Ирина Мухаметова
Достоевский – детектив
Как жаль, что не удалось закончить курс в университете! Как жаль! Вот если бы появились сейчас деньги, купил бы он себе хороший костюм и вернулся бы к учебе! Вся жизнь изменилась бы! По судебному делу пошел бы, Родиону каторга теперь, как мать родная, все о ней знает!
Раскольников бросился к образам. Нет, как все-таки тяжело! И слишком много здесь людей, которые из тех мест отдаленных, вернулись. Нехорошо это! И как уж так получилось, непонятно.
Нет, Родион Романович, конечно, боялся опять переступить черту, но он просто не думал, что, вернувшись в обычную жизнь, он будет находиться рядом с теми, кто как-то связан с каторгой. Парфен, конечно, изменился, в церковь ходит, молится… Но лучше бы его совсем здесь не было! Дмитрий оттуда только что приехал, вроде и невиновный он, но все-таки… Не к добру все это! Братцы вон как его странно встретили… Конечно, теперь им же наследство на троих придется делить… Алеша-то блаженный, он все отдаст! А Иван нет, он другой… Не знаю, как он переживет, что треть наследства надо будет Дмитрию передать, а он ведь и так, говорили, с головой не дружит.
Неожиданно Раскольников подумал совсем о другом. Похоже, у Андрея Петровича тоже что-то с головой, потому что о скрытых сокровищах только и твердит. Но в этих деревянных цветках над дверьми, которые он мне показал, вряд ли что-то есть! Хотя… Родя вышел из комнаты. Вот над нашей дверью ничего нет, и у Дмитрия, и Парфена тоже.
Раскольников осторожно поднялся на второй этаж и прошел в обе стороны коридора. Тринадцать цветков! И что это означает? Только то, что Версилов не в себе? А вдруг в доме действительно спрятан клад? Но когда мы первый раз здесь появились, то есть когда Соня стала тут экономкой, все комнаты наверху были пустые. Никакой старой мебели, никакой посуды, ничего… Все приобреталось потом…
Неожиданно он услышал, какой-то шум за дверью комнат Дуни. Что это? У нее там кто-то есть? Впрочем, это не его дело. Но надо спуститься к себе вниз, что Родион и сделал. И закрыл за собой дверь…
Наступила тишина, и через какое-то время из коридорной темноты вышел Рогожин и прошел к себе. Вроде все в доме заснули. А следующее утро в особняке князя Мышкина началось с крика.
– Сюда, сюда!
Где-то внизу кричала женщина. Первым в коридор выскочил Иван Федорович, и сразу же из своей комнаты выглянул Версилов.
– Вы слышали?
– Слышал. Это внизу!
С первого этажа опять раздался крик.
– Убили, убили!
Карамазов и Версилов бросились по лестнице на первый этаж, где нашли Софью Семеновну, стоящую у открытой двери в комнаты Дмитрия Федоровича. А там на кровати лежал он с окровавленной головой, и рядом на полу валялся измазанный кровью бюст Мефистофеля.
Из своей комнаты в рубахе вышел Родион Раскольников. А по лестнице уже спускался сам хозяин дома Лев Николаевич, завязывая пояс халата. За ним с распушенной косой, но в платье, застегнутом на все пуговицы, сбегала Авдотья Романовна. Увидев Дмитрия, у нее подкосились ноги и, если бы не подхвативший ее Версилов, она рухнула бы на пол. Никто не знал, что делать.
Вновь прибывшие остановились в дверях. Соня, подошла к Дуне, обняла и увела к себе, что-то тихо говоря ей на ухо.
– Доктора, позовите доктора!
Это сказал князь Мышкин.
– Погодите! Может, живой еще?
Раскольников сделал шаг в комнаты, но князь его остановил.
– Не ходите туда, Родион Романович. Разве вы не видите, что Дмитрия Карамазова больше нет. Доктор не поможет. Вся голова у него разбита.
– Полицию надо.
А это тихо произнес уже Версилов, но Иван Карамазов ему резко возразил.
– Полицию-то зачем? Тут и так все ясно! Бюст его погубил!
– Для порядка. Вот пусть человек оттуда придет и скажет, что брата вашего убил, как вы говорите, бюст!
Раскольников пошел за сюртуком.
– Я схожу.
Неожиданно открылась входная дверь, и на пороге появился брат убиенного, Алексей. Он оглядел всех столпившихся.
