Иван Христофорович Баграмян
Мои воспоминания. Маршал Советского Союза о великой эпохе
Хотя с тех пор прошло много лет, мне хорошо помнится, какое живое участие принял Серго в осуществлении искреннего стремления Туманяна как можно быстрее помочь сломить сопротивление мятежников и установить мир на армянской земле.
В задушевной беседе Орджоникидзе не раз выражал беспокойство, что поэт подвергает свою жизнь серьезной опасности, беря на себя такую смелую миссию. Но Туманян был непоколебим, он горячо убеждал Григория Константиновича в том, что его появление в стане дашнаков может в самый короткий срок положить конец кровопролитной борьбе и спасти много жизней.
Пропуск был оформлен. Поэт тепло и сердечно распрощался с Орджоникидзе. На другой же день он пустился в необычное путешествие, навстречу ожидавшим его тяжелым испытаниям и опасностям.
Преодолевая неимоверные трудности и не раз рискуя жизнью, 20 марта Ованес Туманян прибыл в Ереван. О том, что он пережил при переходе линии фронта, поэт в ярких красках, местами не без юмора, рассказал впоследствии в письме к своим детям:
«…переходя с одного фронта на другой, я попал под двухсторонний ружейный и пулеметный огонь, два раза – в длительный и ужасный, и так по снегу прошел около десяти верст и до полуночи оставался на передовой позиции. Я теперь уже не понимаю, каким образом спасся от огня. Подняв шапку, я кричал, чтобы не стреляли. Когда они в полночь пришли и повели меня в штаб, туда уже по телефону было сообщено, что в тот момент, когда я появился, началась стрельба со стороны противника, а затем появился и сам противник. Этим противником оказался я. Я правильно поступил, что приехал. Спасено много жизней…»
Конечно, дашнакские руководители не только не вняли призывам великого гуманиста, но и подвергли его домашнему аресту, чтобы лишить поэта возможности общаться с народом. Но весть о прибытии Туманяна в Ереван молниеносно распространилась среди населения и обманутых дашнаками солдат. Людям стало известно и о той благородной миссии, которую он взял на себя в этот тяжкий для народа час. Слова поэта о бессмысленности продолжения борьбы против Советской власти передавались из уст в уста. И это, безусловно, сыграло не последнюю роль в провале дашнакской авантюры, а значит, и в спасении многих сотен и тысяч человеческих жизней.
После разгрома дашнаков в Ереване остатки их войск бежали в Зангезур и Даралагяз с целью превратить эти горные районы в плацдарм для дальнейшей борьбы против Советской власти.
Вскоре до нас дошла весть, что А.Ф. Мясникян, назначенный председателем Ревкома Армении, направился по указанию В.И. Ленина в Армению, чтобы организовать и возглавить здесь органы Советской власти.
Когда Александр Федорович проезжал через Тбилиси, он заинтересовался жизнью и деятельностью Представительства Советской Армении в Грузии, и прежде всего, конечно, главы нашей миссии – Андрея Павловича Мелик-Шахназарова. Побеседовав с ним, Мясникян предложил ему ехать вместе в Ереван, намереваясь использовать богатый военный опыт Мелик-Шахназарова в формировании новой армии Советской Армении и в предстоящих боях против остатков дашнакских банд, засевших в горах Зангезура и Даралагяза. Было решено, что и я как помощник Андрея Павловича тоже поеду в Армению.
Уже в дороге от Мелик-Шахназарова и товарищей, сопровождавших Александра Федоровича, я многое узнал об этом выдающемся нашем соотечественнике. В дальнейшем эти сведения значительно пополнились, и я считаю своим долгом на страницах этих воспоминаний хотя бы кратко рассказать о замечательном жизненном пути этого пламенного революционера. Мясникян родился в Нахичевани-на-Дону (под Ростовом) в небогатой армянской семье. Мальчик рано остался без отца, и его мать вынуждена была поместить сына сначала в пансионат церковно-приходской школы, а затем в духовную семинарию. Но карьера священника претила убеждениям Александра, и в 1904 году он уехал в Москву, где поступил в гимназические классы Лазаревского института восточных языков. Упорно овладевая знаниями, юноша внимательно следил за происходившими в стране политическими событиями. Он познакомился с марксистской литературой, а летом 1906 года в возрасте 20 лет вступил в ряды большевистской партии. Вскоре он был арестован за хранение нелегальной литературы, а после освобождения из тюрьмы уехал в Баку. Здесь в горниле классовых битв закалился характер революционера, талантливого партийного публициста.
