Ирина Яновская
Codex Somnia
– Мишенька, ты дома? – не успев войти в квартиру, с порога окликнула его мать.
– Да, мам.
Он встал, и прошел в прихожую, встретить вернувшихся родителей.
– А что ты в темноте? Свет так и не починили? – щелкая выключателем, спросила мама.
– Раз не горит, значит, нет – ответил Михаил.
– Электрик так и не пришел? Сейчас позвоню в контору и разнесу её в пух и прах – весело и уже совсем не зло пригрозила София Данииловна, передавая Мише пакеты с покупками. Сзади нее стоял отец с живой маленькой елочкой. Миша вдруг посмотрел на них другими глазами.
Веселые, раскрасневшиеся с мороза, они показались ему абсолютно счастливыми. Отец поставил елку и заботливо помог матери снять пальто. Затем присел и расстегнул ей молнию на сапогах, она игриво взъерошила его уже седые волосы.
– Пожалуй, не буду портить вечер скандалом, мне хватило и утра, – проходя на кухню, сказала София Данииловна, – сейчас приготовлю вкусный ужин, зажжем свечи, и будет у нас…
– Романтик! – тут же подхватил её настроение отец.
Пока мама резала салат дали свет.
– Но ужин при свечах все равно не отменяется – заявила она, когда повсюду загорелись лампочки.
А дальше, действительно, они всей семьей сидели за красиво накрытым столом, в подсвечниках горели свечи, в углу стояла наскоро наряженная отцом ёлка, работал телевизор, показывая старую, добрую комедию и Мише, может первый раз в жизни, было уютно в своей собственной семье.
– Мишаня, – обратилась к нему мама, кладя на маленькую тарелку кусочек торта, – нас папой интересует вопрос, где ты будешь завтра встречать Новый год?
– Дома, дождусь боя курантов и спать.
– С одной стороны нам приятно, что ты нас не бросаешь, но с другой… – и мама замолчала, видно подбирая правильные слова. На помощь ей пришел отец:
– Миш, а что, у тебя ни друзей, ни девушки нет?
– Есть. Только они далеко.
– Из другого города?
– Из другой, пап, страны.
– Не из Гватемалы, надеюсь?
Миша улыбнулся отцовской шутке.
– Этой страны нет ни на одной карте. Она в моей голове.
И Миша остро затосковал по Мии, ему захотелось, чтобы она немедленно оказалась рядом с ним.
«Во сне это сделать просто, а в реальной жизни, совершенно не осуществимо» – грустно подумал Михаил и, встав из-за стола, ушел в свою комнату.
– Хорошо же сидели! Чего ты полез к нему с этими расспросами? – расстроенно спросила София Данииловна.
– Я? – возмутился Григорий, – ты же первая начала.
– Так редко он с нами ужинает, а тут сидит, улыбается, видно, что ему хорошо. Так нет – ты, как всегда, всё испортил.
30
Мия зашла в вагон поезда. Там, как обычно, было более чем многолюдно. На каждой следующей станции входили люди, уплотняя и спрессовывая тех, кто уже ехал в вагоне.
– Как не войдешь в метро, тут полно народу, – специально громко, чтобы слышал весь вагон, сказал мужчина, – Люди едут на работу, люди едут с работы… когда работают – непонятно.
Естественно, что своей шуткой он сразу обратил на себя внимание. Посмотрела в сторону шутника и Мия. Высокий мужчина, в черном пальто и экстравагантной шляпе показался ей очень знакомым, да и голос она его уже где-то слышала, но где, она вспомнить не смогла. Так как Мие следовало уже продираться к выходу, потому что через остановку ей надо было выходить, она не стала пытаться вспомнить этого мужчину.
– Вы выходите на следующей? – интеллигентно поинтересовалась Мия у впереди стоящего человека.
Ответа не последовало, молодой человек не шелохнулся. Мия заметила, что он в наушниках. Тогда она коснулась его плеча. Он обернулся, она повторила вопрос, молодой человек отрицательно мотнул головой.
– Тогда давайте с вами поменяемся местами, – Мия руками изобразила рокировку, как в шахматах.
