Ирина Первушина
Третья дорога
У Хавьера не осталось сил думать об этом. Чего Драммонд захочет от кровника? Уж точно не беседы беседовать. Иначе Мадино не отправил бы его сюда. Норрьего, совсем безразлично к собственному будущему, просто ждал продолжения казавшихся бесконечными испытаний.
«Хоть бы… Просто мучил…»
***
Несколько дней назад Шарль с особой жестокостью долго издевался над ним, потом приказал подлечить и пришёл только вчера.
– Итак, рыбка моя золотая, как поживаешь? Окатите-ка его водой!
Ещё раз! Открой глаза! Слышишь меня? Надавайте ему по щекам. Кивни! Отлично… Так вот. Веришь или нет, а я пришёл с тобой попрощаться… Только не спеши раньше времени радоваться. Смерть тебе не улыбнётся, даже не надейся. Ты слишком редкая и слишком дорогая рыбка, чтобы просто так кидать тебя на сковородку. Ещё можешь пригодиться…
Шарль отошёл от Хавьера, сел в кресло напротив и, поставив локти на колени, опустил острый подбородок на сплетенные пальцы рук. Понаблюдав так несколько минут, выпрямился, затем откинулся на спинку кресла и привычно заложил ногу за ногу.
– Знаешь, рыбка, покойная матушка, ещё когда мы жили в Рантуе, всегда учила меня делиться с ближними. А отец говорил, что придворным нужно чаще кидать куски с королевского стола. И чем они ближе к трону, тем более сладкие куски требуется отдавать. Иногда даже те, которые хотел бы съесть сам. А то заберут без спроса. Понимаешь, о чём я? О тебе, рыбка моя. О тебе.… Поверь, ты мне нисколько не наскучил! Я даже сейчас, когда уже принял окончательное решение проститься с тобой навсегда, сижу и придумываю, что бы ещё этакое с тобой сотворить… Но…
Шарль сел прямо и, хлопнув себя ладонями по коленям, продолжил уже не задумчиво, а громко и чётко:
– Решение принято. Встряхните его! Слушай меня внимательно и не вздумай умирать. Я, твой единственный полновластный хозяин, желаю подарить тебя моему верному вассалу. Теперь ты принадлежишь Тирдэгу Драммонду! Отныне и до конца твоей жизни, ты должен выполнять только его желания и не смеешь поднять на него, его близких и его слуг руку.
Шарль оторвал взгляд от чуть дышащего раба и кинул стражникам:
– Поставьте его на колени и пусть подтвердит, что понял. Ты понял мой приказ? Говори! Кому принадлежишь?
Стражники подняли Хавьера из лужи на полу и прислонили к стене. Он закинул голову назад в поисках точки опоры, нашёл её, затем с трудом разлепил белые, покрытые ранами губы, чуть слышно выдохнув:
– Нет…
– Что «нет»? Что это значит? – Шарль подался вперёд и прищурился. – Ответь мне!
– Нет… – снова прошептал Хавьер. – Больше… нет…
– А-а-а! – протянул Шарль и тут же помрачнел. – Всё понятно. Ты больше не моя рыбка и можешь не выполнять мои желания. Что же… Я сам так захотел… Дело сделано. Прощай.
Шарль встал и, не глядя больше на бесчувственно упавшего на каменный пол узника, поручил страже прийти за сопроводительными документами, а «этого доходягу» как смогут подлечить, завтра заковать и отвезти на площадь Лип.
1.8
В ожидании прихода Тирдэга Хавьер успел задремать. Тепло, еда и подлеченное тело взяли своё. Как он ни пытался крепиться, сон оказался сильнее. Вдруг где-то наверху с силой грохнула тяжёлая дверь. Хавьер вздрогнул и открыл глаза. Удивился ясно пролетевшей в голове мысли.
«А вот и он. Слуги так не ходят».
Издалека приближались чёткие тяжёлые шаги. Человека с более впечатлительной натурой эта надвигающаяся гроза повергла бы в трепет. Но Хавьер таким точно не был. Он прикрыл глаза и просто ждал, что же будет дальше, всё ещё удивляясь тому, что может сравнительно связно мыслить.
«Чего пожелает новый хозяин? Почему Шарль меня отдал, хоть и против воли?»
Ответов пока не находилось. Безумного палача в Триволи, а потом в подвале Хавьер успел хорошо изучить. Каким окажется Тирдэг?
