Иосиф Давидович Гальперин
Отдел расследований. Фрагменты политической истории 1990-2020-х годов
А зачем власть пришла с оружием на Кавказ, влезла с тупой прапорщицкой самоуверенностью в старые разборки? И осетины, и ингуши, и их соседи считают себя потомками древних аланов, они веками гоняли друг друга по «кавказскому меловому кругу». У них у всех – христиан, язычников и атеистов – одинаковые имена. Потом жизнь в большой империи равняла всех одинаковым гнетом, потом появилась возможность под идеологическими лозунгами поживиться землей соседа – и начали кроить границы. Непонятно, почему в составе Грузии оказалась Южная Осетия, а ингушей слили с их недругами-чеченцами, почему всех расселили именно так. Лучше не стало, разбои и набеги продолжаются, но теперь виновата уже Москва – все стороны убеждены в ее корыстных умыслах.
Боевики готовились к операции в приграничном лесу, который не контролировался ни осетинской, ни ингушской милицией. В банде были и чеченцы, и ингуши, и осетины, и русские. Отряд проехал к Беслану по дороге, которую используют бензовозы с ворованным горючим, где есть твердая такса за проезд любой машины без досмотра. Им помогло обычное воровство, обычная вненациональная коррупция.
Им помогает и само безынициативное устройство наших властных структур, когда псевдокрепкая «вертикаль» способна проводить решения только одного человека, да и то с задержками и искажениями. Не пустили Александра Дзасохова к переговорам (он по цековско-дипломатической привычке согласовывал каждый шаг с растерявшейся Москвой) – и на передний план выдвинулся Эдуард Кокойты. Президент самопровозглашенной республики Южная Осетия привел своих бойцов в Беслан и выносил детей под огнем, крича своим охранникам: «Что вы вокруг меня бегаете, хватайте детей!» Его рейтинг среди осетин стремительно вырос – и шансов на урегулирование осетино-грузинского конфликта стало еще меньше. А это, в свою очередь, привело к российско-грузинскому конфликту четыре года спустя. И к падению очередных иллюзий на Западе относительно России…
Технология террора
Никаких переговоров с террористами – звучит правильно и решительно. Но как выделить именно террористов из общего хора недовольных имперской политикой? И что делать с теми, с кем бессмысленно разговаривать? Как их «мочить в сортире»? Оружие на Кавказе есть у всех, и не по одному стволу. Регулярно проходящие операции по его изъятию не дают результата и сами стали источником казнокрадства. Например, по отчетам, в одном году в Северной Осетии добровольно сдано оружия на 23 миллиона рублей. Но никаких следов положенных выплат не обнаружено.
До сих пор говорят о бандах, о полевых командирах. И параллельно – о мирных жителях и раскаявшихся, вернувшихся с гор домой боевиках. В открытую сопрягают эти понятия только солдаты, осознающие, что мирный житель днем – это возможный боевик ночью. Солдатам не легче от того, что дело не в разбойничьем менталитете подлого противника, а в том, что не уехавших из Чечни мужчин жизнь заставляет не работать, а воевать.
Происходит это примерно так. Поступает заказ на акцию. Под нее собираются несколько профессионалов, до того, возможно, и не знакомых. Решают, сколько им нужно рядовых исполнителей, сколько им стоит выделить денег из поступившей суммы, а сколько – оставить себе. Жизнь и смерть на Кавказе дешевы, так что суммы, которые Басаев называл в Интернете, похваляясь эффективностью акции, вполне вероятны. Потом устанавливают связь с теми, кто живет в месте проведения акции, организуют разведку. Репетируют. Воюют или взрывают. И разбегаются.
Отдельно нужно обговорить понятие «заказ» – попытаться представить, от кого он может поступить. Хотя действие этого «заказа» не меняется в зависимости от лица, его выдающего. Скорее всего, при единой схеме исполнения за разными акциями могут стоять разные заинтересованные лица. Силовики и кавказские наместники вроде бывшего президента Ингушетии Зязикова любят говорить об иностранных заказчиках, намекая не столько на арабских исламистов (те, мол, лишь исполнители), сколько на страны НАТО или на Грузию как их «служанку». Мол, идет битва за трассы нефтепроводов и газопроводов.