Он согласно кивнул и развернулся боком, стараясь пропустить Мию вперед себя. Образовавшаяся щель между ним и рядом стоящей женщиной была явно мала, но Мия решила все же в нее протиснуться.
– Девушка, куда же вы щемитесь? Стойте спокойно! – сделала ей замечание женщина в дорогом меховом пальто
– Что значит «стойте», мне надо выйти, моя остановка сейчас, – ответила ей Мия, и вдруг поняла, что это женщина в меховом пальто и эта фраза, и этот вагон уже были, и что сейчас у нее случилось явное дежавю.
Она была так поражена и взволнована, что все-таки проехала свою остановку. Выйдя на следующей станции, Мия долго стояла в растерянности на платформе и никак не могла понять, что же ей сейчас делать? Вся это история с проживанием реальности во сне окончательно ее запутала и выбила «из седла».
«Я, похоже, действительно, схожу с ума» – думала она, не обращая никакого внимания на то, что люди, проходя мимо, то и дело задевают ее.
– Что же вы встали на проходе? – раздраженно бросил ей спешивший молодой человек, – отойдите хотя бы в сторону.
Мия вышла из оцепенения и медленно побрела в сторону выхода. Ей непременно требовался свежий воздух. Уже поднимаясь наверх на эскалаторе, Мия обратила внимание, что из сумки прорывается настойчивый звонок телефона.
Она достала его и увидела на экране имя «Маруся».
– Алло?
– Ты где? – без приветствия, взволнованно спросила она.
– В метро.
– Еще в метро? Ты точно опоздаешь…
– А что случилось?
– Лев Дмитриевич рвет и мечет, ищет тебя.
– А зачем я ему понадобилась? Я еду, но буду не скоро.
– Не ты, ему нужны документы за отчетный период. И почему это ты будешь не скоро? – удивленно спросила Маруся.
– Документы у меня в верхнем выдвижном ящике, отдай ему, – ответила Мия и отключилась.
Уже стоя на улице и глотая воздух, как рыба, выброшенная на берег, Мия опять услышала настойчивую трель телефона.
– Алло, – бесцветным голосом ответила она.
– Мий, в папке отчет только за прошлый месяц, а за этот где? – уже раздраженно спросила Маруся.
– За этот не готов, я хотела сегодня доделать.
– Тебе конец, Мий, он орет, как сумасшедший, мечется по офису и обещает разогнать весь отдел.
– И плевать, – спокойно ответила Мия.
– Тебе все равно, а мне нет! Давай дуй на работу быстрее! Из-за тебя мы все без тринадцатой зарплаты останемся.
Мия, ничего не ответив, нажала на «отбой».
Работа, должность, зарплата, Лев Дмитриевич, да и вообще вся эта жизненная суета потеряли для нее всякий смысл. Она медленно шла вдоль оживленной трассы с бесконечным потоком машин, всматривалась в лица идущих ей навстречу людей, заглядывала им в глаза и пыталась понять их такие сосредоточенные, устремленные взгляды. У каждого встречного пешехода была какая-то личная цель. А у Мии – нет. Она чувствовала только одно – невероятную бессмысленность происходящего вокруг нее. Мия остановилась. Идти дальше, тоже не было смысла. Она стояла посреди дороги, и люди опять толкали ее локтями, задевали плечами и, недовольно обходя, ворчали. В сумке играла музыка. Она умолкала на несколько секунд и опять беспокойно вызывала и вызывала Мию на связь. Именно в такой момент люди принимают внезапные решения, когда чувство опустошённости, сопровождаемое чувством безнадежности, становится невыносимым.
Для Мии вмиг всё стало отдаленным, неблизким – люди, дела, привычные жизненные обстоятельства. И на смену этому ощущению пришло непереносимое чувство жалости, а затем чувство полного безразличия к себе. Мия повернула голову в сторону проезжей части, увидела приближающийся большой с оранжевой кабиной грузовик и сделала шаг в сторону дороги.
31
Петр рос очень своенравным ребенком. Навязать ему чью-то волю было делом заведомо провальным. Уже со времен детского сада его родителям стало ясно, если Петя сказал, что не будет есть овсяную кашу, надевать зеленый свитер и делать поделку на тему «здравствуй, осень», то уговорить его на это было невозможно.