– Что случилось? Дмитрий? Что с ним?
Он бросился к двери, заглянул внутрь и опустился на колени. Слезы потекли у него по щекам, но он их не утирал и как будто даже совсем не замечал.
– Митя, Митя… Ведь ты только что приехал! Даже поговорить мы с тобой толком не успели.
Иван помог ему подняться, и браться обнялись.
– Вдвоем мы с тобой теперь, Алешка, остались!
– Вдвоем, Ваня!
Алексей повернулся в лежащему на постели Дмитрию.
– А почему у него голова разбита? Он с кем-то дрался? Кто его так?
– Бюст его убил.
– Бюст?
– Тот самый, Алешка, что у меня на столе стоял, только я велел его Софье Семеновне из моей комнаты убрать. А вот как оно получилось… Но его сегодня ночью рядом со мной не было! Точно не было! Ты веришь мне, брат?
– Верю, Иван, верю. А где, кстати, Рогожин?
– Да, где он?
Все повернулись в сторону его комнат. Дверь в них была закрыта. Версилов подошел к ней и громко постучал. Но оттуда не раздалось ни звука. Тогда к двери приблизился князь Мышкин.
– Парфен, Парфен! Отворяй!
Версилов начал со всей силы в нее барабанить. Наконец, она открылась и показалась встрепанная голова Парфена.
– Что надо?
К нему протиснулся Алексей.
– Парфен, там Дмитрий с проломленной головой лежит!
– Да ну… И кто его так?
– Бюст… Упал на него.
– Тот самый, что третьего дня у окна стоял?
– У какого окна, Парфен?
– Тут, рядом с его комнатой.
– То есть, получается, что голова эта стояла у него уже до того, как он сюда приехал.
– Значит, кто-то бюст этот к нему в комнаты и поставил, Софья Семеновна, наверное. А тот ночью взял, да и упал с полки.
– Дела… Все мы под Богом ходим. И что теперь?
– Сейчас полиция сюда прибудет, Родион Романович пошел звать.
– Дела… А Дуня как? Авдотья Романовна?
– А причем здесь Дуня?
Тут вперед вышел князь Мышкин.
– Дуня тут при чем?
Версилов разъяснил Парфену, что ее Софья Семеновна успокаивает. Андрей Петрович вообще был молодцом и, так получалось, что он лучше всех держал себя в руках.
– Дела… Так выходить из здания нельзя сейчас?
– Нельзя, Парфен.
– Я бы в церковь пошел, свечку за упокой поставил.
– Что тут? Кто его так?
Это сказал Аркадий, который, наконец, проснулся, и, удивившись, что отца нет в комнатах, тоже спустился вниз. Версилов все ему объяснил.
А дальше все завертелось, появились представители полиции и с ними доктор. Было признано, что смерть Дмитрия Федоровича абсолютно случайна, и никакого злого умысла в ней нет. Поэтому на следующий день братья Алексей и Иван повезли его тело в Скотопригоньевск, чтобы похоронить в семейном склепе. Долго они там, правда, не задержались и после положенных девяти дней вернулись в Петербург в дом Мышкина, где, казалось, о неожиданном появлении вернувшегося с каторги Дмитрия и его быстром уходе все уже забыли.
Авдотья Романовна, как и раньше, уезжала днем и приезжала только к вечеру. В гостиной все так же сидели князь Мышкин, Иван Карамазов и Версилов, которые, как и прежде, вели долгие разговоры, хотя теперь в них иногда появлялась и тема петербургских кладов.
Аркадий все так же навещал отца и уговаривал его чаще ходить к матушке и сестре, и Версилов один раз их даже навестил, но сидел недолго, впрочем, все приличия были соблюдены.
Рогожин и Раскольников не пропускали ни одной службы в ближайшей церкви. Соня вымыла все в комнатах Дмитрия Федоровича, и теперь там ничего не напоминало о событиях, произошедших всего несколько дней назад.
Голову Мефистофеля Иван, как только вернулся из Скотопригоньевска, никому ничего не говоря, забрал к себе обратно в комнату, чем очень всех удивил. А его брат Алеша даже начал думать, что тот опять стал вести с бюстом тайные разговоры.
