Иосиф Давидович Гальперин
Отдел расследований. Фрагменты политической истории 1990-2020-х годов
И еще одно совпадение: за четырнадцать лет до Черкесска я так же, как Фатима Богатырева, пытался вместе с другими логикой и моральным давлением изменить власть, добиться справедливости. Власть сменилась, справедливости нет. За эти двадцать восемь лет могла пройти впустую не одна человеческая жизнь.
Ингушетия между…
Кому выгодно расширение «территории террора»?
События в маленькой республике у подножия Главного Кавказского хребта, происшедшие в навсегда тревожную для всех нас ночь с 21 на 22 июня 2004 года, поразили Россию. Вновь нападение организованных боевиков – как на Буденновск и Кизляр. Это был милицейский погром, но била не милиция – убивали милиционеров. По последним данным, за несколько часов погибло 67 работников правоохранительных органов, 12 мирных жителей, 120 ранены. Путин, немедленно прибывший на место событий, сказал, что его дезинформировали, преуменьшая их значительность.
…миром и войной
Силовики пытаются свалить вину за явное поражение российской власти друг на друга, главком внутренних войск Вячеслав Тихомиров чуть было не стал первой жертвой кадровой чистки, налет на Ингушетию послужил поводом для новых разговоров об отставке начальника Генштаба Анатолия Квашнина. Следствие продолжается, а в Назрани уже мало следов той кровавой ночи. Они встали в ряд свидетельств расширения территории террора за счет соседней с Чечней республики, как сама эта трагедия вошла в летопись долгой кавказской войны.
Шофер Ваха показывает: вот здесь еще в апреле начиненный взрывчаткой «жигуленок» врезался в кортеж президента республики Мурата Зязикова, на асфальте – борозды от взрыва. Оператор Алисхан на околице комплекса столичных зданий Магаса объясняет, почему в прошлом сентябре не смогли остановить «КамАЗ», который попытался протаранить здание управления ФСБ. На полях рядом с заложенной в четырех километрах от Назрани официальной столицы Ингушетии «КамАЗов» полно – шла уборка, охрана не углядела летящую на колесах взрывчатку.
Идет уборка и сейчас – республика собирает невиданный прежде урожай. Еще полтора года назад здесь можно было косить лишь бурьян. В этом году 7 тысяч гектаров впервые дают хлеб и картофель, а в предгорьях каждый гектар на счету. Заложили 142 гектара новых садов, на 800 увеличили площади под овощи. Начали перерабатывать молоко, построили консервный завод, думают о сахарном. В Малгобеке нефтепереработка дает топливо, в Назрани завод начинает производить газонокосилки, поливальные машины и насосы для водяных скважин. За два года построили более 50 объектов – жилье, школы, детсады…
– Налет обошелся республике минимум в 250 миллионов рублей, – говорит экономист Ася Устилыгова. – Сгорели школа-гимназия, психоневрологический диспансер, пострадали здания МВД, Назранского и Карабулакского УВД, банки. Только семьям погибших и пострадавшим выплатили более 30 миллионов. Общий ущерб, включая затраты на федеральные объекты, может дойти до 600 миллионов.
В любом случае расплачиваться будет российский бюджет. Ингушетия 80 процентов республиканского бюджета пополняет из дотаций. Раньше брала более 90. Безработных сейчас около половины трудоспособного населения, два года назад было 62 процента. Только в сельском хозяйстве создали 5 тысяч новых рабочих мест. Для 480-тысячной республики это много. И немало для снижения уровня социального напряжения, по всем теориям питающего террор. Чем больше молодежи возьмет в руки мастерки, тем меньше – автоматы.
Для дотационного региона, где бюджет традиционно разворовывался, достижения достаточно серьезные. Правда, получены они не вполне капиталистическим путем: на месте разоренных колхозов, превратившихся в АОЗТ, создали государственные унитарные предприятия. Чтобы вернее контролировать дотационные деньги. Впрочем, поощряются и частники, включая иностранцев. Норвежцы строят мини-ГЭС, для привлечения инвестиций создано специальное министерство.
Так кому же помешал мир в отдельно взятой северокавказской республике, почему в нее, как в воронку, втягиваются не только отряды боевиков, но и боевые части российской армии? Только ли в соседстве с Чечней, Грузией и Осетией здесь дело? Почему в напичканном воинскими частями регионе некому оказалось защитить российских граждан, а борьба с международным терроризмом оборачивается закачиванием денег в армию и сворачиванием ее реформ? Почему опять «38 попугаев»…простите, снайперов не смогли на месте окружить и уничтожить нападавших? Когда же вошедшие вновь в силу контрразведчики займутся своим прямым делом?
