Ирина Вячеславовна Корсакова
Дневники склейщика чашек
С другой стороны
Грязно-красный кленовый лист отвесил мне глухую мокрую оплеуху и полетел по своим делам вместе с мощной волной ледяного осеннего воздуха. Предрассветный туман оседал холодным потом на лице и руках, скатывался крупными каплями с пальцев и подбородка, смывая с них полусонный бред сегодняшней ночи. Погода была мерзкая, но привычная. Я бы даже сказала – родная. То, что она так резко изменилась за несколько часов, нас, местных жителей, давно не удивляет. Необычным был, скорее, вчерашний вечер.
Несмотря на глубокую осень, солнце светило и пригревало по-августовски, ветерок был настолько лёгок и ненавязчив, что ощущался только по слабому шевелению отросшей чёлки. Думаю, что будь я бритой наголо, могла бы и вовсе его не заметить. Дома меня, как всегда, никто не ждал, и я решила прогуляться по Фонтанке, подумать, помечтать, попытаться схватить объективом остатки октябрьской палитры. Какое-то время я шла по набережной, потом свернула в арку массивных чугунных типично Питерских ворот и оказалась в давно знакомом и любимом скверике. Он был настолько хорош, что его не портили даже посетители. Немногочисленные парочки, увлеченные друг другом и одинокие прохожие, вроде меня, озирающиеся по сторонам с привычным рассеянным удивлением.
Моя застарелая нелюбовь к людям сподвигла меня когда-то придумать примиряющую меня с окружающими игру. Я даю всем, кто попадается мне на глаза имена или прозвища, или то и другое вместе. Точнее, не им, об этом уже позаботились их родители, а тем безымянным образам, которые они, вольно или невольно воплощают. Эта нехитрая забава творит чудеса. Человек превращается в персонаж, и мгновенно теряет всякое эмоциональное влияние на меня. Нельзя же, в самом деле, всерьез любить, ненавидеть, презирать, обожать книжного или мультяшного героя. Максимум – лёгкая досада или улыбка умиления. Ещё один приятный бонус – они становятся не просто персонажами, а моими персонажами. Я получаю неограниченную власть над их жизнями, могу, как угодно переписывать их скромные биографии, определять настоящее и предсказывать будущее. Не то, чтобы я использовала свою фантазию моим подопечным во вред… Чаще всего я ленюсь подолгу возиться с каждым и, вместо полноценного образа, делаю лёгкий набросок на скорую руку, оставляя бедолагам их обожаемую свободу выбора.
Тут пришло время сказать, что я не страдаю шизофренией. Моя игра – просто, маленькая месть за ту ложь, который каждый стремится себя окружить. Накрутить, как цветастый кокон на скудную незрелую сердцевину. Я устала задаваться вопросом: почему бы им не быть самими собой? Их дело. Кто как хочет, тот так и кривляется. Но! Пытаешься что-то изобразить, сделай это хорошо. Не можешь – научим. А то ходят, как недоряженные клоуны, стыдливо прикрывая пустоту отдельными деталями карнавальных костюмов. Смотреть противно. Хоть бы раз одним глазком увидеть вас настоящих, господа!
Вот, на ближайшей лавочке сидит женщина лет тридцати в черном полупальто, ярко-зелёном берете, с крупным перстнем на худощавой руке. Очень похожа на лирическую героиню ранних стихов Цветаевой. И бледность, и теневые кольца бессонницы, и папироса. Пусть будет Мариной. Одинокой художницей, живущей в коммуналке с четырьмя соседями. На днях она встретит свою любовь, как положено – безответную и истеричную, изрежет все свои непроданные картины и…, дальше пусть сама разбирается, надоела. Тем более что по аллее прогуливается шикарный пузатый, жиденько-кучерявый Папа-Миша. Идеальное имя для отца двоих детей, который со снисходительной улыбкой наблюдает, как его отпрыски бороздят локтями и коленками парковые газоны. Близнецы с визгом пронеслись мимо меня, обдав ошметками листвы и мусора. Дети часто бывают настоящими, на них трудно нацепить рисованный аватар, поэтому они раздражают меня гораздо больше взрослых.
