Ирина Мухаметова
Островский – детектив
– Да? И почему? А смогли бы вы, Вадим Григорьевич, узнать ее?
– Я? Узнать? Что вы! Я даже помыслить боюсь о том, чтобы ее случайно увидеть, как вы этого не понимаете… Но, если я увидел бы ее, то, наверное, узнал бы. Платок у нее такой белый и волосы черные.
– Знаете, это так неопределенно.
– Но я не видел ее вблизи, понимаете, только издалека.
– Понимаю. Но вообще-то это мог быть мужчина?
– Мужчина? Мне такое в голову даже не приходило… А что… Такое вполне может быть… Знаете, я был в театре у Великатова. Мы искали там с ним у костюмеров похожую шаль.
– Да? И как?
– Никак! Не нашли. Нет ее там. Хотя вот какая мысль пришла мне в голову…
И на этих словах Вадим надолго замолчал. Лыняев подождал-подождал и не выдержал.
– Что же? О чем вы подумали? И почему вы вдруг стали оглядываться?
– Знаете, мне кажется, что нас сейчас подслушивают…
– Да кому это надо, Вадим?
– Не знаю.
– Да и нет тут никого!
– Может быть, вы и правы, но вот что я хочу вам сказать… Мне почему-то думается, Михаил Борисович, что все это театр, и все мы участники какого-то странного представления, который кто-то невидимый поставил в этом волжском городе. И все мы куклы, которыми управляют…
– Кто все? Вы? Я? Цыганка?
– Может быть, и она тоже … Но сейчас я ни в коем случае не хочу с ней встретиться.
– Я вас не понимаю.
– А я вам еще раз скажу – это все театр!
– Но, уж извините, Вадим, но так уж получается, что вы повторяете слова Акима Акимыча.
– Да, повторяю, и это забавно… Вот у вас, насколько мне известно, нет грехов в прошлом, и у того же Глумова, похоже, их тоже нет! А у меня есть! И много! Если бы вы знали, что я пережил, с кем только не встречался, на какое дно не падал… А вот сейчас это прошлое меня настигает, и я постоянно о нем думаю. Хотя, может, и зря… Может, не надо вспоминать, а забыть надо? Вот и у Мурова грешок есть, он бросил девушку с ребенком, которого она ему родила, и женился на другой. И у Великатова есть, потому что он до сих пор не взял в жены Сашеньку. А они ничего… Живут… Так кто же из нас будет следующим? А? Как вы думаете, кто?
– О чем вы?
– Я боюсь, Михаил Борисович, очень боюсь, поэтому хочу отсюда поскорее уехать…
– Куда же вы так торопитесь, Вадим? Завтра похороны вашего брата…
– Ах, да… Тогда после них я сразу и уеду. Уеду! И пойду сейчас складываться.
Дульчин поспешил к себе в номер, а Лыняев вышел на набережную. Через какое-то к нему присоединился Муров, и Михаил Борисович предложил тому прогуляться.
– Знаете, видел сейчас Дульчина. Он явно не в себе, хочет срочно отсюда уехать.
– Уехать?
– Да, Григорий Львович. Все твердит, что только бы ему не встретить ту цыганку! И еще что это мог быть мужчина!
– Мужчина? Но это уже слишком!
– Хотя у меня тоже из головы не идет, кто она. Значит, надо нам как-то ее поскорее найти и тогда все прояснится! У вас же в поместье табор стоит.
– И что? Она явно не из него.
– Почему вы так думаете?
– Потому что у цыганок не бывает белых платков. По крайней мере, я таких не видел.
– Дульчин говорит, что она прикрывала им лицо при разговоре. Может быть, она скрывала усы?
– Усы?
– А что? Ну, представьте, мог ли кто-то переодеться цыганкой, и чтобы Борис или Сергей его не узнали?
– Может быть, они подумали, что это была шутка?
– Хорошенькая шутка! Кто-то переоделся, поговорил с ними и…Потом они пошли на набережную и покончили с собой? Весело! Ну, ладно Борис еще мог так подумать, но Сергей Сергеич?
– Да, вы правы, Михаил Борисович. А, может быть, все-таки это месть тех двух дам?
– Каких? Вы про Катерину и Ларису, что ли?
– Да.
– Но почему тогда Дульчин хочет уехать? Из-за него же никто не погиб, насколько нам известно.
– А, может, он все-таки понял, почему его брат и Паратов покончили с собой?
– Не знаю, Григорий Львович, не знаю. Цыганка в белом платке, Снегурочка… Что все это значит? И еще… Пока я не забыл. Дульчин сказал, что все это театр.