Также Алексей Федорович однажды попросил Соню открыть те комнаты, где провел последние минуты его брат Дмитрий, и долго там пробыл. По всему выходило, что он не верил в несчастный случай, но подозревать кого-то причин у него тоже не было. Конечно, Алеша мыслями часто возвращался к тому дню, когда приехал Митя, и как они тогда смотрели друг на друга с Рогожиным, но обвинять Парфена в гибели Дмитрия Алексей не смел, потому что, ну, не идиот же тот и не мог же он не понимать, что такой его поступок – это возвращение на каторгу. Словом, Алеша думал-думал, но так ни к чему и не пришел в своих размышлениях.
Ну, и еще ему не давали покоя перемещения бюста Мефистофеля, которого Иван вынес из своей комнаты, и который потом появился у Дмитрия… Да и зачем тому он мог вообще понадобился? К тому же комната, получается, была не заперта, когда нашли тело, как сказала Соня, то есть любой из проживающих в доме мог зайти к спящему Дмитрию и просто ударить его этой скульптуркой по голове. Он же, наверное, спал, как убитый, после всего пережитого.
Но кто? Версилов? Зачем ему это? Из-за Дуни? Не знаю. Может быть, Родион Раскольников? Опять-таки зачем? Его жена Соня? Ей-то зачем? Мышкин? Этот вряд ли. Представить, что князь может кого-то ударить, было вообще невозможно. Аркадий? Совсем непонятно. Ему-то зачем? Значит, все-таки произошла роковая случайность. Очень похоже и в то же время непохоже. Но, что скрывать, уход Мити намного облегчил им с Иваном жизнь. Но как нехорошо, нехорошо так думать!
Неожиданно Алексей почувствовал, что за дверью кто-то стоит, поэтому он осторожно подошел к ней и резко ее отворил.
– Аркадий? Вы что тут делаете?
– Я? Ничего. Видел, как вы сюда зашли.
– И что?
– Можно мне тоже посмотреть?
– Можно, конечно. Заходите!
– Вы думаете, что этот Мефистофель не сам ему на голову упал?
Алексей Федорович вздрогнул.
– А разве вы так не думаете?
– Не знаю.
– Слушайте, давайте вместе попробуем во всем разобраться. Это ведь мой родной брат все-таки! Если услышите какие-то разговоры странные или еще что, скажете мне?
– Скажу. Но и вы мне ответьте, не кажется ли вам, что его убило привидение, обитающее в доме?
– Аркадий! О чем вы? Я не верю в привидения!
– Это хорошо. Да, давайте все-таки вместе попробуем узнать правду.
– Попробуем… Но Аркадий…
– Что?
– А если …
– Что если?
– Если это ваш отец… Андрей Петрович…
– Что мой отец?
– Ничего! Вы правы, давайте просто поскорей во всем разберемся! Вы согласны?
– Конечно, согласен.
– А теперь нам пора уйти отсюда.
Алексей Федорович запер комнату и отнес ключ в комнату Соне, но там был только Родион Романович, поэтому ему он его и отдал. Затем они оба, Алексей и Аркадий, покинули дом князя и пошли каждый по своим делам.
С тех пор прошло еще несколько дней, и однажды Версилов и Авдотья Романовна встретились на лестнице. Дуня спускалась, а Андрей Петрович поднимался. Неожиданно он перегородил ей путь.
– Авдотья Романовна, ах, Авдотья Романовна!
– Что вам?
– А то, что мы оба с вами знаем, что уезжать с Дмитрием Карамазовым вы никуда не хотели. Разве не так?
– О чем это вы? Это намек?
– Я? Что вы, что вы! Но, не правда ли, Дунечка, так странно, что в жизни ничего предугадать нельзя?
– Зато как все просто! Есть человек, и нет человека!
– Что?
– Хотя, может быть, в этом есть какая-то высшая справедливость! Разве не так?
– Справедливость?
– Да.
Авдотья Романовна перекрестилась.
– Знаете, Андрей Петрович, я устала от своей жизни. Действительно, устала.
И у нее по щекам потекли слезы.
– Впрочем, что мы все обо мне? Давайте и про вас поговорим. Вот все в доме знают, что вы клад ищете.
– Да? Об этом уже говорят? А если я его найду, вы замуж за меня пойдете?
Дуня рассмеялась.
– Вы именно так ставите вопрос?
– Именно так. Я буду очень богат, а все остальное я вам обещаю.
– Что остальное?
– Страсть! Поклонение! И ненависть!
