Иван Лясин
В ящике
За эти годы в кабинете ничего не изменилось. Пошарпанный кожаный диван, журнальный столик со стеклянной столешницей без единого пятнышка, ужасно неудобные стулья-ракушки, от которых еще долго пульсировала поясница, строго располагались на своих местах. Даже разноцветные папки на винтажном стеллаже сохранили свой строй. Удивительно настолько, насколько и факт того, что мозг зачем-то хранил эту информацию. Впрочем, одну обновку все-таки отыскать удалось. Вместо маленькой настенной фотографии ее первого коллектива, прямо за рабочим столом теперь нависали огромные заснеженные вершины.
– Присаживайся. – Ксения Викторовна указала на диван, после положила планшет на столик и присела рядом. – Как себя чувствуешь после больничного?
– Все хорошо. – Взгляд все еще принадлежал картине. Казалось, высоченные горы единственное место, способное меня защитить.
– Отлично. Тогда слушай! – Она слегка коснулась острого подбородка. – Ты работаешь у нас уже три года. И поначалу твои показатели являлись весьма перспективными. Но за последнее время ты стал одним из худших в офисе. Ответь, почему?!
Ксения Викторовна, вцепившись взглядом, установила между нами ментальную связь, словно активировав внутренний полиграф, выданный ей за выслугу лет. Мне ничего не оставалось как, скрючившись, с отупевшим взглядом, попытаться отыскать аргументы где-то в районе ботинок.
– Сам не понимаю… Вроде все делаю как обычно. – жалостливо промямлил я.
– Может, тебе не подходит продукт?
– Возможно.
Если честно, уже давно зачитывал скрипты, не вдумываясь в их содержание. Я понятия не имел, чем занимался с утра, наверное, предлагал страховку для автомобилей или втюхивал какие-нибудь курсы саморазвития.
– Я тебя услышала. – Ксения Викторовна, поправив свою и так образцовую осанку, приготовилась вынести приговор. – Ты давно у нас в компании и понимаешь, что следует дальше.
– Угу… – смиренно кивая, я пытался распределить в голове бюджет на оставшийся срок. Подсчеты оказались очень простыми – оклада секретаря пенсионного фонда по делопроизводству едва хватит на аренду жилья.
– И все же, сегодня я готова сделать исключение. Считаю, тебе по силам все исправить, поэтому пересаживаю тебя на экспериментальный проект. Мы попробуем запустить его на базе нашей компании. – Ксения Викторовна снова потянулась за планшетом. – Работы, конечно, будет очень много. Продукт сложный. Но думаю, с финальным экзаменом ты справишься. На обучение будет отведен целый месяц. Готов приступать?
– Не знаю, что сказать… – в такой судьбоносный момент выразить свои мысли я решил с помощью самой банальной фразы в мире, ну а что мне оставалось, если я взаправду не знал, что сказать! Бросить работу было нельзя, также как и тратить драгоценное время на бесполезное обучение. У меня слегка закололо в груди.
– Не совсем тебя поняла. То есть ты отказываешься?!
– Я? – еще одна глупая реплика.
– Смотри! Если есть сомнения, мы расстанемся прямо сейчас! – ее терпение закончилось. – Думаю, найти более уверенного человека не составит большого труда. Твой ответ?
– Извините меня… Буду стараться, отдамся целиком и полностью. – растерянно заверил я.
– Очень надеюсь! – Ксения Викторовна пересела на рабочее место. – Можешь идти. Позже все объясню.
Пока она не передумала, я постарался скорее исчезнуть. Офис успел опустеть, а значит, обед лишил большую часть коллег возможности насладиться моим раздавленным эго. Благо те, кто все-таки смогли потерпеть, не пожалели, ведь, несмотря на помилование, после пережитого стресса я выглядел хуже той матери-одиночки, уволенной несколько лет назад, тридцатого декабря.
Вернувшись в коробку, стало полегче.
– Поперла? – с усмешкой на меня глазел Дима. Он оказался среди счастливчиков, оставшихся «поддержать».