– Театр? То есть он произнес слово «театр», как и Аким Акимыч?
– Да. И еще жаловался на свою жизнь.
– Жаловался?
– Да все твердил, что где ему только не пришлось побывать, с кем познакомиться и дальше в том же духе.
– Это правда, Михаил Борисович, он несколько раз был признан банкротом, знает, что такое бедность и даже нищета. Но потом он все-таки как-то поднимался… И опять начинал играть… Почему-то он не может от этого отказаться…
– Но сейчас-то он богат! И он все равно чего-то очень боится.
– Знаете, пусть уезжает, если ему уж совсем невмоготу здесь находиться. Я не против.
– Я тоже. И еще. Вы знали, что Вадим был в театре и искал там шаль?
– В театре? Почему именно там?
– Не знаю, хотя у костюмеров тамошних он ее не нашел…
– Как все странно и непонятно!
– Полностью с вами согласен, Григорий Львович, ну, а пока прощайте.
Они разошлись. Лыняев направился искать жену, Муров же снова пришел на набережную. Казалось, река просто притягивала его к себе…
Опять это место! Но почем здесь никого нет? Хотя что это я … Вон там люди идут, и там.
Что же такого узнал Дульчин, после чего он так испугался? Кстати, честно говоря, я тоже боюсь, потому что не очень понимаю, что тут происходит. Кто эта цыганка? Впрочем, сыграть ее роль могли разные люди. Те же Глафира или Негина, или какой-то мужчина. Но понял ли Дульчин, кто это был, вот что главное. Вряд ли, ну, а, если понял, то, скорее всего, это для него небезопасно. У меня самого уже голова кругом идет. Но это один поворот, а есть и другой.
Может, Дульчин просто сходит с ума? Такое ведь тоже вполне возможно. И ему везде мерещится эта странная цыганка в белом платке! Такое может быть? Вполне. Нет, ничего не понятно.
Как сказал Лыняев, Вадим почему-то говорил ему о том, что встречал в жизни разных людей, и что это все театр. Из этих слов, по крайней мере, можно сделать вывод, что он столкнулся с кем-то, кого давно не видел, и этот человек вел себя как-то по-другому, не как в прежней жизни. Что-то из себя изображал… То есть играл не свойственную ему роль…
Неужели Дульчин так близко подошел к разгадке? Возможно он думает на членов нашей компании? Конечно, у всех были грешки в юности, но играть кому-то из нас чужую роль? Не понимаю.
А вдруг он понял, что людей, совершивших все это, было несколько? И после этого решил вдруг уехать? Нет, Дульчин точно что-то узнал, но что? Впрочем, он произнес слово «театр», после того, как побывал в театре Великатова в поисках шали. Или это никак не связано друг с другом?
Или он там все-таки что-то увидел? Или кого-то? Может быть, он узнал того, кто исполнял роль цыганки? Но Вадим не робкого десятка, и, если бы это был один человек, он его просто привел бы к нам. А тогда это… Ну, конечно, как я раньше не понял… Надо немедленно пойти к нему в гостиницу!
И Муров поспешил туда. Но в номере никого не было, хотя уже и стемнело… Где же он может быть?
Да, нужно еще срочно отыскать рыбаков, которые все видели с воды и обо всем их расспросить! Только где их сейчас найти? Завтра утром сразу этим и займусь. Но где сейчас Вадим? Надо его обязательно обо все расспросить.
Но Дульчина нигде не было видно, как его Муров не искал, поэтому Григорий Львович пошел к себе в номер, упал на кровать и заснул. .
Утром же, когда Муров проснулся, он прислушался к шуму за окном. Разносчиков газет вроде не было слышно. Поэтому Григорий Львович с облегчением выдохнул и отправился в ресторан завтракать. Там уже сидел Михаил Борисович, и ковырял вилкой в тарелке.
– Здравствуйте! А где же ваша очаровательная супруга?
– Не знаю, когда я проснулся, ее уже рядом не было, наверное, куда-то гулять отправилась, пока я спал.
– Понимаю! Ведь за окном такая прекрасная погода! День тоже, наверное, будет замечательный!
– Надеюсь, Григорий Львович, надеюсь!
А Глафира Алексеевна прохаживалась в это время по волжской набережной. Последнее время ее муж часто где-то пропадал, поэтому она почти все дни проводила в одиночестве. Скучно! Правда, Мишель выдавал ей каждые день оговоренную сумму, по его словам, на булавки, но тратила она ее очень быстро еще до обеда. А по вечерам Глафира скучала! В театр она вместе с мужем не ездила, книжек не читала, приятельниц у нее тут не было. Чем заняться-то? Ухажера тоже не заведешь, Михаил Борисович в этом отношении очень строг. Поэтому развлечения и занятия ей приходилось искать себе самой.