– Ненависть?
– А разве вы не знаете, что ненависть – это необходимая часть любви?
– А вы далеко не глупый человек, Андрей Петрович!
– Дело в том, что я понял вас, вашу природу…
– Не продолжайте! Будем считать, что я согласна с вашими выводами. И если клад будет большой, то возможно я за вас и пойду!
– Да? А как же любовь? Вы все меряете деньгами?
– Я все меряю тем, хочу я этого или не хочу! А теперь пропустите меня!
– Прошу!
Но когда Авдотья Романовна оказалась рядом с Версиловым, он притянул ее к себе быстро поцеловал.
– Пустите!
Дуня вырвалась и отступила на ступеньку вниз.
– Что вы?
– Вы же хотели страсть! Так получите ее! Я люблю вас, Авдотья Романовна! Страстно люблю! Как только первый раз увидел, так и полюбил.
Андрей Петрович понялся на одну ступеньку вверх, а Дуня инстинктивно спустилась на одну ступеньку вниз.
– Дуняша! Вы будете моей!
– Хватит! Прощайте! Впрочем, поговорим об этом позже!
И Авдотья Романовна побежала вниз по ступенькам, а Версилов улыбнулся, постоял и медленно стал подниматься к себе. Когда он вошел в свою комнату, то аккуратно закрыл за собой дверь и захохотал. Хохотал он долго, даже свалился от смеха на диван, но неожиданно замолк и глухо произнес, она будет моей. Только моей!
Но о Дуне мечтал не только он. Через несколько дней у парадной двери ее остановил вышедший из своих комнат Рогожин.
– Авдотья Романовна, разговор к вам имеется.
– Какой, Парфен Семенович?
– Неужто вы не догадываетесь?
– Нет.
– Зайдите ко мне на минутку! Или боитесь?
– С чего вдруг мне вас бояться, Парфен Семенович?
И Дуня решительно переступила порог.
– Нравишься ты мне, Дунька, очень.
– И что?
– Пойдешь за меня?
– С чего это?
– Ну, не могу я больше! Как увижу тебя, обо всем забываю. Ты ангел золотой!
– Ангел? Так меня еще никто не называл!
– Выходи за меня!
– Да зачем мне это?
– Богатой будешь! Сто тысяч сейчас, сто после свадьбы! Мало? Скажи тогда сколько! Я миллионщик! Так как? Согласна? Завтра свадьбу и сыграем!
– Завтра? Не слишком ли вы, Парфен Семенович, торопитесь?
Рогожин прикрыл дверь.
– Дмитрия теперь нет, и нам никто не помешает!
– А при чем тут Дмитрий?
– Да так, к слову.
– Вы что-то имеете ввиду?
– Ничего! Хотя комната Дмитрия рядом с моей, и я ничего странного в ту ночь не слышал и не видел! Ничего!
– Ничего?
– Ничего!
– Так знайте! Дмитрий хотел взять власть надо мной, а я не захотела! И никогда не захочу кому-то подчиниться!
– Свадьба – это подчиниться? Ну, не хочешь ее и не надо. Давай просто так уедем отсюда. Двести тысяч все равно твоими будут. Так как? Согласна? Принести деньги?
– Не знаю. Хотя принесите! Может, я на них гляну и решусь. Пока же ничего ответить не могу.
– Пусть будет, как ты хочешь. Значит, сегодня же мне их и доставят.
– Сегодня? Так скоро?
– Да.
– Вот когда доставят, тогда и поговорим, а сейчас мне ехать пора. Отойдите от двери!
– Нет!
Рогожин загородил выход.
– Пустите! Не то закричу.
– Не закричишь! Я тебя знаю. Вот только ручку поцелую и пущу.
Рогожин схватил Дуню за руку и притянул к себе.
– Ручку только поцелую! Ручку!
И впился ей в губы.
– Пустите!
Авдотья Романовна оттолкнула Парфена, резко открыла дверь комнаты и выскочила из дома. И она не знала, что из соседней комнаты за ней наблюдали Соня и Родион, а, как только захлопнулась дверь комнаты Рогожина, тихо-тихо закрылась и дверь четы Раскольниковых.
Хотя то, что Дуня была у Рогожина, и чем все там кончилось, похоже, было известно не только Соне и Родиону, но и всем остальным в доме.