Это вызывает сомнение: слишком много у западных стран сейчас хлопот с мусульманским экстремизмом (в Ираке и Афганистане, например), чтобы подносить спички к кавказскому пороховому погребу. Если они хотят установить контроль над потоком углеводородного сырья, это тем более опасно: вырастят новую «Аль-Каиду» – она и схватится за трубу. Достаточно возможных смутьянов-организаторов и без дальнего Запада, скажем, в близкой Турции… Правозащитники считают, что террор на Кавказе провоцирует само российское государство – не намеренно, а в силу тупости политики. Но возможно еще одно соображение.
В сером теневом мире, где осведомители спецслужб устраивают теракты против представителей своих организаций, а подпольные враги государственного единства устраивают внутренние разборки и «сдают» конкурентов силовикам, мало что изменилось со времен Азефа и Гапона. Об этом напоминает темная история предвыборного 1999 года – не только взрывы домов, но и закулисное науськивание Басаева на поход в Дагестан.
В бесланской истории, как мы видим, есть непонятные шаги властей: хаос штабов, двойное отношение к переговорам с Масхадовым, отказ от наработанных силовых схем и опытных профессионалов. Было и прямое поощрение террористов: отмена чрезвычайного режима, пропуск машины (или машин) с нападавшими, неясность с их числом, позволяющая умалчивать об уходе возможных участников налета. А среди них мог быть как раз тот, кто служил «диспетчером» поступившего заказа…
Как видим, децентрализованный, сетевой способ действий не исключает ни стратегического планирования, ни обучения тактике. Террористическая сеть усвоила уроки «Норд-Оста» и послала в Беслан зомби с противогазами, построила августовско-сентябрьскую атаку 2004 года (как и потом, в следующие годы) по нарастающей (взрыв самолета, взрыв на «Рижской», Беслан), чтобы пиаровский эффект рос от одной акции к другой. Этой сети не нужна огромная армия и увеличенный за год на треть военный бюджет, ее призывников поставляет ее противник. Она способна легко менять цели и средства, не дожидаясь разработки курса в военной академии.
Вот и звучат взрывы в Чечне и Ингушетии, Дагестане и Кабардино-Балкарии, в Ставрополе и Москве. И страшно подумать, что может быть следующим узелком этой сети!
Информатика
А Беслан продолжает жить. Виссарион Асеев, еще пару месяцев до захвата занимавшийся созданием ячейки «Союза правых сил» и даже вместе с мальчишками установивший два баскетбольных щита с названием партии, приютил в своем компьютерном клубе учительский комитет. Уцелевшие дети играли в его клубе бесплатно. Сделали сайт www.beslan.ru и переписывались со всем миром, организуя помощь пострадавшим. Как только приходили деньги, развозили их по квартирам на старенькой «Волге». Деньги нужны будут долго, ведь многим ребятишкам придется каждые полгода делать новые протезы. Никто из «Союза правых сил» не связался с Асеевым и не спросил, чем помочь. Может, поэтому партия так бесславно загнулась, не найдя ни опоры в народе, ни четкости в организации?