А вон тот мужчина лет сорока пяти, в пальто, песочного цвета, модных стоптанных кедах и круглых тёмных очках, поверх которых он только что долго и многозначительно смотрел вслед двум проходившим мимо девушкам – однозначный Сфинкс. Голова, не сохранившая не единого волоса, плавно переходящая в тощую складчатую шею, мягкие движения и хищный блеск в глазах делали его похожим на лысого кота, той странной породы, при виде которой одни впадают в восторженный экстаз, другие брезгливо пожимают плечами. Наш Сфинкс, определённо, циник и пройдоха, карьерист и бабник. В детстве он мечтал стать орнитологом, дружить с птичками и никогда не сажать их в клетки. Теперь читает арбитражное право и мечтает о должности заведующего кафедрой, которую он (так и быть, я сегодня добрая) получит в июне следующего года.
Единственное строение в парке – старое одноэтажное здание, увитое плющом, привлекло меня не столько своей самобытностью, сколько наличием возле входной двери урны, вокруг которой уже топтались несколько собратьев-курильщиков. Порывшись в рюкзаке и похлопав себя по всем карманам, я с досадой обнаружила, что снова оставила где-то зажигалку. Ближе всех ко мне была та самая пара, на которую обратил своё благосклонное внимание Сфинкс-орнитолог. Одна из девушек, высокая и крупная, стояла ко мне спиной. Но даже по этой спине, по торчащей из подмышки огромной сумки из крокодилообразного кожзама и волосам, собранным в простой пучок, я понимала, что передо мной Антонина Павловна – полная тёзка моей учительницы литературы в старших классах. Не решаясь беспокоить собственное прошлое, я обратилась к её спутнице, невысокой шатенке в короткой кожаной курточке.
– Простите! Огонька не найдётся?
– Да, конечно!
Она быстрым и точным движением достала из кармана тоненькую зажигалку-карандаш и вежливо улыбнулась. Её травянисто-зелёные глаза при этом не потеплели ни на один градус по Цельсию. «Грета!» – поняла я, – «Характер нордический. Вольности в общении позволяет только своей кошке Маргарите».
– Спасибо!
– Не за что!
Грета кидает фразы, как теннисные мячики с близкого расстояния. Поймаешь – хорошо, нет – твои проблемы.
– Было бы не за что – я бы не сказала!
Холодная зелень глаз чуть колыхнулась, но ответа не последовало. Антонина Павловна подхватила Грету под локоть и практически внесла на крыльцо, перешагнув сразу через три высокие ступеньки. Девушки скрылись за обшарпанной дверью, на которой поверх старых афиш красовалась новенькая. Надпись гласила: «Свободный театр «Inside» приглашает на эксклюзивное интерактивное представление в жанре психо-драма online!» У меня заныли сразу все запломбированные зубы и растянутая на днях икроножная мышца, но я не остановилась на полпути и, дочитав текст до конца узнала, что в центре эксклюзивного действа будет известный артист эклектического амплуа Арсений Лукач, что мы погрузимся в мир собственных фантазий (ой, не дай Бог), что, приобретая билет на представление, уважаемые гости получают право на скидки в баре в размере пятидесяти процентов. Последний маркетологический приём меня впечатлил, и я взялась за массивную дверную ручку, решив, что при нынешних ценах на алкоголь, свои три сотни за билет я отобью уже на третьем дриньке, и дальше начну выходить в плюс. А самодеятельное кабацкое шоу мне не слишком помешает наклюкаться в своё удовольствие. Дверь, нехотя скрипнув петлями, медленно поддавалась моим усилиям и вдруг распахнулась настежь, как от заветного «сим-сим». Это Сфинкс, подкравшись сзади, решил оказать услугу даме. Поблагодарив его кивком головы, я почти скатилась по крутой короткой лестнице в объятия билетёрши, оказавшейся в последствие ещё и кассиршей, и гардеробщицей.
– Приобретайте билетики на наше представление, – произнесла она мягким контральто, на удивление не испорченным старческим дребезжанием.
