Ирина Первушина
Третья дорога
Глава 1
Книга первая. Золотой лист.
1.1
Боль. Дикая жгучая боль. Она будто раздирает тело на части. Раскалывает голову. Выворачивает наизнанку душу. Сжигает мышцы. Испепеляет кости. От неё нет спасения. Она везде. Она навсегда. Он не может больше её терпеть и падает в темноту.
***
– …Ваша милость!.. Ваша милость!.. Да что ж такое!.. Лекаря сюда! Живо! Ваша милость!.. Хавьер!..
Срывающийся на крик голос и последовавший за ним топот, гомон и какое-то бряканье доносились откуда-то издалека. Словно из-под воды или сквозь туман. Вокруг началась какая-то суета. Его подхватили несколько рук, подняли и уложили на что-то мягкое.
Голоса слились в один неразличимый поток. Вслушаться в него, пошевелиться или открыть глаза сил не осталось.
– Чего?! – прорвался сквозь общее болото возмущенным воплем первый голос. – Что ты сказал, собака?! Да я тебе самому сейчас кровь пущу! Вон отсюда! Никакой ты не лекарь! Прочь! Я за себя не ручаюсь!
Опять какая-то беспорядочная суета. Но недолго. Всё стихло. Стукнул засов на двери. Кто-то подошёл совсем близко. Взял его за беспомощно висящую руку и тихо позвал:
– Шерик. Пар григ, Шерик! Торого! Торого! Шерик!
Тишина. Темнота. Река. Дорога. Новая дорога.
***
Хавьер открыл глаза и осмотрелся. Ночь. Неровное сияние свечи выхватывало из темноты стол и уснувшего прямо за ним плечистого человека. Тот положил темноволосую голову на руки и тихо, мерно дышал. Рядом закрытое, но не занавешенное окно. Незнакомые звёзды в небе.
«Где я? Почему не помню, как здесь оказался? Вчера был обычный день. Я попрощался с детьми на ночь и ушёл работать в кабинет. Наверное, там и заснул. А эта комната явно не в моем дворце. И даже не в Кордии…»
Он попытался пошевелиться. С трудом, но тело слушалось. Снова вгляделся в человека за столом.
«Кто там? Враг? Друг? Тюремщик? Ни на кого из моей дворцовой гвардии не похож. И не Рэй. Рэй! Дети! Гюзель! Что с ними? Где они?! Неужели мятеж?! Нет!..»
Страх за близких заставил его забыть об осторожности и придал сил. Хавьер быстрым рывком сел на постели, отбрасывая прочь одеяло. Он приготовился кинуться в бой. В тот же момент человек за столом проснулся, поднял голову и воскликнул:
– Ваша милость! Вы очнулись! Хвала духам!
Хавьер застыл на месте и, не веря глазам, изумлённо выдохнул:
– Лэло?! Это ты?!
Тот уже оказался рядом с кроватью, подал руку и помог пересесть за стол.
– Я, ваша милость. Конечно, я. Кому ж тут, кроме меня-то, быть? Я к моему Жеребёнку уж почитай как восемь годков никого близко не подпускаю. И не подпущу никогда. Ох, и напугали вы меня сегодня, ваша милость. Ох, и напугали…
Приговаривая так, Лэло налил что-то из большого медного кувшина и протянул Хавьеру.
– Вот. Примите, ваша милость. Я тут травку одну редкую заварил. Оно сейчас как раз будет. Выпейте. Полегчает. Это меня Ойлун на такие случаи научила. Кликать вас Шериком, да звать на кири, пока не отзоветесь. А потом вот отпаивать…
Хавьер молча взял странной формы кубок и выпил всё до дна. Затем прикрыл глаза.
«Восемь лет! Восемь! Значит, ему сейчас почти сорок, а мне… Мне двадцать один! Лэло жив! Ничего ещё не случилось! Ни прихода Мадино, ни дороги в цепях через пески не случилось! Кестер на троне. Я его генерал. Рэй ещё даже не родился! Это… О нет. Это третья дорога…»
Как бы он ни ждал изменения мира вокруг себя последние два месяца, Хавьер всё равно оказался не готов.