Оба родителя работали врачами на подстанции скорой помощи. Они старались брать разные смены, поэтому с маленьким мальчиком оставались то мама, то папа. Петя не помнил, чтобы они хоть раз завтракали или ужинали всей семьей, кто-то обязательно дежурил. Зарплаты на скорой невысокие, денег не хватало, и мама подрабатывала тем, что бегала делать уколы на дому по всему району. Поэтому Петя рос вполне на «воле», и не потому, что родителям было все равно, а потому, что у них элементарно не хватало времени с ним спорить и в чем-то его переубеждать. На лето его отвозили к бабушке в деревню в Ростовскую область. Бабушка была женщиной замкнутой, нелюдимой и неразговорчивой. Всего у бабушки было двое детей: Петина мама и ее младший брат Яков. Яков был с самого раннего детства «со странностями». Какой точно у него был диагноз, Петя не знал, но Яков периодически лежал в психиатрических больницах. Когда Петя общался со своим дядькой, ему он казался вполне нормальным. Но вся деревня говорила о его, так называемых, «заскоках». Так как своих детей у него не было, впрочем, как и жены, Яков племянника любил, и каждый раз ждал его приезда с нетерпением. Баловал, дарил подарки и, в отличие от родителей, располагал неограниченным количеством времени, которое не скупясь тратил на Петю. Ребенок отвечал ему полной взаимностью, и уже с весны начинал ждать, когда снова поедет в деревню.
Петра рано стали интересовать книги. В первом классе он прочитал и «Тома Сойера» Марка Твена, и «Маугли» Киплинга. В третьем осилил всего Александра Дюма. К окончанию школы Петр перечитал почти все книги в школьной и районной библиотеке. Читая, он ясно представлял то, о чем повествовали писатели со страниц своих произведений.
«Зачем нужно путешествовать и тратить деньги, когда можно побывать буквально везде, не вылезая из постели», – рассуждал мальчик, открывая очередную книгу.
Родители, конечно, гордились своим сыном. Он был начитан, хорошо и с удовольствием учился, но не бывает всё и всегда «радужно», было парочку изъянов и у их ребенка.
Петр всегда был очень скуп на эмоции. И радость ему – не радость, и печаль – не печаль. Ему было никогда и никого не жаль. А если человек скуп на эмоции, то, скорее всего, он не будет щедрым и в деньгах. Так было и с Петей.
Мальчик ничего и никогда не делал просто так. К примеру, чтобы выполнить какие-либо домашние дела он установил некий прейскурант, по которому родители должны ему платить. В школе он давал списывать тоже только по заранее оговоренному тарифу.
Неизвестно, что бы из него выросло в Советском Союзе, но к окончанию Петей школы страна вступила в новую экономическую эпоху, где его финансовые таланты нашли успешное применение. Уже во время учебы на первом курсе экономического института у Петра было три торговых ларька у метро. Его денежный капитал рос с каждым годом, поэтому к окончанию Вуза он стал довольно успешным бизнесменом. К этому моменту родители развелись, оба завели новые семьи и родили ему сводных брата и сестру. Петр фактически не общался ни с кем из них. Став довольно рано абсолютно независимым, он не нуждался ни в ком. Вырос он черствым, равнодушным и не способным любить никого, кроме себя и денег. Исключением стал только родной дядя Яков. После смерти бабушки Петр даже забрал его жить к себе. Для матери оставалось загадкой, что могло их сближать, но выяснить это она и не пыталась.
Дело в том, что приезжая на протяжении многих лет в деревню, Петр не уставал слушать рассказы дяди о том, как во время сна душа человека путешествует по иным мирам. Сначала, когда Петя был еще маленьким, он считал эти истории «дядюшкиными сказками», но подрастая, начал всё больше и больше вовлекаться в эти рассказы и верить в них. Яков утверждал, что он живет в двух параллельных вселенных одновременно, что сон для него – вполне реальный и осязаемый мир.
Пришло время, когда Петр не удержался и спросил:
– Яш, а научи и меня путешествовать в твою параллельную реальность?
–Ладно, научу, только обещай мне, что ты никому про это не расскажешь, а то будешь, как я, по психушкам скитаться.