– Мне ряд на второй-третий, пожалуйста, если есть.
– Нет! – бейджик, лежавший на её груди параллельно земле, недовольно дёрнулся, – у нас столики.
– Тогда, одно место за столиком. Желательно – не слишком густонаселенным.
Она молча протянула скромный билетик, напомнивший мне о детских визитах в поселковый кинотеатр, проворно выбралась из-за стола с кассовым аппаратом, шмыгнула за гардеробную стойку, выдала вместо куртки алюминиевый жетон и, невзирая на возраст и солидную комплекцию, обогнала меня в длинном коридоре, чтобы перед дверью в зал оторвать от только что проданного билета планку «КОНТРОЛЬ».
Зал был неожиданно огромен. Работающие на треть мощности прожектора над крохотной сценой позволяли кое-как различать сидящих рядом посетителей, да свет одной единственной лампочки, отраженный десятками бутылок за барной стойкой, падал на руки и лица местных «девочек», сидевших на высоких табуретах. Остальное пространство было наполнено мутными силуэтами, антропоморфными и не очень. В правом дальнем углу, вообще, царил какой-то космический мрак. Не утруждаясь поисками своего места, я просто устроилась за свободным столиком поближе к выходу. Мимо меня протопал Сфинкс и скрылся в темноте.
Ни на секунду не забывая о пятидесятипроцентной скидке, я подошла к бару. Рыжая коротко стриженая барменша приветливо улыбнулась, обнажив желтоватые невероятных размеров зубы.
– Добрый вечер!
– Ага! Ничего себе вечерок.
– Что будем пить?
– Что-нибудь…, этакое. Типа коктейлей. Есть у Вас?
– Конечно!
И она привычно затараторила какие-то экзотические слова, рекламируя, видимо, местный богатый ассортимент.
– Ага! Вот, первые три из списка, пожалуйста.
Её лошадиная улыбка сделалась ещё шире, как будто я только что подарила ей сертификат в модный СПА салон.
– Можете пока присесть. Я подам.
Рыжая заметалась между полками, собирая нужные ингредиенты. Что-то в её движениях показалось мне странным, но я не могла понять – что именно.
Надо сказать, что за всё время нашего насыщенного диалога гетеры даже ресницами не повели в мою сторону. Они, все, как одна, пожирали глазами потенциальных клиентов – компанию парней лет тридцати, сидевших рядом со стойкой. «Менеджеры». Все трое. Уверенные, успешные, перспективные, смотрящие на окружающий мир, как Александр Македонский на бескрайние просторы Азии. Все холостяки, весельчаки и плэйбои. Никто из них не был интересен на столько, чтобы сочинять для него отдельную биографию. Так что, пусть все в скором времени выйдут в «топы», женятся по расчёту и к сорока годам плотно подсядут на антидепрессанты. Не благодарите. Ничего не подозревающие о своей предопределённой судьбе парни оживлённо беседовали, хлопали друг друга по спинам и плечам и время от времени разражались громким радостным гоготанием.
Дабы время в ожидании заказа не пропало даром, я отравилась на поиски дамской комнаты. Не то, чтобы мне резко приспичило попудрить носик, просто, не люблю ёрзать вовремя представления. Сортир ничем существенно не отличался от других подобных заведений. Две с усилием запирающиеся кабинки, желтоватый кафель, сушилки, запах хлорки. На стене маркером изображена голая задница. Единственное, что меня слегка удивило – это отсутствие зеркала над умывальником. Ну, да, и Бог с ним! Не на меня люди пришли смотреть. Проведя по волосам пятернёй, я вернулась в зал и, отыскала, хоть не без труда, своё место.
По пути приметила старых приятельниц – Гретту и Антонину Павловну. Они сидели молча, сосредоточено изучая меню.
Я едва обустроилась на своём на жёстком стуле, когда увидела, что возле меня в воздухе на уровне столешницы висит поднос с тремя огромными стаканами, переливающимися всеми цветами спектра, украшенными зонтиками, фруктами, и ещё какой-то подобающей случаю фигнёй. Вся эта роскошь мягко приземлилась на стол и из-за неё выглянула знакомая уже, на удивление искренняя улыбка зубастой барменши. Первый раз в жизни я увидела живую карлицу так близко. Пару секунд мы, не мигая, смотрели друг на дружку. Я – пытаясь прийти в себя, она – дожидаясь, когда ко мне вернётся дар речи.