Шаги стали ещё громче, стукнул засов, потом резко распахнулась дверь, и опять раздался звук шагов. Совсем близко.
– Так… Что у нас тут… – И до того строгий голос загрохотал гневом. – Эгор!!! Ко мне бегом! Что за балаган вы тут устроили? Вы б ему ещё щёки накрасили! А потом в сундук посадили и бантом сверху завязали! Кого вы хотели обмануть? Будто я не знаю, как Шарль не любит делиться игрушками.
– Простите нас, грэд… – виновато забубнил растерявший всю прежнюю уверенность Эгор. – Мы хотели угодить вам… Боялись, что он помрёт до вечера… Уж больно дохлым казался… Ни стоять, ни сидеть не мог, да то и дело в обмороке…
– Довольно, – резко прервал Тирдэг. – Всё ясно. Значит, так. Слушай меня, Эгор, сейчас очень внимательно. Займёшься новым пленником лично. И лично ответишь мне за результат. Сроку тебе – две недели. Я желаю увидеть здорового вменяемого человека, а не эту дохлятину! Понял меня? Делай всё, что нужно. Что можешь и что не можешь. Гоняй лекарей, не жалей денег. Пускай принесут кровать. Если будет нужно, корми его силой или сам с ложечки, пой колыбельные или заказывай молебны о здравии, но чтобы он был на ногах, в трезвом уме и твёрдой памяти! Ясно?! Теперь ты. Здесь твой хозяин. Я желаю, чтобы ты приветствовал меня, как порядочный пёс. Голос!
Не успел Хавьер открыть глаза и что-то подумать, как его кинуло на четвереньки. Голова задралась, а изо рта вырвался радостный повизгивающий лай.
Такого унижения князь Норрьего не испытывал ни разу в жизни. Не в силах сопротивляться творившемуся безумию, он крепче зажмурился, старясь остановить злые слёзы.
– Довольно. Лежать. Делать только то, что скажут. Отомри.
Быстрые чёткие удаляющиеся шаги, резкий стук двери. Упавший на пол Хавьер до хруста стиснул зубы. Открывать глаза не хотелось.
***
Две следующие недели слились для Хавьера в одну сплошную изощрённую пытку.
В Триволи он не задумывался о том, как себя чувствует. Об этом Хавьер вспоминал в самую последнюю очередь, да и тюремщики старались изо всех сил, чтобы узник оставался здоровым.
В подвале началась совсем другая история. Шарль буквально дышал его болью. Каждый день старался придумать что-то новое, чтобы сломить волю пленённого князя, растоптать его гордость, заставить унижаться и молить о пощаде или просто выть в кляп… Вначале Мадино развлекался тем, что полностью брал под контроль тело пленника, потом такая забава наскучила. Шарль разрешил ему двигаться и даже говорить, чтобы видеть результат своих жестоких игр.
Первые несколько месяцев Хавьер держался. Молчал, когда ему не запрещали. Когда приказывали кричать – находил силы на издёвки, хотя бы в интонациях. Дальше не смог. Потому что не захотел. Он посчитал себя не вправе жить. Быть человеком. Просто быть. Хавьер решил, что раз уж он оказался здесь и в таком положении, то заслужил это и должен искупить всё, что натворил и в этой жизни, и в прошлой.
Он винил себя за всех погибших по его вине. От жертв последних войн и Рэя до матери, сестёр и любимой. Да, и в их смерти тоже виноват был только он один.
***
В тот день, много лет назад, Хавьер, как на крыльях, летел в Норрвальдо после недельной отлучки по делам княжества. Он думал только о том, что совсем скоро сможет увидеть, обнять и поцеловать ту, что стала ему дороже жизни.
Вдруг, проезжая окружавшие предместья холмы, он почувствовал укол в сердце, а потом уловил тихий стон. Хавьер осадил коня и осмотрелся. Где-то рядом находился человек в беде! Вскоре несчастный нашёлся. В тени одного из абрикосовых деревьев лежал бедно одетый старик.
Хавьер спешился и подошёл ближе. Несчастный еле дышал. Поняв, что тут нужна неотложная помощь, Хавьер осторожно поднял беднягу на коня и сел в седло рядом. Так они доехали до замка. Там княжич передал больного в заботливые руки слуг и побежал к любимой.