Потому что, когда хлопнула входная дверь, также тихо прикрылись двери Версилова и Ивана Федоровича. Впрочем, через какое-то время Андрей Петрович как ни в чем не бывало вышел из своих комнат и постучал в дверь Ивана Карамазова, которую тот довольно быстро ему отворил.
– Иван Федорович! Мне хотелось бы с вами поговорить. Можно?
– Конечно, Андрей Петрович!
– Тогда прошу вас прогуляться со мной до ближайшего парка. Не посчитайте уж мою просьбу назойливой. Я знаю, что вы редко выходите из комнат, я тоже, как вы заметили, домосед, но мне хочется с вами поговорить именно вне дома, чтобы никому не стал известен предмет нашего разговора. Скажем так. Погода сегодня, кстати, чудеснейшая!
– Извольте! Я как раз собирался сделать перерыв в работе.
Версилов же на воздухе как бы смутился и потерял весь свой бодрый вид, который был у него в коридоре и начал издалека.
– Знаете, Иван Федорович, вы самый умный человек в нашем доме…
– Андрей Петрович!
– Нет, нет, не отрицайте! Так оно и есть.
– К чему вы это ведете?
– Ну, мне нужен ваш совет по одному очень деликатному делу.
– По какому?
Иван Федорович уже тоже начинал нервничать.
– Извините, конечно, за вопрос, но нет ли у вас мысли, точнее, не возникает ли у вас чувство, что за нами в доме кто-то следит? Вот, представляете, даже когда я в комнате один, мне кажется, что на меня кто-то смотрит. У вас, извините, случайно не бывает такого ощущения?
Карамазов усмехнулся.
– А вы, знаете, Андрей Петрович, что мне одно время даже сам черт являлся, прямо-таки самый настоящий черт, и я с ним долгие беседы вел, это там в Скотопригоньевске было, когда отца не стало. Я потом лечился еще долго.
– Да? Не знал! И что?
– А вы меня спрашиваете, не кажется ли мне, что за мной кто-то подглядывает! Так ведь если я вам скажу, что кажется, это, значит, болезнь-то ко мне возвращается, а я этого не хочу.
– Иван Федорович! Я ничего, честное слово, про то, что вы мне рассказали, не знал, но не можете вы на минутку, на самое крохотное мгновение предположить, что в доме все-таки кто-то еще есть, о ком мы не знаем.
– О чем вы, Андрей Петрович? Я вас не очень понимаю.
– О привидениях уж, о чем же еще, Иван Федорович!
– О привидениях, Андрей Петрович? Ну, уж никак не ожидал от вас такое услышать!
– Странно… И шаги, шаги… Тихие такие, острожные, вы их слышите?
– Шаги?
– Да, шаги. Я в коридор выгляну – никого нет. А они все равно как будто где-то рядом. И скрипы всякие, шорохи. Неужели они мне одному только мерещатся?
– Андрей Петрович! Вы тоже поймите меня правильно! Я сейчас в таком состоянии, что ничего не хочу о том, про что вы мне говорите, слышать и знать, потому что боюсь, что болезнь моя вернется.
– Да, я вас понимаю, Иван Федорович, я вам верю, но ответьте все-таки хотя бы на один вопрос – привидения существуют? Как вы думаете? У меня вот жена покойница, может, это она ко мне приходит? Или дух Настасьи Филипповны, которую Рогожин зарезал, и про которую нам князь рассказывал? Может, это ее неуспокоенная душа тут бродит? Как вы считаете? Вы не думайте про себя, вы про меня подумайте! Молю вас! Или я тоже заболеваю? А?
Карамазов хмыкнул.
– Так этот дом старинный, Андрей Петрович, вполне возможно, что тут свое приведение собственное и водится, да и не одно!
– Вы так думаете, Иван Федорович? Правда? Вот! Ведь может же такое быть! Может! Надо будет князя получше расспросить! Вам не кажется, что он что-то знает, но скрывает?
– Вряд ли. Князь, если бы что-то знал, давно он бы нам уже все рассказал. У него что на уме, то и на языке.
– Вы в этом уверены? Может быть, может быть… Я вот Аркадия, сына своего, попросил газеты старые поискать да почитать их. Может, он и найдет что-то про этот дом. Но, значит, вы ничего такого не слышите по ночам?
– Нет, Андрей Петрович, не слышу.
