Иван Христофорович Баграмян
Мои воспоминания. Маршал Советского Союза о великой эпохе
Фрунзевцы в 1930 году
В 1930 году я получил извещение о том, что меня направляют в Москву, на Курсы усовершенствования высшего комсостава Красной армии, поскольку я был аттестован на должность командира кавалерийской бригады.
В этот период на вооружении наших войск появились танки, боевые самолеты новых типов, модернизированная артиллерия, по-новому оснащались инженерные войска, поэтому перед командным составом во весь рост встала задача всесторонней переподготовки.
В Москву я отправился снова со всей семьей. Разместили нас в гостинице при Центральном Доме Красной армии.
Курсы находились при Главном штабе РККА, и фактически ими руководил заместитель начальника Главного штаба Владимир Кириакович Триандафиллов. Это был выдающийся теоретик военного дела. Его труд «Характер операций современных армий» вошел в золотой фонд советской военно-теоретической литературы. Мне довелось неоднократно встречаться и беседовать с ним. Между прочим, Триандафиллов неплохо говорил по-армянски, так как родился в Западной Армении, по национальности он был греком.
В Москве мы с женой встретили много старых знакомых. Это были главным образом мои однокашники по Кавалерийским курсам в Ленинграде. Они либо учились в Военной академии имени М.В. Фрунзе, либо уже закончили курс. Эта академия давала насущно необходимые знания для командира, решившего посвятить свою жизнь строевой службе. Должен признаться, что едва ли не раньше меня поняла это моя жена Тамара Амаяковна. Она настойчиво убеждала меня, что мне следует приложить все силы, чтобы стать слушателем академии. Об этом же говорили и все мои друзья. На наших курсах эта идея тоже, что называется, носилась в воздухе. Дело в том, что главный «попечитель» курсов В.К. Триандафиллов был выпускником академии 1923 года, и вся его последующая служебная деятельность была тесно связана с этим учебным заведением. Так, рукопись его главного труда, о котором я упоминал, до выхода в свет неоднократно обсуждалась среди преподавателей и слушателей, что благотворно сказалось как на содержании книги, так и на развитии научной мысли в самой академии.
Закончив трехмесячные курсы, я посетил командное управление – так тогда называлось управление кадров. Там мое желание поступить в академию было встречено одобрительно, поскольку кадровики знали, что я более семи лет успешно командовал полком и только что в числе лучших закончил курсы усовершенствования. После ознакомления с условиями приема мне стало ясно, что при тщательной подготовке я смогу сдать вступительные экзамены по всем дисциплинам. Камнем преткновения было для меня, однако, то обстоятельство, что я не изучал ранее ни одного из западноевропейских языков. А экзамен по языку был обязателен для абитуриентов. Было решено, что я добьюсь приема у начальника академии Р.П. Эйдемана и попрошу его сделать для меня исключение.
Роберт Петрович принял меня без промедления. Видный военачальник и военный теоретик, он работал начальником академии с 1925 года. Сын латышского народного учителя, Эйдеман в марте 1917 года вступил в ряды партии большевиков и отдал ей все свои силы и незаурядный талант военачальника. В годы гражданской войны он был одним из организаторов партизанского движения в Сибири, командовал здесь последовательно несколькими стрелковыми дивизиями, а в 1920 году под его командованием 13-я армия громила врангелевцев в Северной Таврии и в Крыму. После окончания военных действий Роберт Петрович был помощником М.В. Фрунзе, командовавшего тогда войсками Украины и Крыма. В академию он прибыл с должности командующего войсками Сибирского военного округа.
Эйдеман, внимательно выслушав мою просьбу, сказал:
– Знание западноевропейских языков нужно каждому командиру Красной армии, но это далеко не главное. Судя же по вашей боевой биографии, у вас есть все необходимые качества, чтобы стать настоящим командиром крупного масштаба. Серьезно готовьтесь к экзаменам по другим предметам, и, если сдадите их успешно, будете приняты в академию. А по-азербайджански вы говорите? – неожиданно спросил Эйдеман.
– Конечно, – ответил я.
– А знаете, что говорил Михаил Юрьевич Лермонтов об этом языке? Правда, его тогда по неведению называли татарским.
– Нет, – признался я, смутившись.