– Спасибо, Надежда!
Я не только очнулась, но и прочла надпись на бейджике.
– Хорошего вечера!
Не успела я как следует насладиться послевкусием этого любопытного и несколько неловкого эпизода, как на сцену молча вышел мужик в косоворотке, с двуручной пилой и смычком в одной руке и кухонной табуреткой в другой. Не глядя на публику, деловито установил табуретку строго в центре площадки, сел, поправил ворот, согнул пилу дугой и заиграл адажио Альбинони.
Зал притих в недоумении. Я слегка съехала на стуле, вытянула ноги в проход и присосалась к первому коктейлю.
Музыкант ещё раскланивался подвялые аплодисменты, а на сцену уже выбежала барменша с микрофоном в руках. Аплодисменты стали бодрее. Видимо, не одну меня покорил её неотразимый оскал.
– Добрый вечер, дамы и господа! Этим чудесным осенним вечером я рада представить нашего гостя, артиста оригинального жанра, мага и волшебника, Арсения Лукача. Сегодня вас ждет необычное интерактивное представление с элементами массового и индивидуального гипноза. Прошу приветствовать!
Из-за кулис вышел щуплый, невысокого роста человек в смокинге, с огромным носом и таким же кадыком, подёргивающимся над тугим воротом белой рубашки. Жестом попросил тишины и обвёл присутствующих именно таким пронзительным, леденящим душу взглядом, к какому обязывал его заявленный формат мероприятия. Слегка задержал его на мне, видимо потому, что я слишком громко хлюпнула остатками коктейля.
– Леди и джентльмены! – начал он приятным хрипловатым тенорком, – то, что сейчас произойдёт, сильно вас удивит, а, возможно шокирует. Поэтому я прошу удалиться из зала людей чрезмерно впечатлительных. Деньги за билеты будут возвращены полностью.
Карлица-ведущая, сидевшая на краю сцены, беспечно болтая ногами, энергично закивала, подтверждая слова артиста.
Он сделал паузу, затем продолжил.
– Если уж, решили остаться, несмотря на предупреждение, – маг и волшебник позволил себе лёгкую полуулыбку, – то прошу вас всех быть моими ассистентами. Пусть вас не пугает один из самых распространённых мифов о гипнозе, будто бы человека, находящегося в состоянии транса, можно заставить сделать то, чего он не хочет. Это досужие выдумки! Я всего лишь помогаю избавиться от страхов и стать самими собой!
Начало представления, мягко говоря, не впечатляло. Подобное я пару раз видела в конце восьмидесятых, когда на фоне «чумаков» и «кашпировских» расплодилось множество мелких шарлатанов-целителей. Дальше – не лучше. Подсадные развлекали публику, как могли. Мужчина лет шестидесяти признался в многочисленных изменах своей жене, дама средних лет лихо пародировала под минус какую-то современную певицу, две девушки-подружки «вспомнили» себя пятилетних и лепили куличики из воображаемого песка.
Я допила второй стакан до половины (красная полосочка оказалась приторным клубничным сиропом), когда сзади ко мне незаметно подкралась барменша и таинственно прошипела:
– Вас приглашшшают на ссцену!
От неожиданности я чуть не проглотила коктейльный зонтик.
– Кто приглашает?
– Господин артиссст! Он хочет с Вами поработать!
Она заговорщицки подмигнула и слегка дёрнула спинку моего стула.
– Э…, спасибо, я воздержусь!
– Не бойтесь, ничего страшного не случится. Он уже работает с Вами.
Лукач, действительно, смотрел на меня в упор, вытянув правую руку и шевеля пальцами, как профессор Мориарти из советского фильма.