В 1909 году Мясникяну удалось вернуться в Москву и продолжить образование на экономическом отделении юридического факультета университета. В 1911 году он окончил университет и стал работать помощником присяжного поверенного (адвоката). Вместе с тем Александр Федорович углубленно занимался изучением марксистской теории, опубликовал ряд статей с критикой различных антиленинских концепций по национальному вопросу.
С началом Первой мировой войны Мясникяна призвали в армию. Здесь он приобрел боевой опыт и знания в области военной теории и практики, вел революционную пропаганду среди солдат. Весть о свержении царского самодержавия застала его в окопах. Он тут же приехал в Минск, где находился штаб Западного фронта, и активно включился в политическую работу.
Будучи избран в исполком фронтового солдатского комитета, Александр Федорович развернул кипучую деятельность по разъяснению ленинских Апрельских тезисов и привлечению солдатских масс на сторону революционного народа.
Под влиянием большевистской фракции во главе с Мясникяном Минский Совет рабочих депутатов становится одним из центров борьбы за утверждение в Белоруссии диктатуры пролетариата.
Александр Федорович как делегат от Минской организации РСДРП(б) активное участие принимал и в работе исторического VI съезда партии. Возвратившись по окончании съезда в Минск, он вместе с руководителями Белоруссии проводил твердый курс на подготовку вооруженного восстания.
Энергичный, хладнокровный, обладающий практической сметкой и политическим чутьем, блестящий оратор и вместе с тем обаятельнейший человек, Мясникян приобрел громадный авторитет среди рабочих, стал признанным вожаком солдатских масс.
В сентябре 1917 года Александр Федорович был избран председателем Северо-Западного областного комитета РСДРП(б), руководившего всей партийной работой в Белоруссии и на Западном фронте.
Сразу же после победы в Петрограде Октябрьского вооруженного восстания в Минске был создан Военно-революционный комитет во главе с А.Ф. Мясникяном. ВРК принял энергичные меры к установлению власти Советов на местах, вел решительную борьбу с контрреволюционными элементами.
В ноябре 1917 года II съезд Советов солдатских депутатов Западного фронта избрал Мясникяна командующим армиями Западного фронта.
Серьезный экзамен пришлось выдержать Александру Федоровичу в период нападения германских войск на молодую Республику Советов.
Во многом благодаря его энергии и организаторским способностям была эвакуирована и поступила затем на вооружение Красной армии почти вся артиллерия фронта. Он руководил подпольной работой и партизанским движением против немецких оккупантов в Белоруссии. В декабре 1918 года на первом съезде КП(б) Белоруссии Мясникян был избран председателем Центрального бюро партии, а в январе 1919 года – председателем ЦИК республики.
Весной 1919 года Александр Федорович становится военным организатором, а затем и секретарем Московского комитета РКП(б).
Формирование воинских частей и соединений, мобилизация коммунистов и комсомольцев на фронт, налаживание партийно-политической работы в частях гарнизона, создание отрядов особого назначения – эти и многие другие вопросы находились в центре внимания Московского комитета партии.
Кипучую деятельность развернул Александр Федорович и на посту начальника штаба Комитета обороны Москвы в период деникинского наступления.
На VIII съезде РКП(б) А.Ф. Мясникян высказывал сомнения в целесообразности широкого использования на командной работе в Красной армии офицеров царской армии. Но вскоре он, прислушиваясь к голосу В.И. Ленина, понял, что это совершенно необходимо, и на практике всегда широко прибегал к помощи честных старых военспецев.
И вот теперь, получив 14 апреля 1921 года из рук Владимира Ильича Ленина его историческое письмо, Александр Федорович ехал на родину своих предков, чтобы помочь соотечественникам в борьбе за новую счастливую жизнь.
Дорогой Мясникян рассказывал Мелик-Шахназарову в моем присутствии, что незадолго до отъезда из Москвы его принял Владимир Ильич и между ними состоялась продолжительная беседа о задачах партийной и советской работы, об особенностях социалистического строительства в Закавказье. На следующий день Владимир Ильич и написал свое знаменитое письмо «Товарищам-коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана, Горской республики».