…причинами и следствием
Борис Корнаухов, руководитель объединенной следственной группы, состоящей из представителей Генпрокуратуры, МВД и ФСБ, отказался комментировать ход расследования. Понимаем, что официальное определение версий может помешать следствию. Поэтому будем опираться на показания очевидцев и собственный анализ. На многие вопросы ответов нет, но задать их стоит. Например, вопрос о прокуратуре. Именно в ее здании Корнаухов вежливо отказал в интервью, именно оно абсолютно не пострадало во время налета, одно из немногих правоохранительных учреждений не несет на себе следы пуль, хотя ее работники погибали на ночных улицах наравне с милиционерами, чекистами и пограничниками. Но именно мимо нее въехал в Назрань на «КамАЗе» один из отрядов боевиков, кричащих «Аллах акбар!»
Связано ли такое везение с тем, о чем сказал на коллегии Генпрокуратуры крайне недовольный Владимир Устинов: прокуратура республики покрывала недостатки работы ингушского МВД, не заводила уголовных дел по многим преступным случаям? Теперь следственная группа Корнаухова вынуждена не только разбираться с событиями 21-22 июня, но и заводить дела по жалобам граждан.
Представитель УФСБ Алексей Байгушкин в интервью не отказал и подтвердил ранее сделанное заявление своего начальника Сергея Корякова о том, что республиканские чекисты предупреждали республиканских милиционеров о возможном нападении. Уточнил, что в первый раз называлась другая знаменательная дата – 12 июня, но накануне диверсионная группа пакистанца Абу Кутейба была уничтожена. А за полчаса до окончания вечернего намаза 21 июня прошла информация о движении по республике автомашин с вооруженными людьми, она, по словам Байгушкина, была доведена до МВД. Чем и объясняется успех 15 ингушских бойцов, отстоявших здание и успевших благодаря предупреждению вооружиться и надеть каски и бронежилеты.
Почему же на постах никто ничего не знал? Они стоят на дорогах, изрешеченные пулями, немыми свидетелями унижений гаишников, которых заставляли отрекаться от службы. Или расстреливали. Почему же тогда исполнявший обязанности министра внутренних дел Абукар Костоев и два его брата ничего не знали о предупреждении и поехали ночью на выручку к осажденным зданиям, а на пути показали документы занявшим посты боевикам и тут же были расстреляны? Если действовал режим усиления, как об этом говорят правоохранители, почему же в Карабулакском РОВД не хватило патронов и милиционеры отбились от нападения с помощью вещественных доказательств – ящика реквизированных гранат?
Впрочем, по словам служащих МВД, режим усиления был отменен за несколько часов до нападения, в 18.00. Решение принимал Костоев, согласовал со всеми, мотивировал: люди за два месяца непрерывного дежурства устали… А по свидетельству участников первых «разборов полетов» заместитель начальника республиканского УФСБ Александр Парин в присутствии полпреда президента в Южном Округе Владимира Яковлева признал, что полученное контрразведкой предупреждение было засекречено. По крайней мере президент Ингушетии о нем не знал.
В 15 минутах езды от Назрани стоит 503 мотострелковый полк 58 армии. Перед ним той ночью два десятка боевиков стреляли из автоматов и гранатометов. Полк до утра не двинулся на выручку городу. Может быть, боялся засады, поскольку не обеспечен приборами ночного видения. Но почему сам не организовал засад на путях возможного отступления диверсантов? Об этом говорили принципиально мирные люди – сотрудники ингушского «Мемориала». Они ведь не знают о методах взаимодействия военных.
А военные бросили своих. Когда началась атака на здание 137 погранотряда, первым делом исчезла связь. Офицеры, у которых оказался мобильный телефон, дозвонились до Владикавказа, до Северо-Кавказского регионального погрануправления. Вместо немедленной помощи, хотя бы вертолетами, начальник управления генерал-полковник Н.П. Лисинский приказал организовать охрану владикавказских пограничников и членов их семей, а сам во главе колонны двинулся в сторону Ингушетии. Где и простоял во главе колонны до утра на перекрестке дорог. В это время в Назрани гибли пограничники.