Пётр до сих пор помнит первый опыт своего путешествия. Сказав бабке, что они будут ночевать в бане, Яков принес туда разные травы: зверобой, полынь и чертополох. Перед сном окурил этими травами баню. Петра весь день держал только на родниковой воде, а к вечеру погнал на реку, чтобы мальчик поплавал в проточной воде.
– Самое сложное, – сказал Яков, когда они потушили свет и устроились на полатях, – это допустить в своем сознании, что жизнь во сне может быть точно такой же, как и в реальности: яркой, незабываемой, сознательной и при этом в другом мире.
– Яша, не сомневайся, я верю, – тут же отозвался из темноты Петя.
– Да, пожалуй, это самое сложное, – повторил Яков, – Но если ты в это действительно поверишь, то мы сможем с тобой двигаться дальше в познании этого мира.
– То есть, я сейчас засну и попаду в другой мир, Яш?
– Ты каждую ночь и так там, Петруша, только проснувшись, все забываешь. Сначала ты – «участник» сна – это бессознательный уровень. Потом я научу тебя просыпаться во сне – этот уровень называется сознательный, ну и когда ты станешь «наблюдателем» – это уже будет сверхсознательный уровень. Засыпай и ничего не бойся, я буду неподалеку.
В ту ночь Петру приснился такой яркий и прекрасный сон, что он запомнил его на всю жизнь.
А потом Яков научил Петра всему, что знал сам. Петя научился осознавать себя в иллюзорном мире снов и управлять в нем собой, он научился переходить к осмысливанию реальной действительности во сне. Это настолько увлекло его, что он разыскал и прочитал почти все книги на эту тему.
Особенно он заинтересовался учением Карлоса Кастанеды, и к окончанию института прочитал все двенадцать томов его книг.
– Теперь я могу с уверенностью отпустить тебя в «свободное плавание» – сказал однажды Яков, – потому что настоящий поиск всегда происходит в одиночестве, наедине с собой, и чем дальше, тем более глубокого уединения он от тебя потребует.
– Ты так считаешь? – неуверенно спросил Петр.
–Я могу подсказать, подтолкнуть, но взрастить в себе новую личность ты можешь только сам. Только ты сам несешь ответственность за результаты своего поиска.
– Но, ты так хитро на меня смотришь, – заметил Петр, – как будто у тебя в кармане имеется еще какая-то тайна.
– А как же! Только для этого еще не пришло время.
32
С тех самых пор прошло более двадцати лет. Сейчас Петр ехал из своего загородного дома в аэропорт. Ему предстояла недлительная, но малоприятная рабочая командировка. Вернуться он должен был завтра в обед. Как и полагается, на шоссе была огромная предпраздничная пробка. Несмотря на ранний час, навигатор в его машине показывал еще полтора часа пути.
«Два с половиной до аэропорта, три в полете, плюс туда-сюда… на дорогу потрачу больше шести часов, чтобы подписать один единственный договор, – невесело думал Петр, – а завтра Новый год, вернусь весь уставший и разбитый».
Поток тронулся, и машины, крадучись, стали продвигаться вперед, чтобы через километр опять неподвижно замереть.
«Зря я сегодня решил лететь. Надо было назначить встречу после праздников», – раздражаясь тому, что впереди идущая машина моргнула стопарями, продолжал размышлять Петр.
«А с другой стороны, что было откладывать? – успокаивал он себя, – Контракт мне этот нужен позарез, и потом, зачем откладывать на завтра, если можешь сделать сегодня».
Рука сама потянулась и включила радио. После веселой новогодней рекламы начались новости.
«Через полчаса на севере столицы ожидается обильный снегопад – сообщил голос из динамика, – просьба к водителям, без крайней необходимости не использовать личный транспорт».
«Этого еще не хватало. Всё один к одному», – в который раз за утро расстроился Петр.
Зазвонил телефон, автоматически переключая звонок на блютус.
– Петь, ты доехал? – раздался голос дяди Яши на весь салон.
– Куда там, стою в огромной жопе.
– Передали, что сейчас снег будет, тебе бы до него успеть проскочить.