Пару дней назад, почти шесть лет спустя после трагедии, я обсуждал с аналитиком из спецслужб (отставник, но ведь бывших, как сказал бывший чекист Путин, в этой службе не бывает) уроки бесланской школы. Я не стал говорить ему о моральном падении власти, которая с тех пор никак не улучшила свой имидж. А он не стал говорить мне о технологических приемах, которые с тех пор поменяли спецслужбы. Он сказал неожиданно просто то, о чем должен был бы подумать я, – о механизме взаимодействии государства и общества при лечении общих болезней: «Если бы тогдашняя знаменитая комиссия Совета Федерации провела полноценное расследование, не стала бы дезавуировать самостоятельное мнение некоторых своих членов об ошибках представителей власти, а поддержала бы его авторитетом доказательств – кстати, поначалу в комиссию верили и несли туда, на разбор, малейшие детали произошедшего… Если бы комиссия, куда вошли представители гражданского общества, была способной отстаивать до конца свое мнение, а не микшировать его по аппаратным правилам… Если бы глава комиссии сенатор Александр Торшин оказался более храбрым человеком… Если бы комиссия разобралась в причинах недостоверности информации о численности нападавших, убитых и убежавших боевиков и его причинах, дала оценку штабу… Из бесланской истории можно было выйти с меньшими потерями для государства. Не висели бы преступные ошибки и вранье на всей власти в целом, можно было бы, повинившись и очистившись, показать и жертвам, и преступникам, что вот так мы больше поступать не будем, а будем поступать иначе. И тем самым стать сильнее. А так… Понимаешь, получается, мы все в борьбе с бандитами опустились до бандитских понятий».
Понимаю…
Виагра власти
Напрасно я весь рейс от нечего делать напрягал воображение, строил сложные варианты опознания встречающего. Не такой уж минераловодский аэропорт большой и не такой уж в ноябре переполненный, чтобы издалека не угадать чиновника. В шляпе. Как у Этуша в «Кавказской пленнице», при костюме с галстуком. Ну почему они ее носят колом на голове? Хоть кол на голове теши, как говаривали учительницы наших времен.
Пресс-службист сел на переднее сиденье, шляпу снял и устроил на колени. Где они только их берут, с хрущевских времен? По наследству передают? Обернулся ко мне и спросил:
– Неоднозначно у вас получилось из Беслана в последнем номере. За это ничего не было?
– Однозначно в таких делах и не бывает, только у Жирика. Чтобы твердо раздать всем сестрам по серьгам, времени не хватило – надо было срочно отписываться. Но по-моему и так очевидно… А нам-то что могло быть?
– Ну… Если кому не понравилось…
Из-под шляпы, из портфельчика достал несколько листков и с гордой улыбкой протянул мне, назад. Моя скромная биография, пара-тройка отзывов на статьи, список обиженных, судебные истории.
– И зачем это вам?
– Мы тут, пусть и далеко от столиц, не зря зарплату получаем, интернет освоили. Мы должны знать, с кем имеем дело, вы же хотите сделать интервью с нашим президентом.
Хм, я о Батдыеве меньше знаю, чем они обо мне накопали. Зачем мне его история, главное – что он сейчас делает, почему им народ недоволен, пришлось полпреду Козаку вмешиваться, на это меня и в редакции нацелили. Ну, поставили его как альтернативу кандидатуре, которую двигал Береза, а тому березовскому Станиславу Дереву (интересное созвучие фамилий!) взамен дали место в Думе. Впрочем, и занявший пост – не из советских номенклатурных остатков, экономист-финансист с московскими бизнес-связями… Ладно, остальное посмотрим, когда приедем.
– Сколько еще до Черкесска?
– Всего километров двести пятьдесят, по пути перекусим, если вы не против.
Не против! Иногда здешние придорожные рестораны напоминают постоялые дворы. Или казачьи курени. С бревенчатыми глухими заборами, совсем не собирающиеся приветливым видом зазывать посетителей. Впрочем, может, в этих местах соблазнительнее хорошо закрытые от посторонних глаз заведения, которые при случае проще оборонять? А вкусно в этой крепости, даже есть такой закуток для своих, как раньше в районных столовках райкомовские комнаты…
Какой-то тревожный звонок, судя по виду моего сопровождающего, хорошо, что доели. Что случилось?
– Толпа ворвалась в правительственное здание, ищут президента, пока не нашли…
Та-ак… История начинает играть красками.
– Поехали быстрей!