Я не боялась, разумеется, ни сцены, ни гипнотизёра. Просто, подобная ерунда на меня никогда не действовала, и мне не хотелось портить выступление человеку, зарабатывавшему себе на хлеб. Но Надежда раскачивала стул всё сильнее и настойчивее, на нас уже стали оборачиваться другие посетители. Вздохнув, я поставила стакан на столик и, со словами: «Ладно! Сами виноваты!», направилась к сцене.
– Не туда! – Надежда схватила меня за руку и с неожиданной для её комплекции мощью поволокла куда-то в бок. – С другой стороны!
Она подтащила меня к низенькой, обитой дерматином дверце справа от сцены, распахнула её и, почти силой, впихнула меня в проём.
Деревянная дверь захлопнулась за мной со звуком, напоминавшим пистолетный выстрел. Я оказалась в узком уходящем вдаль коридоре, заставленном по бокам картонными коробками и освещённым одной лампочкой без плафона, болтавшейся на проводе в самом конце. «Зато не заблужусь», – пробормотала я себе под нос и двинулась на свет. Коридор резко повернул влево. Коробки всё не кончались. Ещё один поворот, и я очутилась перед дверью, точной копией первой. В отличие от своей «сестрёнки», эта закрылась за мной бесшумно.
Закулисное пространство оказалось гораздо просторнее, чем можно было предположить сидя в зале. Тяжёлая решётка колосников удерживала штук пять мощных штанкетов со скрученными рулонами декораций. На сцене что-то происходило, и я двинулась на звуки, чтобы уже поскорее начать и закончить своё незапланированное выступление. Не успела я сделать и пары шагов, как моя нога резко поехала в сторону. Пытаясь удержать равновесие, я схватилась за какую-то ширму, стоявшую рядом. Ширма рухнула вместе со мной. От боли в ушибленной (пардон) заднице меня отвлекло то, что я увидела. На меня пялился мутными глазами пузатый мужик в цветастых плавках. Он тоже лежал, но не на полу, как я в тот момент, а на пляжном топчане. В руке «отдыхающий» сжимал почти полную бутылку Кампари. Штук шесть таких же, только пустых, валялись вокруг, органично сочетаясь с арбузными и дынными корками. Рядом лежала двуручная пила. Я внимательно присмотрелась к пляжнику. Не! Не похож. Даже если бы тот успел переодеться и нажраться, то точно не успел бы так растолстеть и спалить на солнце нос и плечи.
Приняв вертикальное положение и извинившись за беспокойство, я отряхнула штаны и, чтобы не затягивать больше всё это сомнительное удовольствие шагнула в освещённое пространство сцены. Привычно улыбнулась в сторону чёрного портала и застыла в недоумении.
В маленькой, примерно полтора на полтора метра песочнице, две пятилетние девочки лепили куличики. Песочница была настоящей, девочки – тоже. На минутку забыв и про представление, и про зрительный зал, я присела возле деревянного бортика, зачерпнула тёплый сухой песок и пустила его тонкой струйкой обратно. «Ага…» – подумала я. Пока песок сыпался, я успела подумать то же самое ещё два раза. Подняла глаза. На меня с добродушной улыбкой смотрел артист оригинального жанра Арсений Лукач. Ворот его рубашки был расстёгнут, штаны, показавшиеся мне из зала идеально отпаренными, при ближайшем рассмотрении оказались слегка помяты и потёрты на коленках. Да, и взгляд не был не леденящим, не пронзительным. Он несколько раз сильно зажмурился и потер пальцами глаза, словно устал от долгой работы за компьютером, подмигнул мне и скрылся за кулисами. Я осталась на сцене с маленькими девочками и странной немолодой дамой, катавшейся по планшету, тихо подвывающей и изгибающейся, как капризная кошка.