– Как вы, ваша милость? – продолжал спрашивать, хлопоча вокруг него, Лэло. – Налить ещё отвару-то? Ойлун говорила, он вас крепче к миру привязывает. Чтобы духи за собой далеко не увели…
– Нет. Благодарю тебя. – Хавьер открыл глаза. – Ты всё сделал правильно. Мне уже лучше. Только многого не помню. Где мы сейчас? Почему? Мы ведь не в Кордии?
Поставив кувшин, Лэло озадаченно поглядел на подопечного. Хавьер уже давным-давно позабыл этот взгляд. О короле Кордии никто не заботился так, как один грубоватый бывший похититель детей.
– Нет. Не Кордия. Вы, что, совсем ничего не помните? Ну дела… Как же так-то? И вроде бы головой не ударялись… Не бывало такого с вами раньше-то… – Лэло снова сел и сложил перед собой руки на стол. – Но, раз уж так сложилось, так я вам сейчас всё обскажу как есть. Мож и вспомните чего. Мы в Гардорре, ваша милость!
Хавьер удивлённо поднял брови. В граничащую с Кордией на севере воинственную страну он не выезжал ни разу в жизни. В своей прошлой жизни. А со свирепыми, могучими подданными гардоррского конунга сталкивался лишь однажды. Когда те везли его в клетке через все королевство. А потом копьями разгоняли ньеттийцев на главной площади Норрвальдо.
– И что же мы здесь делаем? – сказал Хавьер как мог спокойно, не желая пугать Лэло ещё больше.
– Так известно что: сопровождаем посольство его величества Алегорда Кестера! – ответил хранитель. – Их на смотрины сюда пригласили. С невестой, значит, познакомиться. А вы во главе гарнизона сопровождения и охраны будете.
– Так… – У Хавьера свело живот от дурных предчувствий. – Что за гарнизон? Кто? Откуда? Сколько? Где расквартированы? Каким арсеналом располагают?
– Всё в порядке, ваша милость! – заверил его Лэло. – Не извольте беспокоиться! Три сотни тяжелой конницы и шесть пехоты при полном вооружении. Встали лагерем вокруг этого дворца, в котором король наш, вы да все вельможи расположились. Незадолго до того, как вы без чувств упали, приходил офицер с докладом. Всё спокойно. Мы хоть и на чужой земле, а тардийцы-то охранное дело хорошо знают! Никого сюда не пропустят!
Хавьеру отчаянно захотелось схватиться за голову и заорать:
«Тардийцы! В охране короля! На чужой земле! Казнить немедля того, кто устроил эту западню!..»
Но сказал он тихо и спокойно:
– Почему именно они? Кто так решил?
Лэло неопределённо хмыкнул, потом негромко произнёс:
– Так ведь вы, ваша милость. Вы так и решили, когда король поручил вам охранять себя здесь. Вы сказали, что на севере лучше всего воюют северяне. А тардийцы с гардоррцами веками за межевые земли грызутся и знают друг друга. Кое-кто, конечно, заикнулся, дескать, ненадежный это народ – тардийцы-то. Бунтовщики сплошные. А вы тогда только рассмеялись и сказали, что любым страшным оружием надо уметь пользоваться. Чтобы бить врага во всю мощь и не навредить себе. А потом послали в столицу Тарда гвардейцев, чтобы те беременную княгиню из замка вывезли да к вам в Норрвальдо заложницей доставили. Так, мол, Тирдэг будет вернее престолу служить да короля охранять. Рисковать любимой женой и нерожденным первенцем не станет… Драммонд и не стал. Подчинился. Только всю дорогу зубами на вас скрежещет. Так вот мы с тардийцами-то и поехали. Да и потом, кто ж в здравом уме с вами в Кордии спорить будет? Это после высылки Леджера и риверского-то крошева? Самоубийц нет.
Хавьер почувствовал, как на его шее всё туже затягивается невидимая петля, и судорожно сглотнул.
«Неужели я, и в самом деле, был таким бездушным чудовищем?..»
– Риверского? – переспросил он, ухватившись за последние слова Лэло. – Бои за Ривер уже прошли?
