Иван Бездомный
Падшая
Но и шахиды утомились в темноте носиться, да пули встречные ловить.
– На всю жизнь в логове том, как в западне набегались. До сих пор – как холод, так колени ломит, спасу нет, – Олег отложил потухшую сигарету и растер коленки. – До утра из этой мышеловке уходили, рассветать уже начало, поверил, что выберемся и…
Я почти нагнал своих, когда вдруг резко ударило в спину и в голову, и отбросило на землю. Попытался подняться – в животе взорвалась бомба, и пламя ее разливалось волнами и плавило тело.
Качается земля, смеялись чужие горы и пожирает внутренности злой огонь. И было так, пока темнота не накрыла, и, расплываясь не исчез мир, и миг превратился в вечность.
– Светает уже, – Олег стоял у окна упершись лбом в холодное стекло, – нам на закупку скоро, а тело болит так, будто я опять в том аду оказался.
Маришка подошла и прижалась к нему сзади.
– Извини, но ты – это я , и мне важно знать через что ты прошел, и твоя боль, теперь моя тоже. Ты прав, надо собираться.
Глава 11.
Жизнь менялась быстрее листов календаря. Налаживалась жизнь.
Маришка стала известной. И не только в кругах криминальных, но и у лиц весьма известных и влиятельных. Тех, кто зачастую мелькает на экранах. Дело закрутилось, и обороты его стали весьма внушительными.
И у БабУшки пошли.
Вот только вверху решили что-то поменять. В лучшую сторону, а как же?
Военспецы стали в цене, и их двигали как таран.
Афганца, как заслуженного ветерана, пригласили на собеседование.
Он шел с чистой совестью, белый, пушистый: человек небедный, свой бизнес и в глазах надежды. Шел и гадал – чего надобно и чем могу быть полезен? Главное – я у себя дома, и бояться нечего. Опять же, знакомые весомые.
Правда, когда к управлению подошел, машинки на служебной парковке его немного смутили: Порши, Гелендвагены, Ауди и Бэхи топовые, Ролс-Ройс даже.
– Вам в 406, четвертый этаж, – распорядился дежурный, прочитав бумажку.
Постучал.
Дверь открыл человек в сером, и холодно улыбнулся:
– Майор Карпов, – представился он, сел за стол и раскрыл папку. – Ионов, Ионов. Две войны, ранения, спасение капитана разведроты, мы такое не забываем. Плюс, готовы рисковать, с бандитами расправляетесь смело, при этом остались живы. Что же, характеристики ценные. Тянуть не буду – сотрудничество хотим вам предложить. Предупредить вынужден: перед тем, как ответить, подумайте, – он многозначительно помолчал. – Во время корпоративов, кому надо, в дринк пару капель неприметно брызнуть, а после, вопросики нужные ненароком задать. Аккуратно все запоминать и вовремя докладывать куратору.
– Интересная пропозиция, – от неожиданности брови у Олега полезли на лоб, – но подлости вершить не намерен, а стучать с детства не приучен.
Майор, казалось, обрадовался:
– Тот самый ответ, на который мы надеялись! Уважаем ваше решение, проверочка была. На сучность. Извиняюсь, должны были убедиться в вашей порядочности. Рад, что вы именно так среагировали. Конечно, и работа не для вас, и я – не майор, и не полиции, – лыбится Петросяном, а в глазах лед. – С учетом вашего боевого опыта и проведение операций в Афгане, есть для вас предложение. Весьма серьезное. Весьма… – выразительно так смотрит, до мурашек. – Про Белую Стрелу, слышали, наверное?
– Слыхал, – смутился БабУшка. – Не уверен, что гожусь уже – в голове пластина титановая, памяти нет, внимание никакое, – понес он пургу, лишь бы выбраться без потерь. – Я только недавно забываться начал и по ночам спать научился. Да и семья у меня, бизнес растет…
И тут, черт его дернул за язык! Надо же было самой дурацкой мысли на свете, в башке титановой, в такой ненужный момент зазвенеть!