Так, задумавшись, Глафира шла все дальше и дальше и неожиданно поняла, что рядом с ней никого нет, и она приблизилась как раз к тому месту, где произошли эти два странных ухода мужниных знакомых. Надо сказать, что напротив этого выступа на набережной домов не было, потом что к ней примыкала небольшая круглая площадь, которую все звали «сковородкой», засаженная разными цветами и заставленная скамейками. Это был такой островок посередине набережной, где прогуливающие отдыхали, а потом шли дальше. И после всех произошедших событий горожане предпочитали ходить именно через эту площадь, а не вдоль того места, откуда Борис Григорьевич бросился в воду и где нашли застрелившегося Сергея Сергеича.
И тут Глафира Алексеевна увидела, что на скамейке напротив того выступа, где они оба покончили с жизнью, кто-то сидит. Пока она приближалась, его не было видно, потому что у скамейки были высокие боковые ограждения, но теперь Глафира ясно увидела, что там сидит кто-то в белой шали. Она отступила назад и подумала о том, что надо отсюда поскорее уходить, но повернуться к этому человеку спиной она не могла, так ей было страшно. Но, может быть, даме, сидящей перед ней на скамейке просто стало плохо? Глафира сделала шаг вперед. Но что это? Это был мужчина. Из-под шали виднелись ноги в брюках. Кто же это тогда? Глафира осторожно убрала конец шали с лица. Не может быть! Это был Дульчин!
– Вадим?! Вад-и-и-и-м!!!
Глафира начала громко кричать. Неожиданно она услышала рядом с собой тихий женский голос.
– Успокойтесь же, наконец! Да, это Вадим Григорьевич.
Глафира Алексеевна обернулась, за ее спиной стояла Кручинина.
– Я видела, как вы сюда направлялись. Сидела вон там на скамейке. Как я понимаю, он мертв?
– Да. Надо поскорее позвать сюда людей.
– Они уже рядом, потому что многие слышали ваш крик. Вон бегут. Но что это? Мой платок!!! Он задушен моим белым платком! И деньги у него в руках … Что это за деньги?
Кручинина пошатнулась.
– Мне нехорошо, я пойду к себе…
И скоро все были здесь. И Муров, и Глумов, и Лыняев, Глафира сразу бросилась к мужу. Потом приехали Сашенька и Великатов.
И тут Лыняев высказал то, что все присутствующие про себя и так уже подумали.
– Господа! Но ведь это не самоубийство! Это самое настоящее убийство! Разве не так?
Глумов выступил вперед.
– Я отправляюсь за полицией! Михаил Борисович, вы уж тут присмотрите за всеми!
– Да-да…
А Негина подошла к Глафире Алексеевне и обняла ее.
– Как все ужасно в этом мире…
Та склонилась ей на плечо.
– А не прогуляться ли вам, Глашенька, со мной в наш театр? Я думаю, что вам там будет интересно и отвлечет от всего здесь увиденного.
Великатов побрел за ними следом.
Муров же остался с Лыняевым, и они сели на скамейку недалеко от той, на которой сидел Дульчин. Людей рядом не было. Никто к ним не подходил и не проходил мимо.
А Михаил Борисович, как бы говоря сам с собой, неожиданно тихо произнес.
– Я так и знал, что все этим закончится… Так и знал…
Григорий Львович внимательно на него посмотрел, но ничего не сказал. И наступила тишина…
Потом к месту убийства пришло много людей, очень много! Прибыл следователь, и он попросил всех не покидать близлежащих мест, потому что присутствующие здесь люди могут понадобиться ему в дальнейшем следствии.
А Дульчина через два дня похоронили рядом с братом Борисом, после чего все собрались в ресторане на поминальный обед, но были, конечно, очень напряжены и мало разговаривали. Ведь только недавно они отмечали тут скорую свадьбу Бориса, а теперь и Бориса уже нет, и брата его тоже. Эх, не успел Вадим насладиться полученным им наследством! Не успел…
Но прошло какое-то время, и казалось, что приятели понемногу стали забывать об его уходе. Но не все… Тот же Муров долго не приходил на то место на набережной, где Дульчина нашли задушенным. Но, наконец, решился и пришел… Потому что ему теперь была известна часть правды, но причем тут цыганка? Неужели ко всему случившемуся была как-то причастна женщина? А в белом найденном платке или нет, сейчас это уже не имело никакого значения. И от этого Григорий Львович просто не находил себе места и все думал, думал…
Ему было страшно, потому что у него в голове вертелся только один вопрос – уйдет ли кто-нибудь еще вслед за Дульчиным? Но ответа на него не было…
Да и по всему выходило, что белая дама все-таки существовала, и Вадим ее, действительно, видел. Но кто, в конце концов, она? Ведь тогда именно этот человек заставил покончить с собой Бориса и Сергея! И тогда, получается, что этой цыганкой могла быть только Сашенька! Потому что именно ради нее они были готовы на все!