Эфэсбешники в самой Ингушетии отреагировали на выстрелы живее. Послали спецназ на БТРе, он в темноте стрелять не решился, и БТР был сожжен из-за спин метавшихся по улице мирных жителей. Хорошо, люди не погибли. Остальные службы занимались наблюдением. Выяснили, что нападавшие говорят по-чеченски, по-грузински, по-русски, по-ингушски и даже по-турецки и по-арабски. Через пару дней организовали проверки паспортного режима в местах проживания беженцев из Чечни.
Первый диагноз очевиден: государевы люди разучились принимать решения даже тогда, когда речь идет об их собственных жизненно важных интересах. Они способны собирать и передавать информацию по инстанциям, а действия, вытекающие из информации, самостоятельно совершать не способны. То ли не доверяют собственной информации, то ли – собственным силам.
Но это если говорить о следствиях – мерах борьбы с террором, например. Второй же диагноз должен касаться причин террора: насколько он зависит от социально-политической обстановки в регионе, на всем Кавказе, во всей России – вопрос гораздо менее ясный. В его толкованиях можно заметить следы интересов самых разных групп.
…правдой и ложью
Сразу, еще в Москве я услышал версию о том, что это было как бы восстание ингушей против федералов. Они, мол, сочувствуют народно-освободительной борьбе чеченцев, возмущены участившимися исчезновениями молодых людей, которых похищают неизвестные в камуфляжной форме и масках, потому и поднялись на месть. Эту версию поддерживали и сами нападавшие, говорившие, что пришли мстить ментам за притеснения и пытки. Но все оказалось гораздо хитрее.
Во-первых, при Дудаеве провозглашался лозунг: «Татары – в Казань, русские – в Рязань, ингуши – в Назрань!» – так что ни о каком первоначальном вайнахском сочувствии речи нет. Тем более что ингуши присоединились к России добровольно 235 лет назад и в 1992 году вышли из насильственной унии Чечено-Ингушской республики с облегчением. Да, у Масхадова был свой кабинет в Назрани во время первой войны, да, Ингушетия приняла за время военной кампании беженцев больше, чем было своих жителей. Но теперь палаточные лагеря остались только для своих, ингушских беженцев из Северной Осетии. Немногие оставшиеся чеченцы пытаются интегрироваться в жизнь соседней республики. Чем, конечно недовольны те чеченские командиры, которые видели в Ингушетии прочный войсковой тыл.
Во-вторых, нападение было разработано по всем правилам советского партизанского искусства. Представьте, что на основании того, что нападавшие кричали «Хенде хох!», было бы вынесено суждение, что на немцев напал отряд немецких мстителей. Что из того, что говорили по-ингушски? Даже если считать, что на пленке, имеющейся у контрразведчиков, чеченские полевые командиры просто так разглядывают карту Ингушетии, даже если не верить радиоперехватам и письмам на иностранных языках, куда деть факт вторжения подготовленных и хорошо вооруженных сотен людей на грузовиках? Которые потом погрузили своих погибших на «газели» и растворились. После чего в соседних Кабардино-Балкарии и Чечне были найдены свежие безымянные могилы. Кстати, девять трупов, которых несколько дней не могли опознать, оказались погибшими боевиками. На некоторых из них родственники пытались выписать компенсацию, как на жертвы.
Фальшиво звучит и мотив мести. Ведь в последние месяцы похищали и пытали нескольких жителей республики, если верить правозащитникам и разговорам на базаре (без иронии, восточный базар – дело точное), не милиционеры, а разного вида спецназовцы. Убивали же милиционеров. Просто хотели показать силу, расширить зону своего влияния. Убивали не слишком подкованные и разбирающиеся в «красных корочках» киллеры – так погибли тренер, мельник, почтальон, но был отпущен с миром борец с наркоманами.
Кстати о наркоманах. Главный врач психоневрологического диспансера Ахмет Боров говорит, что нападавшие ударили первым делом по регистратуре из гранатометов. Кому-то хотелось уничтожить следы лечения? Однако в любом случае, повторяю, самодеятельность местных жителей не могла быть основой столь серьезной операции.