– Лермонтов сказал, что азербайджанский язык так же нужен на Востоке, как французский на Западе.
Теперь мне предстояло за оставшиеся до экзаменов два месяца подготовиться по многим общеобразовательным предметам. Я был уверен, что экзамены по военным дисциплинам сдам без особой подготовки. Запасшись в Москве всеми необходимыми учебниками, я вернулся в Армению и, получив полуторамесячный отпуск, засел за учебники. Вникая в многотрудные правила русской грамматики, решая алгебраические уравнения, доказывая геометрические теоремы и постигая законы физики, я с благодарностью вспомнил учителей Тифлисского железнодорожного училища. Они так добросовестно трудились, обучая нас основам наук, что даже теперь, спустя долгие годы, я, не прибегая к помощи каких-либо репетиторов, за полтора месяца вполне осилил весь необходимый материал. Вновь приехав в Москву, я успешно сдал конкурсные экзамены и, получив достаточно высокий общий балл, был принят в академию, хотя претендентов было немало.
Одновременно со мной в академию поступили А.С. Жадов, П.С. Рыбалко и Л.М. Сандалов.
Стоит сказать несколько слов о возникновении и становлении первого в истории Красной армии высшего учебного заведения. Еще в период борьбы за Брестский мир, когда зародились и начали формироваться новые Вооруженные Силы страны, стала ощущаться нехватка командных кадров. ЦК партии и Советское правительство решили использовать кадры и учебное оборудование Военной (бывшей Николаевской) академии царской армии. Ведь многие офицеры, честные военные специалисты и патриоты, убедившись, что Советская власть служит народу и выражает его интересы, уже перешли в это время на ее сторону. Однако развернуть работу в столице академия не успела. После заключения Брест-Литовского мирного договора Советское правительство, опасаясь вероломного удара со стороны германских империалистов, перебросило в восточные районы республики ряд учреждений. Академия была размещена в Екатеринбурге (ныне Свердловск), недалеко от здания, где находилась под стражей бывшая императорская семья Романовых.
Но вскоре начался мятеж чехословацкого корпуса. Несмотря на героическое сопротивление молодых частей Красной армии и уральского пролетариата, Екатеринбург пал. Академию эвакуировали в Казань. Но и здесь она тоже фактически не начала функционировать, поскольку силы контрреволюции захватывали все новые области, и Казань вскоре оказалась в руках белогвардейцев.
Таким образом, реорганизацию старой Академии Генерального штаба в первую Военную академию Советской республики осуществить не удалось. Однако это не повлияло на планы Советского правительства по созданию для Красной армии высшего учебного заведения. Полыхающая гражданская война, необходимость развернуть многомиллионную армию настоятельно требовали подготовки большого корпуса красных командиров, до конца преданных революции и способных руководить крупными формированиями войск и организовать работу штабов.
Создание новой академии было делом более трудным, чем реорганизация старой. Для разработки исходных положений, определяющих задачи и характер нового учебного заведения, была создана группа во главе с Н.И. Подвойским, в которую вошли М.П. Павлович, В.Ф. Горин-Галкин, М.А. Рейснер, Б.И. Рейнштейн и другие. «Это ядро, – писал позже Н.И. Подвойский, – со всей возможной в тот напряженный момент тщательностью и вниманием проработало теоретические предпосылки будущих программ и методологии важнейших дисциплин, необходимых красному командиру»[34]. По основным вопросам строительства академии Подвойский получал указания непосредственно от Владимира Ильича Ленина.
Конкретно новая академия организационно формировалась следующим образом.
Реввоенсовет вызвал в Москву бывшего генерал-лейтенанта Антония Карловича Климовича из города Козлова, где он был уездным военруком, и назначил его начальником академии. Управделами будущей академии стал бывший генерал-майор А.А. Яковлев, а комиссарами – старые большевики Эмилий Иванович Козловский и Владимир Николаевич Залежский. Так в столице начало создаваться высшее военное учебное заведение общевойскового типа со штабным уклоном.
Сперва академия разместилась в бывшем дворце Шереметьева на Воздвиженке (в начале нынешнего Калининского проспекта), занятом до революции охотничьим клубом.