Навсегда врезалась в мою память радостная, торжественная встреча трудящихся Александрополя, через который проследовал наш поезд, в честь А.Ф. Мясникяна.
В день нашего прибытия в Ереване состоялся многолюдный общегородской митинг. Отвечая на приветствие трудящихся, Александр Федорович выступил с прочувствованной речью. В мое сердце глубоко запали его слова:
«Мы, большевики, осушим кровь и слезы, так обильно пролитые армянским народом в черную годину турецкого нашествия и дашнакских авантюр, и превратим многострадальную Армению в цветущий сад, в котором легко и свободно будет дышаться всем трудящимся республики».
Вскоре товарищ А.Ф. Мясникян был назначен председателем Совета Народных Комиссаров и наркомом по военным делам Армянской ССР. Одновременно он занял пост члена Реввоенсовета Отдельной Кавказской армии, которая прежде называлась 11-й Красной армией. А.П. Мелик-Шахназаров стал исполнять обязанности начальника штаба молодой армянской Красной армии, а мне довелось работать его помощником по оперативной части. В этой роли я принял участие в освобождении Даралагяза и Зангезура, где окопались дашнаки.
Запомнились напутственные слова Александра Федоровича, обращенные к тем, кто шел освобождать эти районы от дашнакских авантюристов: «Товарищи красноармейцы! Снимайте штыком и срывайте пулей прилипших к горным вершинам Зангезура паразитов, громил. Дружно и смело вперед! Гибель врагам народа! Марш в Зангезур!»
Дашнаки занимали обширный горный район Зангезура и Даралагяза и располагали довольно значительными силами: 6800 пехотинцев, 2370 конников, 96 пулеметов и свыше 10 орудий. 21 апреля в Татеве, близ Герусы, они образовали так называемое «правительство Нагорной Армении».
А.Ф. Мясникян от имени Советского правительства Армении и командования 11-й армии предложил мятежникам во избежание жертв договориться о присоединении Зангезура и Даралагяза к Советской Армении мирным путем. Переговоры окончились безрезультатно. Империалисты Антанты лезли из кожи вон, чтобы удержать в своих руках последний плацдарм контрреволюции в Закавказье. Они добились срыва переговоров, вновь пообещав дашнакам помощь в их борьбе с Советской властью.
10 июня 1921 года в Париже представители бывших контрреволюционных правительств Грузии, Армении, Азербайджана и Дагестана заключили между собой договор о совместной борьбе с большевиками. Империалисты Антанты и США расточали им щедрые посулы всевозможной помощи и поддержки. Все это походило на откровенный обман и провокацию, но дашнаки, мусаватисты и меньшевики тем не менее попались на эту удочку. Вот тогда и прозвучал приведенный мною выше боевой призыв А.Ф. Мясникяна.
Наступление полков Советской Армении и РСФСР развернулось одновременно на нескольких направлениях. 20 июня группа войск под командованием М.Д. Великанова выступила из Ново-Баязета на юг с задачей занять Селимский перевал. Из Веди и Норашена советские войска наступали на Чанахчи и Кешишкенд. Наступавшей из Нахичевана коннице была поставлена задача захватить Герусы и не дать дашнакам уйти на юг, в Иран. Эту же задачу должен был выполнять и отряд, направленный из Ордубада на Мегры.
Боевые действия проходили быстро и успешно, несмотря на гористую местность, затруднявшую ведение боев, и упорное сопротивление отрядов мятежников.
Вскоре в стане врага началось брожение. Разведывательная сводка 11-й армии от 25 июня сообщала, что в тылу дашнаков участились случаи отказа мелких отрядов воевать против Красной армии. Местное население отказывалось идти в повстанческие отряды предателей.
В начале июля наши войска, очистив от дашнаков Даралагяз, повели наступление на Герусы. В это время со стороны Шуши перешли в наступление и находившиеся в Карабахе части Красной армии под командованием командира 1-го кавказского корпуса А.И. Тодорского. Мятежники оказались под двойным охватывающим ударом и стали разбегаться. 2 июля Герусы были заняты, наиболее отпетые предатели стали поспешно отходить на Кафан, Мегры, чтобы скрыться в Иране. 13 июля советские войска вошли в Мегры.