– Точно так, ваша милость, – подтвердил тот. – Как не пройти. Аккурат полтора года тому назад. Вы тогда только-только полковником стали. И убедили короля-то, что остров полон бунтовщиков и предателей. Что если там порядок сейчас не навести, то они к Джерзиге переметнутся. Ну и навели. Подняли наших как одного да и выжгли там всех почитай под корень… Ривер теперь почти пустыня. А вы генерал и «Меч государя».
– О духи… – только и смог простонать Хавьер, опустив голову.
Затем вскинулся:
– Постой. А Тирдэг? Он сейчас здесь?
Лэло кивнул и подтвердил:
– Здесь, ваша милость. Этажом ниже расположился со всей своей личной оравой. Еле места им хватило. А тут – мы с вами да король с гвардией и свитой.
– Так. – Хавьер негромко хлопнул по столу. – Сколько тут моих людей? Сколько у короля?
– Как всегда, ваша милость, полусотня ножей тут из наших. Вы ж без них никуда не ездите. Ещё сотня королевских. Поднять их?
– Да. Боевая тревога. Только тихо! Чтоб ни одна мышь не заметила! Стой! – Собиравшийся выйти из комнаты Лэло замер и оглянулся. – Вначале сходи и разведай обстановку. Так, будто всё в порядке и ты просто идёшь передать нашим и королю, что я пришёл в себя. Ни во что не ввязываться. Осмотрелся и живо обратно. Понятно?
Тот кивнул и тихо исчез за дверью. Уже полностью пришедший в себя Хавьер бросился одеваться и проверять оружие. Не успел он заткнуть за пояс пистолеты, как Лэло вернулся.
– Беда, ваша милость, – быстро доложил хранитель, плотно закрыв за собой дверь. – Так-то вроде как всё тихо. Постовые на месте. Меня никто не остановил, но внизу слышно бряцание железа без разговоров. Из окон коридора видно, как по двору тени шныряют. А перед покоями короля, кроме его гвардейцев, ещё и отряд тардийцев нарисовался. Дескать, князь им велел тут для усиления охраны встать. Я, как вы сказали, передал постовому о вашем самочувствии да обратно направился. По пути нашим дал сигнал тревоги. Так что? В бой? Раскидаем тех, что в коридоре-то?
В руках у Лэло сверкнула сабля. Хавьер сел за стол и остудил его пыл вопросом:
– А тех, кто внизу и вокруг дворца?
Затем отрицательно покачал головой и продолжил:
– Нет, друг мой. Приказываю отойти без боя. Короля нам уже не вытащить отсюда, так как силы слишком неравны, а остальное не имеет значения. Меня всё равно вынудят сдаться рано или поздно, даже если сейчас сбегу. Слушай внимательно. Береги себя! В бой не вступать! Это приказ, Орем! Никуда не ввязывайся сам и не пускай наших! Даже, если меня схватят. Понятно? Мне гибель не грозит: в худшем случае арестуют и увезут в Кордию, а ты нужен живым и свободным! Здесь вы ничего изменить не сможете. Тардийцев слишком много. Вас просто всех положат, если кинетесь в атаку. Поэтому немедленно скрытно выбирайся из дворца и уводи наших в Ньетто. Ясно?
Лэло сжал челюсти и так процедил:
– Ясно. Могу идти?
– Иди. И спасибо тебе за всё. Как-нибудь свидимся.
Недовольно сверкнув глазами, Лэло вышел и тихо притворил за собой дверь. Хавьер поправил сапоги, ещё раз, больше по привычке, чем по необходимости, проверил шпагу и пистолеты. От мира третьей дороги он ждал только беды.
Оказаться в чужой враждебной стране вместе с королём, в то время как охранявшие их воины из вечно бунтующего Тарда скоро на них же и бросятся… Что могло быть хуже?
1. 2
Проводив Лэло, Хавьер открыл окно, сел за стол и закрыл глаза. Он мог бы и не отправлять хранителя на разведку. Пока тот ходил, Хавьер всё услышал и понял сам.
Ветер донёс обрывки тихих приказов на тарди готовиться к захвату короля и никого, кроме него и «главного ньеттского выродка», не щадить. Казалось бы, спящий лагерь вокруг дворца наполняли скрытые передвижения, тихий шёпот и лихорадочное биение сердец. Потом случились первые смерти.
