаз. Когда они поравнялись с кустами, словно из-под земли перед ним выросли наши солдаты.
– Стой! Хэнде хох! – громко крикнул Чеботарёв, и направил дуло своего автомата на незнакомцев. Печенюк и Волокитин забежали с боков, как бы взяв их в кольцо. Все трое проворно подняли руки, а один из них, шедший впереди, тихо проговорил:
– Битте! Битте! (Пожалуйста!)
– Печенюк, обыскать задержанных! – приказал Виталий Чеботарёв, не спуская глаз с пришельцев.
Василий Печенюк решительно шагнул вперёд. Из массивной кобуры, висевшей на широком ремне у немца, он вытащил зараженный «Парабеллум», снял бинокль и туго набитую планшетку. Немец не сопротивлялся, спокойно стоял. Закончив с одним, Печенюк обезоружил и второго, который тоже имел пистолет.
– Ребята, фотоаппарат! – воскликнул он, легко набрасывая тоненький ремешок фотоаппарата себе на шею. Этот немец тоже не оказывал сопротивления и спокойно давал себя обыскивать. Когда Печенюк подошёл к третьему, тот неожиданно сказал по-русски:
– Вася, это ты?
Печенюк машинально отшатнулся от него и остолбенел от неожиданности. Пленный немец назвал его по имени! Было ещё темно, и Печенюк не мог разглядеть его лица.
– Товарищ младший сержант, это, кажется, не немец, а… – и он запнулся на слове, не договорив его.
Чеботарёв, соблюдая осторожность, подошёл ближе и с трудом узнал в пленном своего товарища по разведке Виктора Кондрашова, который примерно месяц назад пропал без вести во время немецкого наступления на село Цэкерик. Тогда его не нашли ни среди живых, и ни среди мёртвых. И вот он объявился, приплыл с того берега в компании двух немецких солдат и сам был одет тоже в немецкую шинель.
– Обыскать! – решительно сказал Чеботарев, ни на минуту не выпуская из рук автомата.
– Виталий, разве ты не узнал меня? Я – Виктор Кондрашов, был в плену, а вот теперь добрался к своим.
– Я что сказал, обыскать! – еще раз крикнул сердито Чеботарев.
Оружие, документы и все ценные вещи были изъяты и пленные под конвоем разведчиков направились в село Альт-Рюднитц, где в большом подвале одного из жилых домов размещался штаб нашего полка. Появление разведчиков с пленными вызвало в штабе оживление.
– Тараненко и переводчика срочно в штаб, – приказал подполковник М.П. Дудинцев.
В это утро я находился на мельнице, где располагался взвод разведчиков, и готовил отчет о действиях разведчиков за прошлый месяц. Капитан Тараненко спал за стеклянной перегородкой, он только что вернулся с ночного задания. На повозке в сопровождении Ивана Щербакова мы приехали штаб.
В комнате с одним единственным окном, расположенным почти у самого потолка, за столом сидели командир нашего полка подполковник М.П. Дудинцев и его заместитель по политической части майор Г.И. Жмуренко. Прямо перед ними на длинной скамейке сидели два молодых немецких солдата с холеными лицами и аккуратными прическами. Их новенькие мундиры выдавали, что они на фронте еще не так давно. Оба солдата были крепкого телосложения и незаурядной физической силы. Лица их были открыты и даже приветливы. Дудинцев и Жмуренко, используя свои скудные знания немецкого языка, пытались объясниться с пленными, но им это не удавалось. Мое появление в подвале вызвало у них вздох облегчения, и они набросились на меня с вопросами.
Я взял в руки солдатские книжки пленных, лежавшие среди других документов грудой на столе, и прочитал вслух фамилию:
– Густав Фурман, кто будет? – спросил я.
Один из них вскочил на ноги и подобострастно ответил:
– Это я.
– Хорошо, Георг Шефер, значит, это вы?
– Яволь, – ответил второй солдат, тоже поднялся со скамьи.
– Спроси, действительно ли они добровольно сами решили сдаться нам в плен, – сказал майор Жмуренко.
Я перевел вопрос. На лице Густава появилась обворожительная улыбка, украшенная аккуратным строем ровных белых зубов. Он вежливо, но твердо подтвердил, что это именно так.
– Не часто вот так запросто сдаются нам в плен немецкие солдаты, – сказал Дудинцев, – здесь что-то не то. Обычно, они дерутся до тех пор, пока из их рук не выбьешь оружие. Вот тогда немецкий солдат сам поднимает руки и кричит: «Гитлер капут». Откровенно говоря, я им не верю. А ты как думаешь? – Дудинцев повернул свою голову к заместителю.
– Бывает по всякому, – неопределенно ответил он и добавил, обращаясь ко мне:
– Выясни, что их побудило принять такое решение?