Последний очаг дашнакской контрреволюции был ликвидирован. В этом успехе громадную роль сыграл А.Ф. Мясникян: правильной тактической линией он сумел привлечь на сторону Советской власти население Зангезура и Даралагяза, одновременно обеспечив целеустремленной политической пропагандой высокий наступательный порыв бойцов Красной армии.
Очень напряженной и трудной была деятельность Александра Федоровича в Армении и в последующие годы. После окончания гражданской войны в республике царили разруха, голод, массовые эпидемии. Мясникян энергично включился в работу по быстрейшему укреплению партийного и государственного аппарата на местах, в осуществление срочных мер по улучшению положения трудящихся масс.
В январе 1922 года состоялся I съезд Компартии Армении, на котором с основными докладами выступил А.Ф. Мясникян. Съезд подвел итоги борьбы за упрочение Советской власти и восстановление народного хозяйства в Армении. Спустя некоторое время Александр Федорович записал в своем дневнике: «Железная дорога. Каналы. Хлопок. Хлеб. Виноград. Электростанции. Родная речь. Десятки журналов и газет. Сотни и сотни книг. Университет. Библиотека. Музеи. Институты. Консерватория. Комсомол. Партия. Три года, но сколько уже достигнуто! Целая эпоха. Новая жизнь. Новый мир…»
Активное участие принимал А.Ф. Мясникян вместе с Г.К. Орджоникидзе и С.М. Кировым и в создании Закавказской Федерации.
На I съезде коммунистических организаций Закавказья (февраль 1922 г.) Мясникян выступил с докладом по вопросам партийного и советского строительства, определил конкретные задачи партийных и советских органов в связи с образованием Закавказской Федерации. Александр Федорович был избран Председателем Союзного Совета ЗСФСР, а затем первым секретарем Закавказского краевого комитета РКП(б).
На этом посту А.Ф. Мясникян показал яркий пример проведения в жизнь принципов социалистического интернационализма, укрепления братской дружбы между народами Закавказья. Работал он, как я уже упоминал, рука об руку с Сергеем Мироновичем Кировым и Григорием Константиновичем Орджоникидзе. Серго так отозвался о деятельности Мясникяна: «Нет такого уголка нашей партийно-советской работы, где не было бы руки товарища Алеши» (партийная кличка А.Ф. Мясникяна). Александр Федорович одновременно являлся редактором газеты «Заря Востока», членом РВС Союза ССР, членом президиума ЦИК СССР.
Покончив с дашнаками, воинские части Советской Армении в течение года помогали трудящимся ликвидировать последствия иностранной военной интервенции на территории республики, и лишь осенью 1922 года наш 1-й армянский конный полк получил возможность заняться плановой боевой учебой в условиях мирного времени.
Этот знаменательный поворот совпал и с очень памятным событием в моей личной военной судьбе: я был назначен командиром пулеметного эскадрона полка, дислоцированного в одном из пунктов Закавказья.
На вооружении полка было восемь станковых пулеметов. Горные условия Закавказья обусловили специфику транспортировки нашего оружия – оно было навьючено на подобранных по экстерьеру, отличавшихся выносливостью и умением на различных аллюрах преодолевать горные перевалы мулов. Сами же пулеметчики имели по доброму коню, поэтому при всех передвижениях полка наше пулеметное подразделение нисколько не уступало в подвижности сабельным эскадронам.
Красноармейцы-пулеметчики по национальности в основном были русскими. Они происходили из русских сел Дорийского (ныне Степанаванского) района Армении. В памяти моей до сих пор сохранились названия этих сел: Ново-Николаевка, Русские Гергеры, Привольное, Воронцовка.
Почти все пулеметчики имели начальное образование, что по тем временам было весьма неплохо, отличались большой физической закалкой и с детства были приучены к коню. Короче, лучшего контингента для эскадрона нельзя было в то время и желать. Командиры взводов были подобраны из самых опытных пулеметчиков.
Должен признаться, что мое назначение было встречено личным составом эскадрона, особенно опытными пулеметчиками, без особого энтузиазма, если не сказать большего. Дело в том, что мои познания в пулеметном деле тогда ограничивались по существу общими знаниями о боевом применении пулеметных подразделений в тактическом плане. Первые же встречи с моими новыми подчиненными воочию показали мне, как они дорожат своими боевыми традициями, какие высокие требования предъявляют друг к другу и к командирам. Чтобы успешно командовать пулеметным эскадроном – подразделением особого назначения, – мне предстояло в самый кратчайший срок изучить пулеметное дело до тонкостей.
