Ирина Мороз
СТРИНГЕР специального назначения. Снять фильм в зоне контртеррористической операции
Раздел 3. Поворот судьбы
Казалось, всё вернулось на круги своя. Я – в мирной гражданской жизни. Делаю фильм для садика. Читаю с дочкой по вечерам сказки.
Пресно как-то живётся «на гражданке». Поэтому поехала в Логиново, чтобы увидеться с друзьями-десантниками, и вместе совершить очередной прыжок с парашютом. И вот я уже вписана в лист прыжков, купол уложен и ждет меня.
В кармане тихо вибрирует телефон. Отвечаю на звонок. И вдруг весь мир переворачивается. В Чечне погибли ребята. Не знаю никаких подробностей, и от этого ещё тоскливее ноет сердце. Я начинаю строчить сообщения. Две доходят до адресатов, вселяя надежду. Третья зависает в воздухе. Пишу четвертую… и надеваю парашют. Я ничего уже не могу изменить в случившемся. Отказываться от прыжка – глупо.
Самолет, разбег, взлёт. Взбираемся на высоту. Отгоняю мрачные мысли и смотрю в иллюминатор. Страха нет, есть уверенность в том, что сейчас встану и сделаю шаг за борт. Гудит сирена. Поднимается Шарин, следом встаю я. Звучит сирена, за ней – команда «Пошёл!». Женя кричит: «За ВДВ!» – и сигает за борт.
– Пошёл!
Сильно отталкиваюсь от борта и головой вперед ныряю в дверь самолета. Чувствую, что переборщила с креном и лечу к земле вверх ногами. Но через мгновение стропы дергают меня вверх, с хлопком раскрывая мой парашют.
– Ириха! – кричит под наполненным парашютом переполняемый восторгом десантник, но я не вижу его – иду спиной вперед.
Зато наблюдаю на кромке облаков ещё три парашюта, уходящих вниз. Опять я застряла на высоте? Вижу под ногами лес. Разворачиваюсь, осматриваюсь в стропах – Женя уже далеко внизу. Отработанным движением тяну вниз правые лямки, выходя из привычных мне восходящих потоков. И где я успеваю их найти? Приземляться позже всех – мой конёк. Вынырнула из невидимого воздушного течения, спускаюсь вниз, но всё равно – спиной вперед.
Разворачиваюсь на стропах, с усилием держу их. Всё равно иду боком! А высота стремительно падает! Отпускаю стропы, поворачиваюсь в другую сторону! Всё равно не получается дожать и развернуться лицом по ветру – только боком! А высоты уже не хватает! Принимаю положение к посадке, понимая, что встречу землю левым «бортом». А ветер, как назло, достаточно резкий! И нет возможности подтянуть задние стропы для снижения скорости падения – руки заняты!
Боком встречаю землю, падаю на колени, ветер клонит купол вперед – начинается протаскивание! Пытаюсь удержаться изо всех сил, но меня тащит огромный белоснежный парус из парашюта. Где тут нижние стропы? Не понять – они перехлёстнуты и стянуты в жгут! Подтягиваюсь на локтях, стараясь замедлить протаскивание, пытаюсь подняться. Вскакиваю и, соревнуясь в скорости с куполом, бегу с ним наперегонки. Я обогнала ветер! Стропы перестали натягиваться, парашют медленно опадает. Тяжело дышу.
«Семнадцатый прыжок!» – выдыхаю я свой счёт, и начинаю отстёгивать запаску.
Наконец появилась возможность достать телефон. На мои сообщения ответил только Лёха. Мрачные подробности шумят в моей голове. Два «двухсотых», два «трехсотых». Так и не поняла, как это произошло, и что именно случилось, но Дима – «трехсотый» – ранен. А Олег… Олега больше нет. Я сижу на ранце, держа пучок строп в кулаке – Женя распутывает узлы после неумелого полевого складывания парашюта «перворазниками» – и тихо, про себя, вою в душе. Мир вокруг – живой, реальный – уходит куда-то, расплывается, становится каким-то шумом. Я в оболочке со своим горем, со своей бедой. Парашютисты празднуют что-то, появляется ящик пива, все кричат, поздравляются… Но всё это где-то там, за стеной моего состояния, моего ступора, моего отчаяния…
Ребята, ну как же так? Дима, ты же мне сказал: «Мы столько раз возвращались, что привыкли к этому»…
Я прошу ребят уложить парашюты без меня, благо, стропы уже распутаны. Я бреду по полю в никуда. Какой-то провал во времени – и я уже в нашем кубрике. На ноутбуке светятся фотографии. Дима улыбается с них.