– Уже и не надеюсь на это, если только на вертолете… но пока на него не заработал. Видимо теперь это будет первое, что я приобрету.
– Ладно, сообщи потом что да как, лады?
– Не волнуйся, позвоню.
По радио заиграла какая-то жалостливая композиция, а на лобовое стекло медленно стали приземляться первые снежинки. Петр посмотрел на часы и на оставшееся время в пути. Пока некоторый запас времени у него все же был. Когда он входил в двери аэропорта, до окончания регистрации оставалось тридцать минут.
«Впритык, – промелькнуло в голове у Петра, – Но успеть должен».
И тут прозвучало объявление, что из-за плохих погодных условий вылет его рейса откладывается. Уже не волнуясь и не торопясь, Петр прошел все полагающиеся процедуры и расположился в кафе, заказав себе завтрак.
За соседним столиком сидела девушка. Она смотрела на Петра в упор. Он бросил на нее совершенно незаинтересованный взгляд и начал трапезничать. Петр уже справился с омлетом и приступил к кофе с пирожным, как эта девица бесцеремонно подсела за его столик.
–У вас, я вижу, свободно, – ставя бокал с пивом, – сказала она.
– Даже если бы я сказал, что занято, вас это вряд ли бы остановило.
– Я со вчерашнего вечера здесь сижу, и ни одного приятного знакомства, извелась уже вся от скуки. А рейс все переносят и переносят.
Петр многозначительно оценил кружку темного пива, а вслух заметил:
– Оно и видно! Пиво в шесть утра просто так пить не будешь.
– Ой, и не говори, так я его всю ночь пью, оно у меня уже из ушей лезет.
–Так не пей, если не хочешь.
– А что делать? Просто так ждать? Время терять… Меня Лиза зовут, а тебя?
Она лихо перешла на простецкий тон разговора, хотя и была значительно моложе Петра.
Лицо у Лизы было скорее некрасивое. Все черты ее лица неправильные. Глаза посажены близко, нос крупный, и какой-то мясистый, ротик совсем небольшой с довольно пухлыми губками, и дополняли её образ, выкрашенные в красно-рыжий цвет длинные волосы. Но, отметив все ее недостатки, Петр поймал себя на мысли, что она начинала нравиться ему всё больше и больше. Своей простотой и непринужденной беседой она, как волшебница, снимала с него напряжение этого утра.
Ему даже захотелось вместо кофе выпить с ней пива.
– Лиза, а меня зовут Пётр.
– Дурацкое имя. Мне не нравится. Я буду звать тебя Пьер, как у Толстого.
Петр сразу отметил, что хотя бы героев «Войны и мира» Лиза знает.
– Я домой возвращаюсь, хватит, нагостилась в вашем бедламе.
Петр посмотрел на свою новую знакомую с еще большим интересом.
– Бедлам? А ты знаешь, что это слово-то обозначает?
– Обижаешь, – надув губки, – отметила Лиза. Это полный хаос и беспорядок значит. Я тебе больше скажу, я даже знаю, откуда оно пошло.
Петр этого не знал, поэтому ему стало любопытно вдвойне.
– И откуда?
Она прищурилась, явно обрадовавшись, что знает большего него.
– Слово это произошло от названия психиатрической больницы в Лондоне. В народе ее называли «Госпиталь Бетлем» или просто – «Бедлам». Позже слово стало нарицательным. Хаос и беспорядок ведь весьма характерны для сумасшедшего дома, согласен?
На память Петру сразу пришли ужасные истории, рассказанные дядей Яшей про те места, в которых: «Упаси Бог, – как он говорил, – кому-то побывать».
– Про психбольницы я наслышан.
Лиза удивилась.
– В качестве пациента, или так… интересовался?
– Рассказывали, – сухо, чтобы не вдаваться в подробности, ответил Петр.
– А в 18 веке Бедлам превратился еще и в туристическую достопримечательность, прикинь? Туристам сначала показывали Тауэр, Лондонский мост и городской зоопарк, а потом вели поглазеть на умалишенных. Одно время там содержалась даже мать Чарли Чаплина.
Петр был ошеломлён её осведомленностью, Лиза тоже это заметила и решила пошутить:
– Ты знаешь, кто такой Чарли Чаплин-то?