– Э-э…
– Да можешь не отвечать, и так вижу! Ну ты не пугайся! Че такой потерянный! Найдешь наконец-то достойное предприятие, не то, что наша шарашка. – он продолжил успокаивать, правда, уже уставившись в телефон, где старательно раскладывал разноцветные бриллианты. – Я сам собирался валить, если бы…
– Наоборот.
– В смысле! – Дима поставил игру на паузу. – Тебя повысили?
– Не совсем. Пересаживают на какую-то новую программу.
– Серьезно… И тебя? Неожиданно. – удивился сосед.
– Ты о чем?
– Просто неделю назад Ксюшка пригласила к себе. Умоляла помочь с запуском проекта. Сказала, мол, собирает группу из «старичков», тех, кто уже поработал на разных продажах. Обещала даже кого-то потом из нас повысить. Мне-то все равно, главное, чтобы новый начальник не оказался каким-нибудь муди…
– Возвращаемся к работе!!! – Ксения Викторовна известила всех об окончании перерыва.
Коллеги уже успели вернуться на места. Помещение вновь наполнилось воплями. Словно околдованный оркестр, на вечность лишенный синхронности, пытался уловить общий минор.
Лениво натягивая аппаратуру, Дима продолжил:
– Ну в принципе, ее можно понять. Уважать нас следует! Таких старожилов, как мы с тобой, почти не осталось. Вот Чушка и решила тебя подтянуть, пока ты тоже не… Добрый день. Меня зовут Дмитрий! У меня для вас есть предложение, от которого вы не сможете отказаться!
Я теребил в руках наушники, уставившись на стопку бумаг. Мне тоже сделали предложение, от которого я не смог отказаться. А может, отказаться стоило. Тем не менее, долго бичевать себя не стал – все-таки появился целый месяц, плюс пару недель доработок после увольнения, а это немного немало больше половины от необходимого срока.
Звонок
Жизнь окончательно превратилась в невыносимый марафон. Для пущей зрелищности дистанцию заставили препятствиями, а орду болельщиков настроили против меня. У забега присутствовало единственное правило – если хоть на секунду остановиться, для тебя он закончится раз и навсегда. Оставалось – терпеть. Несмотря ни на что – терпеть.
Я влез в долги на новенькой кредитной карте. Она оплачивала такси каждый раз, когда обучение затягивалось. В выходные пришлось окончательно проститься со сном, в будние дни будильник стал звучать на час раньше. Требовалось проверять результаты ночной деятельности, выполненной в полуобморочном состоянии. Со всевозможными перерывами в офисе я распрощался. Едой, которой Ника наполняла контейнер, я заполнял урну.
К несчастью, потратить выигранное время не всегда удавалось с пользой. Все чаще мозг стал подвисать, точнее перезагружаться, еще точнее отключаться. Он мог от нескольких минут до получаса пытаться вспомнить, над какой именно задачей он сейчас размышляет. И причина таилась совсем не в замечтательном настроении. Дело в том, что длинный список недомоганий пополнила новая строка – «Нарушение памяти и внимания». По крайней мере, такой диагноз помог поставить интернет. Так как противоядием являлось сокращение количества умственной активности, мне приходилось не обращать на него внимание. (По-моему, вышло занятно.)
Сам не представляю, каким образом удалось пережить тот кошмарный месяц. Уже на следующий день должен был состояться экзамен. Коллеги сходили с ума. Даже Дима не выпускал пособие из рук, пусть и продолжая убеждать, что для него «сия нервотрепка- пустая трата времени.» Я переживал куда больше, но не из-за предстоящего тестирования, где мне по силам было ответить только на вопрос: «Имеются ли у Вас какие-то рекомендации по улучшению нашего продукта?» (Если вдруг кому интересно, ответить хотел: «Нет! Продукт идеален и в доработках не нуждается!»), а потому, как уже несколько дней Андрей безуспешно бился над багом, всплывшим из ниоткуда.
