Иван Карасёв
Любовь нужна всем

2

Никиту следовало избегать: сейчас, завтра и в будущем. Илона отдавала себе отчёт в том, что она ещё не совсем одолела притяжение, которое испытывала к нему. Она ощутила это накануне. Ведь с самого начала занятий она намеренно нигде ни с кем не появлялась: ни в «Молодёжном», ни в Крылатском, ни у Серёги, ни у Анжелки с Павликом. С подругой она вообще почти полностью свела общение на нет. Не поссорилась, а просто замкнулась, боялась не выдержать и расплакаться. Анжела названивала и в сентябре, но Илона не поддерживала разговор, отвечала односложно: «да», «нет», и на предложение посидеть где-нибудь отказывалась – времени не хватает. Она не преувеличивала, всё съедала учёба. Илона и бывала-то только в институте, где аккуратно высиживала все лекции, от звонка до звонка, потом немало времени проводила в библиотеке. В общем, ей нравилось учиться в МГИМО. Предметы интересные, и никакой физики с химией. Никакой алгебры с геометрией и тригонометрией. Любимые ей, не любимые, нет, но предпочитаемые гуманитарные науки. Оказывается, будущие специалисты по внешней политике должны постичь столько всего! И историю дипломатии, и теорию, и международные отношения про разные страны.

Илона признавалась себе, что временами, в отличие от школы, её даже увлекали новые науки! И португальский, какой красивый язык, правда, они слишком злоупотребляют «ш» и «ж», ну прям как поляки почти! Но сколько музыки в нём, сколько мелодичности! Ей-Богу, куда красивей английского, который Илона, по большому счёту, никогда не любила. Ну надо и надо. Школа-то английская. А тут: Eu falo portugues. (я говорю по-португальски) A lingua portuguesa é bela (португальский язык красивый). Uma verdadeira amiga russa (настоящая русская подруга). И повторить – эу фалу португеш. А лингва португеза э бэла. Ума вердадэйра амига хуса. И неизбежный соединительный союз «и», хоть и пишется «е», но читается не как дурацкое «энд» (зачем столько звуков для такого короткого слова?), а вполне как русское «и». Но всему своё время. Наукам и языкам иностранным тоже. Заучиваться тоже неправильно. Часов в шесть, закончив работу в читальном зале, спускалась в гардероб, оттуда, не торопясь (Куда и к кому ей спешить? Разве что к Руфине?), на автобус. К счастью, маршрут прямой, но долгий: минут сорок – сорок пять в толкотне, не сесть, а если и освободится место, то его не займёшь, ведь обязательно какая-нибудь разъевшаяся бабища пнёт локтём и потребует уступить, чтобы возложить свой жирный зад на продавленное такими, как она, сиденье, да ещё выдаст что-нибудь вроде: «Молодёжь нынче пошла!» Кабы не толкали плечами и локтями, не пинали ногами, Илона и сама бы с удовольствием постояла, и так целый день сидишь. Кто спорит, пожилым уступать надо: многие с работы едут, отстояв восемь часов на заводе, так не пинались бы тогда! Вот в парижском автобусе даже, извините, сказали, когда она, не ей, а она наступила в толкотне кому-то на ногу.

И с автобусной остановки Илона быстрым шагом чешет к дому, нигде не задерживается, ни у киоска с мороженым, ни на скамейке у клумбы с последними фиолетовыми цветочками ушедшего лета. Нигде. Домой, к Руфине, маме крикнуть «Я пришла!» через распахнутую дверь комнаты. И к себе, в свой мир, отрешиться от истории и теории дипломатии, политической географии. Хватит, теперь только своё. Оставался лишь вечер, науки побоку, даже португальский. До утра, вечер – себе, вечер – свободе. Порой забегала в комнату мама со своими вечными расспросами, что да как, в институте всё ли в порядке. Илона старалась не раздражаться, поглаживая кошку, отвечала размеренно и подробно. Мать, позвав ужинать, уходила довольная. И за едой следовало поддерживать разговор, но он обычно не клеился. У каждого свои проблемы, свои головные боли: у мамы – новости и магазины, у папы – работа, у Илоны… У неё немного проблем, по большому счёту одна, но зато какая!