О старике он больше не вспоминал, зная, что того обязательно подлечат и найдут где жить. И всё шло бы, как обычно… Но три недели спустя в замке начали умирать люди. Вначале конюх, потом кухарка, потом трое детей, потом старый архивариус… Когда забили тревогу, лихорадка поразила уже половину жителей палаццо. Мать и две старшие сестры Хавьера тоже слегли с жаром.
Вот тогда та, что была дороже всего, и заставила его уехать на два месяца.
Когда Хавьер вернулся, его встретили только поседевший, разбитый параличом отец и четыре новых урны с пеплом в княжеской усыпальнице.
Того, что он сам, своими руками, принёс больного чёрным мором старика в замок и тем самым убил всех близких, Норрьего себе не простил.
***
Сейчас, ощущая жгучую вину за всех, кого потерял, не сберёг, убил или приказал убить, он счел себя достойным всех мук и перестал сопротивляться Мадино. Даже в мыслях. Перестал бороться, отстаивая себя как личность.
Он плакал, кричал, умолял, захлебываясь в слезах и крови… Постепенно Хавьер привык быть никем, просто куском плоти для забав злого мальчишки. Без имени, прошлого, будущего, мыслей, без гордости, без принципов. Быть тем, кем его хочет видеть хозяин. Звериным чутьём угадывать, чего от него хотят в этот раз: упираться до последнего, чтобы палачу победа показалась слаще, или сдаться сразу, признав себя лишь ничтожным рабом у ног господина…
Время перестало существовать. Хавьер часто лежал без чувств и совсем потерял ему счёт, не видя дневного света. Ему казалось, что прошли десятилетия… Смерти всё не было и не было… Стихии тоже оставили его… Все оставили его… Он совсем ничего не слышал. Мир за пределами подвала исчез.
Но вот Хавьер в полубреду почувствовал, что в состоянии не ответить на вопрос хозяина. Что-то новое и совсем непонятное.
А затем, впервые за вечность, вдруг оказался на улице. Стылые камни, лёд, лужи, солнце, воробьи… Всё казалось сном. Пробуждённым от холода краем разума он уловил на себе чей-то удивлённый взгляд и вроде бы даже услышал имя… Норрьего?.. Кто такой Норрьего? Что это вообще значит?
Потом до Хавьера стали долетать обрывки разговора. Самое главное, что сумел зацепить: «он здесь чуть больше года». Год… Всего лишь год… «Князю Тарда…»
От нового хозяина ждал того же: подвал, боль, унижения. Случился только подвал. А дальше началась пытка, к которой Хавьер оказался не готов. Его заботливо мыли, тепло одевали, укладывали на мягкую кровать. Вкусно и сытно кормили. Раз за разом приходили лекари. Постепенно всё перестало восприниматься как потрясение, стало привычным. Вслед за оживающим телом потянулся и разум. Хавьер вспомнил всё. Кто он, где, как и почему здесь оказался. Кем был и кем стал. Отец. Муж. Король. Князь. Фельдмаршал. Гарошод. Эти слова горько отзывались в сердце, тянули за собой лица тех, кого не стало. Кто погиб на войне, которую выиграл он. Кто исчез за гранью мира третьей дороги…
Всё то, что, казалось, навсегда раздавили в его душе нечеловеческие пытки, вдруг ожило. И Хавьеру стало страшно. Он понял, что уже не сможет бездумно валяться у Драммонда в ногах. Не сможет не опустить взгляд. И его наверняка опять станут ломать. Страшно и жестоко. Захотелось сорвать повязки, отказаться от еды и лекарств. Снова стать тупым, безразличным ко всему куском плоти… Но такого выбора у него тоже не осталось.
Мало того, что Хавьер не мог ничего сделать без приказа, Эгор приставил к нему троих слуг, которые, сменяя друг друга, следили за пленником круглосуточно. Меняли повязки, поили лекарствами, кормили, не позволяли вставать. И Хавьер, волей-неволей, поправлялся и набирался сил. Осколки разума снова складывались в сложные узоры, мозг требовал размышлений и новых задач. В конце концов, Хавьер сдался и признался себе, что этот бой Тирдэг выиграл. Смог свести на нет все труды Шарля и получить в распоряжение живого врага, а не его пустую оболочку. Впрочем, врагом Драммонда Хавьер не считал. Он не знал, как к нему относиться. Просто не ждал ничего хорошего.