Руководство академии на первых порах часто менялось. У Климовича в 1919 году принял дела Андрей Евгеньевич Снесарев, командир корпуса в старой армии, магистр математических наук, который годом раньше успешно помогал Советской власти организовать отпор немцам. В 1921 году начальником академии стал Михаил Николаевич Тухачевский. В годы гражданской войны он был одним из виднейших советских военных деятелей – командовал последовательно 1-й и 5-й армиями, а затем Восточным, Кавказским и Западным фронтами, руководил группами войск при подавлении кронштадтского мятежа и ликвидации антоновщины.
Из первых профессоров наиболее видными были Александр Андреевич Свечин и Василий Федорович Новицкий, в прошлом офицеры русской армии, крупные специалисты военного дела, оригинальные мыслители, замечательные педагоги, без колебаний перешедшие на сторону Советской власти.
Как учебное заведение академия начала функционировать 24 ноября 1918 года, а официальное ее открытие состоялось спустя две недели. Тогда перед слушателями и преподавателями с очень теплой и проникновенной речью выступил Яков Михайлович Свердлов, передавший напутствие партии и В.И. Ленина будущим красным командирам. Он, в частности, сказал, что слушатели призваны все те знания, которые почерпнут в академии, перенести в армию, чтобы сделать се действительно боеспособной и крепкой.
Для поступающих в академию устанавливался определенный общеобразовательный ценз, но это условие соблюдалось не всегда. Главную роль при первом наборе играли наличие рекомендаций двух членов РКП(б), собственный партстаж абитуриента и военный опыт, полученный, разумеется, прежде всего в Красной армии. Поэтому в академию попадали люди с неодинаковым уровнем подготовки, некоторые были с высшим образованием, большинство – со средним, а какая-то часть – только с начальным. Естественно, что людям, не имевшим достаточного образования, учиться было очень трудно. Впрочем, среди них были и настоящие самородки, такие, например, как Василий Иванович Чапаев.
Современный офицер, знакомый с постановкой дела в теперешних военных учебных заведениях, вряд ли может представить себе, как учились слушатели академии первых наборов.
В аудиториях мест не хватало, порой в одном углу комнаты чертили рельефы, в другом анализировали схему какой-нибудь битвы, в третьем изучали факультативно немецкий язык, а в четвертом шло заседание хозяйственной комиссии, которая решала, нужны ли тумбочки в общежитии слушателей.
Тяжелые условия учебы закаляли людей. Уже первый и второй выпуски дали ряд прекрасных командиров, прославившихся еще во время гражданской войны. Достаточно назвать таких известных военачальников, как П.Е. Дыбенко, И.Ф. Федько, И.В. Тюленев, В.А. Седякин, Я.И. Алкснис, Л.Г. Петровский.
19 апреля 1919 года на собрание, которое было посвящено первому выпуску академии, приехал Владимир Ильич. Он произнес перед выпускниками, убывавшими на фронт, и всем коллективом академии речь. К сожалению, она осталась незаписанной, но, как вспоминают участники этого собрания, В.И. Ленин выразил озабоченность серьезным положением на фронтах и в то же время твердую убежденность в торжестве пролетарского дела.
Выступление вождя произвело сильное впечатление и на преподавателей, многие из которых не были уверены в прочности Советской власти. Они были поражены тем, как широко В.И. Ленин понимал военные события, с каким знанием дела он анализировал сражения гражданской войны. Речь Владимира Ильича явилась решающей для судеб многих преподавателей, которые бесповоротно встали на сторону Советской власти.
Очень много для Академии РККА, как и для всей Красной армии, сделал Михаил Васильевич Фрунзе. И не случайно после его безвременной кончины в 1925 году ей было присвоено имя этого пламенного революционера-ленинца и крупнейшего теоретика и практика военного дела.
Мне и моим сверстникам довелось учиться уже в совершенно иных условиях. Наше поступление в академию совпало с новым этапом ее развития. Я уже упоминал, что в этот период Красная армия стала получать все больше и больше новых видов вооружения, ее организационная структура существенно менялась. Это означало, что надо было по-новому преподносить слушателям многие вопросы оперативного искусства и тактики. Именно в 1931 году в Красной армии был сформирован первый в мире механизированный корпус, численность механизированных войск вообще быстро возрастала, что обусловило необходимость внесения серьезных изменений в учебные программы и методику обучения слушателей, развития оперативного искусства и тактики, ориентируясь на новую и новейшую боевую технику.