Хавьер уловил в ночной тишине несколько сдавленных хрипов и шорох напившихся крови кинжалов. Постовых гвардейцев, расставленных вокруг дворца, больше нет.
А самое важное – он услышал подтверждение своей главной, такой страшной догадки. Рэй умер.
Хавьер заподозрил это, как только понял, что находится на третьей дороге. Она ведь могла начаться не иначе, как со смерти «сына отца древней крови». И раз Шерик здесь, значит, нерожденный ещё Рэй погиб. А, следовательно, ночное оживление вызвано ничем иным, как только дошедшей до Тирдэга скорбной вестью. Ослепленный горем князь Тарда не пощадит никого.
И вот: окружавшие дворец сосны шептали друг другу подхваченную в лагере весть. Княгиня не вынесла долгой дороги и скончалась от преждевременных родов вместе с ребёнком. Одна из верных служанок, ценой жизни, смогла выпустить голубя и так сообщить о трагедии.
Хавьер обхватил голову и тихо застонал.
«Как я мог принять такое глупейшее решение: взять её в заложницы? Как?! Сейчас мятеж – дело нескольких минут. Бежать, бросив короля, я не буду. А сопротивление бесполезно. Даже если я пробьюсь к Алегорду, уйти нам однозначно не дадут. Тирдэг меня живым из рук не выпустит. И не обратит внимания, сколько положит в бою людей. Десять? Двадцать? Сто? Больше я сразить не успею в любом случае. Но я и не хочу их убивать. Люди ни в чём не виноваты. Как и сам Тирдэг. У него свое горе и своя правда. Он имеет право на месть.
А я должен вернуть все долги.
Рэй! Мой мальчик! Прости меня! Прости!.. Я всё исправлю. Я сделаю всё, чтобы всё исправить».
Шум в ночном дворце начал нарастать. Единственным, что принесло Хавьеру хоть какое-то облегчение, стал плеск ручья, рассказавшего о том, что вдоль его течения ушёл в скалы большой отряд черных всадников. Погони за ними не было. Значит, Лэло сделал всё как нужно.
«Слава духам! Хотя бы крови земляков не будет на мои руках».
Где-то далеко Хавьер различил голос Тирдэга, отдававшего короткие яростные приказы на тарди. И ещё один знакомый голос. Крайне пренеприятная неожиданность.
«Значит всё ещё хуже, чем могло бы быть…»
Шаги в коридоре загрохотали совсем близко. Хавьер положил пистолеты на стол. Из-за двери раздалось:
– Сдавайся, собака! Ты окружён! Твоя хваленая ньеттская гвардия сбежала, поджав хвост! Король в нашей власти! Если ты попробуешь напасть или убить себя, ему не поздоровится! Выбрось в окно всё оружие и ложись мордой в пол!
«Где-то так уже было…»
Хавьер встал, снял перевязь со шпагой и кинул её в темноту за окном. Туда же полетели пистолеты. Затем он обратился в сторону двери:
– Я сдаюсь. Не трогайте короля. Кинжалы выбрасывать не буду. Просто воткну в стол. Заходите.
Достав два узких клинка, которые всегда носил за голенищем, Хавьер одним ударом вогнал их в столешницу по самые рукояти.
«Что же, Веточка. Я знаю, что ты меня видишь и слышишь. Спасибо, что помогла вспомнить прошлую жизнь. Я готов принять все, что бы на меня ни свалилось. Готов идти дальше».
Хавьер омыл лицо руками и лёг на пол.
Дверь приоткрылась, а затем распахнулась настежь. В комнату вбежали многочисленные воины и крепко прижали опасного пленника копьями к полу. Снова зазвучал ненавистный голос:
– Так вот ты какой, кровавый цепной пёс Кестера! Непобедимый Хавьер Норрьего! Не так уж ты и страшен, как о тебе болтают. Оглушить щенка и в подвал на почётное место. Я скоро приду с ним побеседовать.
1.3
Первое весеннее солнце ласково пригревало раскинувшийся в центре Мадинора королевский дворец. На покрытых изморозью каменных плитах двора образовались маленькие лужицы, в которых тут же принялись купаться и весело чирикать вездесущие воробьи. Радость от того, что долгая зима закончилась, и наконец-то скоро снова начнётся новая буйная весенняя кутерьма, казалось, висела в воздухе.