Отказавшись от ужина, около часа я безрезультатно корпел над неисправными файлами. На кухне что-то громко хлопнуло. В комнате появилась Ника.
– Закрывай, пожалуйста, за собой двери. Все шкафы настежь! – приторный запах персикового крема, коем она ежедневно пользовалась перед сном, никак не сочетался с ее раздраженным тоном, которым она с такой же чистотой меня песочила – И домой позвони. У тебя пропущенный от отца.
Ника успела разобрать диван, значит, оставалось продержаться несколько минут, пока шумные претензии плавно перерастут в гробовую тишину.
– Артём!! Ты слышишь?!! – Впервые она в полный голос на меня закричала.
– Хорошо! Завтра перезвоню! Раз это так важно!! – я отплатил той же монетой.
– А сегодня не получится?!
– У меня вообще-то на работе завтра очень важный день! Хотелось бы немного к нему подготовиться!
– Понятно. Впрочем, как и всегда… – с горечью произнесла Ника перед тем, как звонко щелкнуть выключателем.
Свет монитора яркой вспышкой ударил прямо в лицо, на какое-то время полностью ослепив. Когда зрение возвратилось, Ника, укрывшись с головой одеялом, лежала, отвернувшись к стене. Наконец, оставили в покое. Больше мне и не требовалось. В районе полуночи от Андрея пришло сообщение:
«Есть новости! Я тут пообщался со знакомым. Он говорит, проблема серьезная. Предлагает сотрудничество. Мол, самим нам ее не пофиксить. По крайней мере, с решением придется долго разбираться, а я теперь точно ПАС! Сегодня звонили с деканата. Отговорки их больше не интересуют. Закрыть долги я должен до конца семестра, в противном случае отчисление. Артём!!! Нам необходима небольшая пауза! Иначе не получится!!! Если ты, конечно, не готов заплатить шестьсот долларов за помощь со стороны.»
Последний раз с какой-либо премией я имел дело полгода назад. Больничный, долги и предстоящая безработица не позволяли даже помышлять о дополнительных тратах. Свербящая искра негодования в мгновение воспламенила полуживую плоть. Тогда обуздать ярость едва ли получилось, я решил, пришла пора поставить его на место.
«Сколько можно жаловаться на долбанную учебу?! Хватить маяться дурью, она больше тебе не пригодится!! Мне надоело вечно тебя упрашивать. Уже сотни раз обсуждали то, что нас в любой момент могут обойти. Это последнее препятствие перед финальными тестами! И ты опять начинаешь про свой гребаный перерыв! Какая сторонняя помощь? Скажи, ты ИДИОТ?! У меня нет таких денег, и взять их неоткуда. Да и не нужно, раз мы можем сами разобраться. Перестань ныть!! И берись за работу!!!!»
Отправив сообщения, я злобно выдавил в темноте:
– Так и есть – слабые могут делиться лишь тем, что имеют!
Выключил монитор и принял горизонтальное положение. Ника давно сопела у стены. Громко выдохнув, я закрыл глаза. Отчетливо помню, как в ту ночь сердце барабанило в районе висков, словно пытаясь на азбуке Морзе сообщить что-то важное. Жалко, я не знаком с этим шифром.
***
Где-то за час до будильника нас потревожил телефонный звонок. И пускай стандартную мелодию я слышал каждый день, этим утром она показалась какой-то особенно звонкой. На экране светилась надпись: "ОТЕЦ".
– Да?
– Артём… – голос сестры дрожал.
– Тамара?
– Приезжай… папы… больше нет… – за сотни километров я почувствовал, насколько ее слова пропитаны болью.
Не помню тогда свой ответ. Оставаясь в постели, я как будто провалился туда, где раньше никогда не бывал.
– Кто звонил? – еще не окрепший, сонный взор Ники старался скорее разобраться в происходящем. – Артём?
– Отец… умер… – слова сестры казались непонятным, глупым вымыслом ровно до того момента, пока я сам не произнес их вслух.
– Как? Милый! – у Ники подступили слезы.