Коллектив академии приступил к решению этих задач еще под руководством Р.П. Эйдемана, но продолжена и завершена эта работа была при новом начальнике академии – Борисе Михайловиче Шапошникове, назначенном на эту должность в апреле 1932 года.
Б.М. Шапошников был представителем тех крупнейших военных специалистов, которые с самого рождения Красной армии по зову Коммунистической партии отдали ей, рабочему классу все свои знания и силы.
Шапошников добровольно вступил в ряды Красной армии в мае 1918 года и долгое время руководил сначала разведывательным, а затем оперативным управлениями полевого штаба Реввоенсовета республики. После гражданской войны он командовал Ленинградским, Московским и Приволжским военными округами, позже с небольшим перерывом более трех с половиной лет возглавлял Генеральный штаб (с мая 1937 по август 1940 г. и с августа 1941 по май 1942 г.).
Б.М. Шапошников был одним из ведущих военных теоретиков. Он автор широко известного трехтомного труда «Мозг армии» и ряда исследований по различным военно-теоретическим вопросам.
Военачальник огромного опыта и знаний, человек необычайно высокой культуры, Борис Михайлович, опираясь на партийную организацию, развернул большую работу по перестройке академии и улучшению обучения командного состава.
В это время назрела необходимость подготовки кадров оперативного масштаба (армия – фронт). В 1932 году в академии был создан оперативный факультет. Руководителем его стал известный военный ученый и педагог Г.С. Иссерсон. На факультете собрался большой коллектив ученых разных поколений: А.С. Федотов, А.В. Голубев, С.Н. Красильников, Е.Н. Сергеев, А.М. Перемытов, А.Н. Лапчинский, Д.М. Карбышев, И.И. Трутко, Б.К. Леонардов и другие. Они занялись разработкой важнейших проблем теории оперативного искусства. Впоследствии факультет явился основой для развертывания Военной академии Генерального штаба РККА.
Основной факультет, на который я был принят, имел трехгодичный срок обучения. В основу всего учебного процесса было положено изучение общевойскового боя. Наряду с этим осваивались вопросы ведения боевых действий авиационными, кавалерийскими, моторизованными соединениями и частями, а также организация связи и военных сообщений.
Как раз после нашего прихода в академию существенным организационно-штатным изменениям подверглись некоторые кафедры: кафедра ведения операций была преобразована в кафедру оперативного: искусства, а кафедра подготовки войск – в кафедру методики боевой подготовки войск. Вместо двух кафедр – службы тыла, устройства тыла и снабжения, входивших ранее в тактический цикл и цикл военной организации, была сформирована единая кафедра тыла. Появились новые кафедры: моторизации и механизации, химии, штабной службы, разведки, противовоздушной обороны и политической экономики. Из программы были исключены такие предметы, как экономика народного хозяйства, стрельба и верховая езда. Это позволило уделить большее внимание изучению новых дисциплин и проблем, связанных с моторизацией и механизацией армии.
Главным содержанием оперативно-тактической подготовки слушателей стало освоение ими теории глубокого боя, что повлекло за собой более систематическое и глубокое освоение техники. Были созданы технические классы, позволявшие нам глубоко и всесторонне знакомиться с различными образцами вооружения.
Основное внимание на занятиях по изучению боевой техники уделялось ее возможностям и принципам использования в наиболее сложной обстановке: при прорыве полевой и долговременной обороны противника, форсировании крупных водных преград и ведении встречного боя. Лекции, тактические задачи и другие учебные материалы разрабатывались с учетом того, что в войска поступала новая боевая техника – танки, орудия и самолеты.
В этот период продолжительность стажировки слушателей в частях была увеличена до двух месяцев и проводилась специализированно – в тех родах войск, где выпускникам академии предстояло проходить службу. В ходе ее отрабатывались практические и теоретические вопросы по специальной программе, предусматривавшей изучение технических родов войск.
Подводя итоги 1932/33 учебного года, Б.М. Шапошников на собрании слушателей отметил, что он принес заметные успехи в оперативной и тактической подготовке командиров, что хорошие результаты дала стажировка слушателей в войсках, позволившая им закрепить свои теоретические знания. Действительно, почти треть слушателей была поощрена командованием войсковых частей за свою летнюю работу, и это было живым подтверждением нашего роста.