Прикрывшись ладонью от беспощадных софитов, я тщетно вглядывалась в невидимый зал. В этот самый момент, как будто затычки вытащили из моих ушей, воздух наполнился какофонией звуков, сливавшихся и накладывавшихся один на другой. В испуге отступив к заднику, я пыталась определить на слух – что происходит по ту сторону рампы. У каждого места и события есть свой саундтрек. Клубная дискотека шумит не так, как корпоративный банкет, на пляже дети визжат иначе, нежели в парке аттракционов, строители матерятся под аккомпанемент перфораторов, а дерущиеся алкаши – под звон разбитого стекла. У нас в институте даже было упражнение: с закрытыми глазами надо было понять, что делают одногруппники на площадке. Сейчас я это упражнение с треском провалила. Не понятно было ничего. Что происходит? Я же не поддаюсь гипнозу! Или поддаюсь?! Да, пожалуй, это самое простое объяснение. Немного привыкнув к неидентифицируемому гулу, я осторожно двинулась к авансцене.
Глаза привыкли к освещению, и я смогла разглядеть компанию, сидевшую ко мне ближе всех. До этого, со своего места в зале я могла видеть только силуэты двенадцати или тринадцати человек, сидящих за сдвинутыми столами, на которых возвышались какие-то невероятные рюмочные пирамиды. Им приносили здоровенные блюда, видимо, из тех, что заказывают заранее. Я ещё подумала, что кто-то празднует день рождения, или вступление в должность, или другое жизнеутверждающее событие. То, что открылось передо мной сейчас, меньше всего напоминало праздник. И не потому, что сотрапезники, вместо того, чтобы провозглашать заздравные тосты, кидались друг в друга куриными костями, апельсиновыми корками, спагетти с соусом и прочими останками гастрономических изысков. Нажраться можно до любого состояния. И даже не потому, что их игрища были похожи не на весёлый пьяный разгуляй, а на ритуал швыряния дерьмом в стаде обезьян. А потому, что двое из присутствующих, не принимали участия в общем веселье. Они ритмично, в такт друг другу колотились головами о стол. По осколкам тарелок растекались две кровавые лужи. Это было уже совсем не смешно.
– Господа! – обратилась я к присутствующим, – вам не кажется, что вашим товарищам нужна помощь?
Реплика прозвучала глупо и претенциозно в данной ситуации, но мне было наплевать. Кусок какой-то пищи, стукнулся о мой живот и упал на пол. Судя по пятну, расплывавшемуся по белой водолазке, кусок был жирным. Я отбросила приличия и вспомнила самые яркие словесные конструкции из тех, которые выучила во времена своей бурной юности в рабочем районе провинциального города. Ответом мне был громкий визгливый смех и горсть макарон, прилетевшая прямо в физиономию.
– Да, ну, на хрен!
Быстро огляделась. За другим столиком в глубине зала происходило примерно то же самое, только там ещё, если глаза меня не обманывали, какая-то парочка активно совокуплялась прямо на столе. Гипноз или постановка, но это представление мне не нравится. Я молча рванула в ту сторону, в которой находился стул с моим рюкзаком. Вспомнила, что надо ещё расплатиться, и свернула к бару. Лампочка над стойкой послужила мне спасительным маяком, но разноцветных бутылок на стеллажах уже не было. Полки были заставлены трёхлитровыми банками с белёсой мутной жижей. Такая же жижа плескалась в стаканах трёх немолодых потасканных тёток в домашних халатиках, сидевших на табуретках возле стойки. В ноздри ударил резкий запах сивухи. Барменши на месте не оказалось, а женщины смотрели сквозь меня, как сквозь свежевымытое по весне оконное стекло. Я повернулась в сторону столика, за которым сидели «Менеджеры». Они тоже исчезли. На их местах расположились трое тинейджеров, явно не достигших восемнадцатилетия. Один сидел под столом, закутавшись в пижаму с капюшоном, второй сосредоточенно сопел, уткнувшись в смартфон, третий вырезал снежинки из салфеток. Снежинки уже не помещались на столе.
Очень не хотелось обращаться к ним с вопросами, но остатки моей социальной ответственности не позволяли мне уйти не расплатившись. Второй, со смартфоном, казался самым вменяемым.
– Простите, Вы не видели барменшу?
Парнишка поднял голову, улыбнулся и сказал:
– Ыыы-ыы?!
Уловив в интонации вопросительные нотки, я подумала, что из-за шума он меня не расслышал и, подойдя поближе, повторила вопрос. Юноша молча привстал, протянул руку к моему лицу и, не переставая улыбаться, ткнул пальцем в мою щёку.