Мое тело онемело, искренне не осознавая, как следует вести себя в подобной ситуации. Инстинкты замерли, словно отказываясь брать на себя неожиданную и нежеланную ответственность. Стоило что-то сказать или закричать. Я не понимал. Не знал. Не почувствовал.
Я рядом
Сентябрь в том году выдался совсем неприветливым. Несмотря на сухую, безветренную погоду, бедный термометр, приговоренный хозяйкой за неведомые грехи на пожизненное скитание в сантиметрах от уюта, частенько расстраивал своими показателями. То утро оказалось не исключением. Свежесть осеннего дыхания добавляла тревожный дискомфорт и так возбужденному телу. Требовалось ехать домой. Не хотелось сообщать на работе истинную причину отгулов, но Ника убедила, что лучше сказать все как есть. Ксения Викторовна выразила свои соболезнования. Сказала, чтобы я не беспокоился на счет экзамена – «Сдашь, когда будешь готов.»
– Артём, иди позавтракай. Я пока соберу в дорогу все необходимое. – осторожно предложила Ника.
– Да… – невнятно отозвался я.
На кухне было немного теплее. Еще не успевшие остыть румяные конфорки отчаянно боролись с постылым ознобом. Пара очищенных белесых яиц трусливо ютились на кромке бледнолицей тарелки. Рядом стояла парящая чашка чая. Обхватив ее обеими руками, я растворился в раздумьях, возможные причины произошедшего путались с мрачными картинами того, что ожидает по приезду домой.
– Здравствуйте, у вас остались еще билеты на рейс 117? На сегодня. Да. Понятно. Спасибо. – из соседней комнаты доносился растерянный, но в то же время четкий голос.
Когда я услышал номер знакомого рейса, страх нещадно скрутил внутренности.
Чего именно я боюсь?
– Есть билеты на 8:40. Если успеешь на него, то после обеда будешь дома. – Ника зашла на кухню. Она как могла скрывала тревогу, однако торопливая, слегка лихорадочная речь ее выдавала. – Вещи собрала. На работе сегодня договорюсь с коллегой, она подменит… Если ты не против, я тоже поеду? Возможно, понадобится помощь.
Она присела рядом, обхватила ледяными ладонями мою руку. Робко прошептала:
– Если хочешь, можешь поплакать. Я рядом…
«Ящик»
Да, отношения с отцом были не самыми простыми. Да, после отъезда мы не общались! И да, я совсем не собирался ничего менять!! Но он мой отец… и его больше нет.
В 8:34 я сидел в автобусе. Место оказалось у самого входа, поэтому помимо любопытных взглядов, бесцеремонно рассматривавших новоиспечённых попутчиков, приходилось наслаждаться помехами старой автомагнитолы. У тощего шофера с застывшей сварливой ухмылкой (видимо, издержки профессии) не получалось настроить ее на нужный лад. Шипящая каша ни при каких условиях не желала становиться чем-то вразумительным. Сумевшие проскользнуть обрывки фраз все как один теряли заложенный смысл. То же самое происходило в моей голове. Стоило собраться. Мне показалось, свободным креслам в конце салона вполне по силам с подобным совладать. Из-за спрятанного там невидимого магнита для пыли, их услугами редко кто пользовался. Солнце заботливо подогрело кожаные сиденья, потрескавшаяся чешуя которых терпеливо выжидала долгожданную линьку. Я присел возле окна. Сонные пассажиры все как один подбирали подходящие позы для затяжного путешествия. Огромный авто-дирижабль вздрогнул после спячки, жестко сорвался с места. Разминая отекшие покрышки, он неспешно набирал обороты.
Сигнал входящего сообщения. Оно от Ники: «Ты успел на автобус? Все нормально? Я договорилась на работе. Завтра смогу приехать.»
Зачем, ведь она даже не представляла, что ее там ожидает?
Ника выросла в детском доме. Она лишилась родителей, будучи младенцем. Мама умерла во время родов, а отец, так и не справившись, спустя пару месяцев, лишил себя жизни. Не считая причудливой тетушки с халвой, у нее больше никого не было. По-моему, так. Мы говорили на эту тему лишь однажды, еще на первом курсе, когда ее только перевели в наш город.