Две недели занятий ей удавался такой график. Правда, мать замечала, что с дочерью какие-то нелады, но относила всё за счёт трудностей начального этапа учёбы. Войдёт в ритм – будет легче, – рассуждала Александра Евгеньевна. В общем, никто Илону не тревожил, никто, даже Анжелка нечасто появлялась на горизонте. Та сама не стремилась, ограничивалась звонками, чувствовала по ответам, что подруга не идёт на контакт, и не настаивала. Но вчера её перехватил Никита, прямо на главном выходе из института, на ступеньках подкараулил. И не увернуться. Вокруг люди, меньше всего Илона хотела скандала, тем более в альмаматер. Пришлось уступить и пройтись с ним. Предлагал завернуть куда-нибудь, поесть мороженого, выпить чая или кофе, и, хотя накрапывал мелкий дождик, Илона категорически отказалась. Никита вздохнул и принялся уговаривать Илону прямо на тротуаре, прогуливаясь по шумной улице Лобачевского. Он твердил об ошибке, уверял, что сам не врубается, как так получилось: случайно, мол, встретил одноклассницу. Убалтывать он умел, это Илона почувствовала и старалась не смотреть на него, боялась. Она уже падала во власть его чар. Поэтому только спросила:

– А у твоих родителей, на самом деле, дача есть?

Он понял, замялся, опустил глаза и признался:

– Нет, я…

Но Илона не дала закончить:

– А родители, наверное, лимитчики?

Он не смог соврать:

– Нет, то есть да, это давно они, но послушай.

– Да чего слушать? Нашёл глупую дуру из хорошей семьи, и вперёд. Думаешь, тесть на свадьбу «Жигули» подарит? – зло прошипела Илона. – Фиг тебе с маслом!

Она отвернулась и быстро зашагала в сторону. Быстрей, быстрей, прочь, прочь от него. Однако Никита не собирался так легко отпускать её. Он догнал и загородил ей дорогу.

– И что? Мне звать людей на помощь? – Илона, скривив губы от презрения, вызывающе смотрела ему прямо в глаза. – Или, может, кричать «караул», милиция?

– Не-нет, но выслушай хотя бы. Выслушай! – Никита перешёл почти на крик. Куда подевались его прежние обволакивающие интонации? – Мы, мужчины, пойми, мы по-другому устроены. Мы – самцы, пойми, это у нас всё не так, как у вас. Видит мужик самку и сразу её мысленно раздевает: ноги у неё такие, грудь, животик, задница круглая, упругая, а дальше, ну а дальше ты сама представляешь. И против этого никак, пойми, никак! Даже если тебе встретится такой, который примется уверять, что он только тебя хочет, что, кроме тебя ему никто не нужен, не верь! Не так это! Все мужики – самцы, всем нам лишь ваше тело надо, но кому-то только мясо, а кому ещё и душа. Вот это и есть мужская любовь, когда ещё и другая тяга есть, не только плотская, поверь, вот это любовь! И не обращай внимание на то, что я, ну не я, он, кто-то, твой избранник, скажем так, посмотрел на другую, оценивающе посмотрел. Это природа! Ничего не поделаешь! Мы так устроены. Пойми! Кабы не так было, человечество бы вымерло давно! Подумай сама, в древние, дикие времена, пока женщина плод вынашивает, мужчина ждёт что ли? Да нет! Когда ему ждать: продолжительность жизни двадцать лет! Ну все так мужики устроены до сих пор, вы женщины – иначе. Оно и понятно: вам детей рожать, семейный очаг хранить. Ну занесло меня, со всеми так бывает, поверь мне! За-нес-ло! Давай забудем, и с чистого листа, ведь меня к тебе не только тело твоё влечёт, мне с тобой хорошо! А про дачу и эти дела, да я понятия не имел, что у тебя папа крутой. Мне Анжела потом уже сказала. Вникни! Потом! Ну что ты молчишь, Илона, скажи что-нибудь, скажи! – Никита тряхнул Илону за плечи. – Не молчи!