«Что с ним? – тоскливо ноет сердце, – как ранен?».
Нет ответа.
Москва
Оказывается, перемещаться по пространству можно легко и быстро!
Билет был куплен за 4 часа до старта. Быстро собрана сумка – на пару дней много ли нужно? – и вот поезд мчит меня в столицу. Утренняя Москва встретила тёплой погодой и хорошим настроением. Быстро решились гостиничные хлопоты, сброшен лишний багаж, принят душ, и я уже скачу по ступеням эскалатора.
Семь стремительных остановок – и я бегу к маршрутке. Недолгое жужжание мотора – и я уже стою возле КПП госпиталя. Мне выписывают пропуск, и я стучу каблучками навстречу высокому военному в глубоко надвинутом капюшоне. В первый миг не признала в худом лице черты Димы, но улыбка – всё такая же. Командир разведки сильно похудел, но по характеру совсем не изменился.
На голове – «чепчик», придерживающий бинт. Мы сидим в парке на скамейке возле прудика, в котором плавают муляжные уточки, и несём пургу. Абсолютно не хочется вспоминать войну и боль. Время от времени разговор перескакивал на Чечню, но мы стараемся перевести тему. Застучал дождик, и Дима увёл меня в палату. С высоты седьмого этажа виден красивый ухоженный парк с искусственными прудиками. Солдаты-срочники сгребают опавшую ярко-жёлтую листву.
– Я уже комиссию прохожу на выписку.
– Тебя не комиссуют?
– Ещё не знаю, но в любом случае – я останусь в отряде.
Полковник по возвращении из командировки рассказал мне о засаде и серьёзном ранении Димы в голову. Пришлось делать трепанацию черепа и заменять кусок кости пластиной. Велика была вероятность того, что мозг уже не восстановится. И как же я была счастлива, когда Дима вдруг вышел на связь!
Он явно «родился в рубашке». В ноге – пуля, осколки разорвавшегося фугаса изрешетили голову и тело. При всём случившемся – не задет ни один важный орган, не разбита ни одна кость. Если не считать серьёзного ранения в голову…
Дима рассказывал, как ему не разрешали вставать в кровати, но он упрямо поднимался, хотя один раз даже сознание потерял. Врачи поняли, что его не удержать в постели, и на пятый день он уже ходил по коридору, каждый день увеличивая свой маршрут. Теперь уже всё страшное позади, и скоро раненый вернётся в строй.
Как хорошо, что дела в Москве дали мне возможность навестить Диму!
Зимняя поездка в Чечню
Почему мы не ценим простых вещей?
Только сейчас я понимаю всю прелесть лежания в ванной, сна на мягком просторном диванчике и, простите, такого удобства, как унитаз. Как это здорово и приятно! Не налипают на берцы многотонные слои грязи, которую каждый вечер нужно смывать в тазике, а потом шлифовать ботинки жёсткой щёткой. Не обязательно носить камуфляж: на нём пятна грязи не так в глаза бросаются. Не надо на ночь надевать носки, потому что под утро в палатке становится весьма прохладно. И этих «не надо» собирается целый вагон.
Хотя, я всё равно вспоминаю поездку по-хорошему. Обливание водой в Крещение из освящённой батюшкой машины-цистерны. Поскольку водоёмов поблизости нет, как и прорубей – из-за отсутствия снега и льда: в январе-то месяце!
После построения бойцы разбежались по палаткам, и вернулись уже раздетыми, с тазами и накинутыми на плечи полотенцами. Наливали в таз воду из цистерны, шумно, с брызгами, обливались. Я жадно ловила интересные моменты в окуляре видоискателя. Вскоре все ребята окатили себя водой, и разбежались по палаткам.
Я зашла в нашу женскую палатку и сказала:
– Пойду обольюсь.
У девчат округлились глаза: холодно же! Да разве ж это холод? Чуть меньше нуля. Я пожала плечами, надела купальник, и набросила сверху куртку.
– Возьми мой тазик. Я хоть таким способом приобщусь к Крещению, – улыбнулась Танюша.
Я вышла к водовозу. Водитель сказал:
– Давай заберусь на машину, и сверху тебя оболью?
– Хорошо.