Что касается меня, то с подобным я раньше сталкивался, когда рак забрал отцовскую сестру Марину, мне недавно исполнилось шесть. Пытливый нрав едва ли позволил усидеть одному, пока понаехавшая родня отправилась на нечто пугающе-загадочное. Короткую тропинку к тетиному дому я знал наизусть. Поэтому уже через полчаса, минуя еще невинные заросли крапивы, юркий мальчишка нырнул в скопище взрослых, нервно толпящихся во дворе. Каждый из них болтал о своем, никак не затрагивая первопричины собрания. Но их объединяла одна странная деталь. Все говорили вполголоса, словно нарочно сливаясь в единый вопящий ручей, до сих пор алашавший мои сны. В какой-то момент в дверном проеме появились крепкие мужики в запачканной жирным черноземом униформе. Они торопливо принялись отрывать заржавевшие петли, противно взвизгивавшие на всю округу. Народ сразу затих. Стало страшно. Хотелось скорее сбежать, однако что-то стороннее лишило права действия. Я до боли зажмурил глаза. Тогда-то меня и отыскала Тамара. Она ухватила за плечо и молча потянула обратно. Я, не оборачиваясь, поспешил за ней. По дороге сестренка, сунув несколько дубовых ирисок, по-взрослому отчитала: «Чего приперся? Велели же дома сидеть. Папка сказал ты у нас парень чувствительный. Тебе там делать нечего!»
Внезапно воспоминания угасли, внимание притянула на себя широкая трасса. Ее сопровождал изумрудный хвойный лес, изрядно пораженный безобразным рыжим кустарником. Могучие великаны гордо тянулись вверх, совсем не желали признавать низкорослых родичей, вынуждая последних искать пристанище у пыльного шоссе. Я знал эту дорогу. Где-то там находился дом. Бывший «ящик» 4 после развала союза вместе со стратегической значимостью утратил ещё что-то более ценное. Он превратился в обычный вымирающий ПГТ, коих в нашей стране тысячи.
Поселок городского типа. Данное прозвище всегда казалось издевательским. Из городского в таких населенных пунктах можно отыскать лишь автобус до настоящего города. Он, как спасательный плот, давал возможность заботливым родителям отправить отпрысков, в надежде изменить их жизнь так, как менять свою сил и возможностей больше не осталось. Но были и другие. Те, кто из-за собственных убеждений считали, что путь потомков должен начаться и закончиться в одном и том же месте. Казалось, именно к таким относился отец. Сестру он отправил в шарагу5, осваивать профессию повара. На последнем курсе, выйдя замуж за одногруппника, еще в восьмом классе, сделала меня дядей. Отец набрал долгов и взял им в ипотеку маленький домик неподалеку от себя. Позже зять, уехав на заработки в столицу, больше не вернулся.
Понимая, что подобная биография меня не устроит, я решил действовать. После сдачи экзаменов тайком отдал свои документы единственной добравшейся до нашей глуши профориентации. Как только стало известно о поступлении, я немедля собрал вещи. Избежать лишних вопросов было не сложно. Отец шесть дней в неделю, с восьми до восьми пропадал на пилораме. Оставалось дождаться, пока ранним утром чумазый рабочий УАЗик подберет его на песчаной развилке. А затем на этом самом автобусе, по рейсу 117, я покинул отчий дом – хоспис надежд и ожиданий. Больше мы с отцом не общались. Ни звонков, ни сообщений, ничего… И, наверное, это устраивало нас обоих. Так все и было. До того самого утра.
– Уважаемые пассажиры! В связи с ремонтом переезда наш маршрут слегка изменится. Не нужно колготиться, к запланированным остановкам доставлю вовремя! – принуждая себя произнести как можно корректнее, все же с каплей желчи, водитель потревожил дремавших пассажиров.