«Князь Тарда. Кто он теперь? Какое положение занимает при дворе? Почему может влиять на Мадино? И действительно ли может?»
За каждым из этих вопросов тянулся шлейф воспоминаний и рассуждений. Но к какому-то определённому выводу Хавьер так и не пришёл. Опять вспомнился почему-то отдавший его Тирдэгу Шарль.
«Он жаждал только боли.
Новоявленный король еле-еле дождался конца войны, чтобы наконец-то начать со мной забавляться. Как ребёнок, которому из-за болезни временно запретили сладкое. Зато потом, когда разрешат, – его уже не остановить. Я нисколько не удивился бы, если б Шарль однажды так увлёкся, что запытал меня насмерть. Коронованного палача останавливало только то, что убить можно лишь однажды. И, возможно, то, что я ему ещё могу когда-то понадобиться. А тут он любимую игрушку отдал. Насовсем. Отказался от всех прав, что вовсе на него не похоже…
Ясно одно. Тирдэг всегда был и остаётся серьёзным противником. То, как он говорил со слугами, выдаёт сильного, властного человека, не привыкшего к возражениям. Эгор, насколько я помню, упоминал, что грэд долго воевал. А Шарль никогда про него не рассказывал. Это может значить то, что Драммонд действовал своим умом, а не воплощал в жизнь мои выкладки. И, судя по всему, стал не меньше, чем генералом…»
– Эй, ты! Поднимайся! Грэд хочет тебя видеть.
1.9
– Тирдэг! Постой!
Шедший по стремительно пустевшему при его появлении дворцовому коридору князь Драммонд обернулся на ходу, остановился и достаточно приветливо произнёс:
– Здравствуй, Бернар. Какая сегодня чудесная погода, не правда ли?
– Погода? – немного опешил Леджер. – Да, наверное… Послушай, Тирдэг, мне нужно поговорить с тобой. Пройдём в мой кабинет?
– Прости, друг, не могу. – Драммонд покачал головой. – Спешу к его величеству. Но несколько минут у меня есть. Можем выйти на балкон.
Бернар коротко кивнул и сделал приглашающий жест. Тирдэг всё с тем же холодным выражением лица прошёл вперед. Бернар передернул плечами и двинулся следом. После недавней смены власти ему всегда было не по себе, когда приходилось говорить с Драммондом один на один.
Формально, тот являлся только генералом армии Леджера. Но вся Кордея знала, кто на самом деле руководит страной. Чья железная рука держит всех за горло.
Тирдэг Драммонд никогда не стремился сесть на трон. Его, видимо, вполне устраивал Шарль, как кукла для ношения короны. Князь Тарда всегда оставался в тени. Но именно его слово решало в королевстве совершенно всё.
За последние два года все разговоры о том, что Драммонд – ничего не понимающий в политике провинциальный варвар, утихли сами собой. Теперь его воспринимали не иначе как солидного государственного деятеля. Почти никто из военных и придворных не мог выдержать его тяжёлый стальной взгляд в упор.
Бернару тоже чувствовал себя с ним неуютно. Фельдмаршал не хотел признаваться сам себе, но он Драммонда боялся и чувствовал себя при нём нашкодившим кадетом, хоть и был старше по возрасту и званию.
– Итак. Ты о чём-то хотел со мной поговорить? – Вышедший на балкон князь Тарда оперся на перила и принялся осматривать дворцовую площадь.
– Да, Тирдэг… – начал Бернар, осторожно подбирая слова. – Я на днях видел, как гвардейцы Шарля увозили из дворца заключённого в твой особняк… Мне показалось, я узнал Норрьего…
Тирдэг рывком развернулся лицом к Бернару и быстро переспросил:
– Норрьего? С чего ты взял? В моём доме не было, нет и никогда не будет человека по имени Норрьего. Ещё чего не хватало!
– Тирдэг, я видел его глаза, – попытался объясниться Бернар. – Я не мог ошибиться. Ты ведь знаешь сам, я обязан ему жизнью. Он не заслужил…
Серо-голубые глаза генерала сильно потемнели. Бернар испуганно сделал шаг назад. Тирдэг сейчас походил на готовую разразиться молнией грозовую тучу. Он будто стал шире в плечах и выше ростом. Драммонд заговорил так, словно каждым словом хотел кого-то убить:
– Я. Прекрасно. Помню. Что. Заслужил. Человек. По. Имени. Норрьего.