Первый день в кабинете президента
Остановились недоезжая площади, вожатый тут же исчез. И я побежал к внушительному зданию, возле которого не было видно какого-то особого скопления народа. Людей в форме нет, об охране напоминают сдвинутые в беспорядке переносные металлические заграждения, на газоне вороха бумаг, валяются несколько крупных электронно-лучевых мониторов. О! Кто-то из окна третьего этажа скидывает тяжелое приземистое кресло. Значит, мне туда.
По пути к резиденции Мустафы Батдыева я увидел на стенах и лестницах кровавые отпечатки рук . Двумя встречными потоками идут какие-то удовлетворенные содеянным люди, успокаиваясь, переговариваются. А в президентских апартаментах не протолкнуться. Удивительно, что заправляют здесь женщины, как-то не по-кавказски. Дело не в том, что их большинство, а в том, что мужчины к ним подходят с подчиненным видом, обговаривают дальнейшее и уходят исполнять. Точнее, подходят к одной, которая сидит сбоку стола для переговоров, кутаясь в шаль, а остальные, возбужденно выговариваясь, служат эмоциональными резонаторами, ретрансляторами общего настроения.
Объясняю сидящей за столом, откуда я взялся. Фатима Богатырева, сестра исчезнувшего Расула Богатырева. А остальные женщины – родственницы других шестерых, исчезнувших вместе с ним около месяца назад. Официальный розыск почти ничего не дал, тогда родные (скорее, целый клан) приняли свои меры и выяснили, что в последний раз Расула Богатырева и его сопровождающих видели на стоянке у дома Алия Каитова, президентского зятя, куда они подъехали выяснять отношения по поводу одного предприятия. На которое у Расула и еще более молодого предпринимателя Алия Каитова были разные взгляды. На стоянке нашли следы пуль и другие свидетельства возможного столкновения.
– Ну и чего вы хотите добиться в этом кабинете?
– Сначала мы просто хотели узнать о наших родных. Потом, когда выяснились первые подробности о стоянке у дома Каитова, стали требовать непредвзятого расследования. Нам заговаривали зубы, – Фатима даже улыбается, но невесело, только фразе. – Президент обещал встретиться, но времени все не находил. И так продолжалось месяц! Мы вышли на площадь – сотни, тысячи людей, не только наши родственники. Батдыев обещал и им – выйти и поговорить. Нам нужно было его слово – как гарантия справедливости. Он к нам не вышел – мы пришли к нему. Уже во второй раз. А он убежал.
– Что теперь? Неужели вы не догадываетесь, что с вашими парнями?
– А где их тела… Простите, я так говорю, потому что сама уже почти совсем не верю, что увижу их живыми. Почти! Есть слухи, мы сейчас их проверяем, вроде бы нашли в Питере тех каитовских парней, которые стреляли в наших, и они сказали, что сбросили останки в старую шахту. Но надо еще доказать, что это именно они.
– Их не вернуть.
– Но можно обеспечить полное расследование и справедливый суд. Президент… Раз он так себя повел с нами, не может этого гарантировать. И теперь мы требуем его отставки. Он нам врал!
– А когда мы собрались на разрешенный митинг, велел своему вице-премьеру отключить микрофоны, – это вмешивается Хасан, мужчина средних лет, связной между площадью и женщинами в кабинете. – Сказали – электричество отрубилось. А окна светились!
– Он знал правду уже месяц, надеялся каким-то способом выгородить Каитова. А кабинет этот, – и Фатима одним кивком обозначила место, – нам нужен, чтобы на ситуацию обратила внимание Москва. Понимаем, что это незаконно, что ж сделаешь… Отсюда мы сами не уйдем, пока не добьемся своего.
– Могут и вышибить.
– Они даже не смогли нас не пустить!
– Ну, это могут быть другие силы, другие люди…
Кабинет приводят в порядок, складывают в коробки государственные бумаги. Говорят, что громилы, ломавшие мебель и бросавшие из окна мониторы, были незнакомыми молодыми людьми. И выпившими – что для мусульманской республики неординарно. Чужие? По чьему заказу? И тут к столу подскочила женщина постарше, с разгоряченным лицом.