– Да, да, Гитлер капут, – вступил в разговор Густав Фурман, не дожидаясь, когда я переведу вопрос. Он стал подробно объяснять нашим командирам, что война с Германией проиграна, это ясно всем – и нам, немцам, и нашим противникам. Американцы на Руре, русские у ворот Берлина, что у него своя голова на плечах – при этих словах он многозначительно ткнул указательным пальцем в свой лоб – и он отлично понимает, что у Германии нет сил, нет резервов, ее покинули все союзники и он не хочет продолжать бессмысленную бойню, не хочет умирать напрасно. Он честный немец, до сих пор он добросовестно служил Германии и фюреру, но дальше делать это уже нельзя, это уже бессмысленно.
– Правильно говорит, правильно рассуждает! – воскликнул Жмуренко, – видимо, среди солдат противника начался разброд.
– Да, погоди ты, – перебил его Дудинцев, – спроси, есть ли у них какие-нибудь доказательства.
– Разве русский командир не понимает, что это значит для них, немецкий солдат, с оружием добровольно перейти на сторону противника. Ведь сейчас их обоих считают предателями. К тому же они освободили из плена русского солдата и тоже привели его сюда. Разве это не доказательства?
Георг Шефер сообщил, что если немецкое командование точно узнает о их добровольной сдаче в плен к русским, то их родители будут расстреляны. Есть такой приказ фюрера.
– Допустим, что все это так. А где гарантии того, что вы оба не подосланы к нам этим командованием с каким-нибудь заданием? И вся эта добровольная сдача в плен подстроена специально? А? – сказал Дудинцев, глядя прямо в упор в глаза Шеферу.
Я перевел эти слова как можно точнее. Шефер выдержал взгляд Дудинцева и спокойно ответил:
– Наши генералы не будут выдавать свои секреты, а мы передаём вам секретную схему расположения наших частей на плацдарме и их огневые средства. Вот, смотрите, – он взял лежавшую на столе карту и развернул ее.
Я глянул на карту из-за спины Тараненко. Это была оперативная карта Одерского плацдарма фашистов с подробными данными огневых средств и укреплений, как наших, так и немецких. В левом верхнем углу стояла надпись «Совершенно секретно».
– Обозначено точно. Даже штаб нашего полка успели нанести. Вот гады! – сказал Дудинцев, не скрывая, что ему неприятно, что немцы знают местонахождение его штаба.
Густав Фурман был доволен произведенным эффектом. Он сказал:
– Эту карту мы случайно украли у одного подвыпившего офицера 67-го отдельного батальона, в котором мы оба служили. Там сейчас наверняка творится невообразимый переполох. Обратите внимание сюда, здесь показано большое минное поле, которое надежно прикрывает наши позиции на плацдарме. О его существовании вы, вероятно, даже не догадываетесь.
Тараненко, который до сих пор не принимал участия в допросе, спокойно сидел на стуле и слушал мои переводы, вдруг быстро подошел к столу и стал внимательно рассматривать карту.
– Минное поле здесь нанесено не точно. Разрешите, товарищ подполковник, – он взял карандаш, лежащий у руки Дудинцева, и провел им по карте, обозначая точную границу немецкого минного поля.
Фурман не ожидал этого. Он считал, что делает большую услугу русским командирам, открывая секрет наличия большого минного поля, а оказалось, что русские знают об этом поле, и знают больше, чем он. Ожидаемого им эффекта не получилось. Шефер пододвинулся поближе к столу и сказал:
– У нас есть еще одно секретное сообщение.
– Говорите.
– С большим трудом нам удалось сфотографировать заминированные опоры железнодорожного моста через Одер в районе станции Альт-Кюстринхен. Сейчас этот мост служит основным средством сообщения немецких войск, находящихся на плацдарме. Если плацдарм удержать не удастся, то при отходе этот мост будет подорван. Эти снимки вас должны заинтересовать.
– Покажите их.
– Пленка еще не проявлена, она в фотоаппарате.
– Где фотоаппарат?
Немец неопределенно пожал плечами и, улыбаясь, сказал:
– Руський зольдат, цап-царап!
– Значит, у них был еще и фотоаппарат! – с негодованием воскликнул Дудинцев. – Капитан, что Вы скажете на это?
Тараненко шагнул к двери и громко крикнул:
– Чеботарева к подполковнику!
Через минуту на пороге появился Виталий. На его лице сияла обворожительная улыбка, он был готов принимать поздравления.
– Где фотоаппарат? – строго спросил капитан Тараненко.
– Какой фотоаппарат? – машинально переспросил Виталий, изменяясь в лице.
– Я спрашиваю, где фотоаппарат? – капитан сжал кулаки и стал медленно приближаться к разведчику.