Хотя с другой стороны такого просто не могло быть! Зачем им с собой-то кончать? Отказала им актриса Негина и что? Их честь была задета? После историй с Кабановой и Огудаловой вряд ли могло быть еще что-то такое, что заставило бы их стреляться и прыгать с набережной! Да и причем тут Дульчин? Нет, все-таки получается, что их всех троих жестоко убили… И цель этого могла быть очень простой – уменьшить количество наследников.
Притом Муров теперь знал ответ на вопрос, как это было проделано, потому что неожиданно исчезли мифические рыбаки, как бы видевшие, сидя в лодке, а потом рассказывавшие другим людям, как над Борисом и Сергеем склонилась женщина в белом, поднявшаяся потом в воздух и там растаявшая. Потому что в это же время пропали два реальных артиста Шмага и Счастливцев из театра Великатова, которые могли за деньги сыграть какие угодно роли.
Но неужели все-таки одной из участников этого представления была женщина? Не Негина, нет! К примеру, та же Глафира Алексеевна, очень даже подходившая на такую роль! Она легко могла уговорить мужчин прийти на набережную. Хотя нет… Предположим, что Борис еще мог подумать, что это шутка, но Паратов-то после его трагического ухода? Впрочем, у них же с Глафирой когда-то были какие-то отношения, поэтому не мог он ее испугаться… Значит, тоже решил, что это розыгрыш? Действительно, театр, театр, все театр…
Нет, ничего я не понимаю. Словом, тупик! Остается надежда только на следователя, но, он, хотя и провел со всеми долгие разговоры, никаких выводов, похоже, пока еще не сделал.
А вдруг цыганкой в белом платке прикидывался мужчина? А что? Тогда слово «театр» еще более понятно.
Впрочем, теперь наследников осталось только четверо – я, Глумов, Лыняев и Великатов. А слово «театр» легче всего связать именно с последним! Да, Иван Семеныч, конечно, подходит для этого представления лучше всех, но какие могут быть доказательства этого? Никаких! Лыняев тоже, кстати, себе на уме… А уж про Егора Дмитрича и говорить нечего, вот уж кто мог все это легко проделать… Он умный… Тем более, что с самого начала знал, что наследство Акакий Акиевича не такое большое, как предполагалось. И у него было время, чтобы хорошо подготовиться… Да, дела…
Но Глумов тоже не мог не размышлять на эту тему. То, что из театра Великатова ушли, никому ничего не говоря, два актера, он, конечно, знал, но это никак не объясняло непонятное явление белой дамы, то есть дамы в белом платке, который все-таки был реальным, потому что его теперь все видели. Поэтому, когда он увидел Негину, прогулявшуюся по набережной, то сразу к ней подошел. И, похоже, она тоже была не против с ним поговорить.
– Скажите, Егор Дмитрич, только честно, вы понимаете, что здесь произошло? Да или нет? Не молчите! Да или нет? Вам известна правда? Кто убил Дульчина? Ответьте!
– Сашенька!
– Что?
– Я думаю, что следователь и без нас прекрасно во всем разберется.
– Вполне возможно. Он мне почему-то даже нравится. Лицо у него такое умное и благородное. Только ответьте, вы этого хотите, Егор?
– Я? Знаете, то же самое я хотел бы спросить у вас? Вам так необходимо, чтобы все открылось?
– Вы это о чем, Егор Дмитрич?
– Вы знаете, о чем, Александра Николаевна. Я просил вас довериться мне, но вы этого не сделали.
– Словом, вы считаете, что я…
– Я? Считаю? Вы-то что обо всем этом думаете?
– Что вы очень умный и привлекательный!
– Да? Спасибо! А вы знаете, что вы мне тоже очень нравитесь? Вы дама неглупая, достаточно оригинальная и на многое способная.
– Да? Забавно такое слышать от вас! Хотя… Почему бы и нет?
А время шло… У людей менялась жизнь, появлялись новые желания и мечты, и вот однажды Глафира Алексеевна повстречала Кручинину у Волги.