Сложнее с нападением на мечеть. Боевики вошли в храм в грязных сапогах, были в масках, но во время разговора сняли их, один оказался рыжебородым. По словам сторожа Шамсутдина, требовали «микрофоны», а не получив их, постреляли по стенам. Казалось бы, явные неверные. Но разъяснение местных жителей по-другому расставило акценты. Боевики требовали выдать подслушивающую аппаратуру, вроде бы установленную властями в мечети, вроде бы построенной на деньги наркобарона. В любом случае, после этого муфтий Ингушетии ушел в отставку, а на встрече со старейшинами Мурат Зязиков призвал духовных авторитетов к сотрудничеству.
В качестве внутренней причины июньских событий некорректен и вариант роста исламистского самосознания. Так называемый «ингушский джамаат» не настолько авторитетен и силен, чтобы поднять сотни обученных людей. Вообще ингуши ислам приняли поздно, ранее у них было христианство, до середины девятнадцатого века они были практически язычниками, поклонялись своим богам на горе, которая теперь находится в соседней республике. Ислам они исповедуют в традициях суннитских суфиев, ваххабизм может быть только искусственно занесенным. Из тех исламистских центров, которые так долго в пику империалистам поддерживала советская власть, а потом в пику Советам – американцы. Вот они и получили 11 сентября, а мы – Чечню. Десять лет, по данным разведки, мы воевали сами с собой… Кстати, чтимого в Чечне Шамиля ингуши в свое время не признали и в войне с ним приняли сторону русских.
Мозаика деталей подтверждает оценку того же Зязикова, что напал «преступный интернационал». Среди 24 задержанных оказался и Владимир Махнычев, русский житель Кабардино-Балкарии, под влиянием отчима-чеченца принявший ислам. Утверждает, что стрелять из гранатомета его заставили. Чеченских и «славянских» снайперш, которых по традициям кавказской войны заметили очевидцы, в рейд повел не страх, а профессия. А многих других непрофессионалов купили задешево – за сотню долларов. Впрочем, в селе, несмотря на московские цены на базарах, на эти деньги можно прожить месяц. Известно, сколько стоит заложить фугас, сколько было обещано за участие в налете. Известно, что и командовавший налетом Доку Умаров имеет связи в Ингушетии, и ночные перестрелки в Назрани – не в новинку, недаром обыватели сначала решили, что стреляют спецназовцы, ликвидирующие очередную «лежку» боевиков.
Получается, все же, что «контртеррористическая операция» уже давно пришла в Ингушетию и стала теперь и ее внутренним делом. Тем более непонятна медлительность в предупреждении налета и в преследовании его участников. Но кроме этого, волнует и страусиная политика соседей по региону, федерального центра. Северная Осетия, Кабардино-Балкария и даже Чечня (устами Рамзана Кадырова) поспешили заявить, что с их территории налетчики не вторгались. Следствие еще не объявило свои выводы, но Борис Корнаухов довольно многозначительно сказал мне, что его группа знает, с каких трех сторон вошли боевики.
Соседям выгодно говорить, что террористы – местные, ингушским властям – что пришлые, защитникам права на самоопределение – что это был взрыв сочувствия, правозащитникам – взрыв негодования. Никто не хочет затрагивать национальные и конфессиональные противоречия, но все о них знают, хотя бы отрицая их. Лучше остальных сказал сторож Шамсутдин, чей сын получил в ту ночь 33 осколка от гранаты: «Я не знаю, какой они были национальности, потому что бандиты – не люди». Клубок проблем заставляет всех говорить о заговоре, искать заказчиков-финансистов не только за пределами страны и республики. И вообще связывать налет с любыми событиями на Кавказе.
До сих пор глухо продолжается спор о Пригородном районе Северной Осетии, уже не столько о его административном подчинении, сколько о праве ингушей вернуться в свои дома. И попутно предъявляется счет к соседям за прошлогодние бои под Галашками. Почему, пока отряд Гелаева много дней пробирался по осетинским лесам, с ним в бой не вступали, а когда он перешел в Ингушетию – ударили всей мощью, не обращая внимания на мирное окружение?