Я обложился всеми необходимыми пособиями, уставами и наставлениями и вплотную занялся изучением как материальной части пулемета, так и довольно сложной системы стрельбы одиночными пулеметами, пулеметными взводами и эскадроном в целом.
Не зная отдыха, благо в молодые годы силы кажутся безграничными, я досконально изучил все, что необходимо знать пулеметчику. Очень и очень непростым был, например, по устройству замок пулемета, и первым признаком «классности» пулеметчика, как выразились бы сейчас, было умение в считаные минуты разобрать его, собрать и вставить на свое место. Технические навыки, приобретенные мною в железнодорожном училище, оказались здесь полезными, за месяц я научился в буквальном смысле с закрытыми глазами разбирать и собирать замок.
Постепенно командиры пулеметных взводов – заядлые пулеметчики – стали внимательно выслушивать мои наставления и требования, касавшиеся тонкостей пулеметного дела, и я с радостью понял, что с этой поры стал для них авторитетом, по крайней мере, в их любимом деле.
Весной 1923 года разнеслась весть, что наш полк посетит легендарный герой гражданской войны Гайк Дмитриевич Бжишкян (Гай), который сменил А.Ф. Мясникяна на посту народного комиссара по военным делам Советской Армении. Все мы с большим нетерпением и интересом ожидали встречи с этим нашим замечательным соотечественником и стремились как можно больше узнать о его блистательном боевом пути. Но тогда это было не так легко. Участники легендарных походов красной конницы передавали нам лишь отдельные эпизоды военной биографии Гая, но что в их рассказах было действительностью, а что – поэтическим вымыслом, понять было трудно.
Наконец наступил день приезда наркома. Полк в полном составе был выведен на смотр. Гай на разгоряченном прекрасном вороном коне взлетел на галопе на холм, возвышавшийся над учебным полем, и властным жестом опытного кавалериста осадил лошадь на самом удобном для наблюдения месте. Мы все залюбовались этим статным всадником, составлявшим, казалось, единое целое с конем.
Учение началось. Под пристальным взглядом наркома все наши конники подтянулись, невольно подражая ему. Перестроения, движения, захождения, повороты, остановки и равнения – все выполнялось четко, слаженно, молодцевато, с настоящим кавалерийским задором и кавказской удалью. По всем движениям Гая я видел, что полк своей слаженностью произвел на него хорошее впечатление, но вот знаком руки он вызвал к себе всех командиров эскадронов. Подскакав к нему на уставную дистанцию, командир доложил о нашем прибытии.
– Хорошими парнями вы командуете, – сказал нарком по-армянски. – Порадуйте-ка мою кавалерийскую душу и разверните полк «в лаву».
– Есть, товарищ нарком!
Мы поспешили к своим эскадронам и отдали нужные команды. Светло блеснули на солнце выхваченные из ножен клинки, как вихрь понеслись наши конники, взвивая пыль по полого спускавшемуся полю. Гай подал сигнал отбоя[32].
Потом нарком приказал дать отдых людям, а затем через два часа собрать их для беседы. Пока конники обедали и отдыхали, Гайк Дмитриевич ходил по расположению полка, вникая во все детали нашего воинского быта, дал ценные советы о том, как улучшить размещение бойцов в казармах, оставшихся еще от царской армии, как более ярко и привлекательно оборудовать комнату политпросветработы, обещал помочь получить необходимые материалы для ремонта казарм и конюшен. Нашел он время и для того, чтобы поговорить по душам с командным составом полка. Главным в его вопросах было стремление выяснить, как мы понимаем наши задачи по повседневному поддержанию полка в полной боевой готовности, интересуемся ли теорией военного дела, изучаем ли опыт гражданской войны, достаточно ли ясно понимаем, что новая война, если ее развяжут наши враги, будет существенно отличаться от Первой мировой и гражданской войн.
Когда дежурный доложил, что полк собран для беседы, Гайк Дмитриевич не медля ни минуты отправился к красноармейцам. Подав команду «вольно», он разрешил всем сесть на траву.
Вновь поблагодарив конников за отличные действия во время учений, Гай рассказал нам о некоторых боевых эпизодах гражданской войны. Он был не только выдающимся военачальником, но, как мы поняли, и одаренным оратором. Речь наркома отличалась яркостью, образностью, тонким юмором.