Та, задумавшись, стояла у металлического ограждения, смотрела на реку и даже не слышала, как к ней подошла жена Лыняева. Дамы, конечно, были немного знакомы, но не очень близко, впрочем, тут они обменялись приветствиями и немного поговорили про жаркую погоду. А потом Глафира огорошила Елену Ивановну неожиданным признанием.
– Знаете, я вот на сцену хочу пойти. Поговорила с Великатовым, он сказал, что может взять меня на вторые роли, а потом позволит даже репетировать вместо Негиной, когда та отдыхает. Он вообще в театре многое поменять хочет.
– Да?
– Да. Мне Александра Николаевна уже и здание, и гримерки показала. Как вы полагаете, я смогу?
– А ваш муж как же?
– Муж? Объелся груш! Хотя возможно, что он меня поддержит.
– Поддержит?
– Думаю, что он уже догадался, что я не предназначена для тихого замужества, потому что хочу сильных чувств! К примеру, на подмостках.
– Понимаю. Может, это и к лучшему… Ведь Сашенька рождена для столичной сцены.
– Вот именно! А мне подойдет и здешний театр.
– Да, Глафира Алексеевна, вы далеко пойдете, потому что в вас, действительно, есть что-то театральное, даже, возможно, и талант. Попробуйте! Ведь если у вас не получится, вы всегда сможете вернуться к мужу, и он вас, мне думается, примет.
–Вот, и я так же считаю! Обожаю из себя кого-то представлять! Вы не поверите, но ведь… Впрочем, спасибо за поддержку, Елена Ивановна! Я так хочу блистать! Хочу, чтобы в мою честь звучали аплодисменты! Чтобы мне дарили цветы! Вы меня понимаете?
– Вполне.
– И еще денег! И бриллианты!
– Желаю вам все это получить.
– Спасибо!
– Только…
– Что только?
– Глафира Алексеевна, я вот о чем вас хотела спросить.
– О чем?
– Я как-то видела на набережной странного человека в черном, лица только его не разглядела. Он как будто что-то высматривал. Вы никого подозрительного случайно тут не замечали?
– Человека в черном? Нет, Елена Ивановна, никого такого я не видела.
– Может, я что-то придумываю, но вдруг он имеет отношение к тому, что здесь произошло?
– Следователь разберется.
– Вы думаете, Глафира Алексеевна, что ему надо об этом сказать?
– Нет, конечно, никому ничего говорить не надо, может, это никакого отношения к делу и не имеет. Просто, наверное, какой-то странный прохожий мимо проходил.
– Да, вы, скорее всего, правы.
На том они и порешили.
Но тревожилась не только Кручинина, Иван Семеныч Великатов тоже не находил себе места, хотя внешне старался этого не показывать. Ему все время мерещился задушенный Дульчин, казалось бы, с чего?
Ведь те же ушедшие Борис Григорьевич и Сергей Сергеич его совсем не беспокоили, ушли и ушли… А тут и днем, и ночью покоя нет… И поговорить об этом не с кем…
А ведь так все просто объяснялось…Два человека покончили с собой из-за несчастной любви к Негиной, бывает такое? Бывает… А уж белая взлетающая женщина… Весь город об этом только говорит. И что? Нет и нет, скоро о них тут и не вспомнят.
Но вот Вадим Григорьевич … Разве о нем задушенном забудешь? Никакого покоя нет… Да еще мне последнее время кажется, что за мной кто-то следит…
Впрочем, все это основывалось у Великатова лишь на эмоциях и ощущениях. Тогда как другие участники пытались найти разумное объяснение происходящему.
Потому что хоть следствие и шло, никаких обвинений никому до сих пор предъявлено не было. Кто же все-таки убийца? Кто здесь все это устроил? Следователь тоже теперь редко бывал здесь, а если и появлялся, то лишь вел со всеми непонятные разговоры, которые почему-то никак не приводили к выяснению правды.
И те же Глумов и Лыняев не первый раз уже пытались во всем разобраться сами.
Вот и теперь они сидели на скамейке на волжской набережной и размышляли.
– Егор Дмитрич! Я вот все пытаюсь понять, кто был той цыганкой. Как вы думаете?
– Знаете, Михаил Борисович, если бы Глафира Алексеевна не была вашей женой, я бы ответил, что она больше всех подходит на эту роль.
– Что?
– Ничего. Но если это не она, то тогда в нашем окружении остаются только две хорошие актрисы, Кручинина и Негина, им уж сыграть такую роль совсем ничего не стоило.