Вдруг лицо его изменилось. Тирдэг широко открыто улыбнулся, превратившись из грозовой тучи в добродушного фельдфебеля. Хлопнул Бернара по плечу и сказал совершенно лёгким и беззаботным тоном:
– Впрочем, зачем ворошить минувшее? Ньеттского выродка давно казнили. А тот доходяга, которого мне скинул его величество, как ты сам, наверное, видел, еле дышал. Он умер на следующий же день. Я, клянусь Творцом, того бродягу только всего раз и видел. Тебя проводить на помойку, куда отвезли его труп? Нет? Тогда давай забудем об этом пустяке раз и навсегда. Договорились? Вот и чудно. Прости, дружище. Спешу. Его величество не любит ждать.
Тирдэг ещё раз широко улыбнулся и, не дожидаясь ответа, вышел, как всегда, стремительным чётким шагом.
Бернар тяжело опёрся на перила балкона и склонил голову на грудь. Он, конечно же, не поверил Драммонду. И он, конечно же, не будет говорить с ним о Норрьего ещё раз.
***
Эгор под руку провёл Хавьера по многочисленным лестницам и коридорам. Особняк Драммондов был велик и роскошен. Хавьер не помнил, что находилось здесь в его столице, но точно не это величественное здание. Князья Тарда вообще никогда не имели собственной резиденции в Кестерию. Они редко посещали столицу, всему на свете предпочитая неприступный родовой замок.
Вот и кабинет. Эгор остановился перед тяжёлой дверью красного дерева с тонкой затейливой резьбой, осторожно постучал и тихо спросил:
– Грэд? Позволите? Я привёл его.
– Заводи.
Переступив порог, Хавьер окинул комнату быстрым взглядом. Большие окна. Ковры, картины, охотничьи трофеи, книжные шкафы, стол…
«Хорошо устроился…»
– Поставь его на колени и уходи. Когда понадобишься, я тебя вызову, – приказал хозяин дома.
Дверь за Егором тихо закрылась. Хавьер остался стоять на коленях посреди просторного кабинета напротив сидящего за столом Тирдэга. Они долго молчали, изучающе рассматривая друг друга.
На миг Хавьеру показалось, что он видит перед собой Рэя. Тому тоже сейчас за тридцать. Те же крупные, выразительные черты лица. Те же густые светлые волосы. Упрямые, меняющие цвет от голубого до темно-серого глаза. И фигуры у них тоже были одинаковые. Князь Тарда привычно возвышался над столом несокрушимой широкоплечей горой.
Но Тирдэг, конечно, не Рэнсор. Все черты лица острее и жёстче. Глаза холоднее. Широкие брови привычно нахмурены. Губы поджаты. В убранных на тардийский манер волосах серебрится ранняя седина. Во всём облике нет ни живости, ни проявления чувств. Грозное изваяние.
Хавьера вдруг пронзила мысль о том, что он сам, наверное, выглядел именно так после потери всех близких и возвращения в армию.
***
Тирдэг смотрел на бледного, бритого наголо, болезненно худого молодого человека, внешне покорно стоящего перед ним на коленях, но не отводящего взгляд. Пожалуй, зеленые бесстрашные глаза – единственное, что ещё напоминало о том, кто перед ним находился.
«Да. Бернар прав. Их ни с чем не спутать. Видимо заклятье подчиняет себе всё, кроме них…»
– Итак. Скажи мне, кто ты? – Тирдэг, решив провести разведку боем, пристально посмотрел на Норрьего.
– Принимая в расчёт все обстоятельства, очевидно – твой раб, – ответил тот, не опуская глаз, легко выдерживая становившийся с каждым мигом всё тяжелее и тяжелее взгляд Тирдэга.
Норрьего не мог не понимать, что совершает сейчас самую страшную ошибку. Он бросал вызов. И наверняка догадывался, чем за всё заплатит. Но поступить по-другому в данный момент, видимо, не мог.
Тирдэг чуть улыбнулся и прервал эту дуэль, сказав:
– Хорошо, что ты очухался. Было крайне неприятно лицезреть ту размазню, какой ты стал после дружбы с Шарлем.
Норрьего не менялся в лице. Тирдэг слегка махнул рукой и повелел:
– Хватит стоять на коленях, князь. Вам это не идёт. Сядьте на пол, как и где вам будет удобно. Пока что мы просто разговариваем.