Шутка была настолько мила и необидна, что Петр рассмеялся.
– А откуда ты знаешь, Лизавета, про Бедлам, ведь это явно не интеллектуальная заготовка, чтобы произвести на меня впечатление.
– Я много читаю, а так как на память еще не жалуюсь, то информация оседает у меня в голове.
– Интересно с тобой беседовать, девушка с хорошей памятью, пожалуй, и я возьму себе пива. Тебе повторить? Или, может, хочешь что-то перекусить?
– Нет, спасибо, – отказалась от предложения Петра Лиза, чем набрала в его глазах еще несколько баллов. Угощать кого-либо Петр не любил, а уж тем более незнакомых ему людей.
Когда Петру принесли пиво, и он сделал пару глотков, Лиза спросила:
– А ты чем занимаешься?
– Бизнесом. Холодильными установками торгую, ну и фирма моя их устанавливает.
– Идет бизнес?
– А ты с какой целью интересуешься?
– Ну, уж точно не купить холодильник у тебя, я и так в «холодильнике» живу.
– Как это?
– В Северобайкальске.
– Это на Байкале? – уточнил Петр, потому что кроме Иркутска никаких городов на Байкале не знал.
– Ага, и мой город самый крупный.
– А я думал Иркутск, – чтобы не показаться уж совсем не знающим добавил Петр.
– Так Иркутск в шестидесяти пяти километрах от Байкала, а Северобайкальск прямо на берегу озера стоит. Красота у нас, знаешь какая? Впрочем, откуда тебе знать.
– Ну, я видел на фотографиях.
– Фотографии не передадут той первозданности природы, её вдохнуть надо. Удивительные горы, реки красоты неописуемой, с чистой водой и вкуснейшей рыбой, леса нетронутые…Я вот там родилась и выросла, а всё наглядеться не могу.
Рассказывала она просто, но Петру сразу захотелось всё бросить и напроситься улететь с ней в этот чудный город.
– Так что, милости просим в гости. Я всех зову, но мало кто приезжает.
– Это почему?
–Так путь не близкий и не дешевый. В городе у нас аэропорта нет. Я сейчас лечу до Иркутска, а там еще сутки на поезде колотиться.
– Ух, действительно далеко.
– Далеко, дорого и холодно! У нас сейчас минус сорок пять.
«Странно, – думал Петр, смотря на Лизу, – что же в ней такого, что зная ее меньше часа, мне не хочется ее отпускать?».
– Теперь давай, рассказывай ты.
– Я рассказал. Родился в Москве, а там, где родился, там и пригодился. Так и живу. Работаю, бизнес веду.
– Это я уже слышала. А семья? Дети? Родители твои живы?
– Родители живы, только у нас не дружная семья. Мы все по отдельности. Я уж и не помню, когда брата с сестрой последний раз видел, так, перезваниваемся по праздникам. А жены и детей у меня нет. Я с дядькой живу.
– О-па! Холостой, значит. И бездетный. Завидный жених!
– Тебе подойду? – ни с того ни с сего слетело с языка у Петра.
– Мне – нет. Знаешь почему? Потому что раз семью до сих пор не завел, что-то в тебе не то есть. Изъян, видно, имеется.
– Нет во мне изъянов. Я свободу люблю, независимость.
– Ага, понятно. И не любишь ответственность.
– Скорее не хочу ни к кому привязываться, мне и одному неплохо.
Он бы мог сидеть с Лизой в этом кафе еще сутки, но тут объявили ее вылет.
Они попрощались и обменялись телефонами. Напоследок Петр спросил:
– Лиза, а ты замужем?
– Нет, и не собираюсь пока. Очень я люблю свободу и независимость, Пьер. Соберешься в Северобайкальск, звони.
Вскоре объявили посадку и на его рейс. В самолете Петр достал из кармана телефон, чтобы отключить его в полете, но вместо этого открыл в мессенджере ее фотографию и долго смотрел на экран. Что-то чертовки притягательное и манящее исходило от нее даже через фото.