А Илона молчала, она почти поверила, ещё немного и поверила бы совсем, уткнулась бы головой в его широкое плечо и разревелась. Но вместо этого в глаза ему вытаращилась, впилась в них, а он взгляд не выдержал, забегали глазки, как мыши по полу веранды на даче. Забегали. Она молча сняла его руки с себя, и прошипела зло:

– Случайно? Ага! Целовались вы случайно? А что же ты мне лапшу вешал, что поедешь матери на дачу помогать. Картошку, видите ли, копать! Какую картошку? В каком месте копать? Членом своим копать? Да пошёл ты!

И, неожиданно для себя, с размаху влепила ему звонкую пощёчину, с несказанным удовлетворением наблюдала как отвисла от удивления его челюсть, обнажив ряд красивых белых зубов. Развернулась и побежала. Куда глаза глядят, чтобы его не видеть, сейчас, сегодня, завтра, никогда! Он уже не пытался её догнать.

Вчера она проигнорировала ужин с родителями: всё опротивело, ей нужно было побыть одной. Наплела матери, что перекусила с однокурсницами в буфете. И сегодня лежала в своей кровати, утром не пошла в институт, матери наврала про мигрень – голова раскалывается. Та лишь погладила дочь по красивым белым локонам, пробормотала что-то ласковое, принесла стакан воды и таблетки, а потом убежала встречаться с подругой. Илона лежала, смотрела в потолок и старалась не думать о нём. Сегодня он снова будет её караулить у института, но вот облом, не дождётся. Сегодня так, а завтра? Завтра – завтра, завтра будет больше сил, она выйдет с другой стороны, и бегом до следующей автобусной остановки, прочь, подальше от этого уродливого памятника эпохи развито̀го социализма, и от него тоже. Она уйдёт, спрячется, хватит сил.

3

Анжела тоже поступила в свой инженерно-строительный. Факультет скучнейший – строительно-технологический, Анжела станет специалистом-технологом по производству железобетонных блоков для домов-коробок. Девчонки, поступавшие вместе с ней, утешали друг друга – в цеху работа, в помещении, а не на дожде и морозе слушать мат-перемат стропальщиков и монтажников. Конечно, Анжела желала бы попасть на экономику строительства, даже документы туда подала. Но вовремя переиграла, оценила свой потенциал реально. На экономический требуется хотя бы три «четвёрки» на четырёх экзаменах получить. А как готовиться, когда у тебя любовь? Настоящая, взаимная, страстная. Когда всё свободное время готова проводить с Павликом, с любимым, болтать с ним о всякой ерунде, прижиматься к нему, отдавать ему своё тело, улетать на седьмое небо от блаженства. А когда его нет дома – ждать. Вот так – просто ждать, и вместо формул в голове одна мысль – когда он придёт? Посему с горем пополам Анжела сдала вступительные, не завалила, огребла заветную «четвёрку» по физике и увидела свою фамилию в списке зачисленных. Поступление отметили шашлыками под сладкое белое вино. Павлик постарался соригинальничать.

Учёба шла ни шатко, ни валко. Надо вставать к первой паре, аж в семь утра. Легко сказать, надо, ложились-то за полночь, и не повернувшись спиной друг к дружке как два старика. Короче, пока они угомонятся, уже час. А утром на всё про всё – минут сорок – сорок пять. Поставить чайник, помыться, в спешке заглотить чашку горячего чая с парой печенинок. Потом бежать на метро, толкаться в нём в самый час пик. Хорошо хоть до ВДНХ без пересадки, потом опять в переполненном автобусе до института пробивать себе путь от дверей к середине прохода, ругаться, передавать к компостерам талоны. Только возвращаясь с занятий в четвёртом часу, когда народ ещё не попёр с работы, можно забиться на сиденье и уткнуться в окно, за которым мелькали дома, деревья, люди. И не замечать, как в проходе толкаются, бранятся заполнившие салон люди, как косо смотрят телесатые тётки на удобно устроившуюся студентку с тонкой сумочкой и тубусом. Пусть смотрят! Павлик научил: «Не обращай внимания! Ты тоже заплатила за проезд, у тебя такие же права!»