К сожалению, о себе Гай почти ничего не говорил. Он рассказал нам о том, как Валериан Владимирович Куйбышев, будучи политкомиссаром и членом РВС 1-й армии, помогал во всем своей подшефной 24-й Самаро-Ульяновской железной стрелковой дивизии, которой командовал в 1918 году Гай. Поведал он, конечно, и о том, как высоко был оценен Лениным подвиг красноармейцев этой дивизии, освободившей 12 сентября 1918 года его родной город Симбирск от белочехов. Начдив направил тогда в Москву В.И. Ленину, незадолго перед этим тяжело раненному эсеровскими террористами, следующую телеграмму: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие вашего родного города это ответ на одну вашу рану, а за вторую – будет Самара».
Ответ Ильича гласил: «Взятие Симбирска – моего родного города – есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы»[33].
Говорил нам нарком также о 13-летнем красноармейце Ване. В хату, где находился мальчуган, ворвались восемь белочехов. Храбрый подросток, метнув гранату, сразил несколько человек, но остальные, разъяренные неожиданным сопротивлением, подняли его на штыки. Юный герой без стона принял мученическую смерть. Поведал нам Гайк Дмитриевич о сестре милосердия Лизе, павшей смертью героя при освобождении Верхне-Уральска, о подвигах комсомольца Якова Яковенко по прозвищу Коршун из Крестьянского полка 24-й Железной дивизии и о многих других боевых эпизодах.
После беседы, пожелав конникам успехов в боевой учебе, Гай убыл в Ереван, обещав нам приехать еще раз и более подробно рассказать о своем боевом пути. Но это ему не удалось: вскоре Гайк Дмитриевич был назначен командиром 7-й Самарской кавалерийской дивизии и уехал в Минск.
Гай произвел на меня неизгладимое впечатление. Это был военачальник, которому хотелось подражать во всем. Я постарался как можно подробнее ознакомиться с его блистательной боевой биографией, и это мне удалось. Родился Бжишкян в 1887 году в Тебризе, в семье учителя. Еще учась в Тифлисской гимназии, он 16-летним юношей примкнул к революционному движению, за что был исключен из учебного заведения и выслан в Астрахань. В дальнейшем молодой революционер неоднократно подвергался арестам, отбывая наказания в тюрьмах Тифлиса и Баку. Во время Первой мировой войны, вступив в русскую армию, Гай сражался на Турецком фронте и прошел путь от рядового до командира батальона. За доблесть и воинскую предприимчивость он был произведен в офицеры и награжден орденом Анны, Георгиевской медалью, двумя Георгиевскими крестами и золотой шашкой. Так что еще в годы Первой мировой войны он приобрел обширный боевой опыт.
С началом гражданской войны Гай во главе сформированных им частей вел борьбу против белочехов и белоказачьих войск атамана Дутова. Вскоре он как верный сын Коммунистической партии был назначен начальником 24-й стрелковой дивизии, которая за необыкновенную стойкость в боях получила наименование «Железной». Это соединение приняло решающее участие в освобождении Симбирска и Самары.
В декабре 1918 года Г.Д. Гая назначают командующим 1-й армией, которая к июню 1919 года освободила Бугуруслан, Бузулук, Оренбург, Уфу, Орск и другие города Урала от белочехов, дутовцев и колчаковцев.
Далее Гай командовал 42-й стрелковой и 1-й кавказской кавалерийской дивизиями на Южном фронте. Второе соединение вскоре было преобразовано в корпус и под водительством Гая совершило блестящий рейд по Северному Кавказу.
За это время Гайк Дмитриевич вполне сформировался как военачальник крупного масштаба, показал себя талантливым общевойсковым командиром и блестящим вожаком больших конармейских масс.
Наступило памятное лето 1920 года. Панская Польша, подстрекаемая международным империализмом, вероломно напала на молодую Республику Советов, из рук которой получила свою независимость. Мы видим Гая во главе 3-го кавалерийского корпуса на Западном фронте, которым командовал М.Н. Тухачевский. Его корпус обеспечил общий успех стремительным обходом левого фланга белопольской армии и нанесением ей глубокого удара с тыла. В итоге были освобождены Гродно, Вильно, Остраленка, Бежунь. Но в августе 1920 года из-за существенного изменения общей оперативной обстановки на польско-советском фронте 3-й корпус, самоотверженно прикрыв отход 4-й армии, вынужден был отойти на территорию Восточной Пруссии, где был интернирован, а затем возвращен в Советскую Россию.