– Значит, я один… Что ж, будем из этого и исходить. И еще вот что я подумал, нет ли в доме каких-то помещений, в частности, на нашем этаже, где ветер гуляет?
– Ветер?
– Да, и из-за этого такие странные звуки слышатся. Как будто воет тихонько кто-то часто. Эти пустые помещения очень бы все объяснили.
– Что ж! Вполне такое может быть.
– Тогда уж не откажите мне в просьбе, измерьте свои комнаты.
– Что? Измерить мои комнаты? Зачем? Что вам это даст?
– Да, я сам еще не знаю, но все-таки сделайте это, очень вас прошу.
– Так вы не клад ли все продолжаете искать, Андрей Петрович?
– А хоть бы и его! Говорят, что привидения часто клады охраняют. Ведь не случайно мне все эти шорохи по ночам мерещатся.
– Хорошо, Андрей Петрович, я сделаю, что вы просите, когда у меня будет время. Обещаю! Но больше я прошу вас с этими разговорами меня не беспокоить.
– Хорошо-хорошо, как скажете.
Скоро они вернулись в дом, но на лестнице Версилов неожиданно спросил Карамазова.
– А линеечка у вас имеется?
– Что?
– Складная линеечка? Если нет, то я вам через минуточку ее принесу, она у меня всегда на столике лежит.
– Что ж! Принесите.
Иван Федорович пошел к себе, и скоро Андрей Петрович уже стучал к нему дверь.
– Вот возьмите линеечку. Так я жду!
– Да-да, а теперь простите, мне работать надо.
Неожиданно Версилов увидел на столе знакомый бюст.
– Ой, так это тот самый Мефистофель, который Дмитрия…
– Да, это он, я его обратно к себе забрал. Пусть у меня стоит, тут не забалуешь. Притом он меня на разные мысли наводит, знаете ли…
– Понимаю, понимаю. Ну, не буду вам мешать, Иван Федорович, а буду ждать обмеры ваших комнат. Не забудьте уж, сделайте, как обещали.
– Постараюсь, Андрей Петрович. А теперь прощайте.
– Прощайте.
И Версилов, чему-то улыбаясь, направился к себе.
Соня же все это время была у Рогожина, который сам позвал ее к себе в комнаты, чему она очень удивилась.
– Идите-ка сюда, Софья Семеновна!
– Зачем? Вам что-то надо?
– Надо. Поговорить с вами хочу.
– О чем?
– О Дуне. Об Авдотье Романовне. Вы ее здесь лучше всех знаете, чем живет, о чем думает.
– А вам оно зачем?
– Нравится она мне, а то вы не знаете… Помогите мне.
– В чем?
– Замуж я ее хочу взять! Денег вам дам, если уговорите. Так как?
– Это ей решать. Авдотье Романовне.
– Понятно уж, что ей. Но ответьте, Софья Семеновна, она Дмитрия Карамазова любила?
– Не знаю.
– А кто его убил, вас известно?
– Убил? Как будто вы не знаете… Ему же черт этот мраморный на голову упал.
– Сам упал?
– Вы в это не верите, что ли, Парфен Семенович?
– А почему я должен в это верить?
– Потому что ваши комнаты рядом с его. Разве вы что-то слышали в ту ночь?
– Нет, я почему-то спал, как убитый. А когда проснулся, все толпились уже около его двери, и это вам известно.
– Вот видите! Так кто же тогда его жизни лишил убил по-вашему? Если он не сам, тогда кто, Парфен Семенович?
– Я думаю, что карамазовщина, Софья Семеновна, его убила! Карамазовщина! Его характер, суть его. На братьев его посмотрите! Они все разные. Алеша-то вроде святой, а Ивану, ох, как жаль было брату деньги отдавать, разве вы этого не понимаете? Да и еще кому-то выгоден был его уход, как мне кажется. Вы же неглупая женщина!
– Я? Это вы к чему клоните, что-то не пойму я вас.
– Это я к тому, что помогите уговорить Дуньку замуж за меня выйти! Понятно?
– Понятно.
– Уговорите ее! Уж очень она мне по душе пришлась! Не хочет добром, там, может, купить я ее смогу?
– Купить?
– Да, купить. Деньги у меня имеются! Если захочу, сегодня же вот тут на столе лежать будут.
– Разве она товар?
– Для меня она все! Будущее мое! Свет мой! И товар тоже. Так вы поможете мне или нет?