Я утрамбовал куртку между подголовником и теплым стеклом. Закрыл глаза. В голове моментально замелькали знакомые кадры, на них важный ученый зачитывал с листа сухие цифры, многократно подтверждая гипотезу о том, что самое опасное время для «тяжелых» пациентов выпадает аккурат на пять утра, именно тогда по статистике у большинства жизнь обрывается и мучениям приходит конец. «По-моему, сестра связалась как раз в шестом часу… Так стоп!.. Наверное, сейчас лучше попробовать вспомнить об отце что-то хорошее.» Однако в памяти не нашлось ничего подходящего. Обиды, отрицание, ненависть – стандартное ассорти обреченных отношений.
Неужели мы потеряли друг друга еще до моего отъезда? С чего тогда все началось?
Возможно, ответить мог человек исчезнувший из моей жизни гораздо раньше. О причинах, побудивших родную мать бросить меня в возрасте, когда я едва научился ходить, в нашей семье не говорили. Спустя годы я сам себя убедил в том, что сей жизненный пробел не является чем-то особенным. Наверное, так было лучше для нашей семьи.
Между тем, жаркие лучи добрались и до меня. Они как невесомый кокон обернули тело, постепенно превращая его в вату. Потеряв связь с реальностью, посчастливилось стать свидетелем чего-то особенного. Уведенное поразило своим естеством. Настолько правдивым показался летний день. Маленький мальчик на новой веранде. Какой-то резкий, в то же время приятный запах. (Во сне вообще бывают запахи?) Я как наяву услышал безудержное рыдание мальчишки, ощутил его страх и отчаяние. Однако яснее всего я почувствовал нежные объятия. Они пытались его успокоить. Сон, который не должен заканчиваться. Такой есть у каждого. Да… Это был именно он.
Потерянный голос
– Следующая остановка конечная!! – тот же недовольный тон, и все так же не вовремя.
Неужели первое настоящее воспоминание о маме?
Вид за окном поменялся. Распухшие тучи повисли над автобусом, будто угрожая в любой момент его раздавить. В открытую форточку срывались холодные капли, попутно царапая запотевшее окно. Хвойный лес растерял какие-либо оттенки. Он теперь просто тёмно-серое пятно, едва различимое на светло-сером фоне неба. Когда деревья наконец закончились, на смену пришли поля. Бледно-золотистая кукуруза, а затем высохший черный подсолнух, словно плененные мумии, опустив головы, с упоением дожидались уборки.
Оставшийся путь я старался выудить из сновидения еще какие-нибудь мелочи, дозволяющие во всем разобраться. Тщетно. С каждым километром картинка таяла, завещая памяти лишь теплые объятия.
– Можете тут притормозить? – учтиво обратился к водителю.
– Давай пошевеливайся! Здесь останавливаться нельзя!
Но я все же рискнул. Сгоревшие пары бензина в компании стаи пернатых, оккупировавших скелет близстоящей высоковольтки, – враждебно поприветствовали, еще раз напомнив, что все происходящее, увы, реально.
До дома меньше пятисот метров. Половину пути предстояло проделать по дороге, усыпанной крупными камнями щебня. Идти по ним было так же мучительно, как и лицезреть окружавшие мемориалы давно минувших дней. Косые штакетники прятали одичалые избушки неконтактных6 селян, трусливо подсматривавших за чужаком со спины. Оставалось совсем немного. Дорога вильнула на тропинку аккурат «Долины служивых». Так негласно прозвали заброшенную военную часть, некогда гордость и оплот всей области. Чем именно занимались за ее неприступными стенами, никто точно не знал. Одной из версий было секретное химическое оружие, которое после неудачного испытания вырвалось наружу, тем самым поразив большую часть населения неизлечимыми болячками, что и послужило поводом для столь внезапного бегства. По мне, причина оказалась куда страшнее. После экстренного совещания высшие чины единогласно сошлись во мнении и выпустили официальное постановление, с кучей подписей и печатей, где черным по белому прописали единственную здравую мысль: «Тут делать НЕЧЕГО!!!». Сейчас пустые строения без окон, без дверей, без души вызывали только жалость с долей отвращения. Здесь с сумкой на плече я проходил в последний раз. Наверное, отец тогда долго не верил в мой отъезд, так же, как я со временем перестал верить в свое возращение. Однако обоим событиям суждено было свершиться.