– Вот, смотрите! В шкафу мы нашли простыню, а в ящике стола – виагру! Понятно, чем он занимался со своими секретутками! На таком диване!
Ну и что… Кроме аморалки предъявить нечего, что ли? Я не стал объяснять горским женщинам, что в Москве, с нравами которой Батдыев явно знаком, подобное не считается не то, что стыдным – вообще вызывающим осуждение. С позднесоветских времен. Но здесь не Москва, и контраст между неисполнением долга политиком, выбранным своим народом, и исполнением его личных прихотей был налицо…
– Ладно, думаю в ближайшие пару часов вас штурмовать не будут. А я пока пойду поговорю, пощупаю обстановку. К вечеру вернусь, корреспондент вам пригодится в качестве свидетеля.
Первым делом надо позвонить в редакцию, объяснить, что я здесь вижу и что собираюсь делать. Маленькая, но страховка. Конечно, в провинции чтут столичных журналистов, но на Кавказе после чеченской кампании нас стали по-другому рассматривать. Внимание человека в шляпе может обернуться вниманием человека с пистолетом, не любящего лишних глаз. Да и в Москве… Помню, один вице-премьер, родом, между прочим, из близких ущелий, обещал мне «яйца оторвать» – за то, что косметическую правку в его интервью не внес. Потому что он передал ее уже после подписания номера…
По коридорам правительственного здания нашел депутатов, рядом с ними толковых местных журналистов. Картина примерно такая. Охранники Каитова, обвиняемые в убийстве семерых во главе с депутатом Народного собрания Расулом Богатыревым, объявлены были в розыск. Исполнители убийства найдены, задержаны в Петербурге, по телефону подробно рассказывали следователям, где искать трупы. Нашли расчлененные и полусгоревшие останки.
До этого родственники погибших, стоявшие в бессрочном митинге перед Домом правительства в Черкесске, говорили, что не разойдутся, пока не будут найдены тела, поскольку не могут успокоиться, не похоронив близких. Теперь, казалось бы, их требование могло быть выполнено – оставалось только провести генетическую экспертизу и выдать каждой матери уцелевший фрагмент тела ее сына. Но вместо успокоения произошел очередной взрыв страстей.
Сегодня с утра, пока я летел и ехал, со всей республики начал собираться народ – родственниками у карачаевцев считаются близкие до седьмого колена. В родстве с погибшими оказались двадцать восемь фамилий, несколько десятков тысяч людей, почти половина всех карачаевцев. На площади собралось тысяч пять, они пересказывали, что некоторые автобусы с их соратниками были задержаны, в некоторых представители властей переписывали пассажиров, хотя митинг был разрешен. Родственники Богатырева прошли по кабинетам здания, в котором уместились и администрация президента, и парламент, и правительство КЧР, – приглашали ответственных людей выступить. Некоторые расписывались на приглашениях. Президент Батдыев не стал.
Обстановка накалялась: никто из приглашенных не вышел к памятнику Ленина, который указывал на вход в Дом правительства, а заодно служил импровизированной трибуной. Возбужденные дорогой с препятствиями, вестями о найденных телах, точнее – о надругательстве над ними, люди ждали несколько часов. Они заполнили площадь и сквер перед местным «Белым домом» – место историческое, помнившее рокот «студебеккеров» в ноябре 1943 года, увозивших от тогдашнего управления НКВД карачаевский народ в депортацию по приказу Сталина.
К родственникам семерых погибших присоединились родные других пропавших без вести – за последние четыре года в Карачаево-Черкесии исчезли около трехсот человек. К митингующим вышел Борис Карнаухов, руководитель следственной группы Генпрокуратуры, к тому времени задержавшей уже пятнадцать человек, причастных к преступлению. Митинг ждал от него подробного рассказа о последних событиях. Но микрофон вдруг отключили. Вокруг шли троллейбусы, горели светофоры, а вице-премьер Руслан Кочкаров объяснял людям, что, как ему сообщили, в городе отключен свет. Сорок минут он пытался связаться с электриками, ничего не получалось. То есть явно кто-то не хотел, чтобы итоги следствия были озвучены.