Норрьего едва заметно кивнул и расположился в ближайшем углу кабинета, оперевшись спиной о стену.
– Так ведь лучше, не правда ли? – поинтересовался Тирдэг, не спуская с пленника взгляда. – А теперь, давайте поговорим начистоту. Какой из вас на данный момент, ко всем ежам ушастым, раб? С таким-то взглядом? Нет, дорогой мой князь. Нам с вами над этим ещё работать и работать. Но обо всём по порядку. Вам, наверное, очень хочется знать, почему вы оказались здесь? Почему Шарль вас так легко отдал, и что будет дальше?
Тирдэг сделал паузу и дождался подтверждающего кивка насторожившегося Норрьего, затем продолжил:
– Извольте. Я расскажу вам. Эта история началась очень давно. Несколько веков назад. Когда один ньеттский выродок пришёл на чужую землю грабить и убивать. Вы помните, чем закончился тот поход, князь? Можете не отвечать. Я знаю, что помните. И я не о том хотел вам рассказать.
Он неторопливо налил в хрустальный бокал воды и, не спеша, выпил её.
– Вы сейчас смотрите на меня так, будто ни в чём не виноваты. Будто происходящее здесь несправедливо. А разве это так? Разве не вы отдали приказ подвергнуть безумному риску мою жену?! Разве не вы единственный виновник её смерти?! Её и моего ребёнка?
Глаза Тирдэга полыхнули недобрым огнём.
– Вы сами, князь, толкнули меня на восстание! Видит Творец, я не хотел бунтовать. Мне неплохо жилось и при Кестере. Вот ещё бы вы со своими бредовыми идеями охраны короля не трогали б меня, и я никогда не поддержал бы Мадино. Но вам понадобилось обязательно показать всем свою власть. Заставить меня покоряться вам. Будто я раб! Наглый мальчишка! И ладно ещё я. Я бы стерпел унижение. Но Маргарэт!..
Голос Тирдэга дрогнул. Враз потерявший семью муж и отец на миг отвёл взгляд, потом заговорил опять ровно и холодно:
– Их я вам никогда не прощу.
Он встал и подошёл к распахнутому настежь окну. Какое-то время вдыхал полной грудью холодный весенний воздух, потом аккуратно закрыл створку и обернулся к Норрьего.
– Я ведь не планировал захватывать короля той ночью. Нет. Мадино одного за другим засылал переговорщиков, как только мы перешли границу Гардорры. Но я отправлял их ни с чем. Вы правильно рассчитали. Я никогда не стал бы рисковать здоровьем близких. Но дело было не только в этом. Вы сколько угодно можете мне не верить и считать, будто я сплю и вижу, как бы отодрать Тард от Кордии. Но нет. Я знаю, что если такое произойдёт, нас сожрут соседи. И Гардорра, и Рантуя давно точат зубы на наши земли. Я никогда не предал бы Кестера и не вырвал из его рук хвалёный «Меч государя», если б не ваше безумие.
Кинув пламенный взгляд на пленника, Тирдэг продолжил:
– Вы могли бы просто попросить меня об услуге, и я охранял бы короля, как родного отца. Но нет! Вы настолько никому не верите, что взяли в заложники самое уязвимое существо на свете. Беременную женщину! И всё для чего? Чтобы я безропотно выполнял ваши приказы. Как раб! Что ж. Вы добились, чего хотели. Я покорился. Но уже в тот момент вы нажили себе смертельного врага. Я бы не стал припоминать вам события покорения Тарда. Оно случилось давно и не с нами. Но то, что вы сделали два года назад, это преступление, вопиющее к небесам! Ему нет прощения и оправдания!
Пройдясь по кабинету, он сел за стол и посмотрел на пленника. У того на лице отражалось что-то очень странное. Не то, что Тирдэг ожидал увидеть. Не злоба, не страх, не отчаяние. Даже не презрение. Что-то мягкое, чуть ли не сочувствующее. Но то, наверняка, были только последствия полуторогодовых игр Шарля. И не больше.