Посреди высокого дворцового балкона появился граф Бернар Леджер. Фельдмаршал великой Кордеи тоже радовался весне. Разбирая бесконечные бумаги, он услышал звон тающих сосулек, накинул на парадный мундир тёплый меховой плащ и вышел из ставшего вдруг душным кабинета.
Свежий лёгкий ветер растрепал густые, всё ещё тёмные в основной массе кудри Бернара. Полтора года службы с момента восшествия на престол Шарля Первого принесли графу много орденов и воинской славы. Но и седины тоже добавили.
Чем дольше длилось правление Мадино, тем паршивее становилось на душе у Бернара. Кровавая гражданская война, бесконечные казни недовольных и подавление бунтов…
Сидя в одном из полуразрушенных замков Рантуи на краю мира и мечтая вернуться в родную Кордию к семье и детям, он хотел вовсе не этого.
И Шарль… Бернар глубоко привязался к нему. И не без причины. Мадино и его окружение – «королевский двор в ожидании», как они сами себя величали – приняли к себе никому ненужного изгнанника. Можно сказать, спасли от бесславной голодной смерти на чужбине.
Тогда, почти четыре года назад, ещё во время правления Алегорда Кестера, Бернар, удостоенный орденов полковник, при всех отказался идти на Ривер под знаменами Хавьера Норрьего. Пытался доказать членам военного совета, что всё можно решить переговорами. Хотел вразумить самого молодого князя Ньетто, убедить его отказаться от карательного похода… Да куда там! Хавьер сильно изменился к тому времени. Будто перестал быть человеком и хотел только победы любой ценой. Разразился настоящий скандал.
Кончилось всё тем, что Бернара объявили предателем и, с лишением всех прав и титула, выкинули из страны. В живых он остался только благодаря заслугам отца – графа одной из обширных провинций Кордии Фабьена. Кое-как Бернар добрался до первой попавшейся крепости в соседней Рантуе, а потом осел в ближайшем городке, перебиваясь случайными заработками. А через полгода почти нищенского прозябания там его торжественно пригласили ко двору «короля Кордии в ожидании».
Юный Шарль произвёл на бывалого полковника благоприятное впечатление. Держался с достоинством. Гладко и связно излагал собственные взгляды на будущее их родной страны. Даже показал длиннющий свиток, содержавший его родословную и подтверждавший право на престол. Бернар ни тогда, ни сейчас не стал вникать во все хитросплетения главных и побочных ветвей королевского древа. Ему требовалась надежда на возвращение домой. И он её получил.
В окружении Мадино оказалось не так много имевших действительный боевой опыт военных. Прошедший не одну кампанию сорокатрехлетний Бернар быстро стал одним из главных советников принца. Они начали много общаться и даже по-человечески сблизились. Со временем вместе с другими сподвижниками обосновались в одном из небольших замков возле границы Рантуи и Гардорры на отрогах Крайних гор. Часто фехтовали друг с другом, выезжали на охоту, даже, бывало, спорили о будущем долгими вечерами у камина.
Шарль казался воплощением истинного короля: молодой, по-своему красивый, не по годам мудрый, в меру осторожный и наверняка справедливый. Такой не будет рубить головы направо и налево. Не будет заливать окраинные земли кровью…
Но, придя к власти, Шарль будто стал другим человеком. И всё пошло совсем не так. Когда война за трон Кордии так неожиданно быстро и триумфально закончилась, Мадино совсем отошёл от дел, несмотря на то, что успел показать себя блестящим, даже можно сказать – гениальным полководцем.
Все важные государственные решения принимали теперь другие, неминуемо увлекая страну в бездонную пропасть. А сам новоявленный король лишь предавался любимым жестоким играм.
Тряхнув головой, Бернар поправил волосы, опёрся на перила балкона и, отбросив на время тяжёлые мысли, с удовольствием подставил лицо ласковым лучам первого по-весеннему тёплого солнца.