Во время летней учебы мы тренировались в выполнении тактических заданий с использованием длительных полетов на самолетах, в стрельбе из танков и бронемашин, в дегазации местности.
Большая часть учебного времени, конечно, отводилась для занятий в поле, на полигонах и в технических парках. Для их обеспечения в штат академии в 1932 году был введен батальон связи, а в 1934 году – авиаэскадрилья.
В оперативно-тактической подготовке слушателей важное место занимали вопросы организации управления войсками. Они отрабатывались главным образом на военных играх, количество которых постоянно возрастало.
В процессе обучения велся строгий контроль за качеством усвоения слушателями учебного материала. Как часто повторял Б.М. Шапошников, никакая отвага красноармейских масс и никакое превосходство над противником в боевой технике и вооружении не могут возместить недостаток знаний у командиров. Он добивался, чтобы мы проникали в самую глубину сложных процессов боя и операции, учились логически мыслить, быстро разбираться в боевой обстановке и принимать верные, точные, всесторонне обоснованные решения.
Творческие усилия профессорско-преподавательского состава академии, решавшего новые сложные военно-теоретические проблемы в тесном содружестве с работниками Наркомата обороны, командирами и штабами, увенчались в те годы созданием четкой теории глубокого боя и глубокой операции. В начале 30-х годов эта теория уже опиралась на прочную техническую базу. Основные ее положения были проверены на ряде учений, в том числе и на штабной игре, проведенной в 1932 году. На учениях и играх они уточнялись и конкретизировались, при этом детально отрабатывались осуществление прорыва тактической обороны, ввод в прорыв подвижной группы и ее действия в оперативной глубине.
Заключения и выводы по игре 1932 года были использованы в докладе начальника штаба РККА А. И. Егорова Реввоенсовету СССР и послужили основой для изданной тогда же Инструкции по ведению глубокого боя, в которой были отражены теперь уже официальные взгляды по важнейшим вопросам советского военного искусства того времени.
Профессорско-преподавательский коллектив академии, развивая дальше новую теорию, создал ряд ценных научных трудов. В частности, вышли в свет книги «Эволюция оперативного искусства» и «Основы глубокой операции» Г.С. Иссерсона, «Ударная армия» и «Наступательная операция» Н.Е. Варфоломеева.
Теория глубокого боя и глубокой операции была принципиально новой, поскольку касалась способов ведения боевых действий с использованием массовых, технически оснащенных армий. Она указала выход из своеобразного «позиционного тупика», в который зашла было военная мысль в поисках форм и методов прорыва заранее подготовленной, сильно укрепленной обороны.
За создание глубоких по содержанию научных трудов, умелую постановку учебного процесса и подготовку научных кадров в 1935 году Б.М. Шапошникову было присвоено ученое звание «профессор».
Во всей жизни и деятельности учебного заведения ведущую роль играла партийная организация академии. В особенности ее влияние ощущалось в идейном воспитании слушателей, формировании у них марксистско-ленинского мировоззрения.
Идейной закалке командиров и дальнейшему подъему всей партийно-политической работы содействовали некоторые изменения в структуре партийной организации академии. Помимо курсовых партийных ячеек были созданы ячейки в группах. Это дало возможность перенести центр тяжести партийно-политической работы туда, где непосредственно осуществлялся учебный процесс. Несколько изменилась организация работы центрального бюро партийных ячеек. Вместо действовавших ранее комиссий были созданы секторы: организационно-инструкторский, пропаганды и агитации, учебной подготовки и научных кадров, массово-политической работы, внеакадемической партийной работы, по бытовому устройству, шефской работы. Отдельный сектор составляла редакция многотиражной академической газеты.
Сосредоточение партийной работы в учебной группе обеспечивало ее влияние на каждого слушателя, позволяло ячейке следить за его успехами в учебе, знать о поведении командиров на службе и в быту.
Партийные ячейки руководили соревнованием слушателей за высокую успеваемость. Борьба между группами здесь шла буквально за каждые десятые и даже сотые балла. Думаю, что именно потому большинство командиров заканчивало академию по первому разряду, то есть с оценкой «хорошо» – высшей в те годы.