– Думаете, откуда у Мадино взялся золотой лист? – продолжил Тирдэг, отбросив мысли о непонятном выражении глаз Норрьего. – Откуда он узнал, что им можно с вами сделать? Правильно. От меня. Драммонды одни из хозяев мира. И мы свой нож сохранили. Я всегда ношу его у сердца. Потому как знаю, какая в нем сокрыта страшная сила, и что он может сделать с такими, как мы. Какую стихию вы слышите? А впрочем, не суть важно. Я слышу землю. И она говорит, что вы один из нас. Жаль, что я не могу ей приказывать. Но такой силы сейчас нет ни у одного из хозяев. Это я тоже совершенно точно знаю. Иначе справиться с вами, не уничтожив полкоролевства, было бы весьма проблематично. А вот заклясть оказалось легко.
Норрьего откинул голову назад и закрыл глаза. Вот такое поведение уже понятно и ожидаемо. Тирдэг усмехнулся и продолжил:
– Я сказал Шарлю, что все ваши победы основаны только на том, что вы слышите огонь. Поэтому всегда точно определяете, где стоит неприятель и какими силами располагает. Надо заметить, Мадино обрадовался такому известию. Он, как выяснилось, всегда вам завидовал. Ведь у вас, почти его ровесника, имелось всё то, чего он сам был лишён: титул, земли, власть, воинская слава. Даже привлекательная внешность. Видели бы вы, как загорелись его глаза, когда я сказал, что вас можно полностью подчинить. Немудрено, что Шарль захотел присвоить ваши победы, а потом выместить на вашей шкуре все обиды. Но повторюсь. Я никогда в жизни не предал бы короля и не доверил тайну рода Драммондов в дрожащие руки поганца Мадино, если б не ваше безумие. Когда я узнал о гибели Маргарэт и нашего сына, я сам послал за Шарлем. И заключил с ним договор. Пообещал отдать в его руки короля и посадить его самого на трон. А взамен потребовал себе полную реальную власть в Кордии. И вас. Живого.
Тирдэг снова налил себе воды и выпил, пристально глядя на пленника. Тот по-прежнему сидел, не открывая глаз.
Пусть. Пока что. Выждав ещё минуту, Тирдэг вновь заговорил:
– Но мальчишка заупрямился. Мадино знал, что нужен мне, как более-менее законный наследник трона, и выторговал себе вас на полтора года. Я согласился. К тому же, его план заставить вас разбить в пух и прах всех, кто будет против новой власти, был весьма хорош. Моих войск на такую кампанию не хватало, а звать на нашу землю чужаков я бы никогда не позволил. Итак, я отдал нож в руки Шарля. И вот, что мы имеем: Мадино на троне, я у власти, вы – никто. И это справедливо. Вы полностью заслужили то, что уже получили и ещё получите. Кестера жаль. Но он тоже виновен, поскольку не остановил вас. Однако мы отвлеклись. Признаюсь вам, князь. Во время Краткой войны вы проявили себя великолепно! С таким размахом, такими скромными силами, в такие сжатые сроки, в таком возрасте наголову разгромить своих же умудренных немалым опытом союзников – это было просто потрясающе. Отдаю должное вашему воинскому гению. Но я тоже не стоял в сторонке. Мой меч снёс много голов.
Норрьего открыл глаза, взглянул прямо на Тирдэга и, видимо, успевая пользоваться тем, что пока владел телом, осторожно произнёс:
– Могу я спросить у вас, князь?
– Сегодня можете, – милостиво разрешил Тирдэг, пристально рассматривая пленника.
– Что стало с моим королём? – задал тот самый нелепый вопрос из всех возможных.
Тирдэг вскинул бровь.
– Вас только он волнует в данный момент, князь? Алегорд умер полгода назад. Сердце. Королева ещё раньше умерла родами. Из Кестеров остался только один малолетний принц. Где он, я вам не скажу. Что-то ещё хотите узнать?
– Что будет дальше? – наконец-то вспомнил о собственной шкуре Норрьего.
– А я вам разве ещё не объяснил? – с холодной улыбкой удивился Тирдэг. – Нас с вами, дорогой мой князь, в ближайшее время ждёт весьма много работы. На днях я сказал другу, графу Бернару Леджеру… Ещё помните такого? Так вот, я сказал ему, что в моём доме никогда не будет человека по имени Норрьего. И знаете, я очень не хочу обманывать этого доброго человека. Так что вам, мой высокородный князь, придётся навсегда забыть только что прозвучавшее имя. На какую собачью кличку будет отзываться и прибегать ко мне, виляя хвостом, с плетью в зубах мой покорный и на всё согласный раб, я скажу, когда увижу его глаза. На вашем лице, князь. Вы меня поняли? Начнём завтра.