Вдруг внимание графа привлёк какой-то шум внизу. Бернар неохотно открыл глаза и внимательно осмотрел двор. Там появились три человека. Двое рослых гвардейцев вытащили из боковой калитки заключенного, проволокли его под руки через весь двор и бросили на землю перед каретной стоянкой. Человек неловко упал на колени, ещё больше гремя по камням сковавшими его руки и ноги тяжёлыми кандалами. Одет он был явно не по погоде. Босые грязные ноги выглядели так, словно узник никогда в жизни не носил обуви. Избитое, покрытое старыми и новыми ранами тело едва прикрывали ветхие штаны до колен и тёмная рваная рубаха. Неопределенно помойного цвета волосы обкромсаны очень коротко, почти налысо, и торчали кое-где неровными клоками. Бернар вздохнул.
«Ещё один бродяга. Но почему здесь, во дворце?»
Он решил спуститься вниз, чтобы лично разобраться в столь странном деле. И вот, покрытая ковром лестница главного входа во дворец осталась позади. Квадратные серые каменные плиты, промёрзшие до звона ещё с ночи, гулко отозвались под твёрдым шагом Бернара, гвардейцы вытянулись в струну и отсалютовали высокородному начальству. Заключённый ещё больше сжался в комок и заметно дрожал, то ли от страха, то ли от холода.
– Что за шум вы тут устроили? Портите такое замечательное утро.
Бернар старался говорить и выглядеть сурово, но прекрасно понимал: стражники ему не поверят. Уж кто-кто, а фельдмаршал зря никого не обидит. О том любила потолковать на досуге вся кордейская армия.
– Не извольте беспокоиться, господин граф! Скоро приедет тюремная карета, и нас тут не будет. Извините за шум. Энтот вот бездельник совсем не хочет шевелить ногами, пришлось тащить его по камням, – браво доложил один из стражников.
– Ты, бестолочь, поклонись господину фельдмаршалу! – прикрикнул на заключённого второй, пнув в спину так, что тот упал на плиты лицом вниз. – Выпороть бы тебя хорошенько за шум, что ты тут устроил! Да некогда уже. Ничего, новый хозяин этим займётся!
Бернар неспешно обошёл узника и встал перед ним, приказав:
– Поднимите-ка, ребята, своего красавца на ноги. Посмотрим, с кем вы тут развлекаетесь.
Гвардейцы быстро подхватили узника под локти и встряхнули его над землёй. В их больших крепких руках истощённый человек казался совсем маленьким и хрупким. Он не подавал признаков жизни и не поднимал голову.
– Что-то ваш бродяга совсем дохлый. Он хоть дышит? – заметил Бернар, взял в руки ножны одного из стражей, самым кончиком подцепил подбородок пленника и поднял его на себя.
Тот в ответ медленно полуоткрыл ярко зелёные глаза.
– Норрьего?! – выпалил опешивший Бернар, отпуская ножны и делая шаг назад. – Разрази меня гром! Это что, Норрьего?! Не может быть! Я же сам видел, как его казнили!
Узник снова безвольно уронил голову и продолжил неподвижно висеть на руках стражи.
Так близко бывшего любимца бывшего короля Кордии князя Ньетто, генерала Хавьера Норрьего Бернар не видел с тех пор, как привёл его на верёвке к воротам Триволи. Именно там, в самой страшной тюремной крепости страны, преступник и содержался вплоть до суда и казни.
Норрьего был почти вдвое моложе Бернара и когда-то начинал карьеру под его командованием. Хавьер тогда по-хорошему поражал. Не по годам серьёзный семнадцатилетний парень с грустными зелеными глазами. Он старался во всё вникнуть, всей душой стремился хоть чем-то быть полезным старшим по службе. Несмотря на княжеское происхождение, легко сходился с низшими чинами и разделял с ними все тяготы походной жизни. Кто бы мог подумать, что буквально через пару лет Хавьер превратится в бездушное чудовище?
По злой иронии судьбы, именно Бернар ходатайствовал о том, чтобы после первой проведённой вместе кампании наградить молодого Норрьего орденом и представить ко внеочередному чину. Тогда, в жестоких боях на границе с Джерзигой, молодой княжич каким-то чудом вывел из-под смертельного огня вверенную ему роту. А потом сотворил что-то вообще невозможное. Смог неожиданной дерзкой атакой в тыл противника спутать тому планы и, в конце концов, склонить чашу победы на сторону кордийцев.