33
Маргарита Константиновна обладала врожденным талантом быстрой реакции, поэтому, идя утром в магазин и продумывая меню сегодняшнего обеда, примерно на том моменте, когда она решала, что лучше к гуляшу – картошка или гречка, ее цепкий взгляд увидел, как девушка в серой куртке, направляется прямо под колеса снегоуборочной машины.
Со скоростью лани Маргарита Константиновна рванула в ее сторону и крепко ухватила девушку за капюшон, но та неожиданно сделала рывок, кнопки соединяющие капюшон с курткой не выдержали, девушка продолжила движение вперед, а капюшон остался в руках Маргариты Константиновны. Она поняла, что сейчас, прямо на ее глазах произойдет непоправимая трагедия.
Снегоуборочная машина двигалась, как и полагается, по самому краю дороги, отодвигая грязный серый снег на обочину. Далеко не молодой водитель жевал припасенный бутерброд с сыром, успевая при этом вместе с Эдуардом Хилем петь про «ледяной потолок и дверь скрипучую», как опытным глазом, справа по борту, он увидел какую-то странную потасовку. Водитель еще не успел оценить близость опасности, как девушка вырвалась и всем телом рухнула ему под колеса.
Мия стояла на берегу океана и всматривалась вдаль. Затем медленно подняла руку с маленькой палочкой и опустила ее в воду. Постояв так, она начала вращать палочкой по кругу, как будто ложкой размешивала сахар в чашке с чаем. Вода в океане пришла в движение. Постепенно стали вращаться сначала маленькие лодки, затем большие корабли, а затем весь мир вокруг Мии стал вращаться. Теперь она кружилась вместе со всем, что ее окружало: вот пролетел кот Меркурий, отчего-то в розовых женских тапочках; бабуля с половником в одной руке и с Библией во второй; пара белоснежных коньков, плотно связанных между собой белыми шнурками. Подводная лодка всплыла из морских глубин, а на ней сидели Мишель, Элиас и Маркус, которые приветливо махали ей руками. Затем она увидела Петра, он тянул к ней руки, пытаясь за нее ухватиться, и что-то кричал. Но из-за шума воды она не могла расслышать его слов. В центре круговорота постепенно образовывалась воронка, которая из маленькой черной дырочки превращалась в огромную черную бездну, вихрем затягивающую в себя всё живое. Мия уже совсем выбилась из сил, перестала сопротивляться, легла на спину и приготовилась к тому, что ее затянет в воронку.
«– Мия, доченька! – услышала она мамин голос, и повернула голову, – Никогда не сдавайся, всегда сопротивляйся до конца.
–Мамочка, ты? Как я скучаю, родная моя! – увидев материнское лицо рядом со своим, сказала Мия, – Почему ты так давно не приходила? Я искала тебя».
Вращение стало замедляться, и вскоре океан утих совсем. Миина мама парила на пару сантиметров от воды, сама же Мия спокойно лежала на небольших волнах, которые укачивали ее, как в колыбели.
«–Доченька. Тебе надо экономить энергию для осознанного возвращения Домой – сказала мама.
–Я не знаю где мой Дом, может мне уже и не суждено вернуться…
– Домой вернутся все без исключения, просто знай и помни об этом. Знание о возвращении Домой – это гарантия успешного завершения твоего воплощения, доченька!»
Мия не понимала ни слова о том, что говорила ей мать. Но только от того, что слышала родной ей голос, успокоилась и, благостно покачиваясь на волнах, задремала. Кто-то неприятно лупил ее по щекам.
«Ну, нигде покоя нет, и в океане меня нашли и не дают отдохнуть» – подумала Мия и попыталась открыть глаза, но это у нее не получилось.
– Девушка, вы как? Что болит? – пытался выведать у нее голос совершенно не похожий на мамин.
Мия хотела сказать, что голова болит и кружится, но сухие губы слиплись и не размыкались.
– Главное – жива, – сказал уже мужской голос, – а все вам, женщина, дорогая моя, спасибо! Если бы вы ее за капюшон не хапнули, она бы аккурат под ковш попала, а так, я ее по касательной задел. Да и скорость у меня небольшая была.
– Чего ж скорая-то не едет? – сказал женский голос.
– Пробки, в праздники всегда так, – ответил ей мужской.