За неделю Анжела умоталась несказанно. Пропускать в начале нельзя, пока не присмотрелась. И предметы сразу тяжёлые грянули – одна начертательная геометрия чего сто̀ит! Радовало, что по средам английский первой парой, а там Анжела со своей натянутой «четвёркой» чувствовала себя вундеркиндом. Слабая оценка из спецшколы давала много очков вперёд «пятёрке» провинциальной выпускницы. Со временем можно будет позволить себе поспать посреди недели. Историю КПСС, к великому сожалению Анжелы, поставили второй парой – ни то, ни сё, даже не свалишь пораньше. Так же с диаматом поступили. Наверное, специально, чтобы не прогуливали будущие технари общественные науки.

Вот и получалось, что убегала из дома Анжела аж без пятнадцати восемь, а возвращалась вся измотанная в половину пятого. И это пока, потом обещали ещё практические занятия и какие-то семинары четвёртой парой повесить раза три в неделю, да подготовки к ним впридачу. Ну тогда на любовные утехи вообще сил не останется. Ждала выходных как манны небесной. И вот на третий учебный день объявляют – в воскресенье в колхоз, на картошку. Анжела едва не взвыла от таких новостей. Какой колхоз, какая картошка? Да почти на месяц. Как же она месяц без Павлика, да ещё в грязи ковыряться? Но Павлик обнадёжил: «Положись на меня, – изрёк важно, – я всё устрою». И он устроил, на следующий день явился домой поздно, но довольный. Анжела как раз проснулась, продрыхла три часа, в первый раз отоспалась после занятий. Павлик притащил справку из КВД. При виде слов «Кожно-венерологический диспансер» она сразу назад отпрянула: мол, ты что, я такое в деканат не понесу. Но Павлик успокоил:

– Гляди сюда, – он ткнул пальцем ниже, – тут всё расписано, заболевание кожи, вот научное название, и требуется избегать контакта с мокротой, грязью и так далее, тебя даже мыть посуду в столовую, как некоторых, не имеют права отправить вместо колхоза.

– Думаешь, освободят? – с надеждой в голосе произнесла Анжела.

– А куда они денутся? Справка официальная, отправят в деканат, бумажки перекладывать, там всегда дурацкой работы хватает.

Павлик к своему четвёртому курсу полиграфического института в совершенстве овладел техникой учёбы. Он чётко усвоил, куда и к кому ходить на лекции, какие практические занятия посещать, а какими можно и манкировать. Сам он редко вставал к первой паре, отсыпался, раньше второй в институте не появлялся, а то целый день мог пропустить, если хороший бизнес, как он выражался, наклёвывался. И всегда выходил сухим из воды: то нужную справку принесёт, то незаметно швейцарскую шоколадку нужной секретарше сунет. В общем, институтской кухней владел и умело ей пользовался. Причём настолько хорошо, что для Анжелы напряжённый вузовский график стал неприятной неожиданностью. Она ещё весной усвоила чётко – Павлик может в любое время освободиться от учебных дел, и ей казалось: вот это и есть студенческая жизнь.

Но реальность, увы, предстала перед ней в иной форме. В деканате тоже всё не так просто, как предполагал Павлик. Конечно, малейшая лазейка использовалась, чтобы попить чайку – это святое. Расставят чашки, включат кипятильник и начинается – тра-та-та, про шмотки, про мужей и детей, о чём угодно, но только не о работе. И топчутся под дверями студенты, старпреподы и даже доценты. Ждут окончания перерыва. Однако Анжеле, как самой молодой, приходилось не только бумаги перебирать, временами дёргали – сходи туда, отнеси это, получи то, уже через неделю она освоилась в ректорате как в своей квартире – в какую дверь стучаться, кому улыбаться, кому и так сойдёт. Тем не менее всяко лучше, чем мокнуть под дождём на картофельном поле. «Павлик – молодец, чтобы я без него делала?» – спрашивала себя Анжела и ответа на этот вопрос не находила.