Вот и он. Старенький советский пятистенок все так же возвышался на пригорке. Уже издалека можно было рассмотреть, как на веранде топтались два силуэта. Дом с последней нашей встречи трудно было признать. Облезлое строение выглядело как оживший злобный призрак, без приглашения явившийся по мою душу.
Со стороны леса доносились звуки ревущей пилорамы. Возле поросшего бурьяном палисадника теснились несколько автомобилей, темная "десятка" принадлежала сестре. Вторую машину я видел впервые.
Стало не по себе. На пороге во всем черном – Тамара. Ее собеседником оказался седовласый мужчина с неухоженной бородой. Выглядел он вполне обычно, за исключением непрактичного одеяния, выпирающего из-под ветровки.
– Поняла, Отец Сергей. – Хотя я уже отчетливо слышал обессилевший голос, она не сразу меня заметила. – Артём.
Старик почти не отреагировал на мое появление, сдвинув косматые брови, молча двинулся к палисаднику. Тамара проводила его стеклянным взглядом. Никак не получалось оживить ее образ до того, как дурная шаль омрачила русые пряди.
– Наверное, тоже нужно было одеть… Черное? – робко спросил я.
– Ничего страшного. – Выдохнув, она положила мне руку на плечо. – Как твое здоровье?
– Нормально.
– Хорошо… Слава Богу… – мягко прошептала сестра. – Сейчас пока никого нет. Пойдем. Отведу тебя к папе.
В уличной обуви мы направились в дом. Внутри меня все застыло. В сенях, где обычно хранились нерабочий холодильник, позабытая посуда и прочие бытовые отщепенцы, стало пусто. Даже вечно путающиеся под ногами плетеные коврики исчезли, обнажив багровый пол.
Мы зашли в первую комнату. Никого. Неестественная тишина скрывала в себе гнетущий запах воска. На зеркалах висели серые вафельные полотенца. Сквозь закрытые занавески насилу пробивались солнечные лучи. Всматриваясь в таинственную обстановку, сам того не желая, я находил в ней себя. На этой самой кухне, за этим самым столом я часами пыхтел над уроками, пока черно-белые фотографии давно почившей родни строго наблюдали с деревянной полки под ветхой иконой. Они продолжали угрюмо взирать, но теперь уже на небольшую фотокарточку, перетянутую черной лентой.
Мы вошли в зал. Мебель была аккуратно раздвинута по углам. На комоде горели тонкие свечи. Почуяв слабый сквозняк, они трусливо затрясли головешками. В середине комнаты стояло несколько стульев. На них располагался гроб темно-зеленого цвета. Отец лежал с кипельно-белым лицом.
– Побудь с ним… – услышав, как на улице затарахтел двигатель, сестра удалилась.
Впервые за долгие годы я остался с отцом наедине, а у меня даже не хватало духа вновь на него посмотреть. В неведении и ужасе я забормотал:
– Нужно… что-то сказать. Но что? Не представляю… Может… э-э… Прости?!
Внезапно сердце, мощным рывком ударив в ребра, попыталось вырваться наружу. Легкие сдавило до состояния вакуума. Колени задрожали. Я сделал шаг вперед, ухватился за спинку стула. Так близко видеть его еще не приходилось. Руки, прошитые стальными венами, спокойно почивали одна на другой; грубая щетина исчезла, оставив беззащитным могучий подбородок; глубокие морщины полностью поразили некогда отточенные грани. Это был мой отец. Не будет неприятного разговора. Не будет вымученного прощения. Я больше не услышу его голос. Голос, который совсем забыл.
– Отец?!!
Тишина.