Чего ж удивляться, если свидетели уверяют, что слышали в разговорах боевиков югоосетинский диалект, если некоторые ингушские вполне официальные лица утверждают, что налет организован был с помощью Мовлади Удугова, якобы скрывающегося в Южной Осетии. Там уже более десяти лет тлеет конфликт, поддерживаемый некоторыми влиятельными группами в Москве. Как и во всех подобных конфликтах посткоммунистического мира, на нем греет руки и наркомафия, и просто криминал, он кует кадры профессиональных «партизан». Оттуда расползается и оружие. Помните скандал с задержанием транспорта неуправляемых реактивных снарядов, остро необходимых российским миротворцам? Такие же снаряды нашли нацеленными на Магас…
Вплотную к этим размышлениям примыкают разговоры чеченских и ингушских правозащитников на тему «кому война, кому – мать родна». Они видят в организации ночного погрома руку тех же людей по обе стороны фронта, которые заинтересованы в продолжении войны, в расширении зоны активного противостояния. Ни руководство Ингушетии, ни ее простые жители не хотели, чтобы в республику вводили войска. Теперь туда вводится еще один полк. Пока один. Пока – только внутренних войск, с набором по контракту из местных жителей – ингушей и казаков.
Маленькая республика, зажатая между горами и степью, Грузией и Осетией, между двумя военными конфликтами, между кавказскими обычаями и московскими деньгами, между капиталистическим духом и социалистическим устройством беспокоится не только о себе. Она понимает, что может послужить еще одной ступенькой к большому кавказскому конфликту. К большой российской беде.
Назрань-Москва
Стрельба по-дагестански
Кто пользуется слабостью государства?
Недели не проходит, чтобы из Дагестана не поступали сообщения о практически военных действиях. То выжгут танками и пулеметами квартиру, в которой скрывается очередной «эмир» очередного «джамаата», то взорвут машину с милицейским чином, то обстреляют воинскую колонну, то после выстрелов ОМОНа при разгоне митинга есть убитые и раненые. Вот список деяний одной банды – Расула Макашарипова. За два года убиты 44 ее члена, арестованы 20, еще на 18 дела уже переданы в суд, 15 объявлены в розыск. Банда обвиняется в убийстве 27 работников правоохранительных органов, 12 военнослужащих и 9 гражданских лиц, ею ранены 68 работников правоохранительной системы, 45 военнослужащих и 28 гражданских лиц. Для небольшой республики на южном фланге Северного Кавказа с населением около 2,5 миллионов человек цифры немаленькие.
И это статистика только одной банды, доказанно относящейся к исламскому экстремизму. А есть еще и криминальные разборки, маленькие, но регулярные бытовые межнациональные конфликты, есть стрельба по политикам, в том числе и оппозиционным, есть борьба за власть и наиболее жирные куски в общем-то бедной экономики Дагестана…
Десять лет назад я разговаривал с тогдашним вице-премьером российского правительства, который знал республику не понаслышке. Он видел опасность повторения Чечни в Дагестане, если федеральное правительство не возьмется за укрепление государственной структуры республики. Тогда она напоминало сложную систему сдержек и противовесов, закрепленных конституционно дозированием власти по национальным квотам. Что продолжало известную бытовую схему при любых конфликтах: «Наших бьют!» А кроме того, схема Госсовета и выборов по квотам предполагала отделение власти реальной от власти маскировочной, в конечном итоге – манипулирование законом.
Несколько месяцев назад, в феврале 2006 года в Махачкале сменился руководитель, по новой общероссийской схеме президентом избран бывший многолетний председатель парламента Муху Алиев, предложенный Кремлем (а новым председателем парламента стал сын бывшего президента Магомед-Салам Магомедов). Для этого заранее отменили норму республиканского закона, запрещавшую руководить людям пенсионного возраста. И все равно, многие нынешние махачкалинские собеседники и сегодня повторяют: «Дагестан – вторая Чечня».
Давайте говорить друг другу аргументы
Один только прокурор республики Имам Яралиев считает, что по большому счету положение в Дагестане не существенно отличается от положения в России в целом. И в русских областях стреляют каждый день, не говоря уже о Москве или Питере. Он не находит обязательной связи между разнородными конфликтами, не думает, что ваххабитское подполье, криминал и рвущиеся к власти представители могущественных кланов как-то координируют свои действия. Вспоминая слова Путина о терроризме, сказанные сразу после Беслана, считает, что против России идет война и терроризм питается из-за рубежа. А Дагестан просто находится на границе, и здесь желающим разрушить российское государство помогают национальная чересполосица и бедность дотационного региона.
– Войны кланов, повальная коррупция – это журналистские штампы, – убеждает Имам Музамединович. – За каждым терактом стоит конкретная иностранная валюта. А те российские защитники, которые больше внимания уделяют не потерпевшим, а задержанным, объективно работают на внешнего врага. Стоит арестовать террориста – на третий день из Нальчика, из резиденции Международного Красного Креста поступает запрос: а какие условия его содержания? Почему-то когда мы простых уголовников задерживаем, никто не спешит поинтересоваться, а здесь – мгновенная реакция.