Близкие родственники ринулись от памятника по направлению ленинской руки – несколько сотен человек. Милиция стала их теснить, начались препирательства, толпа прорвалась сквозь щиты омоновцев в вестибюль. Один из милиционеров выстрелил газовым зарядом, ворвавшиеся начали бить стекла – дышать! Оборонявшиеся врубили шланги, но даже грязная вода не охладила нападавших, в ход пошли камни с одной стороны и дубинки – с другой. Мальчишки подносили «снаряды» из соседних дворов, несколько милиционеров получили ранения, один солдат из внутренних войск – довольно серьезное. Были раненые и среди демонстрантов – в основном порезали руки о стекла. Их-то следы я и видел по стенам.
Уже стемнело, хожу вокруг вновь установленных заграждений, разговариваю с чинами из МВД, ФСБ, прокуратуры, полпредства российского президента на Кавказе. И со старожилами, и с теми, кого недавно, при первых раскатах скандала, перевели из Нижнего Новгорода, чтобы прижать местную мафию. Штурма пока явно не предвидится, по бульвару вокруг гуляют спокойные горожане, скопления людей в форме не видно. Пока…
Для себя стоит уяснить: была ли разница между Богатыревым и Каитовым, не было ли массовое убийство лишь формой разборки между криминальными кланами? Они же поехали всемером разбираться? Скорее всего, нет. Дело не в том, что Богатырев был белым и пушистым, а в том, что от президентского зятя, уже известного своим крутым нравом и неограниченными (для Черкесска) возможностями, силой вряд ли можно было добиться желаемого. Ну, допустим, они бы разнесли его дом – и что бы они делали в республике его тестя? Тяжба длилась уже давно, завод и обстановка вокруг него – на виду, не так уж много в Карачаево-Черкесии таких предприятий. Надо было как-то договариваться.
Возвращаюсь, легко пускают через барьеры – и в форме люди, и без формы. Очевидно, видят во мне какого-то посредника. В президентском кабинете народу поубавилось. Можно свободно поговорить с Фатимой.
– Скажите, а не мог Каитов бояться, что приехавшие к нему домой его самого застрелят?
– Ну, это же была обговоренная встреча, приехали же не боевики какие. Брат не был криминальным авторитетом, Расул, как и Каитов, был депутатом Народного собрания, был постарше его на семь лет, с ним приехал его двоюродный брат и друзья, вполне известные люди. А Каитенок жил по беспределу.
Каитенок… В двадцать два года Алий стал гендиректором крупнейшего цементного завода, потому что стал зятем Батдыева. Предыдущего директора, племянника Батдыева, кто-то застрелил. А завод оказался в полном распоряжении клана после приватизации, которую в республике Батдыев как раз и проводил, знакомый с московскими приватизаторами с дней учебы. Потом он стал председателем Нацбанка, а уж после этого – и президентом.
Получается, что Мустафе Батдыеву можно предъявить что-то посерьезнее аморалки – и это связано с поведением его молодого и задорного зятя. Точнее, понятно, откуда у того счастливое состояние вседозволенности. Полез в голову старый спор со строчкой Бродского: «…но ворюги мне милей, чем кровопийцы». Без первых нет вторых – и вся история последних лет об этом. Может, и не одобряет Мустафа Батдыев своего психованного зятя, особенно сейчас – сидя где-нибудь в укрытии, но не было бы у Каитенка такой силы, если бы «тихие Альхены» не создавали почву. А во-вторых, и сами ворюги легко звереют, оберегая добычу.