– Ыыыыыыыы!!!
– Да, что за…!
Я отбросила его руку, схватила со стула рюкзак и почти бегом бросилась к выходу, плюнув на оплату. Сами виноваты! Загипнотизировали, теперь страдайте, сученята!
Фойе показалось мне незнакомым, но такие мелочи уже не смущали. Тем более что на стене висела фанерка со стрелкой и лаконичной надписью: «Туда».
– Туда, так туда.
Следующая стрелочка показывала поворот на право.
– Что-то не помню я никаких поворотов…
И ещё раз – на право.
– Где, бляха-муха, я нахожусь?!
Ответом была табличка «WC», в которую я, буквально, уткнулась носом. Дверь ожидаемо привела меня в туалет. В тот же самый, судя по отсутствию зеркал и рисунку на кафеле. Сходить что ли? На дорожку…
С тяжкими вздохами разглядывая жирное пятно на белоснежном бадлоне, толкнула дверь в кабинку и очутилась в зале. В том же самом. Те же звуки, на которые секунду назад и намёка не было, закружились вокруг меня, заскользили по коже, просачиваясь внутрь. Позади кто-то явственно застонал. Потом послышалось хриплое ворчание, затем – снова стон. Я резко обернулась и ничего не увидела. То есть, увидела, но темнота была настолько густой, что я не могла разобрать – что именно вижу. Привычно уже матерясь, достала из кармана рюкзака телефон и включила фонарик. В синеватом галогеновом свете заблестели чёрные перья. Попятившись на пару шагов, я разглядела картинку целиком. В глубине большой, в половину моей комнаты, железной клетки сидел на жёрдочке ворон. Живой ворон! Я видела таких на Елагином острове, но этот показался мне гораздо крупнее. Птица была в клетке не одна. Паренёк в стоптанных кедах и круглых тёмных очках, съехавших на кончик носа, сидел на полу, вцепившись в решётку побелевшими пальцами и тихонько постанывал. Так стонут спящие, когда пытаются пробудиться от дурного сна. Ворон отвечал ему сдержанным клёкотом.
Я выключила фонарик, и странная парочка снова пропала в темноте. Надо срочно найти кого-то, кто поможет мне отсюда выбраться. Метрах в трёх сидела одинокая дама. Она не билась ни обо что головой, не плясала на столе, просто хлебала суп из огромной тарелки. Приблизившись, я попыталась придать своему перекошенному лицу максимально дружелюбное выражение.
– Добрый вечер! Не подскажете, случайно: где тут выход?
Дама опустила ложку и уставилась на меня с откровенным ужасом, не обращая внимания на суп, стекавший по её подбородку из полуоткрытого рта. Она пыталась спрятаться за громадной сумкой из фальшивого крокодила, но это предприятие было заведомо обречено на провал. Женщина впечатляла своими габаритами. Так могла выглядеть баскетболистка на пенсии, игравшая на позиции центровой. Длинные, с крупными кистями руки могли бы, кажется, достать до пола. Огромные ножищи, торчавшие из-под розового платья, никак не хотели прятаться под стул. По этому воздушному с тюлевыми воланами и рукавами-фонариками платью, да ещё по блестящей диадеме в спутанных волосах, было понятно, что она, мать её, видимо, принцесса.
В этот момент я почувствовала, как что-то мягкое ткнулось в мою ногу. Подпрыгнув от неожиданности, я развернулась и увидела щенка. Обыкновенного щенка с рыжим пятном на спине и болтающимися лохматыми ушами. Он был тут так неуместен своей обыкновенностью, что моё черствое сердце сжалось от умиления.
– Привет, малыш!
Я присела на корточки и протянула руку, чтобы почесать его за ухом. Щен пискнул, сделал лужу и стал задом отползать от меня, пока не прижался, наконец, к гигантским принцессиным ногам.