– Хотя, – говорит, – с тем, что чехи на улицах наших творят, смириться не могу! Корпоративами девчушка моя сама может заниматься, а я – за порядок!
– Порядок – это хорошо, – немайор неполиции листал документы. – А про ваш бизнес мы все знаем. Под статьей ходите. Давно пора было с вами и с некоторыми клиентами вашими разобраться – недоработочка органов. Спросим с них, конечно. Есть, правда надежда, – смотрит ангелом чистым – вылитый ВВП в телевизоре, только без кимоно. А глаза – безразличные, мертвые глаза. – Если сами свои ошибки исправите и пользу Отечеству принесете. По вашему профилю. С чехами придется подождать, конечно, – поскучнел на миг немайор. – Сегодня у нас главный… хмм… Вы поняли, кого я имею в виду – лучший друг Президента. Возможный преемник. Про это – забудь, понятно? – отрубил жестко, и смотрит недвусмысленно. – Мы вам другой путь предлагаем, с минимальной долей риска и с высокими бонусами. Годик на страну поработаете, на весьма интересных условиях.
Как вам такая перспектива: защитник Отечества, Дума, свечной заводик, почет и… Все остальное. Ну, почти все, – поправился он. – Мы специалистов ценим: ваша решимость при проведении операций, в том числе и с криминалом, вызывают только уважение. Мы не обращаемся к случайным людям, исключительно к достойным доверия. Доверия уровня самого высокого, понимаете? И отношения строим не на год-два, навсегда, мы своих не бросаем! Такой шанс дается раз в жизни, и мы второй раз предлагать не будем, договорились?
А сам взгляда от бумажек не поднимет, так уверен.
Что-то в его интонациях насторожило афганца, и почувствовал он – может оно, конечно, так и будет, а может, пропадешь после очередного задания, и косточек после не найдут. А если жив останешься, как с тем, что натворил, жить будешь?
А немайор дальше режет, только тон сменил со сладкого на армейский.
– Беседа наша – конфиденциальна, разглашению не подлежит ни при каких обстоятельствах. Начнем с первого шага: объект – известный криминальный авторитет. Формально, со стороны закона – чист как новорожденный, а у нас к нему претензий немало. Да и про ваш с ним конфликт наслышаны, про джип знаем. Адреса офиса, дома, любовниц, часы прибытия и отбытия, маршруты, фото охраны, девочек и машин – все здесь. Ознакомьтесь и принимайтесь за дело. С учетом доверия, которое к вам питают преступники, выполнить задание будет не сложно. Подробные инструкции и инструменты получите у майора. Изучите каждую деталь, выполните задание, поедете с супругой в Испанию в отпуск, – сказал, как отрезал, документы передал, и руку на прощание подал.
БабУшка ошарашено пожал ледяную ладонь, открыл папку, и его будто током ударило – с первой страницы на него смотрел Петрик.
Он отбросил бумаги и проорал куратору в спину дурным голосом:
– Извините, ваше превосходительство, мне еще в кондитерскую, торты заказывать, а время уже полдень! Морская соль, опять же, заканчивается, специи!
Обернулся немайор, сквозь него посмотрел, и подошел вплотную:
– Ты дурачка не включай, чугунная голова. Будешь делать, что скажем, и шлюха твоя тоже. Что? Думал, она аудитором работает? Шлюха она, профессиональная блядь. Раньше вершки обслуживала, а последние полгода мы ее не видим. Уж не забеременела ли? Шучу, у нее потомства не будет, не может она. Да, мы и это знаем.
У Олега потемнело в глазах, он пошатнулся, и, не осознавая что делает, коротко рубанул Карпова основанием ладони в печень.
Служивый поперхнулся на полуслове, осел и нажал кнопку вызова.
В кабинет влетели серые.
Град ударов.