Мие надоело слушать их диалог, и она попыталась подняться.
– Эй, девонька, лежи, – и крепкие мужские руки пригвоздили ее обратно на снег.
«Глаза открыть не могу, говорить не могу, может я уже умерла?» – подумала Мия, и тут же вспомнила, что именно этого и хотела.
– Ой, гляди, опять отключается, видно крепко все же зеркалом ей по голове влетело, смотри – она мне его башкой совсем снесла, – это было последнее, что услышала Мия перед тем, как на нее навалилось черное пуховое одеяло.
Пришла она в себя только в больничной палате. Очень хотелось пить, голову разрывало на сотни маленьких кусочков.
– Пить… – одними губами прошептала она. – Пить, – уже чуть громче попросила Мия, уставившись на тусклую лампочку на потолке.
Она осторожно подняла руку и проверила на месте ли ее голова. Голова, замотанная в бинты, лежала на подушке. Перед глазами всплыла оранжевая кабина, и Мие стало стыдно. Из глаз полились слезы. Тусклая лампочка отчего-то стала гореть ярче и резать глаза.
В палату зашла медицинская сестра.
– Очнулась? – одно ее слово, отозвалось в Мииной голове, как будто ножом провели по стеклу. Она сморщилась от боли.
– Пить, – повторила она.
Медсестра поднесла к ее рту граненый стакан с водой. Мия сделала несколько глотков пересохшими губами.
– Что со мной?
–Травма головы, перелом носа и ушибы мягких тканей, – перечислила сестра все Миины повреждения.
– Плохо.
– Да уж чего хорошего быть сбитой грузовиком прям под Новый год, – согласилась сестра, – ты теперь здесь на пару недель зависнешь.
–Та еще перспектива… вы бабушке моей сообщили?
– Нет, документов у тебя с собой не было, а телефон на блокировке. – И она достала Миин телефон из кармана.
– На, звони, обрадуй бабулю!
– А почему вы такая злая? – спросила Мия, – что я вам сделала?
– На «скорой» с тобой женщина приехала, рассказала про твои «подвиги». И чего вам – молодым, здоровым, красивым, не живется? – меняя капельницу, раздраженно спросила медсестра.
– Не ваше дело, – огрызнулась Мия, – у меня и так всё болит, а тут вы ещё со своими вопросами.
– Ладно вы себе жизнь портите, так еще и всем остальным людям. У меня, знаешь, сколько таких примеров, пока я в травме работаю. Чуть что не так – то с крыши прыгаете, то под машины бросаетесь.
Мия отвернулась от противной медсестры к стенке и продолжила плакать.
– А чего реветь-то теперь, дело сделано. Теперь выздоравливать надо, – немного поменяла тон представительница самой гуманной профессии.
– А можно бабушке не говорить правду, как все было?
– Это ты с врачом договаривайся, я только капельницы ставлю и уколы делаю. С родственниками у нас врачи разговаривают. Но вряд ли получится…
– Почему?
– Так разбирательства по делу будут, виноват ли шофер…
– Не виноват, совсем не виноват!
– И потом… это ведь, детка, суицид тогда, раз ты сама под машину рванула. А суицидников у нас на учёт автоматом ставят.
–Куда?
– На учет, в психдиспансер.
Мия заревела в голос.
– Не переживай, может оно и к лучшему, приглядят за тобой, подлечат. Здорового человека разве может перед Новым годом привлекать перспектива смерти?
Мия еле дождалась, когда эта «добрейшая» женщина уйдет, и позвонила бабушке. Бабушка причитала и охала. Мие больше не было жалко себя, а было нестерпимо жалко ее, как она могла так поступить с ней? Мия понимала, что сделала это в крайней степени отчаяния, в неконтролируемом порыве, но всё это ни на грамм не уменьшало ее вину перед единственно близким ей человеком.
– Прости меня, бабулечка, прости, – только и повторяла сквозь рыдания Мия.
34
Наступило тридцать первое декабря.
Михаил проснулся рано, но вставать не хотелось, планов не было, настроения тоже. Мать осторожно приоткрыла дверь в комнату и, просунув голову с красиво уложенными волосами в щель, спросила:
