Иван Христофорович Баграмян
Мои воспоминания. Маршал Советского Союза о великой эпохе
Пожелав Аршаку быстрого выздоровления, я двинулся с походной заставой в Хорасан, чтобы к приходу дивизиона установить местонахождение генерала Андраника и его штаба.
Прошло много лет с той скорбной поры, но до сего времени хорошо помню, какое гнетущее впечатление произвели на меня весть о падении Эрзерума и тягостная картина неорганизованного отхода частей Андраника с центрального участка Кавказского фронта. В эти минуты я отчетливо понял всю глубину постигшего наш народ бедствия.
Через несколько часов наш дивизион прибыл в Хорасан и построился развернутым фронтом на площади вблизи от двухэтажного дома, где остановился Андраник. Капитан Амирханян предложил мне вместе с ним явиться к генералу и доложить о прибытии нашего дивизиона.
Увидев нас, генерал быстро поднялся с кровати и принял рапорт Амирханяна о прибытии дивизиона. Это был тот самый Андраник Озанян, который стал так популярен в народе, что армяне называли его по имени даже при упоминании его высокого звания. Он пожал нам руки и стал расспрашивать о состоянии дивизиона, его численности, настроении бойцов и, кажется, остался доволен нашими ответами. По выражению лица и голосу Андраника было, однако, видно, что он сильно расстроен неудачами на фронте.
…Нетрудно было понять, каким тяжелым, безысходным горем был он охвачен в эти минуты нашей встречи. На протяжении многих лет жизни Андраник не терял надежды увидеть свою родину – Западную Армению – освобожденной от черносотенного деспотизма Османской Турции, и для осуществления этой благородной цели он вел неустанно героическую борьбу. Теперь его постигла крупная, почти непоправимая неудача. Видя причину неудач прежде всего в бездеятельности партии Дашнакцутюн и в ее недальновидной политике, генерал в самых резких выражениях начал при нас обличать руководителей этой партии. Он справедливо обвинял их в том, что вкупе с грузинскими меньшевиками и азербайджанскими мусаватистами они повели предательскую политику в отношении Советской России, что привело к поспешному уходу русской армии с фронта. В не менее резких выражениях, с горьким сарказмом говорил Андраник и о том, что люди, осмелившиеся называть себя поборниками общенациональных интересов армянского народа, оказались настолько беспомощны, что не смогли своевременно подкрепить силами и средствами части его малочисленной дивизии на эрзерумском направлении.
Затем генерал Андраник вместе с нами направился к месту построения дивизиона. Бойцы, невзирая на драматически складывавшуюся обстановку, встретили его очень приветливо. Дивизион, видимо, произвел на Андраника хорошее впечатление – его суровое обветренное лицо на какое-то мгновение озарилось радостной улыбкой, которая почти тут же погасла, и последовал повелительный, четкий приказ:
– Дивизиону форсированным маршем выдвинуться к Кепрюкею и установить наблюдение за подходом к городу турецких частей со стороны Эрзерума. Основная задача дивизиона – не допустить до исхода четырнадцатого марта выдвижения передовых турецких частей от Кепрюкея в направлении Хорасана…
При этом Андраник предупредил командира дивизиона, что на маршруте движения мы встретим, вероятно ночью, конный отряд под командованием полковника Торгома, который в качестве арьергарда прикрывает отход частей его дивизии. Пожелав нам успешного выполнения задачи, генерал направился в свой штаб, который, если мне не изменяет память, возглавлял полковник генерального штаба Зинкевич.
Эта встреча с Андраником была единственной в моей жизни, и она произвела на меня глубокое впечатление.
Широчайшие слои армян сохранили об Андранике неопровержимое, твердое мнение, что он действительно посвятил всю свою жизнь самоотверженной, полной героизма борьбе за освобождение родной Западной Армении от многовекового деспотизма реакционных, отравленных ядом шовинизма и религиозной нетерпимости правящих кругов Османской Турции. Эта священная борьба, собственно говоря, и стала его основным политическим кредо.
Таким его знало несколько поколений армян, и таким он остался в памяти народной.
Должен подчеркнуть, что, несмотря на глубокую преданность Андраника идеям национально-освободительного движения, беспримерный героизм, проявленный им в борьбе за светлое будущее своего народа, нельзя думать, что он полностью был гарантирован от свершения некоторых промахов политического порядка в своей прогрессивной в целом деятельности.
В Хорасане от участников Эрзерумского сражения мы узнали, что упорные бои за Эрзерумский укрепленный район начались в последних числах февраля и продолжались свыше двух недель. Армянские войска, оборонявшие Эрзерум, к тому времени состояли из Добровольческой дивизии генерала Андраника и 1-й армянской пехотной бригады полковника Мореля, имевших в своем боевом составе всего около 3500 солдат и 8 артиллерийских орудий. Хотя крепостные форты имели до 400 орудий, из них только около двадцати были исправны. Турецкие войска, наступавшие на Эрзерум, имели более чем тройное превосходство в силах над армянскими частями, положение которых осложнилось и вооруженным выступлением местного населения Эрзерума против них.
Наш дивизион приступил к выполнению поставленной задачи. Взвод, которым я командовал, двинулся в направлении Кепрюкея, теперь уже в роли разъезда. Не успели мы пройти и десяти верст, как наступила темная южная ночь. Двигались мы переменным аллюром и часто спешивались, ведя усталых коней на поводу.
Глубокой ночью наш разъезд встретился с конным отрядом полковника Торгома, численностью в несколько сот всадников. Я впервые познакомился с этим замечательным офицером, прошедшим свою военную службу то ли в греческой, то ли во французской армии. Он, по рассказам хорошо знавших его офицеров, отличался бесстрашием в бою, был большим патриотом своего народа, отдал много сил борьбе за его свободу.
Полковник Торгом сообщил мне последние сведения о противнике, которыми располагал, находясь почти все время в боевом соприкосновении с турецкими частями. Он считал, что в наступлении на Эрзерум участвовало не менее двух пехотных дивизий, усиленных полуторатысячным отрядом курдской конницы.
– После овладения Эрзерумом, – сказал полковник, – главные силы турок, по данным разведки, продолжают еще оставаться в городе… Вероятно, отдыхают и приводят себя в порядок…
Передовой отряд турок силой в кавалерийский полк с одной батареей горных артиллерийских орудий, начиная с Эрзерума, все время следовал, по словам полковника, за его конным отрядом и безуспешно пытался атаковать отряд на марше. Боевое соприкосновение с конницей турок Торгом потерял в районе Гасанкалы. Он был уверен, что с выходом в район Кепрюкея наш разъезд может встретиться с небольшими по составу подразделениями турецкой конницы. Распрощавшись с нами, полковник со своим отрядом двинулся в Хорасан, а мы продолжали движение на Кепрюкей.
Не встретив противника, разъезд в ночь на 14 марта достиг узла дорог восточнее этого маленького города и установил здесь наблюдение за населенным пунктом и всеми подходами к нему, как этого требовал от нас генерал Андраник. Вскоре подошли и оба наших эскадрона. Хорошо помню, что весь район Кепрюкея и сам городок выглядели абсолютно безлюдными, там мы не встретили ни единой живой души.
По решению капитана Амирханяна наш эскадрон занял для обороны выгодную позицию на высоте, расположенной восточнее Кепрюкея. Этот довольно высокий холм возвышался над окружающей местностью, с него открывался хороший обзор и удобно было вести огонь в сторону противника. Другой эскадрон расположился за противоположными скатами этой высоты, сохраняя готовность к боевым действиям в конном строю.
К утру 14 марта к Кепрюкею со стороны Гасанкалы подошло с мерами охранения около 150 турецких всадников. Турки попытались с ходу сбить нас с занимаемой позиции, но, попав под довольно сильный огонь спешенного эскадрона и не выдержав атак и другого эскадрона в конном строю, они попятились к Кепрюкею и, укрывшись за домами, открыли беспорядочный огонь. В этой стычке противник потерял до десятка человек только убитыми.
До вечера 14 марта наш конный дивизион продолжал удерживать занятую позицию, а затем без каких-либо препятствий со стороны турок начал отход в район Хорасана.
С прибытием в Хорасан нам стало известно, что генерал Озанян с главными силами своей Добровольческой дивизии направился в Сарикамыш, где к этому времени заканчивали сосредоточение 1-я армянская стрелковая дивизия генерала Арешева и другие части Отдельного армянского корпуса. Наш конный дивизион поступил в распоряжение полковника Торгома, которому Андраник приказал оборонять Зивинский перевал до подхода в Караурган передовых частей дивизии Арешева.
К исходу 15 марта мы сосредоточились в Караургане, составляя резерв полковника Торгома; оборона перевала была возложена на небольшие подразделения пехоты.
После сдачи обороны Караурганского района наш дивизион на рассвете 19 марта двинулся в район Сарикамыша, где кроме полков дивизии Арешева мы застали Отдельную кавалерийскую бригаду и несколько артиллерийских батарей. Нас информировали, что генерал-лейтенант Назарбеков был намерен встретить турецкие войска на Соганлугском перевале и здесь преградить им путь на Карсскую область. На этом центральном участке фронта в войсках царило некоторое оживление. Многие были уверены, что в оборонительных боях удастся удержать Соганлугский перевал и не допустить выхода турок к Карсу.
По решению командира корпуса Особая добровольческая дивизия генерала Андраника, отошедшая в район Сарикамыша, была выведена в резерв и направлена в район Александрополя для приведения себя в порядок. Наш 1-й Особый армянский конный полк, перейдя в непосредственное подчинение командира корпуса, собрался своими эскадронами и полковыми командами в районе Ново-Селима, где несколько позже вошел в состав Ново-селимского отряда, возглавляемого полковником Морелем.
После отхода дивизии Андраника из Эрзерума и выхода турецких войск к государственной границе 1914 года общая оперативная обстановка на Кавказском фронте выглядела так.
Ввиду того что одновременно с наступлением на Сарикамыш турки вели активные боевые действия и на других участках Кавказского фронта, наши войска вынуждены были вести оборону Сарикамыш-Карсского района, одновременно защищая батумское, ольтинское и эриванское направления. Фронт обороны от Батума до Ольты был возложен на грузин, а далее до Нахичевани – на армян.
Для обороны Сарикамыша армянский корпус располагал несшим в нем караульную службу 7-м армянским стрелковым полком, частями Эрзерумского и Хнысского отрядов, отошедшими с фронта и выдвинутыми из тыла частями 1-й армянской стрелковой дивизии генерала А. Арешева, Отдельной армянской кавбригадой, тремя артиллерийскими батареями и несколькими добровольческими конными отрядами. Из этих частей штаб корпуса сформировал несколько отрядов, прежде всего Сарикамышский – в составе 1-й армянской стрелковой дивизии (1, 2, 4 и 7-й стрелковые полки) генерала Арешева, Отдельной кавалерийской бригады, двух артиллерийских батарей и трех конных добровольческих отрядов (хумбов), которые в общей сложности имели около 3000 штыков, 600 всадников, 16 пулеметов и 12 орудий. На него была возложена задача, развернув свои силы на фронте Бардус – Караурган – Каракурт, упорно оборонять Сарикамыш и не допустить прорыва противника в направлении Карса.
Кагызманскому отряду (это была 2-я армянская пехотная бригада полковника Осипова, которая имела в своих рядах около 500 штыков и 4 пулемета) было приказано удерживать город Кагызман и не допустить прорыва противника с юга в сторону Карса.
Новоселимский отряд в составе 1-й армянской пехотной бригады полковника Мореля, 1-го Особого армянского конного полка и одной артиллерийской батареи, которые имели до 1250 штыков, 300 всадников, 14 пулеметов и 4 горных орудия, должен был прикрыть правый фланг и тыл Сарикамышского отряда от возможных ударов с северо-запада.
Не успел наш полк сосредоточиться в Ново-Селиме, как в адрес командира – войскового старшины Золотарева поступило из штаба корпуса приказание срочно выдвинуть один из эскадронов полка в греческое село Тойгун, расположенное в 20 километрах к северу от Ново-Селима.
Выбор пал на наш эскадрон, которым командовал поручик Григорян, уроженец Караклиса, обладавший уже солидным боевым опытом, приобретенным на Западном фронте в боях против германских войск.
С прибытием в село Тойгун эскадрон получил задачу держать под своим наблюдением Кызыл-Гядукский перевал, куда могли подойти из района Мерденика крупные отряды турецкой конницы с тем, чтобы выйти в дальнейшем во фланг и тыл Сарикамышской группировки наших войск. Этот перевал был седловиной довольно высокого горного хребта, нависшего с севера над Карсской низменностью. Общая высота хребта превышала 3000 метров. Перевал был еще покрыт глубоким снегом, крайне затруднявшим переход частей, особенно с колесным транспортом.
Жители села, опасаясь нашествия турок, эвакуировались вглубь Карсской области. На месте было оставлено для наблюдения за домами несколько взрослых мужчин, с которыми у нас сразу же установились дружественные отношения. Турки относились к греческому населению так же враждебно, как и к армянам.
В конце марта у Сарикамыша начались упорные бои с соединениями 1-го армейского корпуса турок, пытавшимися прорваться к Карсу. О ходе боев мы плохо были информированы, больше пользовались доходившими до нас случайными слухами, на основе которых делали различные догадки. Но помню, что офицеры и старшие унтер-офицеры нашего эскадрона не раз обсуждали сложившуюся в районе Сарикамыша военную обстановку и нередко приходили к мысли, что очень трудно будет малочисленным армянским частям отразить наступление превосходившего их в силе и боевом опыте врага.
Все мы очень сожалели, что наш полнокровный эскадрон не может принять активного участия в развернувшихся под Сарикамышем жарких боях, однако ни на минуту не забывали, что на нас тоже возложена довольно важная задача – не допустить внезапного прохода через Кызыл-Гядукский перевал крупного отряда конницы противника во фланг и тыл Сарикамышской группировки наших войск, который мог бы еще больше усложнить и без того тяжелую обстановку на этом центральном участке фронта.
Хочу рассказать, как командир эскадрона поручик Григорян организовал выполнение возложенной на нас боевой задачи. Эскадрон по его решению в течение двух-трех дней подготовил к обороне село Тойгун, а также примыкавшую к нему с востока очень важную высоту. Этот греческий населенный пункт с высотой был расположен на перекрестке пяти проселочных дорог и как бы запирал собой выход противника со стороны перевала в Карсскую низменность. Один из четырех взводов эскадрона поочередно находился в полной боевой готовности. В сторону перевала на расстоянии двух верст от села был выдвинут усиленный караул.
При угрозе нападения на село эскадрон должен был по тревоге привести себя в полную боеготовность и действовать в соответствии со сложившейся обстановкой.
Поскольку Кызыл-Гядукский перевал и подходы к нему были покрыты глубоким снегом и к тому же сам перевал находился от занимаемого эскадроном села в 10 верстах, командир эскадрона решил наблюдение за перевалом осуществлять периодически выдвигаемыми к нему боевыми разъездами в составе 8—10 всадников.
Мне дважды пришлось во главе разъезда подниматься на перевал. В первый раз мы взяли с собой проводником грека, местного учителя по имени Атанас. Он отлично знал наиболее удобные пути выхода на перевал и оказал разъезду большую помощь в успешном выполнении возложенной на него боевой задачи. По мере нашего продвижения к цели снежный покров становился все глубже. Не дойдя до перевала версты две, мы вынуждены были спешиться и дальше взбираться на перевал, преодолевая глубокие сугробы, которые наши кони, утопая в снегу по брюхо, не могли осилить.
Перед выходом на гребень я развернул своих бойцов в цепь. Неожиданно мы вышли вплотную к гребню перевала и увидели неподалеку 15–20 человек турецких аскеров, беспечно сидевших вокруг костра. Это, вероятно, была сторожевая застава турок, выставленная для наблюдения за перевалом. Я подал команду, и солдаты открыли по аскерам огонь из винтовок.
Потеряв трех человек убитыми и нескольких ранеными, турки бросились в панике за обратный скат перевала.
Пока мы поднялись на гребень перевала, они скрылись за складками местности. Захватив небольшие трофеи – винтовки турецкого образца, патроны к ним, мы вскоре благополучно вернулись к нашим коням и потом в конном строю и с песнями прибыли в расположение эскадрона.
Поручик Григорян похвалил бойцов разъезда за отличное выполнение боевого задания и немедленно отправил донесение в Ново-Селим командиру нашего полка, в котором описал удачное столкновение разъезда с противником и подробно обрисовал перевал и подходы к нему.
Ровно через неделю я вторично провел боевой разъезд на Кызыл-Гядукский перевал, но на этот раз без нашего замечательного проводника Атанаса. Тем же порядком, с теми же трудностями, которые были при первом восхождении на перевал, мы незаметно поднялись на его гребень. На этот раз никого здесь не было. Я подумал, что турки, вероятно, оставили перевал без постоянной охраны. Но каково было наше удивление, когда, выдвинувшись со всеми мерами предосторожности за гребень, мы неожиданно увидели на косогоре, примерно в двухстах шагах, около двадцати вооруженных всадников, двигавшихся к перевалу по вытоптанной горной тропе цепочкой, друг за другом. Как и в прошлый раз, я дал команду стрелять. Турки, потеряв несколько человек убитыми, обратились в бегство и скрылись за гребнем ската. Преследовать противника в этой обстановке не имело смысла. Мы ограничились тем, что бросили вслед группе аскеров несколько ручных гранат, гулкие взрывы от которых раскатисто разнеслись по горам.
И опять мы не без гордости предстали перед нашим боевым эскадронным командиром поручиком Григоряном. И снова в Ново-Селим пошло донесение об удачных действиях нашего разъезда.
Главные боевые действия на фронте шли в районе Сарикамыша, от их исхода зависело дальнейшее развитие событий на карсском направлении. Почти две недели продолжалась битва за Сарикамыш. После упорных боев 5 апреля 1918 года турки, несмотря на большие потери, заняли этот приграничный город, а 7 апреля – и Ардаган. Линия Кавказского фронта на участке, обороняемом армянскими войсками, в эти дни проходила несколько восточнее Ардагана, Сарикамыша и южнее Караклиса. На участке обороны грузинских войск 13 апреля пал Батум и его крепостной район.
Весьма знаменательно, что, получив эти сведения, Советское правительство незамедлительно заявило решительный протест Германии. 13 апреля Г.В. Чичерин и Л.М. Карахан в телеграмме на имя германского посла в Тифлисе писали:
«Турецкая армия продвигается к Батуму, Карсу, Ардагану, разоряя и уничтожая крестьянское население. Ответственность за дальнейшую судьбу армян ложится на Германию, ибо по ее настоянию были выведены русские войска из армянских областей, и ныне от нее зависит сдержать турецкие войска от обычных эксцессов»[13].
После овладения Сарикамышем 1-й турецкий армейский корпус продолжал с боями продвигаться в карсском направлении. Намного уступая туркам в численности войск, особенно в артиллерии, части 1-й армянской стрелковой дивизии и Отдельной кавбригады, упорно сопротивляясь, медленно отходили в направлении Карса. Вторжение турецких войск вглубь территории Армении и Грузии продолжалось и на других направлениях.
Заправилы контрреволюционного «правительства» Закавказья, поняв наконец, к каким тяжелым последствиям привела их предательская политика, забили тревогу. Лидеры Закавказского сейма вспомнили о существовании Советской России. Так называемая «закавказская социал-демократия» в лице грузинских меньшевиков, игнорируя Советское правительство, 14 апреля обратилась непосредственно к рабочим, крестьянам и солдатам России с просьбой «в час смертельной опасности» оказать помощь хлебом, оружием и людьми[14].
Но Советская Россия сама в это время переживала неимоверные трудности в борьбе против внутренней контрреволюции и оккупировавших значительную часть ее территории войск кайзеровской Германии и при всем своем желании не имела никакой реальной возможности протянуть руку помощи трудящимся Закавказья.
Однако вернемся к боевым действиям войск на фронте. Пользуясь превосходством в силах, турецкая армия продолжала вторжение вглубь территории Армении и Грузии на всех основных направлениях Кавказского фронта.
Примерно к 20-м числам апреля части 1-го армейского корпуса турок, наступая на широком фронте вдоль шоссе на Карс, попытались с ходу атаковать и взять крупный населенный пункт Беглиахмет.
Наш эскадрон по-прежнему удерживал село Тойгун, продолжая наблюдение за Кызыл-Гядукским перевалом. Командир эскадрона поручик Григорян, к сожалению, в это тревожное время тяжело заболел, и мы вынуждены были эвакуировать его в Карсский крепостной госпиталь. По приказанию Григоряна я вступил в командование эскадроном.
Поскольку линия фронта стала приближаться к району дислокации нашего эскадрона, мы вынуждены были боевыми разъездами регулярно «прощупывать» местность к юго-западу и югу от села Тойгун, чтобы предотвратить внезапное нападение на нас турок. Разъезд под командованием одного из унтер-офицеров эскадрона обнаружил на рассвете 20 апреля выдвижение с юго-запада в направлении занимаемого нами села турецкого отряда силой до пехотного батальона. Получив об этом донесение начальника разъезда, я немедленно поднял эскадрон по тревоге, и он занял господствующую над окружающей местностью важную высоту, которая располагалась у окраины Тойгуна. Расположив здесь на заранее подготовленной позиции свой эскадрон, я надеялся, что мы сумеем преградить турецкому отряду путь к внешнему оборонительному обводу Карса, непосредственно прикрывавшему крепостной район и сам город с запада.
Было раннее утро, когда на проселочной дороге, тянувшейся к Тойгуну, с юго-запада показался турецкий отряд силой около пехотного батальона. Впереди, на версту ближе, двигалось подразделение численностью до взвода пехоты, являвшееся, видимо, головной походной заставой. Голова вражеской колонны была в 4–5 верстах от нашей позиции. Солдаты эскадрона, получив соответствующий приказ, хорошо замаскировались.
Мне нужно было принять наиболее разумное решение на организацию боя. Было ясно, что турецкий батальон по количественному составу и огневой силе в 3–4 раза превосходит наш эскадрон. Однако на нашей стороне были другие существенные преимущества, умело используя которые можно было бы нанести противнику ощутимый урон и в какой-то степени добиться равновесия в борьбе. Во-первых, мы занимали очень выгодную позицию на господствующей высоте с хорошим обзором и обстрелом, что ставило турецкий отряд в невыгодное положение как при подходе к этой высоте, так и при развертывании для боя. Мы рассчитывали далее, что противник, ничего не подозревавший, благодаря нашей хорошей маскировке подойдет к нам на очень близкое расстояние. Значит, внезапным ружейным огнем мы сможем нанести ему большой урон. И наконец, наш эскадрон намного превосходил пехотный батальон турок в подвижности и маневре, что позволяло нам в случае необходимости быстро оторваться от противника и, отойдя на новый рубеж, вновь встретить его огнем.
Походная застава противника, как я и предполагал, не обнаружив ничего тревожного, продолжала свое движение на Тойгун и вот-вот должна была войти в зону эффективного винтовочного огня двух наших правофланговых взводов. Как только она вступила на этот участок проселочной дороги, взводы по команде дали по ней несколько залпов. Стрельба была меткой, и походная застава потеряла более половины своего состава. Уцелевшие аскеры в страхе бросились бежать назад.
Ошеломленный на некоторое время противник вскоре, однако, развернулся в боевой порядок и перешел в атаку на занимаемую нами высоту. Поскольку турки шли в лобовую, мы довольно легко прицельной стрельбой из винтовок заставили их сначала залечь, а потом и ретироваться. Повторные попытки отряда бросками с фронта захватить нашу позицию ни к чему не привели. Турки вынуждены были прекратить атаку и начали окапываться на достигнутом рубеже. Через некоторое время они, пользуясь складками местности, начали обходить обороняемую эскадроном высоту с обоих флангов. Как только мы разгадали этот маневр противника, я, чтобы избежать резкого ухудшения нашего положения, приказал вахмистру подать коней и без промедления повел эскадрон на восток, в сторону Карса. Мы оторвались от противника на галопе, а когда вышли из зоны его огня, перешли на спокойный шаг, чтобы не переутомлять лошадей. Отходили мы вдоль дороги от Тойгуна на Гарам-Вартан. Дойдя до русла реки Чаликара, эскадрон занял на ее восточном берегу выгодный для обороны рубеж с целью вновь преградить путь турецкому отряду, настойчиво продолжавшему попытки пробиться на восток, к внешнему обводу обороны Карсской крепости.
Ранним утром следующего дня с юга до нас отчетливо докатился гул артиллерийской канонады, который медленно перемещался к северо-востоку от Беглиахмета в направлении Карса. Для установления связи с ближайшей к нам войсковой частью и согласования с ней своих действий я выслал два небольших разъезда. Во второй половине дня один из них возвратился, и из доклада начальника разъезда стало известно, что левее от нас под давлением турецких войск, несколько дней тому назад овладевших крупным населенным пунктом Беглиахметом, части дивизии генерала Арешева медленно с боями отходят в направлении Карса. Нетрудно было понять, что в ближайшие дни развернутся жестокие схватки за Карсский крепостной район.
К исходу 23 апреля 1-я армянская стрелковая дивизия, Отдельная кавалерийская бригада и другие части корпуса Назарбекова под прикрытием сильных арьергардных частей отошли и организованно заняли довольно хорошо подготовленную в инженерном отношении оборонительную позицию на подступах к Карсскому крепостному району с запада. Чтобы прикрыть от противника подходы к крепости с северо-запада, со стороны Мерденека и Джелауса, штаб корпуса своевременно выдвинул из Александрополя к северу от Карса 8-й армянский стрелковый полк. Непосредственная оборона Карсской крепости была возложена на крепостные части и 3-й армянский стрелковый полк.
Главные силы корпуса были готовы во взаимодействии с мощными фортами крепости дать решительный отпор наступавшим с запада турецким войскам и не допустить, чтобы они овладели этим чрезвычайно важным для всей обороны на центральном участке Кавказского фронта оперативно-стратегическим объектом.
Судя по рассказам сведущих офицеров, в эти грозные для нашего народа дни настроение солдат и офицеров армянских частей было довольно бодрым. Они были убеждены, что нашим войскам удастся отразить наступление турок и удержать за собой город и крепость.
Однако вернемся к действиям нашего 1-го эскадрона. Утром 23 апреля подразделение под моим командованием, получив боевое распоряжение, отошло в Карс, где присоединилось к своему конному полку, сосредоточившемуся в это время на южной окраине города.
Поскольку эскадрон я возглавлял временно, в командование им вступил недавно пришедший в полк штаб-ротмистр Реутов. Это был очень опытный кавалерийский офицер русской армии, изъявивший желание служить в армянских войсках.
Сдав командование эскадроном, я решил с позволения Реутова повидаться с моим старшим братом Абгаром, который служил военным фельдшером в рядах 3-го армянского стрелкового полка. Его часть располагалась в крепости. Без особого труда я нашел брата. Встреча наша после долгой разлуки доставила нам обоим большую радость. После взаимных расспросов о фронтовых делах и обмена имевшимися у нас последними сведениями о нашей семье мы с Абгаром крепко обнялись и расстались с надеждой вскоре встретиться вновь.
Когда я вернулся в свой полк, то, к моему огорчению, узнал о двух крайне неприятных для нас событиях, которые, как мы понимали, ставили под угрозу не только положение армянских войск под Карсом, но и безопасность народов Закавказья вообще.
Во-первых, контрреволюционное правительство Закавказья приняло турецкий ультиматум и 22 апреля объявило о независимости от Советской России вновь созданной Закавказской Федеративной Демократической Республики (ЗФДР), обеспечив этим турецким интервентам «юридическое основание» для осуществления их основной цели – оккупации всей территории Закавказья, не считаясь при этом с законным правительством Советской России.
Во-вторых, председатель правительства ЗФДР А. Чхенкели приказал командиру армянского корпуса генерал-лейтенанту Назарбекову сдать турецким войскам город и крепость Карс без боя. Назарбеков при этом категорически заявил, что его войска имеют реальную возможность отразить наступление турок и не менее месяца прочно удерживать за собой Карсский крепостной район. Возражение командира корпуса было отвергнуто. Меньшевистская клика Чхенкели вовсе не намеревалась дать отпор турецким интервентам, поскольку она считала своим главным врагом не турок, а революционных рабочих и крестьян Советской России, а также героическую Бакинскую коммуну во главе с верным ленинцем Степаном Шаумяном.
Настойчивые требования А. Чхенкели вынудили генерала Назарбекова сдать турецким войскам город и крепость Карс без боя. 25 апреля части 1-го армейского корпуса турок без единого выстрела вступили в этот важный в военном и политическом отношении населенный пункт и взяли там довольно большое количество оставленного вооружения и боеприпасов.
У читателя может возникнуть вопрос о том, правомерна ли была наша борьба за Карс и не поступали ли правильно заправилы Закавказского комиссариата, сдавая его туркам. Вот что, думается мне, надо иметь при этом в виду.
По вопросу об отторжении Карса, Ардагана и Батума от России в пользу Турции уполномоченный Советского правительства на пленарном заседании мирной конференции в Брест-Литовске заявил, что Германия явно нарушает ею же сформулированные условия ультиматума от 21 февраля и, не считаясь с подлинной волей населения этих областей, требует отторжения их в пользу Турции, хотя они не были завоеваны турецкими войсками.
В результате сложившейся в марте 1918 года обстановки Советское правительство вынуждено было согласиться на требование немцев о выводе русских войск из Батума, Карса и Ардагана. Но даже Брест-Литовским договором было оговорено, что населению этих округов предоставляется право путем плебисцита установить государственную форму правления в согласии с соседними государствами. Результаты такого плебисцита при проведении его в действительно свободных условиях были бы очевидны. Политико-экономические и культурно-бытовые интересы этих районов были неразрывно связаны с интересами Закавказья в целом. Да и по своему национальному составу эти районы были населены преимущественно армянами и грузинами.