– Будет фотоаппарат, через десять минут он будет здесь, – пролепетал Чеботарев, пятясь в дверной проем, потом сорвался с места и стрелой вылетел из комнаты.
– Черт знает, что у вас творится, – выругался Дудинцев и, глядя на Тараненко, добавил, – Ну капитан, доберусь я до вас. Вот с плацдармом покончу, займусь вами. Помяните мое слово.
Наступило неловкое молчание. Жмуренко заговорил первым:
– Пусть расскажут, как они совершили побег, как им удалось бежать самим, да еще и прихватить с собой нашего пленного разведчика?
Оба пленных солдата заулыбались, когда я перевел им эти слова. Вот что они рассказали. Виктор Кондрашов работал на кухне одного немецкого подразделения, колол дрова, чистил картошку, выносил помои, ухаживал за лошадьми. Когда Густав Фурман задумал побег, он открылся в этом своему товарищу Георгу, который сразу согласился, и они уже оба договорились прихватить с собой русского пленного солдата, чтобы убедительнее показать искренность своего поступка. Несколько дней Фурман внимательно приглядывался в Кондрашову, потом познакомился с ним поближе, стал давать папиросы и старался расположить его к себе. Это ему удалось. Но, когда они предложили ему бежать за Одер, то Виктор решительно отказался, он принял это предложение за провокацию, Фурман и Шефер выждали несколько дней и снова предложили участвовать в побеге и снова получили отказ. Тогда они заявили, что лодка готова, и они сегодня ночью отправляются к русским в плен. Тогда Виктор согласился. В два часа ночи они встретились в условном месте и незамеченными вышли на берег. Здесь в прибрежных кустах и зарослях они нашли заранее спрятанную ими лодку, благополучно переплыли Одер и сразу же попали в руки разведчиков.
– С нашим солдатом мы разберемся сами. А теперь выясни, что это за фотокарточка? На ней заснят Геринг, так ли это?
Я перевел вопрос и долго выслушивал их ответ. Когда я перевел их рассказ, то все присутствующие офицеры были удивлены. Оказывается оба они – футболисты из знаменитой Берлинской команды «Олимп». Много лет играют за Германию в международных матчах, играли в Норвегии, Дании, Швеции. На этой фотографии, про которую спросил Дудинцев, заснят момент вручения приза их команде. Вручает его ни кто иной как рейхсмаршал Герман Геринг.
– Вот оно что, – сказал Дудинцев, поглядывая на сидящих перед ним футболистов.
– Я, кажется, начинаю припоминать эту Берлинскую футбольную команду, – сказал Жмуренко и, повернувшись ко мне, продолжил:– Спроси, почему они такие знаменитости оказались на переднем крае?
– Тотальная мобилизация, сейчас всех забирают в армию, даже артистов, художников, писателей. А о спортсменах и говорить не приходится, – ответил Фурман.
– Не верю я им, ни на грош не верю! – Дудинцев встал и вышел в соседнюю комнату. Все поняли, что он пошёл звонить в штаб дивизии. Когда появился Чеботарёв с фотоаппаратом, на него никто не обратил внимания. Он молча положил фотоаппарат на стол и вышел.
Дудинцев долго просидел у связистов. Было слышно, как он громко кричал в телефонную трубку, с кем-то ругался, кому-то что-то доказывал и разъяснял. Когда он вернулся в комнату, то обвёл всех присутствующих недоуменным взглядом и сказал:
– У чёрт, а про футболистов-то я и забыл сказать. Ладно, сделаем это потом. Немцев надо немедленно доставить в штаб дивизии. И это сделаете Вы, – сказал Дудинцев, обращаясь ко мне. Я встал и вытянул руки по швам, – возьмите надёжных разведчиков и немедленно отправляйтесь. Да, смотрите, доставьте их целыми и невредимыми, за их головы отвечаете своей.
– Товарищ подполковник, футболисты сдались добровольно, согласно инструкции, я обязан выдать им удостоверения, подтверждающие этот факт, – сказал я.
– В дивизии решат. Эти «футболисты» не нашего ума дело. – Дудинцев повернулся к капитану Тараненко и сердито сказал: – Из дивизии сообщают, что в районе высоты 60,6 немцы готовят атаку. Почему наш штаб ничего об этом не знает?
Я понял, что командир пока включился в обычные текущие заботы войны, ему уже было не до нас и не до футболистов.
Весть, что разведчики поймали знаменитых берлинских футболистов, быстро разнеслась по соседним воинским подразделениям. Все хотели взглянуть на знаменитостей. Около штаба полка собралась целая толпа любопытных. Мы вышли из подвала, сопровождаемые десятками любопытных взглядов, уселись на повозку и тронулись в путь. Лошадьми управлял Иван Щербаков, наш неизменный конюх и возчик. Футболистов охраняли те, кто их взял, Чеботарев и Волокитин. Печенюк простудился и остался «дома». В моей объемистой полевой сумке хранились все их документы и вещи. Штаб дивизии находился в селе Дюррен-Зельхов, примерно в десяти километрах пути.