Рядовые после того были готовы носить Норрьего на руках и идти за ним на край света. Да что там рядовые. Бернар и сам смотрел на юного героя с восторгом. И не просто так. Тот не только принёс победу в одном из переломных сражений, но и спас своему командиру жизнь. Когда дело дошло до рукопашной всех со всеми, Хавьер возник рядом с Бернаром, как из воздуха, и отразил сразу серию направленных на главу армии Кордии ударов. А потом воткнул глубоко в землю упавшее багряно-серебряное знамя с гербом Кестеров и бился возле него до самого конца сражения.
Получив из рук короля орден и патент на новое звание, Норрьего на полгода уехал на родину в Ньетто. Потом задержался там ещё на год. А потом пришли вести о том, что он стал князем. Бернар думал тогда, что Хавьер навсегда останется в Норрвальдо и уже никогда не вернётся на службу.
И хорошо бы так и случилось. Но нет. Он вернулся. Король так обрадовался этому, что, несмотря на юный возраст Норрьего, сделал того полковником и поставил над гарнизонами восточных рубежей.
Помнившие Хавьера вояки тоже приняли его с восторгом. Пока не сходили с ним в несколько боёв. В армию вернулся другой человек. Вместо отзывчивого юноши – молодой молчаливый старик с безжалостным взглядом и куском железа вместо сердца. Норрьего по-прежнему приносил только победы. Но какой ценой? Если раньше, планируя вылазки, думал лишь о том, чтобы сберечь как можно больше людей, причём с обеих воюющих сторон, то сейчас… «Никого не мучить и не щадить». Вот с таким приказом шли в бой его войска. И неважно, если на пути оказывалось мирное население. Они тоже становились врагами, если хоть как-то мешали его планам…
После высылки из Кордии, Бернар много слышал о Норрьего. О его зверствах на Ривере и в других местах.
Когда им с Шарлем при поддержке князя Тарда удалось захватить Кестерию и закрепиться там, Норрьего повел оставшиеся верными ему войска на штурм столицы. Зная о воинских талантах «ньеттского палача», Бернар побаивался выходить навстречу.
Но Шарль убедил его и весь воинский совет, что победа возможна. Король лично разработал весьма хитроумный план, как обмануть Норрьего и заставить его вначале смешать боевые порядки и использовать все резервы, а потом разбить наголову. Мадино предложил необычные решения для кордийский армии решения, а потому они вызвали бурное обсуждение и даже неприятие. Но Шарль выступил очень убедительно. Он ответил на все вопросы генералов и смог склонить их на свою сторону.
Бой состоялся в предместьях столицы и, ко всеобщему удивлению, прошёл именно так, как его спланировал Мадино. Казавшийся непобедимым Норрьего бился до последнего, но ничего не смог сделать. В конце концов, Бернар лично заставил его сдаться. Стоявшего на груде убитых им противников Хавьера даже ни разу не смогли ранить. Только увидев себя под круговым ружейным прицелом, он с полным безразличием сломал о колено шпагу, вытянул вперёд руки и замер так.
Бернару было не о чем с ним тогда говорить. Отдав приказ связать пленника и приготовить для него надежный конвой, он покинул поле боя.
Когда весть о победе и поимке Норрьего дошла до Шарля, тот распорядился отвести обезвреженного врага в Триволи, но так, чтобы позорное шествие видела вся столица. Бернар выполнил.
Потом случились суд и казнь.
«Сколько времени прошло с тех пор? Около полутора лет? Неужели Хавьер всё это время был жив и находился в тюрьме? Здесь во дворце? Да от парня же совсем ничего не осталось… Только глаза… Да и те – уже совсем не его…»
Поучаствовать в судьбе пленённого Норрьего Бернар пытался много раз. Он часто думал о судьбе молодого генерала, о том, что могло так изменить его, о том, как тот сражался прежде. Постепенно граф пришёл к выводу, что казнь – всё же слишком суровый приговор для того, кто виноват лишь в том, что защищал родину как умел. Ведь не бегал же Норрьего с ножом по улицам, подстерегая случайных прохожих. Нет. Он воевал. Воевал и приносил Кестеру победу за победой. А то, что не считал, сколько положил для того людских жизней… Так не он первый. Много было в истории Кордии таких полководцев. Да и сейчас такие есть. Что ж теперь, всем головы рубить, что ли? Вполне достаточно лишения титула, заключения… Высылки из страны, в конце концов.