Боль. Вспышки. Тьма.
БабУшка очнулся на полу, привязанный к батарее, пошевелился и застонал от нестерпимой боли.
Карпов, сидя за столом, заметил, и оторвался от писанины.
– Очухался? А теперь слушай, и слушай внимательно. Вот протокол нападения на офицера Следственного Комитета, – сунул он подписанный лист под нос. – Еще один об обнаруженных у тебя упаковках с наркотическим веществом, обрати внимание на заключение лаборатории и подписи понятых. Семерочка гарантирована. И блядь твою мы закроем и используем по назначению – коллектив у нас мужской, обстановку надо разряжать, – хмыкнул он.
В углу заржали.
– Выхода у тебя нет, и выбирать не предлагаю. Делать будете, что скажем. Клиенты у твоей дурочки – люди серьезные, нам интересные. Перед сексом накапает в рюмочку, разболтает клиента и все. А ты тут устроил трагедию на пустом месте. Приберешь Петрика, и живите как раньше – делов-то?
Олег понял, что день сегодня будет долгий, а вечер может и не настать вовсе.
– Пидор ты, Карпов, пидор. У нас, в Афгане и в Чечне, такие твари до конца недели не доживали. Ты меня лучше сразу убей, иначе дотянусь и глотку перегрызу, – разбитыми губами прошлепал он.
– Зря ты это, – ухмыльнулся немайор. – За бабу свою не ссы, ей не привыкать, дело привычное. А для тебя, у нас способы проверенные имеются.
Глава 12. В аду.
Как и предупреждали мудрые, от некоторых предложений отказываться здоровью не очень полезно. Убеждать нелюди в сером умеют и орудия изящные имеются.
Скрупулезно с ним работали, на совесть. И пакеты пластиковые на голову, и током пыточки, и на крюке повисел…
Час за часом.
Время – штука коварная, и в разных ситуациях, по-иному течет. Иногда, секунда дольше часа тянется, и года жизни отрезает. Если пыток не вкусил – реальную цену каждой секунде не знаешь, а какое счастье прожить минуту без боли неимоверной – понятия не имеешь.
Слов служивые не слушали, только ненависть ледяная в глазах сквозила. Опасные они люди, недобрые… Нет у них ни совести, ни сочувствия.
До нутра достали и наружу вывернули.
Не раз Олег думал: вот и все; либо с ума сейчас сойду, либо сдохну через мгновение.
Выбили веру в человечество, душу вынули и в порошок стерли. Славные традиции в органах прекрасно сохранились, качественно, в оригинале и без всяких либерастических примесей. Никаких чуждых перемен. Все самой первой гестаповской свежести. Как сто, сука, почти, лет назад. Берегут скрепы, твари. Вроде, свои они, а хуже чужих оказываются.
Но грех жаловаться – повезло ему. Среди убеждателей добрые люди попались, с пониманием. Без бутылки шампанского обошлось, и в живых, за прошлые заслуги, оставили. Предупредили, правда, что начальство может и передумать, и красочно описали, что с девчонкой будет, если хоть одно ухо о происшедшем здесь слово услышит.
Через три ночи выбросили на улицу из воронка. Грязного, в кровавых потеках и вонючих штанах с разводами.
Он брел как в тумане, не узнавая округу, полуживой и почерневший, прятал взгляд и боялся только одного – ментов. В мыслях заевшей пластинкой крутилось – гестапо, гестапо…
На непослушных ногах чудом добрался до дома, как – не помнил.
Позвонил.
Тишина.
Еще раз.
Нет никого.
– Неужели, забрали ее, скоты? – и рухнул на пол.
Щелкнул замок.
За ним Маришкино лицо, белое от переживаний.
Увидела, сползла по стенке, и сквозь рот закрытый мычит…
Поднялась, и волоком его в прихожую.
Дверь защелкнула на все замки, еще раз проверила каждый, и рядом с ним опустилась.
Голову на плечо.