Дверь открылась. Тамара увидела нас. Зарыдав, она бросилась навстречу, крепко прижала к груди. Я вновь задышал, приступ отступил. Обнимая сестру, я продолжал смотреть ему в лицо. Тогда стало окончательно ясно – для человека, которого больше нет, имеет значение лишь то, что было до. Слова, звучащие в день, когда бездыханное тело ожидает, пока от него поскорее избавятся, необходимы только тем, кто их произносит.
Маленький человечек
После того как посторонние люди окончили свои ритуалы, Тамара отвезла меня к себе. Повезло, что миниатюрная племянница с длинной густой челкой и едва остывшими после жаркого лета веснушками оказалась весьма застенчивой. Поприветствовав пришлого родственника, чтобы избежать неловкой беседы, она постаралась как можно скорее спрятаться за домашним заданием. Меня такое знакомство более чем устроило. Жутко хотелось спать. Не знаю, нормально это или нет.
На следующий день встретили Нику. Пообедав, мы тотчас отправились в отцовский дом. Предстояло помочь сестре с уборкой. Сказать по правде, от данного занятия спину периодически посещали мурашки. Каждая вещь перед тем, как от нее избавиться, будто вступала в дебаты, стараясь убедить, напомнить, насколько она необходима законному владельцу, ибо в момент, когда он снова появится, нахальное самоуправство точно приведет его в бешенство. Но хозяин больше не вернется. Вчера я стал свидетелем, как крышку его гроба сдавили гвозди, их стальные сородичи на следующий день закрыли окна опустелого крова.
Между тем я размышлял о том, как случившееся стало возможным. Пускай в последнем сообщении сестра упоминала больницу, она ни слова не написала о его самочувствии. Сколько помню, отец проводил там две-три недели несколько раз в году. Еще будучи подростком, у него обнаружили врожденную патологию сердца. Разумеется, подробности его недуга «меня не касались». Я знал лишь о «нескончаемых лекарствах» и «безмозглых докторах», мешавших отцу спокойно жить.
Ближе к полуночи бывалый, закопченный чайник с перемотанной изолентой ручкой позвал на кухню. За исключением нескольких коробок, брошенных на антресолях, нам удалось тщательно забальзамировать осиротевшее имущество. После безуспешных попыток поговорить о жизни (представление о ней у нас в корне разнились), сестра предложила подышать свежим воздухом.
– Накиньте что-нибудь. – сказала Тамара, снимая с вешалки отцовскую спецовку.
Мы вышли на веранду. Мудрёная пристройка даже в столь удручающем состоянии заметно отличалась от скромного жилища. Три крепких ступени возносили на гладкий подиум, строго хранимый узорной балюстрадой. Ее пухлые столбцы удерживали на плечах могучую балку. В углу их скреплял долговязый Гулливер, взваливший на дубовые плечи громоздкий навес.
Сестра уселась на порожки, Ника пристроилась рядом. Я стоял позади, разглядывал, как тусклое пламя лампочки, покрытое густым слоем бесхозной паутины, дорабатывает свои финальные часы.
– Красиво. – задрав голову вверх, Ника с восторгом рассматривала яркое звездное небо.
Сказать по правде, оно действительно выглядело недурно. Пылающие крупицы серебра, сбежавшие от огней большого города, укрылись в затерянной щербинке, на краю земли, дабы сохранить свою первозданную невинность. Вероятно, предки очень давно совершили глупую сделку: обменяли счастливое будущее на сие бесполезное великолепие.
– Ты приедешь на сорок дней? – меня спросила сестра, пытавшаяся совладать с застежкой на куртке.
– Если получится.
Мы оба понимали – этого не произойдет.
– Можете сами сходить в церковь.
– Честно. Э-э… не представляю, что там нужно делать.
Как я говорил ранее, религия совсем не про меня. Крест с рождения весел на груди, но он появился там не по моей воле и никогда ничего для меня не значил. В нашей семье за подобное отвечала сестра. Тетка часто брала ее с собой в местный храм. После они всегда угощали круглыми пресными булочками. Во что верил отец, сказать было сложно.