Значительные усилия партийный аппарат затрачивал и на работу среди членов наших семей, которая проводилась, без преувеличения, с большим размахом. Чтобы возможно шире вовлечь женщин в оборонную и медико-санитарную работу, в 1934 году при академии для них был организован медицинский техникум с трехгодичным сроком обучения, школа медицинских сестер и трехгодичная школа физической культуры. Были созданы также многочисленные общеобразовательные кружки, кружки по изучению иностранных языков, стенографии. Моя жена, Тамара Амаяковна, как и все женщины, очень активно участвовала во всей этой работе.
В январе 1934 года, когда я заканчивал курс, за заслуги в подготовке высококвалифицированных общевойсковых командиров и в связи с 15-летием со дня основания академия была удостоена высшей правительственной награды – ордена Ленина.
Ранее, в 1922 году за подготовку высококвалифицированных кадров для действующей Красной армии в период гражданской войны академия была награждена орденом Красного Знамени.
В приказе Реввоенсовета СССР о вторичном награждении академии говорилось:
«Военная академия имени Фрунзе является одним из надежнейших отрядов большевистской когорты, верным оплотом партии Ленина.
За эти 15 лет в итоге напряженной большевистской работы Военная академия сумела выковать и дать Красной армии многочисленные кадры преданных рабочему классу и его Коммунистической партии командиров с высшим военным образованием, умелых и строгих организаторов укрепления боевой мощи РККА, борцов за генеральную линию нашей партии. Подавляющее большинство командиров, окончивших академию, занимают руководящие посты в армии, являясь проводниками в армейской массе военной научной мысли и единства оперативно-тактических установок…»[35]
И.В. Сталин в приветствии академии писал:
«Поздравляю слушателей, преподавателей и руководителей Краснознаменной Военной академии с 15-й годовщиной и с награждением орденом Ленина.
Желаю академии полного успеха в необходимом для защиты Родины деле подготовки образованных командиров-большевиков, мастеров военного дела»[36].
В связи с 15-летием академии и за плодотворную работу по подготовке военных кадров высокими правительственными наградами были отмечены Б.М. Шапошников, его помощник по политической части Е.А. Щаденко, начальник штаба академии И.П. Кит-Витенко, профессора И.И. Вацетис, Г.С. Иссерсон и В.А. Меликов. Грамоты ВЦИК получили Г.Х. Куцнер, Н.Е. Варфоломеев, Н.А. Веревкин-Рахальский, Д.М. Карбышев, С.Н. Красильников, А.Н. Лапчинский, А.К. Коленковский, Н.Г. Корсун, В.Д. Цветаев, В.Я. Вейкин, К.Ф. Скоробогаткин, А.В. Сухомлин и другие. Высокие награды Родины вдохновили коллектив академии на успешное решение новых сложных задач подготовки общевойсковых командиров – высокообразованных и умелых организаторов и воспитателей красноармейских масс.
Я не имею возможности рассказать о всех преподавателях академии, которых прекрасно помню и к которым на всю жизнь сохранил чувство глубочайшей признательности, но хотел бы здесь сказать несколько добрых слов о Дмитрии Михайловиче Карбышеве, который для нас всех был непререкаемым авторитетом в области полевой фортификации. Он обладал не только огромным опытом инженерной подготовки войск, но и всесторонними познаниями во всех областях военного дела.
Иногда первые впечатления об учителе с годами меняются. Он сначала кажется нам недосягаемым по эрудиции, но мы взрослеем, обогащаемся знаниями, и случается, что бывший ученик вдруг замечает: его учитель за это время не сделал в своей подготовке шага вперед. Но к Дмитрию Михайловичу Карбышеву у меня до конца нашей сравнительно долгой совместной службы, и даже в период, когда в конце 30-х годов мы с ним преподавали на одной и той же кафедре Академии Генерального штаба, сохранилось почтительное чувство ученика.
В годы моей учебы в Военной академии имени М.В. Фрунзе мы не знали преподавателя более популярного, чем Д.М. Карбышев, руководивший кафедрой инженерной службы. Лекции он читал с таким знанием дела, так просто и ясно, что самостоятельная работа по его предмету занимала у слушателей совсем мало времени. Дмитрий Михайлович располагал и богатейшими данными о достижениях инженерной службы в нашей и иностранных армиях, и неисчерпаемым запасом исторических примеров, и подлинными документами прошедших войн. Мы любили бывать и на консультациях у Карбышева, во время которых получали все необходимые данные для того, чтобы самостоятельно прийти к правильному решению задачи на предстоящих занятиях. Дмитрий Михайлович был далек от натаскивания слушателей, всегда стремился развивать у нас самостоятельность мышления, предостеречь от шаблонных решений. А времени на работу с нами он не жалел, казалось, готов был консультировать хоть до утра, а когда вопросы иссякали, объяснял, где его можно найти, если потребуется помощь. Квартира Карбышева была рядом с академией, и он просил нас, если нужно, приходить к нему домой.
Таким же остался Дмитрий Михайлович и в Академии Генерального штаба, о которой я расскажу позднее.
Завершив рассказ об учебе в академии, хочу отметить, что первый год мы осваивали материал в масштабе полка, второй – в масштабе дивизии, третий – корпуса. В ознакомительном порядке изучали мы и одну задачу по армейской наступательной операции. Поскольку я уже при поступлении в академию имел твердые знания по основам военных дисциплин, мне удалось довольно глубоко понять сущность наступательных действий в армейском звене.
Учитывая, видимо, то, что я окончил курс обучения с высоким баллом, руководство академии советовало мне остаться в ней преподавателем. Пришлось приложить немало усилий, чтобы уклониться от этого лестного предложения.
Я рвался в войска и вскоре был назначен начальником штаба 5-й кавалерийской дивизии имени Блинова, которая входила в кавалерийский корпус имени Котовского. Там я прослужил два с половиной года. Комдивом вначале был И.С. Никитин – старый конник, в течение всей гражданской войны командовавший кавалерийским полком. В нашей дивизии было шесть полков – четыре кавалерийских, механизированный и артиллерийский. Корпусом командовал соратник Котовского Н.Н. Криворучко.
Мне повезло: начальником оперативного отделения штаба дивизии был Исса Александрович Плиев, богато одаренный природой человек, отличный тактик, знаток конницы.
Вскоре наш корпус попал в состав нового, Киевского военного округа, войсками которого командовал все те годы Иона Эммануилович Якир.
Служба у меня шла неплохо, и я был вполне доволен своей судьбой. Однако, когда к концу лета 1936 года стало известно, что по решению Центрального Комитета ВКП(б) и СНК СССР для глубокой оперативной подготовки старших командиров создается Академия Генерального штаба, я, как и многие мои товарищи, попросту «заболел» желанием попасть в это учебное заведение.
Стремление поступить в академию было у меня настолько велико, что я готов был день и ночь готовиться, чтобы выдержать любой конкурсный экзамен. Мною руководила уверенность, что Академия Генерального штаба, если она будет действительно отвечать своему назначению, даст нам те крылья, на которых мы смело, не вслепую, сумеем подняться к вершинам оперативного искусства. Ясно же, скольких «синяков-промахов» можно будет потом избежать, имея такую подготовку не только при работе в войсках, но и, главное, в возможной войне.
От мечты попытался перейти к делу. Для начала попробовал уговорить свое непосредственное начальство – полковника В.Н. Проваторова, ставшего к тому времени командиром дивизии, а затем и самого грозного комкора Н.Н. Криворучко. Оба они были старыми заслуженными и, несомненно, талантливыми командирами, имевшими боевой опыт, но, к сожалению, считали, особенно Н.Н. Криворучко, что академия – причуда. Мол, и без высшего образования мы бивали белых.
Комкор Криворучко так и заявил:
– Военная подготовка у тебя добрая, служба идет хорошо, на коне сидишь отлично, тобой я вполне доволен и выдвигаю на начальника штаба кавкорпуса. А эту блажь выбрось из головы – идти в академики. Ученых и без того много, а хороших командиров не хватает.
К сожалению, так мыслили тогда и некоторые другие наши авторитетные командиры. Они во многом все еще жили прошлым опытом, приобретенным на гражданской войне, а жизнь шла семимильными шагами вперед. Кто не шагал с ней в ногу, тот непоправимо отставал.