День выдался ясным и солнечным. Весна была в самом разгаре, снег стаял даже в самых темных оврагах и балках. Из-под прошлогодней листвы дружно пробивались молодые всходы. Со всех сторон доносилось разноголосое щебетание птиц. Даже не верилось, что рядом идет война и что здесь, в ее огне и дыму, каждый день сотнями гибнут люди, самые молодые, самые сильные.
Немцы сидели на повозке мрачные и отрешённые. Они угрюмо рассматривали местность, по которой мы проезжали, встречных солдат и замаскированные в складках местности огневые артиллерийские позиции. Они не были похожи на тех, вежливых и обаятельных солдат, которых я допрашивал в штабе полка.
Когда мы приближались к селу Дюррен-Зельхов, с неба послышался монотонный шум сотен работающих моторов. Шум этот нарастал с каждой минутой, становился всё могучее и грознее. Вот уже он слился в единый рёв, от которого в окнах трескаются стёкла, а у людей по спинам начинают бегать мурашки. Лошади, почуяв неладное, грозно храпели и всё время порывались пуститься вскачь. Щербаков едва сдерживал их.
Я поднял голову и высоко-высоко в ясном небе увидел широкую темную полосу, которая медленно надвигалась с севера. Если внимательно приглядеться, то можно заметить, что полоса эта состояла из бесчисленного числа отдельных темных точек, и каждая точка была не чем иным, как мощным самолетом-бомбардировщиком. Сколько их было, никто сказать и сосчитать не сможет. Как раз над нами эта полоса сделала широкую дугу и завернулась на запад. В голубизне неба исчезла голова этой полосы, а хвост еще не показался. Гнетущее парализующее чувство страха и своего бессилия охватило меня и моих товарищей. Но мы знали, что нам ничего не грозит: американские бомбардировщики заходят на очередную бомбежку Берлина. Это мы видели уже не раз. Немцы же проворно соскочили с повозки и бесстыдно начали метаться в поисках укрытий.
– Назад! – строго крикнул я, а Чеботарев и Хомяков схватили их за шиворот и усадили на повозку.
– Не бойтесь! – добродушно говорил Виталий немцам, – это американцы, наши союзнички, бомбить нас они не будут. А вот вашему Берлину не поздоровится, ведь они как раз на Берлин завернули.
– Да, да они летят на Берлин! – пролепетал побледневший, но уже оправившийся от испуга Фурман.
Мы остановились и, задрав головы наверх, долго смотрели на медленно плывущую в небе армаду американских бомбардировщиков. Неожиданно из-за соседнего лесочка вылетела стая небольших юрких самолетов с ярко красными звездочками на крыльях. Они прошли низко над землей и молниеносно скрылись за горизонтом.
– Это наши штурмовики, ИЛ- 2 называется, – продолжал Чеботарев тоном экскурсовода, – под шумок они сейчас зададут много перцу вашему брату на переднем крае. Машины хорошие.
Чеботарев повернул голову и посмотрел на пленных, те, ничего не понимая, утвердительно кивали головами. Щербаков и Волокитин, отвернувшись в сторону, беззвучно хохотали.
В Дюррен-Зельхове нас встретил майор Чайкин, начальник разведки нашей дивизии и забрал пленных.
– Расписка нужна, что мы в полной сохранности доставили пленных и их документы.
– Обойдешься без расписки, – весело ответил Чайкин.
…В особый отдел дивизии был доставлен и бывший разведчик нашего полка Виктор Кондрашов. После обстоятельной поверки он был признан невиновным, что попал в плен, и был направлен пулеметчиком, но в другую часть. Он воевал до конца войны, был ранен. После демобилизации вернулся в родную деревню в Саратовской области, где живет и по сей день.
…Примерно через месяц, в разгар Берлинской операции, на какой-то железнодорожной станции нас нагнал майор Чайкин. Он подошел к капитану Тараненко, хлопнул его по плечу и после традиционного обмена приветствиями, между прочим, сказал:
– Помнишь пленных футболистов? Так они не соврали, они на самом деле те знаменитые футболисты, но только в плен сдались не добровольно, а их послали с заданием втереться к нам в доверие и начать создавать группы «Обервольф» в нашем тылу.
– А что это такое? – спросил Тараненко.
– Что-то вроде немецких партизан.
– Немецкие партизаны в нашем тылу? – удивился капитан. – Что-то я о них ничего не слышал.
Он улыбнулся и зашагал дальше.