Но готовившийся к коронации Шарль то отшучивался, то переводил разговор в другое русло. Вскоре состоялся суд над бывшим «Мечом государя». И там Норрьего, неожиданно для всех, полностью признал все предъявленные ему обвинения. Приговор вынесли однозначный: смерть через отсечение головы.
И суд, и казнь, во избежание народных волнений в столице, решили провести в соседнем с Триволи аббатстве. Зато их объявили открытыми. Присутствовали послы сопредельных государств и все желающие. Из тюрьмы к месту казни Норрьего провезли сквозь плотную толпу зевак под усиленным конвоем. Бывший генерал стоял на коленях в железной клетке с верёвкой на шее. Специально нанятые люди (как Бернар узнал позже) громко ругали смертника последними словами и кидали ему в лицо всякой гнилью. Норрьего молчал, не шевелился, не опускал головы и смотрел перед собой безразличным, всеми узнаваемым взглядом. А на эшафот его вывели всё в том же неизменном чёрном платке на голове, но уже с повязкой на глазах.
И постепенно, за прошедшие после того полтора года, про последнего из рода князей Ньетто все просто забыли.
***
– Кто? Карега? – переспросил озадаченный стражник, наморщив лоб. – Нет. Не знаю такого. Нам ведь по именам не докладывают, ваше сиятельство! Для нас он кто? Заключённый из подвала. Мы уж почитай чуть больше года его тут под дворцом на цепи держали. А там что? Хлеб, вода, миска каши да клок соломы. Ну, и само собой, всё, что нужно для пыток. Так как он для увеселения его величества тут пребывал. Уж что только они с этим паршивцем тут не вытворяли! Иной раз такое и в голову не придёт! И всё сами, даже палача не звали. Бывало так, что думаем, всё: кончился наш бродяга! А он нет: шевелится потихоньку. Тогда их величество распорядится подлатать его, несколько дней не приходит, а уж опосля ещё шибче отыграется! Другой бы давно окочурился от жизни такой, а энтого ровно держит здесь что да помереть не даёт.
Бернар изо всех сил постарался придать голосу твёрдость, а лицу беззаботный вид и как мог небрежно спросил:
– А почему он в таком виде? Где обувь?
– Так ему не положено, ваше сиятельство, – тут же отчитался стражник. – Нам, когда его привезли год назад из Триволи, так и сказали: без обуви. И его величество потом такие же указания дал. Так что у нас всё строго по приказу. Комар носу не подточит! А рубаху со штанами, вот те меняли раз или два. Я уж и не помню.
– Понятно… – протянул Бернар, стараясь скрыть всё нараставшее возмущение. – И куда вы его сейчас хотите отправить? Обратно в тюрьму?
– Никак нет, ваше сиятельство! – гаркнул второй страж. – Кому он там нужен? Не того полёта птица! Да и не доехать ему, даже дотуда. Дуба даст по дороге. Вот какой за год здесь стал дохлый: кожа да кости! Даже сидеть сам не может. Мы его, ваше сиятельство, господин фельдмаршал, на площадь Лип сейчас доставим. Эта шваль будет теперь самого князя Тарда развлекать. Вот как. Их величество так приказали. Видимо, наскучило самому-то руки пачкать! А вот и карета. Прощайте, господин граф! Желаем здравствовать! Извините за шум!
Прямо перед ними остановилась глухая тюремная карета без окон. Кучер ловко спрыгнул с козел и открыл тяжёлую дверцу. Стражники размахнулись и легко закинули брякнувший цепями груз на пол повозки, потом забрались внутрь сами. Ловким движением забросили наручные кандалы узника на высоко вбитый в стенку напротив двери крюк так, что заключённый почти повис на них, стоя на коленях между севшими на лавки стражами. Затем широким железным полукругом, закрепленным правее и ниже крюка, пристегнули пленника к стенке кареты на уровне груди.
– Вот так и поедем. А то вдруг он на нас нападёт! – Стражники поухмылялись в усы, но открыто смеяться, всё-таки не посмели. – Прощевайте, господин фельдмаршал!