Я сдёргиваюсь куртку, поворачиваюсь, и… обалдеваю: разбежавшиеся бойцы переоделись и вернулись на плац. Стоят, держа равнение на мою фигуру в купальнике. Под этими взглядами хочется набросить полотенце, и сбежать в палатку. Но я жду отрезвляющий ушат воды сверху. На меня начинает капать тонкая струйка.
– Ты издеваешься? – поднимаю вверх голову.
– Извини, привык поливать для умывания, – обезоруживающе улыбается боец, и окатывает меня водой.
Девчата накидывают на меня полотенце и куртку:
– Быстрее в палатку – замёрзнешь!
Но я ухожу не спеша – какой смысл уже спешить под такими взглядами?
Зимой настроение в палатке другое: хочется одеться потеплее, и уже не каждое событие вызывает в тебе желание бежать и снимать репортаж. Благо, пересменка отрядов была уже совсем близко. Мы грузились в неторопливый бронепоезд, потом ждали состав, ночуя в палатке на аэродроме Моздока, воюя с коптящей сырыми дровами печкой.
Неспешный состав вёз домой целую неделю. Хотелось выпрыгнуть в Екатеринбурге, запереться в ванной и долго отмокать в горячей воде. Но я провожаю взглядом родной вокзал, и еду дальше – нужно снять возвращение отряда на вокзале. Для фильма это важная веха.
– Сниму на вокзале, и сразу сажусь в маршрутку, поеду домой, – сообщаю я командиру. Он кивает.
Заранее собираю свои многочисленные вещи: рюкзак, штатив, кейс под аппаратуру. Первая выпрыгиваю на перрон, кидаю свои вещи, и бегу вдоль вагонов, боясь пропустить важные кадры встреч. Состав длинный, и проходит достаточно много времени, пока я, довольная отснятым материалом, возвращаюсь к первому вагону. Чтобы обнаружить, что моих вещей на перроне уже нет.
– Видимо, погрузили уже, – сообщает командир.
Мы подходим к грузовикам, полным набитых рюкзаков и ящиков, и понимаем, что отыскать сейчас мои котомки просто нереально. Моя командировка вновь затягивается: я еду в отряд.
В подразделении мои вещи оперативно находят, но меня уже не отпускают без плотного обеда и вкусного чая с конфетами. Командирский УАЗик отвозит меня на вокзал. Домой!
***
Послеармейский депрессняк незаметно накрыл меня с головой. Организм не хотел врубаться в гражданскую жизнь. Каждое утро я отодвигала на вешалке модный пуховичок и вползала в безразмерную камуфляжную куртку и берцы, чувствуя себя в таком наряде более защищённой.
Сегодня утром я стиснула зубы и сказала себе: «Соберись! Так нельзя!», и зашагала в салон красоты.
Сумрачно глянув в зеркало из-под отросшей челки, я решительно рубанула ребром ладони по волосам: сантиметров на 15 выше своей длины. Парикмахерша посоветовала ряд процедур. Я кивнула. Мне вымыли голову, сделали стрижку и укладку. Я нерешительно повернулась к зеркалу. На меня смотрел совершенно другой человек. Я не смогла сдержать улыбки: глаза в зеркале засветились под ровно подстриженной челкой. Улыбнувшись еще раз, я шагнула в солярий.
Коротенький пуховичок сидел, как влитой. Наплевав на шапку – не хотелось портить прическу – я зашагала в сторону рынка. Надо было купить сменку дочке, а потом встретить Лену из школы.
В обувных рядах меня встретили шумно и весело: кризис сказывался, и покупателей было немного. Я выбрала туфельки для ребёнка, но продавцы не хотели меня отпускать. Я робко посмотрела на ярко-красные сапожки на умопомрачительном каблуке.
– Какой у тебя размер? – тут же последовал вопрос.
– Да не надо мне! – попробовала возмутиться я.
– Ты просто примерь!
Сапожки сидели как влитые. Я уже отвыкла от чувства высокого каблука: плечи расправляются сами собой, осанка становится гордой, а шаг – кокетливым. Все ближайшие продавцы сгрудились около меня, причмокивая от аппетитного зрелища.
Мне даже сделали скидку от оптовой цены. Отказаться было невозможно. Последняя военизированная деталь моего обмундирования – берцы – слетели с меня вместе с депресняком.
Эта поездка была самой тяжёлой по настроению, но я скинула настроение вместе с камуфляжем.