Вот сидят эти семь женщин в чужом кабинете, ночь, кто вырвал их из обычной жизни, кто отнял ее – вместе с близкими им молодыми жизнями? Я тут что – моральная поддержка восставших? Делегат от свободного общества? Свидетель-журналист, который напишет заметку и поедет в следующую командировку? Сижу тут на приставном стуле у стеночки, а какой от меня толк? Ворвутся люди в форме – будут в своем праве: нарушены писаные законы, здесь даже не придется изощряться с огнеметом, как было два месяца назад в Беслане…
Что-то заболела голова. Медсестра, которая дежурила в предбаннике, измерила давление. Такого у меня давно не было. Кривовато получается: сестра пришла поддержать женщин, находящихся в стрессе, а заниматься пришлось корреспондентом. Кто же крепче? Сделала укол – наступила расслабуха, но какая-то странная. Всплыла почему-то фраза одного коллеги сразу после назначения Ельциным преемника: «Представляешь, он приходит, а там уже все разделено, у него же ничего своего нет!» Мы-то как раз в той газете работали, чтобы не пришли его конкуренты, старая номенклатура, то есть коллега не издевался, а жалел.
И сразу у победителя стало многое вырисовываться. Для начала главное – газ. Это вам не цемент! Всех черномырдинцев погнал, довольно мирно, только вот вице-президент «Газпрома» Владимир Поделякин, курировавший безопасность, скоропостижно скончался, до того не болевший. Я его знал, он был генералом КГБ (не подполковником!) в советской жизни и заведовал научно-техническим управлением Лубянки. Его бросили на нашу башкирскую провинцию – и когда разразилась экологическая катастрофа, вместе со всеми вышел протестовать к зданию обкома партии. В парадном мундире с орденами, взяв за руки двоих сыновей-офицеров, тоже в форме…
Но ты же, говорю я себе, ерзая в ночи на стуле под светом президентских ламп, сам с гневом и пристрастием искал следы преуспевания других сыновей, как раз мырдиковых, газовых, пошедших тоже по папиному пути. Тебе что, жалко, что такую империю отняли у одного клана и отдали другому? Нет, мне жалко людей, которые погибли в этом столкновении. Борьба за деньги, за их власть, за власть над ними – это борьба за право безнаказанно убивать. Людей, истину, страну. По крайней мере, здесь и сейчас – у нас, в наше время, право на насилие укрепилось как единственно реальный вид конкурентной борьбы.
И относится это, видимо, не только к официальной власти, а к любому моменту в обществе, когда кто-то захочет получить власть, пусть временную, пусть неполную, над ближним. Принудить, добиться своего, отобрать чужое. Другого пути осуществления желаний нет, не столько в узком луче сложившихся представлений, сколько – на самом деле. Откуда-то получилась же эта страшная цифра – триста без вести пропавших за пару лет в маленькой республике, видимо, многие из них – в заброшенных шахтах, недаром требуется экспертиза, чтобы опознать семерых, вдруг это – не Расул и его друзья?
Ну что, например, могли поделать эти вот полуспящие люди, чтобы добиться своего, в данном случае – исполнения вполне справедливых требований? Письма писать «белому царю»? Положиться на силу закона? На силу общественного мнения? Да плевал их мелкий вождь и на одно, и на другое, и на третье! Очевидно, понимал правила игры, ведь его не сам по себе народ выбирал, а кто-то поставил на это место в результате каких-то договоренностей, поэтому знал – из-за чего может погореть, а из-за чего – нет, структура не допустит. Осталось – насилие…
Лакокрасочный «Газпром»
Второй день бунта я встретил уже обжившимся. Но какой же это бунт? Бессмысленный и беспощадный? Ни то, ни другое. Да и не русский, в конце-концов! Бунт на коленях? Да, без зверств, хотя и по кровавому поводу. Без кровной мести, с требованиями к законной власти и с апелляцией к законам. Вот и пойду-ка я в Народное собрание!