Спорить не будем, прокурору, который на своем посту находится дольше всех нынешних руководителей республики и известен тем, что никогда не вмешивается в политику, виднее. Будем спрашивать. Почему при каждом задержании разгораются бои с применением техники? Ведь могут погибнуть и мирные люди, рушатся их дома, пропадает имущество?
– Это – война, я же говорю. Во время Великой Отечественной тоже много жертв было.
Ну да, «малой кровью на чужой территории…» Вот что пишет независимая дагестанская газета «Черновик», печатающаяся в Пятигорске только благодаря заступничеству полпреда Дмитрия Козака и запрещенная к продаже в Дагестане. Речь идет о недавней операции в Хасавюрте:
«В результате интенсивной стрельбы в доме начался пожар. Деревянные перекрытия и стены старого здания почти сразу объяты пламенем. У жилого дома полностью обрушилась стена. Сгорели несколько квартир и ресторан «Викинг», расположенный на первом этаже… Прошедшая спецоперация стала второй, проведенной силовыми структурами за прошедшую неделю. Результаты обеих в принципе одинаковы: много раненых со стороны милиции, двое боевиков убиты, сожжённые дома и потерянное имущество простых граждан. Правда, после первой президент Муху Алиев отчитал правоохранительный блок республики за «некачественно» проведенную спецоперацию…
Как передает газета «Коммерсант», жители уцелевших квартир говорят, что их жилища подверглись нападкам мародеров, есть информация о пропаже денег и драгоценностей в порушенном здании. В мародерстве обвиняют участвовавших в штурме дома милиционеров, а именно бойцов мобильного отряда МВД России.
Для нас же остаются открытыми несколько вопросов не только по результатам прошедшей спецоперации, но и по многим другим ей подобным. Почему нашим силовикам легче уничтожить боевика «общеопасным способом», разрушая при этом целые дома, а иногда и подъезды с имуществом граждан? Почему нельзя попытаться изловить боевиков в тот момент, когда они не готовы оказывать ожесточенное сопротивление, как и должно, в принципе, делаться? По слухам, существует некий ведомственный документ МВД, щедро оплачивающий каждый боевой час. Известна даже сумма – 18 тысяч рублей/час. Кроме того, как говорят, отдельный бонус полагается за убитых боевиков. Возможно, это и объясняет желание силовиков непременно поиграть в «маленькую войну».
Могу прибавить собственные впечатления. ОМОНовский БТР с бойцами на броне, держащими автоматы наизготовку в потоке машин на одной из узких центральных улиц. Вооруженные пистолетами работники прокуратуры, милиции, ФСБ просто так, а не на спецзадание выходящие в город. Автомат на заднем сидении личной машины. Все это не похоже на остальную Россию.
Случайный попутчик рассказывает: «У нас мирные жители нормально живут, это силовикам трудно». Бандиты после Буйнакска, после Каспийска, где они взрывали мирные дома, поняли, что население их проклинает. И перешли на формы войны, близкие традиционным абрекам, – на охоту за силовиками. Отсюда и цифры «достижений» банды Макашарипова.
«Всего боевиков было не больше 150, сейчас осталось пару десятков», – убеждают меня. Это с парой десятков воюют тысячи силовиков? Или они вооружены не только против боевиков? Конечно, люди, каждый день воюющие у себя дома, озлоблены. Делится эмоциями один из оперативников, на чьем счету немало удачных операций, в том числе – задержание обвиняемых в буйнакском взрыве:
– Присяжные их оправдали, придравшись к мелочам! Если бы я встретил Жириновского, я бы ему морду набил – зачем тогда в Думе не задушил эту Мизулину! Ведь ее Уголовно-процессуальный кодекс не защищает потерпевшего, а защищает преступника: он и на адвоката имеет право, и на отвод присяжных. Скажет на суде, что я его подвешивал за некоторые части и оторвал их – его и пожалеют, не глядя, между прочим! У нас ведь чаще всего главное – свидетели, другие доказательства при терактах почти невозможны. А свидетель приходит в суд и смотрит на обвиняемого, как жаба на змею. И все отрицает, о чем говорил на следствии.