Молчали долго.
Стемнело.
– Значит, блядуешь помаленьку? – разжал потрескавшиеся губы афганец.
Она изумленно уставилась на него и взглядом смертельно раненой птицы полоснула его по сердцу.
Отвернулась и уткнулась невидящим взором в стенку.
Поднялась, на негнущихся ногах направилась к двери, остановилась, и не своим голосом:
– Я думала, ты – все. И никогда уже больше тебя не увижу. Спасибо, что живой.
Квартиру наполнил шум воды и расколотых надежд.
– Иди, мойся, – и ушла на кухню.
Олег попытался подняться, но ноги не подчинялись, перекатывались по полу как чужие.
Одесситка, услышав возню, выглянула в коридор.
Заметив, как он пытается встать, не выдержала и разрыдалась.
Через минуту, взяв себя в руки, вернулась.
Она тянула и толкала, и, в конце концов, с трудом затащила его в ванную.
– Снимай одежду. До последней нитки. Надо сжечь, и дым, и память, пеплом навсегда развеять. Что ты отворачиваешься, что я там не видела? Боже, – не выдержала, и опять всхлипнула, заметив длинные черные полосы на груди и спине. – Надо отлежаться в воде, смыть боль и воспоминания. Ложись, родненький.
Терла.
Отмывала.
Целовала.
Массировала.
К жизни возвращала.
А он, отвернувшись, тихо плакал, стараясь, чтобы она не заметила. Не по судьбе своей непутевой, нет. По восьмикласснице.
Сердцу ее чистому, и жизни их, сука, переломанной.
Перед глазами плыло, сознание его схлопывалось, и вдруг, перед тем, как тьма его затянула, он схватил ее за руки и в горячке забормотал:
– Беги к соседке. Сейчас… С ее телефона набери зама Петрика, скажи: СК чистильщика на него ищет, а нам с переездом помочь надо. Сегодня. Ты поня…, – и провалился в темноту.
Глава 13.
Прошла неделя.
В редкие прояснения он чувствовал, как ее теплые руки натирают его мазями, разминают ноги, а голос заставляет жить и пить гадкие травы.
Он еще не знал, что ноги у него действительно отказали, то ли от переживаний, нерв побоями защемили, или на крюке перевисел – кто теперь разберет, но после общения с органами, она таскала его на себе и кормила с ложечки.
В полнолуние он очнулся полностью.
Недавние события и боль потеряли остроту, начали замыливаться и отступать в смутное прошлое.
Олег открыл глаза, повернулся, и в смутном свете увидел силуэт у окна незнакомой квартиры.
Девушка выла тихо, в кулак, стараясь не нарушить его сон.
– Мариш, – тихо позвал он.
Она вздрогнула, сжалась в комок, но взяла себя в руки.
– Туалет?
– Нет.
– Ненавидишь меня? Презираешь? У меня в Одессе братик-инвалид, мама старенькая. Им без моей помощи никак. И не чувствовала я ничего, как кукла с ними, а с тобой – будто Космос раскрылся навстречу. Так получилось… Хотела тебе все рассказать, но боялась, что рухнет счастье мое, и никогда не вернется. Да что я… Все равно не поймешь. Хочешь – уходи, или я уйду, но сначала тебя на ноги поставлю, а там, как решишь, – выпалила она.
– Нет у меня ненависти, всю выбили, а выхаживать меня не надо – сам могу, – Олег с трудом поднялся, шаркая непослушными ногами-макаронинами прошел к окну, облокотился на подоконник и нервно закурил.
– Поговорить надо.
– Хорошо, ветеран. Давай. Я тебе все расскажу, как перед Господом Богом, но и ты будь честен – не для меня, для себя. Иначе, не поймем мы друг друга. Начнем с динозавров и к нам подберемся, все выясним, чтобы ни вопросов, ни сомнений больше не осталось. Объясни мне – дурочке кое-что, а то, я смысл жизни, потеряла, кажется.