В годы гражданской войны Гайк Дмитриевич был награжден двумя орденами Красного Знамени.
В дальнейшем мы встретились с Г.Д. Гаем, когда я учился в Военной академии имени М.В. Фрунзе, а он преподавал там историю гражданской войны. В 1927 году он сам с отличием закончил эту академию, был зачислен в ее адъюнктуру и спустя два года защитил диссертацию. Затем Гайк Дмитриевич создает одну за другой десять военно-исторических работ, среди них – «В боях за Симбирск» (Ульяновск), «Первый удар по Колчаку», «Борьба с чехословаками на Средней Волге» и другие. Становится профессором. С 1933 года Г.Д. Гай возглавлял кафедру истории военного искусства в Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского.
В дни начавшейся летней учебы нашему пулеметному эскадрону не раз приходилось участвовать в учебных сборах пулеметных подразделений частей Армянской стрелковой дивизии. Эти сборы, как правило, заканчивались боевыми стрельбами из пулеметов. Уже на завершающем этапе лагерных сборов я не без особой гордости узнал, что мои подчиненные по огневому мастерству были признаны лучшими в соединении.
Осенью 1923 года мы приняли участие в учениях нашего кавалерийского полка и в нескольких дивизионных учениях. Здесь дело касалось в основном знания тактики боевых действий пулеметных подразделений, а я в этом отношении был и раньше неплохо подготовлен.
По окончании дивизионных маневров 1923 года на наш полк осенью была возложена несколько необычная задача. Курдские племена, населявшие северные скаты Араратских гор, разгромив несколько пограничных подразделений турецкой регулярной армии, обрели некоторую свободу для своих разбойничьих поползновений. При этом один отряд турок, состоявший из трех пехотных рот, чтобы избежать уничтожения, перешел советскую границу и был интернирован на территории Армении. Курдские же полуразбойничьи отряды начали систематические набеги на пограничные армянские населенные пункты, захватывали и угоняли крестьянский скот.
Наш полк был переброшен в Сардарапатский район, чтобы защитить жизнь и имущество советских граждан. Когда мой эскадрон присоединился к полку, выяснилось, что начавшееся еще до нашего прибытия боевое применение его подразделений было организовано не совсем удачно. Вопрос о разработке наиболее эффективной тактики борьбы с бандитами обсуждался на совещании командного состава под руководством временно исполнявшего обязанности командира дивизии Араратова и комиссара соединения Гайка Осипяна.
Я предложил по-иному, более гибко, организовать защиту приграничных армянских сел и деревень от грабежей, которые приходились, как правило, на ночное время. Суть моего предложения состояла в том, чтобы всю отведенную нам полосу прикрытия государственной границы разбить на четыре-пять участков, закрепив каждый из них за определенным подразделением полка, усиленным местными ополченцами. При таком условии любое появление нарушителей границ встретило бы безотлагательные контрдействия наших войск.
Это предложение после недолгого обсуждения было принято. Его реализация позволила нам довольно быстро покончить с налетчиками. Они убрались восвояси и больше не появлялись.
Настало время возвращения на зимние квартиры.
Теперь я довольно часто бывал в столице Армении и горячо полюбил этот своеобразный город. В тот год был обнародован первый генеральный план развития Еревана, разработанный выдающимся армянским архитектором академиком Александром Ивановичем Таманяном. Мне посчастливилось слышать его увлекательный доклад о прошлом и будущем города.
Академик говорил, что доставшийся нам от царизма Ереван – это типичный для окраин России заштатный город со скопищем малопривлекательных, узких и кривых улиц, главной достопримечательностью которого был шумный восточный базар и где было всего три-четыре школы да несколько полукустарных мастерских. Волей партии Ереван скоро превратится в прекрасный социалистический центр. Сказав это, Александр Иванович отодвинул штору, закрывавшую одну из стен. Перед нами предстал на макете прекрасный и, как нам тогда показалось, совершенно сказочный город с прямыми, широкими улицами, просторными площадями, многоэтажными домами. Теперь, бывая в Ереване, я вижу, что то, что в начале 20-х годов казалось нам чудом, стало не только реальностью, но и многократно повторилось в сегодняшнем облике древнего Эребуни.