По коридорам в зал заседаний со скромным количеством сидений – так ведь их и мало избранных-то, депутатов то есть. Еще меньше пришло. Черкесов почти нет, считают конфликт внутрикарачаевским. Хотя Батдыев в свое время победил на выборах голосами черкесов и русских, у карачаевцев он набрал 20 процентов. Среди них были сильны сторонники прежнего президента, генерала Семенова. Может, это его люди громили батдыевский кабинет?
Пришедшие депутаты, в основном от «Единой России», как и спикер – стоят группками, по фракциям кланов, обсуждают – ставить на голосование импичмент президенту республики или верноподданнически обратится по начальству, в Москву. Вроде бы, уже во второй раз, должен появиться Дмитрий Козак из Ростова, наместник Кремля на Юге России. Ходят по правовому полю, как по минному, стараясь не подорваться на бунте, который, вероятно, некоторые из них и затеяли. А продолжают упрямые женщины. Фатиму они могут не спрашивать, но послушает ли их Фатима?..
В стороне от этой суеты стоит, пожалуй, самый известный за пределами Черкесска деятель – Станислав Дерев. Пришел, наблюдает, хоть и черкес, а не карачаевец. Он ведь не столько политик, сколько бизнесмен, ему важно знать состояние общества, скажем, «температуру питательного бульона», хотя впрямую и не сильно он зависит от родной республики, реализуя свои товары по всей России. Но и по нему может ударить развитие событий – и на месте, и через Москву, он же был частью договоренности по Батдыеву. Да, спасибо, хотелось бы посмотреть на ваши предприятия, поехали, все равно здесь быстро ничего не решат!
Основу своего благополучия, стартовую позицию – водочное производство – журналисту, лично ранее не знакомому, показывать не стал. Показал водное. Вот здесь заканчивается труба, идущая полсотни километров с окружающих горных ледников, здесь – анализ и прочая подготовка, а это уже конвейер, разливают по бутылкам (рецептуру пластика сами корректировали!), его «Эдельвейс» по всем московским супермаркетам расходится. Вполне по-европейски выглядит, нержавейка вокруг, несмотря на специфическое окружение и бурное прошлое хозяина.
Я не стал спрашивать, во сколько ему обошлись договоренности с ритейлерами, все равно разговор о взятках с солидным кавказским мужчиной возможен только в чрезвычайных обстоятельствах, которые для нас с ним не наступили. Спросил, что он думает о бизнес-конфликте Каитова и Богатырева. Тоже, конечно, не вполне прилично при общении с бизнесменом, но здесь подталкивают не наши с ним чрезвычайные обстоятельства.
Н-да, вот она – подробная картина, с коррекцией моих разговоров с силовиками. В Черкесске самым успешным предприятием долгие годы был завод имени Захара Цахилова, выпускавший лаки и краски. Цахилов, еще при советской власти выведший химзавод на уровень выпуска пятнадцати процентов от всей лакокрасочной продукции страны, при приватизации собрал и основной пакет его акций, пользуясь безоговорочным доверием работников. Но несколько лет назад Цахилов умер, пакет перешел к его дочери Марине, живущей в Москве, и встал вопрос, кто же сможет стать настоящим хозяином предприятия.
Расул Богатырев был одним из дилеров завода, начинал с реализации мелких партий. Он и не помышлял о захвате господствующих высот, хотя пользовался поддержкой Ансара Тебуева, бессменного заместителя министра внутренних дел КЧР при постоянно менявшихся министрах, а потом – вице-премьера, курировавшего весь силовой блок. Когда начались конфликты вокруг управления химзаводом, Богатырев стал помогать Алию Каитову в борьбе с… родным дядей последнего Магомедом Каитовым.
Магомед Каитов – владелец корпорации «Камос», к тому же гендиректор Кавказской энергетической управляющей компании, входящей в РАО «ЕЭС». Именно к нему обратилась дочь Цахилова. Попросила организовать структуру собственности и управления на химзаводе. Каитов-старший под ее наследственный пакет акций привел на завод банк «Ак Барс», за которым стояла вся мощь президента Татарстана Минтимера Шаймиева.