Тирдэг заметил, что облик Норрьего опять как-то неуловимо изменился. Мальчишка будто бы знал что-то такое, что может всё перевернуть. Но Тирдэг тут же отринул от себя наваждение. Он уже давно решил, что делать с ньеттским выродком, а потому, ни на что не обращая внимания, начал говорить быстро и чётко:
– Хотите что-то сказать? Неужели? А мне неинтересно вас слушать. Вы убили всех, кто дорогих мне людей. Вы убили меня. Мне нет теперь совершенно никакого дела до того, что вы там думаете или чувствуете. Мне нечем больше чувствовать. Вас тоже больше нет. И очень скоро вы в том убедитесь. Хватит объяснений. Я желаю, чтобы ты, тварь, подчинялся каждому моему слову! На колени! Молчать! Морду в пол!
Норрьего подкинуло и бросило на пол посреди кабинета. Челюсти со стуком схлопнулись. Голова брякнулась о ковёр и плотно прижалась к толстому ворсу, расплющивая об него лицо и не давая нормально дышать.
Тирдэг встал, опершись руками о стол, заговорил резко и властно:
– Я, твой полноправный господин, князь Тирдэг Драммонд, желаю, чтобы ты всегда находился только там, где я укажу, и никуда не отлучался без моего личного на то разрешения. В данный момент, чтобы ты безвылазно жил в подвале моего дома. А если кто-то, паче чаянья, вдруг не слышал о твоей казни и надумает выкрасть тебя у меня против твоей воли или оглушив, приказываю: ничего никому не объясняя, при первой же возможности убить их всех и вернуться ко мне в кратчайшие сроки, любыми способами. Тебе не привыкать уничтожать союзников. И вообще, не сметь общаться, хоть устно, хоть письменно, с кем-то другим, кроме меня. Завтра утром кровать унесут, и с того момента, я запрещаю тебе двигаться и говорить без приказа моего лично или моего управляющего, а также любым телесным образом сопротивляться всему тому, что с тобой там будут делать. Приятных снов. Отомри. Эгор! Убери эту шваль!
***
Пережив последний обжегший изодранную в кровь спину удар, Хавьер смог отдышаться. Не принадлежавшее ему тело застыло, упёршись руками в холодную каменную стену освещенного факелами подвала. Драммонд, судя по звукам, бросил плеть на стол, умылся, накинул что-то на плечи, сел и наконец-то обратил внимание на свою жертву.
– На колени. – Хавьер смог упасть на пол. – Ползи ко мне. Достаточно. Эгор, убери кляп. А ты, псина, можешь закрыть рот. Вывих челюсти тебя точно не украсит.
Подчинявшееся каждому слову Драммонда тело Хавьера с трудом совместило зубы. Он сам с огромной радостью крепко сжал бы их на руке палача, но занемевшие челюсти плохо слушались, и Эгор успел убрать пальцы. Драммонд увидел это и улыбнулся, заметив:
– Прелестно. Просто прелестно. Наша маленькая норовистая собачонка ещё пытается кусаться. Ей мало полученных уроков. Что же. Я ожидал, что так и будет. Открой рот. Эгор, затолкай ему туда какую-нибудь мокрую тряпку поплотнее. Отлично. А теперь, псинка, оглянись назад и посмотри в тот угол. Там стоит твоя заветная мечта, цель всей твоей никчёмной жизни, твоё помойное ведро. Запомнил? А сейчас, смотри на меня!
Драммонд подождал, пока Хавьера выгнет обратно лицом к нему, и продолжил:
– Получи ещё одно украшение. Оно будет твоего любимого чёрного цвета. Это, конечно, не платок, но ты будешь носить его на голове, не снимая. Помнишь наш разговор о том, что в моём доме никогда не будет человека по имени Норрьего? Так вот. После того, как мы уйдём, ты сможешь этим ведром воспользоваться. А попутно очень советую спустить туда же весь свой гонор, дерзость, непокорство, ненависть и что там ещё у тебя осталось. Короче говоря, похорони в нечистотах себя самого. Своего князя, генерала, человека… Кем ты там себя, несмотря ни на что, всё ещё считаешь. Пойми, наконец. Ты теперь никто. Мой раб. Вещь. Скотина. И чем раньше ты это поймёшь и признаешь, тем целее будешь.