– Да. Мне тоже страшно! – вздохнула я, и тут увидела боковым зрением, что возле бара суетиться невысокая фигурка. Я быстро зашагала в ту сторону, стараясь не упустить её из виду. Она, впрочем, и не пыталась скрыться, как будто даже ждала меня. Это, к сожалению, оказалась не карлица. Невысокого роста, но пропорционально сложенная женщина в длинной юбке, закрытой блузке в мелкую крапинку и тёмном платке, повязанном домиком, она напоминала староверку из художественных фильмов. С тонкими неулыбчивыми губами, бледными впалыми щеками и горящими глазами фанатика глубоких глазницах. Я хотела молча проскочить мимо, от греха, как говорится, но разглядела на её груди бейджик с надписью: «Надежда». Меньше всего эта особа походила на барменшу сомнительного заведения, но других Надежд вокруг не наблюдалось, и я обратилась к этой:
– Эээ, а… Ммм?
Мой словарный запас окончательно иссяк. Надежду это не смутило. Она кивнула маленькой аккуратной головкой и сказала:
– Одну минуточку!
Скрывшись за стойкой, она тут же вернулась, держа в руке тяжелый посох, органично дополнявший её облик. Посох, при ближайшем рассмотрении оказался обыкновенным строительным ломом. Такими дворники обычно раскалывают лёд. Легко вскинув ломик на хрупкое плечо, староверка устремилась вглубь зала, махнув мне рукой. Я послушно потрусила следом. Мы проскочили мимо принцессы и её щенка, сидевшего на соседнем стуле, и подошли к клетке с вороном. Надежда отработанным движением сунула лом в дужку амбарного замка и, крякнув, сорвала его, распахнув настежь решетчатую железную дверь. Войдя внутрь, она схватила очкарика за шкирку и вытащила из клетки наружу. То заскулил и попытался заползти обратно. Надежда бросила лом, приподняла парня, который весил, к слову сказать, килограммов семьдесят, над полом и отшвырнула метра на полтора. Подняла лом одной рукой, и, взмахнув им, как волшебной палочкой, опустила бедолаге на колено. Тот схватился за ногу и даже не заорал, а завизжал, как раненая свинья. В клетке закричал и забил крыльями ворон.
Не знаю, что случилось с ними дальше, потому что моя Надежда уже припустила рысью обратно к бару, а я, сама не знаю почему, бежала за ней, стараясь не отстать. На сей раз, она вытащила из-за стойки одну из бутылей с самогоном, подбежала к столу возле сцены, выбила пробку из горлышка, вылила содержимое на спину и затылок девушки, всё ещё колотившейся головой о стол, достала из кармана спички и подожгла её длинные густые волосы. Девушка вскрикнула и завертела головой, рассыпая вокруг себя искры, как гигантский бенгальский огонь. Зал зашумел и загомонил ещё громче, чем прежде. Похоже – начиналась паника.
– Как, черт возьми, отсюда выбраться?!
Видимо я смотрела не туда, куда надо, потому что Надежда взяла меня за плечи и развернула на сто восемьдесят градусов.
– С другой стороны!
Она резко толкнула меня к сцене, и я, пролетев по инерции несколько шагов, стала карабкаться через рампу. Какой-то предмет, брошенный сзади, шлёпнулся на пол. Это была моя куртка. Я схватила её и побежала. Мимо девочек в песочнице, мимо мяукающей женщины, мимо мужика с Кампари. Толкнула дверь плечом и оказалась прямо на улице.
Грязно-красный кленовый лист отвесил мне глухую мокрую оплеуху и полетел по своим делам вместе с мощной волной ледяного осеннего воздуха. Достала из кармана сигареты. Руки, на удивление, почти не тряслись. Зажигалки у меня не было, поэтому я просто жевала сигаретный фильтр, глядя, как из парадной, если так можно выразиться, двери театра выходили зрители. Лысый Сфинкс шел прихрамывая, поправляя не нужные в это время суток тёмные очки. Антонина Павловна умудрилась протиснуться в проем, держа портфель в одной руке и Грету в другой. Художница Марина, пьяные в хлам Менеджеры, ещё какие-то люди… Представление окончено.
Я растираю замерзшие руки. Жаль, что в фойе и туалете не было зеркал.