Изредка названивала матери. У родителей она ни разу не появилась с того дня, как накидала свои вещички в старенький чемодан с металлическими уголками и переселилась. Мать волновалась, рвалась наведаться, посмотреть на их житьё-бытьё, но Анжела упорно отказывалась принимать её: мол, не моя квартира, Павлик снимает, да и чего тут смотреть – живём и живём. Всё обещала сама с Павликом навестить их, да так и не собрались. В конце концов ограничилась тем, что продиктовала номер телефона: так матери спокойней, она стала названивать каждый день. Анжела, не скрывая раздражения, не маленькая ведь, сводила разговор к минимуму. Но мать быстро успокоилась. Вечерами дочь у себя дома, «уже у себя», – повторяла она, не шляется, как раньше, по барам, и то хорошо. Может, и пора: восемнадцать лет вот-вот стукнет. Раньше уже рожали в этом возрасте.

А день рождения, действительно, приближался. Восемнадцать лет! Подумать только! «Интересно, интересно, – бубнила себе под нос Анжела, перебирая свой скромненький гардероб, – что Павлик подарит?» Хорошо бы курточку демисезонную, а то в старой, которую она таскала с восьмого класса, уже стыдно показываться на людях. Типичный москвошвеевский продукт – коричневый балахончик с просиженной на одном месте подкладкой. Да и в институт, по большому счёту, надеть нечего, кроме этого полуджинсового комплекта, с нарезанной ею самой бахромой размером в полгруди. Ну не таскать же старую юбку с розовой кофточкой в жутких рюшечках, взятую в ближайшем промторге за неимением лучшего? Купили с мамой, потому что больше ничего Анжеле не подобрать: то сиськи, её гордость, жмёт, то выше бёдер болтается. Шьют на Бог знает кого, на бочонки какие-то. Всё остальное у неё старье, большую часть даже забирать с родительской квартиры не стала. Значит, отовариваться надо, а у неё даже стипендии нет, как минимум, до февраля. Как бы намекнуть Павлику?

Но намекать не понадобилось. Перед третьими сентябрьскими выходными Павлик принёс домой свёрток и, загадочно улыбаясь, передал его Анжеле. Сердечко забилось неровно – неужто сам понял? Она медленно развернула магазинную бумагу и глазам не поверила – дутая куртка совершенно сумасшедшей расцветки: белые плечи аж до груди, в которые вклиниваются толстые жёлтые полоски, а ниже – красные и синие вставки. Ни у кого такого нет! Отпад! Она приложила к себе дутик – и по размеру угадал. Молодец! Расцеловала своего любимого, сразу внутри всё загорелось, запылало, аж дыхание перехватило, но остановилась вовремя – а примерить? И понеслась к зеркалу. А потом все выходные они провели в московских магазинах – прежде всего, конечно, в ГУМе, ЦУМе и «Детском мире» на площади Дзержинского. В нём как раз повезло больше всего – выбросили джинсы-бананы, и Анжелка успела занять очередь, пока продавщица ещё раскладывала товар на проходе. В ЦУМе «прикормленная» Павликом тётка всего за два червонца сверху вынесла из закромов чешские кроссовки Анжелкиного размера. Беленькие, с полосочкой под «Адидас». Красота! Значит, вопрос с гардеробом успешно решён. Теперь не стыдно и перед Илонкой покрасоваться. А встретиться надо, день рождения всё же! С Павликом собрались тряхнуть стариной и посидеть в «Молодёжном», а вот потом с подругой, ведь каждый год вместе отмечали. А теперь почему нет? Ведь всё так здорово!

4

Илона едва не пропустила Анжелкин день рождения. Совсем вылетело из головы, хотя после той самой встречи с Никитой, разговор у подруг всё-таки сложился. Илона выдавила из себя всё, наболело, нужно с кем-то поделиться. А с кем ещё? Однако от встречи отказалась: не готова пока. Но вот на следующее утро, когда автобуса ждала в институт, её осенило – сегодня ведь! А чуть не пропустила! Вечером насилу дозвонилась до её нового жилья. Анжелка ответила лишь в пол-одиннадцатого, голос был довольный, он сладко урчал как у кота Матроскина из «Простоквашино». Тёплые звуки лились из глубины, будто смазанные сахарным сиропом удовольствия от жизни и ожидания телесной услады. Естественно, они только вернулись из «Молодёжного», Анжелка смотрела на всё легко и просто:

– Ну, конечно, давай, встретимся, да! Завтра? Зачем ждать, день рожденья-то сегодня! Давай щас приезжай! У нас в загашнике всегда бутылочка вина найдётся! А, Павлуша? Ведь найдётся! Вот и Павлик говорит, найдётся. Чё, Павлуша? Пжди, тут Павлик мне чё-то сказать хочет. А-а, ну да. Нет, Илоночка, не надо сичас, сичас Павлик говорит не надо, ой щекотно, Павлуша, уймись, погоди, дай я с подругой договорю. Вот, сичас, Илон, не получится, завтра, сичас у нас тут другие планы, – Анжелка игриво хохотнула, – немного другие, не получится, короче. А завтра – самое то, погода, правда, не очень, Но мы с тобой ведь большие девочки! Мы же можем зайти и хлопнуть по шампусику. А, Павлуша, мы ведь с Илоной большие девочки, можем себе позволить? Вот и Павлик тут подтверждает, можем. Он ведь у нас главный распорядитель сумм и средств. Ну, давай завтра. Во скока? В шесть? Хорошо, в шесть, у входа в парк Горького, идёт? Лучше в семь, ну в семь. Ну, Павлик, пжди, не гони лошадей! Я же с подругой разговариваю! Вот, ой, ну пока, Илонка, мне сейчас…

Илона повесила трубку. Счастливая Анжелка! Павлик от неё без ума, даже квартиру снял. Денег куры не клюют. Опять, наверное, просадили на коктейлях целую студенческую стипендию. Всем бы так! Илона закусила губу: зачем завидовать, у каждого человека своя жизнь, зато у неё МГИМО и перспектива. «Перспектива, – вздохнула она, – она и есть перспектива». Сзади неслышно на своих мягких лапках подкралась Руфина и провела всем своим мягким пушистым тельцем по правой ноге. Один раз потёрлась, развернулась – второй раз. Илона наклонилась, погладила белую головку. Кошка привычно задрала мордочку к верху, раскрыла наполовину розовый ротик, мурлыкнула. Казалось, чем больше назад задирается шея, тем больше обнажаются белые зубки. «У-ти, моя хорошая, – прошептала Илона, – пойдём, проверим, что там у тебя в мисочке, не подложить ли рыбки перед долгой ночью да поразмыслить, что Анжелке подарить?» С подарком сложно, читала бы Анжелка почаще, было бы проще. Но она летом еле осилила три тома Дюма, поэтому, кроме лёгкого чтива, дарить ей что-то другое бесполезно, а всё лёгкое – в дефиците. Хотя кто его знает? Может, что другое подойдёт. Но что? Вспомни Илона заранее об этом дне рождения, могла бы папу попросить достать по его каналам. Но не за один день ведь. Даже заводить разговор не сто̀ит, тем более, они уже вроде улеглись, а утром не до разговоров: оба спешат. Но время подумать, покопаться мысленно в подарках ещё есть.

Утром Илона, когда чистила зубы, вспомнила о колечке – простеньком колечке с искусственным камешком рубинового цвета. Дешёвенькая безделушка, купленная на парижском рынке франков за сорок, но ведь из Парижа! Она сама его ещё не надевала, засунула в верхний ящичек стола и так оставила его там. Зачем покупала? Очень захотелось, мама сквозь зубы шипела: не надо, не надо, а вот пригодилось! Пальцы у них примерно одной толщины, так что вот и подарок!

Довольная тем, как легко и быстро покончила с мучившей её весь остаток вчерашнего вечера проблемой, Илона в несколько глотков опустошила чашку с чаем, вообще-то организм требовал дежурное кофе, но его варить в турке, стоять, колдовать над ним. Чай – другое дело, мама кинет пакетик и позовёт через пару минут. И закусить его парой печенинок (манную кашу она почти победила уже, используя свой статус студентки, – «Мам, ну ты меня до пенсии этим кормить будешь? Представляешь, что будет, если я на факультете случайно проболтаюсь, что сегодня утром, например, я объелась кашей?»). Затем оделась и понеслась на остановку. День предстоял насыщенный: английский, история дипломатии, португальский, подготовка к завтрашнему семинару по теории дипломатии и, наконец, Анжелкин день рождения.

Вечером они с Анжелой устроились в том самом кафе, где почти три месяца назад Илона впервые попробовала коктейль. О прогулке по ЦПКиО речь даже не шла – капал мелкий противный дождик. Гонимые ветром капли секли лица подруг холодными крупинками воды. И хотя казалось, что не промокнешь сильно, но уже за те десять минут, что они двигались от метро, ноги выше колен почувствовали мерзкую влажную слизь. Джинсы прилипали к коже. С тем бо̀льшим удовольствием девушки повесили потяжелевшие куртки на спинки стульев и устроились за пустым столом в дальнем углу кафе. В такую погоду посетителей почти не было, и от этого заведение, оформленное в жутком совковом вкусе – какими-то квадратиками и кружками в грязно-коричневых тонах, казалось мрачнее обычного. Официант не заставил себя ждать. Однако на просьбу Анжелы принести два бокала полусладкого, он состроил печальную физиономию и грустным голосом сообщил, что в отсутствие публики, на виду у всех (заведующий в зале!) не может принести им спиртное. Анжелка как-то странно улыбнулась и сунула ему рубль: «Тогда сооруди нам два сока и два коктейля, коктейли мы сразу хлопнем и будем потягивать сок». Проблема была решена, сохраняя полное достоинство в лице и в походке, официант без промедления принёс им заказанное. Анжела только усмехнулась:

– Смотри-ка как он идёт, не идёт, а плывёт. Совсем как в той детской песенке: «Будто я совсем не с двойкой, а с медалью золотой!». Противный народ эти халдеи, как бы я жила с таким. Даже представить себе не могу. – Анжела прикурила от зажигалки.

Илона кивнула. Она обратила внимание на то, как переменилась Анжела – она стала ещё более уверенной в себе: вон, пожалуйста, разрулила такую ситуацию, Илоне бы и в голову не пришло подобное, и смелости бы не хватило. И на одежде подруги, только-только встретились, взгляд затормозился сразу: куртень моднявая, джинсики супер, бананы сейчас очень в стриме – Илоне нравилось это, принесённое из института словечко, – и джемпер, плотно облегающий её привлекательные формы, не то, что та розовая дурацкая кофточка. Павлик денег на подругу явно не жалел.

– Представляешь, – выдохнула Анжелка, заглотив сразу половину коктейля, – я ведь намертво забыла про сегодняшнюю встречу. Мне Павлик напомнил утром, говорит, а ты ведь вечером в одно место собиралась? Я ему – в какое? И тут он мне всё рассказал, а я абсолютно ничего не помнила. Ну совсем!

– Да, ты была хороша, даже по телефону мне казалось, что я уже от запаха пьянею. А, вот, день рожденья всё же, возьми, подарок.

Илона протянула подруге коробочку. Вообще-то перстенёк при покупке завернули в простую упаковочную бумагу, но Илона, порывшись в своём столе, наткнулась на заныканную коробочку от какой-то старой маминой бижутерии. Подарок как раз удачно влез в выемку для родного колечка. Так выглядело вполне солидно.

– Ой, спасибо, спасибо, как раз бижутерки у меня нет почти, – Анжела с восхищением рассматривала презент, сверкнувший в тусклом свете люстры – горели лишь две лампочки из четырёх, – ты посмотри, как камешек играет!

– В Париже купила, – не удержалась Илона, – как чувствовала, что пригодится.

– Ух ты! Из Парижа! Ни фига себе! Спасибо, подружка, спасибо! – Анжелка встала со стула, склонилась над Илоной и чмокнула её в щёку.

Это тоже было новым в поведении Анжелки, раньше они никогда не практиковали поцелуйчики. Зато мать любила лобызаться со своими подружками, и это почему-то всегда вызывало определённое неприятие дочери. Однако сейчас Анжелкин жест вполне укладывался в настроение.

– Ну, рассказывай, – отложив коробочку в сторону, скомандовала Анжела.

– Что рассказывать? – с некоторым недоумением вопрошала Илона, про полный разрыв с Никитой Анжеле известно.

– Ну как что! В МГИМО учишься, не в заборостроительном!

– А, ты про это! Да, учусь, и интересно, не как в школе: предметы интересные, и никакой физики, никакой химии. Но это ожидаемо, в общем, разочарований нет. Ты лучше про себя расскажи, про Павлика, твой ведь день рожденья.

Анжела не заставила подружку повторять два раза. Её понесло, слова слетали с языка без остановки, Илона едва успевала вставлять слово.

– А у нас всё очень хорошо, ну просто.

«У нас», – протяжно повторила про себя Илона. Но подруга уже продолжала.

– Квартирка, конечно, маленькая, однокомнатная всего, но зато отдельно, сами живём. Я уборку по субботам делаю, всё отодраила, а то запущено было, просто ужас! По магазинам вместе ходим обычно. Хорошо! А всё Павлик, он просто молодчина. Знаешь, – Анжела понизила тон голоса, – он стал откладывать на покупку квартиры. Мы сейчас очень редко таскаемся по барам и кафе, стали появляться свободные деньги.

– На кооператив что ли собирается встать в очередь?

– Теоретически, да, на кооператив, только там тоже не так просто, а можно купить через фиктивный брак.

– Это как? – не поняла Илона.

– Ну, жениться придётся на продавщице квартиры, она его пропишет за половину суммы, потом получит вторую половину и выпишется. Квартира Павлику и развод.

– И что так делают? А ты не боишься, что он, ну как это, – замялась Илона, – не разведётся вдруг?

– Да ну, скажешь тоже, – рассмеялась Анжела, – там обычно такие молодухи продают, что конкуренции бояться не сто̀ит. Да и любит он меня. Видишь, как мы на выходных отоварились? – Анжела гордо приподнялась над столом. На пять сотенных, считая куртку. – Нет, он от меня никуда не денется. Любовь у нас, скажу тебе, ты не поверишь, мы такое вытворяем ночью! У нас одна проблема, одна беда – времени у него мало, дела его, институт – там тоже иногда появляться надо. В общем, вечер только и остаётся, даже по выходным порой он что-то проворачивает. Бывает, сижу одна, мать позвонит, предлагает зайти, а мне в лом, хоть и бездельничаю порой, телевизор разве что включу. Правда, пока училась первую неделю, сама его отсутствия не замечала, уставала дико. А сейчас, пока наши на картошке, в деканате не переработаешься. Вот я и смотрю телик, всё подряд: и фильмы, и мультики, и даже болтовню какую-нибудь. А когда Павлик дома, так нам никогда не скучно. Ох, и какая я влюблённая, ты бы знала! – Анжела, действительно, начинала светиться от счастья, когда речь заходила о Павлике. – Ну что, давай по второму?

Илона качнула головой в знак согласия. Она слушала свою подружку и задавала себе вопрос: а почему они такие подруги? Вот Анжелка готова едва ли не все детали их телесных тайн ей выложить, сама Илона к ней тянется. Почему? Отсидели за одной партой пять лет. Срок! Может, просто никого другого не существовало в этом мире, с кем поделиться всем, даже самым сокровенным? Ведь ничего общего, если присмотреться, у них нет. Интересы разные, семьи разные, и судьбы, наверное, будут очень разные. И на личном фронте у каждой по-своему, у Анжелки – сказка, а у неё…

– Давай за тебя! – словно угадав Илонины мысли, предложила Анжела. – За твои успехи!

Они выпили. Анжела показала пример, отставив в сторонку соломинку, сделала большой глоток, и Илона не стала тянуть напиток через пластик.

– Во, правильно, – одобрительно кивнула Анжела, – слушай, ты там в институте своём посматривай по сторонам, ты ведь настоящая красавица! Я уверена, у вас хватает парней, которые не прочь на тебя глаз положить. Пораскованней веди себя. А то я тебя знаю, ты как в учёбу ударишься, ничего вокруг себя не видишь. В классе хватало ребят, что на тебя заглядывались. Женька Петренко столько по тебе сох, уже только ленивый в классе над ним не смеялся! А тебе хоть бы что.