Но ведь если убрать «предохранители» УПК, отвечаю, тогда силовики смогут по заказу решать любые проблемы, в том числе – и проблему кому жить, а кому – нет. Почему, кстати, вы не ловите боевиков, как обычных уголовников?
– Потому что в таких операциях у меня обязательно гибли люди. Слишком хорошо подготовлены эти боевики, они всегда настороже.
Не понимаю! Сотни специалистов, годами имеющие в своем распоряжении спортзалы, профессионально занимающиеся боевыми искусствами, подготовлены, оказывается, так, что не могут без подствольников и огнеметов справиться с теми, кто, по идее, пошел «в лес», как говорят на Кавказе, потому что нищенствовал.
Откуда у силовиков берутся все новые противники, может быть, станет яснее, если подробно рассказать о недавней истории у самой южной точки России. История с огнестрельным разгоном митинга в Докузпаринском районе Дагестана стала известна чуть ли не всему миру. Попробуем разобраться, что ей предшествовало.
Самурские волны
26 апреля радио передало: накануне на границе с Азербайджаном, на берегу пограничной реки Самур, разогнан ранее разрешенный митинг противников местного главы администрации, протестовавших против коррупции. Разгонял «спецназ» силой огнестрельного оружия, пятеро погибших, пятеро раненых, десятки арестованных.
Как же так, зачем стрелять в мирных людей? Попробуем отмотать пленку времени назад, а заодно вглядимся в видеокадры самого митинга и его разгона. Для этого нам придется, вы уж извините, всмотреться в подробности провинциальной жизни маленького уголка на краю России с населением всего в 14 с половиной тысяч людей. Иначе трагедию, меряя по московским лекалам, не понять. Это не местечковые страсти – это жизнь рубежа России.
Десять лет назад район, упраздненный как территориальная единица при Сталине, был восстановлен. Пять лет им правит Керимхан Абасов, сначала избранный всенародно, набравший во втором туре 72 процента голосов против тогдашнего главы администрации, а в апреле прошлого года переизбранный по новым правилам – представительным органом. С апреля по август все было тихо, а потом начались протесты. Разных людей по разным поводам.
Кто-то вспомнил, что Абасов не ему помог стать депутатом Народного собрания республики, кто-то – что он не разрешает предгорный уголок карагачового леса раздербанить на участки под фазенды состоятельных горожан, кто-то претендовал на власть в муниципалитете родного села, а у Абасова была другая кандидатура. Тут выяснилось, что в районном архиве под селевыми потоками погибла документация за несколько лет, в том числе – о выплатах из бюджета.
Район дотационный, никаких богатств, кроме гор, самых высоких в Дагестане и потому притягательных для альпинизма, в них нет. Следовательно, распределение скудных земель и выплаты бюджетникам – единственная сфера деятельности его руководства, имеющая отношения к финансам. Для тех претендентов на лидерство, которые разъезжают на популярных в республике «Мерседесах», эти деньги интереса не представляют. Могут представлять интерес 62 километра сухопутной границы, особенно перевалы, но там уже строится погранзастава. Таможенного поста нет, он у автотрассы, ведущей из Азербайджана через соседний район.
Есть самое высокогорное в Европе село Куруш – выше четырех километров, там до сих пор одних избирателей живет около полутысячи. Есть еще священная гора Шалбуздаг высотой четыре с половиной километра, три восхождения на которую приравниваются к одному хаджу. Но делать деньги на туризме, альпинизме и пилигримах, идущих к святыне, в Дагестане не научились.
То есть борьба в районе идет не за явные экономические интересы, хотя остается возможность что-нибудь «крышевать», а за власть как таковую. В Дагестане люди гордые и власть ценят.
После первых попыток внеочередной смены районные власти перешли к ответным действиям и наконец прекратили добычу песка в неоформленном карьере на берегу моря, которую вели некоторые протестанты. Дело в том, что горный район имеет свой отселенческий поселок на берегу Каспия рядом с Дербентом. Оттуда два года руководство детской турбазы писало в природоохранную межрайонную прокуратуру, что рядом с базой ведется незаконная добыча песка, прокуратура повелевала милиции проверить, участковый писал в ответ, что все тихо. А тут за дело взялась районная прокуратура. За уголовное дело – о незаконном предпринимательстве и нарушении природоохранного законодательства. Райпрокурор Фируза Лагметова получила угрозы поджечь ее машину, дело теперь ведет прокуратура межрайонная.