Я в школе верила в закон – справедливый и гуманный. А теперь, с тобой нянчусь… Скрываю, от глаз людских прячу. Ты-то что им плохого сделал, солдат? Ты же свою кровь за страну проливал, вот сейчас и расскажи мне все, как на духу, исповедуйся, чтобы груз в себе этот больше не носить и по ночам не вскакивать. Про тебя сегодняшнего я все знаю, а про прошлого БабУшку, которого не добили, хочу узнать до конца.
– Опять? Длинный будет тогда у нас разговор, – вздохнул Олег перекатывая в пальцах сигарету.
– Нам теперь торопиться некуда. Рассказывай и детали не опускай, время есть. Про Злобина и Гальку его до конца поведай. Да и про себя не забудь. Обещаю – никогда больше расспрашивать не буду, но чувствую, если сегодня не выговоришься, и я не узнаю, и ты всю жизнь этим мучиться будешь.
– Ну, раз так… Это последний раз, когда я туда окунаюсь, – потер щеку Олег. – Долбануло меня тогда сильно, сознание я потерял, но чудом нас заметили – услышал кто-то крик и увидел, как я рухнул. Подобрали, и на себе нас тащили, пока вертушки группу не отсекли от преследования и на базу не забрали. Я не видел и не помню, парил между этим миром и тем, с родными разговаривал, и с теми, кто уже ушел.
Иногда приходил в себя и повторял как мантру: «Держись, держись изо всех сил и духов предков на помощь призови – пусть помогут. Иначе, выйдет Солнышко утречком, но не для тебя».
Очнулся на базе, лежа на земле.
– Ионов, подъем! – жесткая рука трясет за плечо, требуя немедленного возвращения в привычный мир.
Серая трава.
Серое небо.
Чужой серый рот плюет беззвучные слова прямо в лицо.
Как мы вернулись, нас, как положено, с почетом встретили… Про ковровую дорожку и оркестр с цветами забыли, правда, но рассадили в шахматном порядке , и шмонать – гашиш искали, камни драгоценные, колечки, или, может, кинжал старинный кому от духов достался?
Стандартная процедура.
В нашем случае пыткой оказалась.
Незнакомый штабист с серым лицом уже здесь – генерала посланник, без сомнения, и внимательный, как мышь на кухне. У каждого вынюхивает, как и что – на капитана материал собирает, видимо. Не церемонясь, меня из забвения выдернул, обратно в боль.
– Пиши рапорт, – обрадовался он заметив, что я прихожу в себя. – Вот стульчик тебе, ручка, бумага, никаких потом! Рана у тебя пустяковая, не рана даже – контузия, и кровь чужая, а нам надо срочно доложить, что и как, иначе за невыполнение задания Москва шкуру спустит! Подробно пиши, как капитан группу угробил, и задание особой важности провалил, во всех деталях.
Поднял меня на табурет, а он, сволочь ненадежная, качается подо мной на своих кривых ножках, как тракторист после аванса. Сижу, резкость пытаюсь навести, и размышляю в сумраке полу-сознания: «Что за жизнь такая, хрупкая и нерадостная штука? Каждый встречный мечтает тебя продырявить, обобрать или на отыметь как ему надобно. Не жизнь, а мечта мазохиста».
Сидим, кровь и грязь стираем, а котенок, ходит меж нами, всех обнюхивает, на колени запрыгивает, в лицо заглядывает и друга своего ищет. К ногам жмется, мяукает жалобно, а хвост все ниже, понурый, будто наказали его.
Обошел каждого, никого не пропустил, и, кажется, понял. Отошел в сторонку, то ли в горы, то ли в облака всматривается, разглядывает ему только видимое. Не нашел, оглянулся на нас, мяукнул тихонько, дернулся, и стих. Овчары подошли, они за свою короткую боевую жизнь со смертью в любом виде встречались, а тут, сами не свои, виноватые будто, обнюхали, морды вверх, и по-волчьи выть.
Страшно так, обреченно.
До костей вой тот всех продрал, все ненужное сметая и души очищая. Микки – светлое существо был, необыкновенное. Несущее радость, и любящего тебя такого, каков есть. Не захотел без брата своего жить, или сердце слабое, кто его знает? А глаза открытыми так и остались, на нас глядят.
Сижу, носом шмыгаю, думаю:
«Животные, они лучше людей будут. Чище, честнее и благороднее. Каждое существо получающее опыт от встреч с тобой, уходя, несет в себе частичку информации. Энергетический заряд. Тонкое поле, впечатления, выводы о том, кто ты есть – светлый или гадкий… Частички опыта, там, в мирах нам невидимых, складываются в пазл, и, когда переступив границу бытия, появляешься ты, там все давно уже ясно.
Жмотился или нет, сколько и где трусил, когда был добр, а когда подличал и трепался за спиной, кого обидел, а где излучал свет, где спер, отжал, унижал и нес зло, а кому дарил радость и любовь святую. Ты думаешь, что конец, он там, далеко, а он здесь, за поворотом, на расстоянии мига. Так просто: только был живой и полон планов, а через мгновение – раз, и нет тебя. И каким ты остался во Времени, в памяти тебя знавших»?
Размышляя за жизнь, и не заметил, как на пол свалился. Очнулся в полковом госпитале, за минуту до операции.
Оказалась, не контузия у меня, а нормальный перелом черепа, да и в кишках – осколочек, ошибся особист.
– Ты русский, ты справишься, – устало сказал хирург и взял острый как свечку, скальпель.
«Сегодня обезболивающего не будет», – понял я и с чистой совестью провалился от невыносимой боли в беспамятство.
Проснулся умытым, перевязанным, заботой сестричек согретым. С того света нас вытаскивали – святые женщины!
А мысли в голове роем.
Выключатель человеком остался. И Микки в память врезался. Ушел в другой мир, к брату своему… Хочу надеяться, вдвоем им, на другом свете, или в другом измерении, чуток лучше будет. Так, они, навсегда, на одной волне и остались. Вместе.
После лечения вернулся в часть.
Полусапоги рванные мы поменяли на новые. Разбитые жизни поменять не получилось.
У разведчиков моих – у кого дух и иммунная система была послабей – ноги начали гнить и зеленеть почти сразу. Кто жизнь любил, и каждому вздоху и восходу рад, тот поправился. Капитан выжил, списали его по ранению.
У нас как всегда, только восстановились – новая диверсия.
В нашем районе колонну бронетехники обстреляли, погибших много. По полученной информации группа диверсантов остановилась в соседнем ауле. Приказ: «Все сделать тихо и чисто. Следов не оставлять. Гражданских нет, работайте спокойно».
Сборы, лязганье оружия. Мрачные лица – до дембеля осталось всего ничего, всеми мыслями уже там: кого встречу, как обниму, что скажу, а тут, на пулю-дуру нарваться можно и все исчезнет в один миг.
Подобрались к аулу тихо, выходы с двух сторон блокировали, точки на подходах оставили, чтобы не сбежал никто.
Одновременно, с двух сторон зашли: открываешь дверь, гранатку туда, заходишь и с калаша дублируешь, наверняка чтобы.
Работаем.
Взрывы. Стрельба.
Глухие крики.
Дым.
Подбегаю к дункану, за дверь дергаю – закрыта и суета за ней – заперлись, сволочи! Гранату в окно, взрыва дождался, внутрь прыгаю и стволом по сторонам вожу – вдруг враг где прячется? Комок бесформенный в углу вижу – насторожился, мало ли? Присматриваюсь, палец на крючке, в полутьме вижу ножки худые, а на них – кроссовки Адидас. Те самые, с розовой подошвой и моим автографом. И кровь черная с них толчками льется.
