Иоланта Ариковна Сержантова
В алмазной крошке росы…
Среди прочего
Запах мокрых, напоенных цветов поутру – запах бабушки. Иным по-другому пахнут старушки, да и думал ли я про бабушку, что она немолода… Её образ не померк перед тем, холодным, как лёд, лбом, что я поцеловал напоследок. Остались навек пристальный взгляд из-под козырька ладони у окошка, сочный запах букетов георгин, широкий палец, которым ловко она проводила по ткани, прежде, чем подрубить край… Всё то, что повсегда «ни о чём», но «потому что», из-за чего сбывается бытие, хотя и не у всех.
…Он был невероятно, неожиданно для себя нежен с нею. Перебирая локоны, не торопил её с ответом и не спешил дознаться его сам. Разбирая прядь от самых корней, он ме-едлен-но проводил по ней, до самого кончика, что сливался с небом, таял в нём, да не ронял после, но опускал бережно на плечо.
Она, казалось, была холодна к нему, но в самом деле лишь замерла, дабы не помешать, растаять в чувстве, которого не ведала до него.
– Кто ж та прелестница, с которой столь нежно?
– Трава.
– Да чьё ж тогда плечо?
– Пригорка.
– А он, он!? Укажи мне на него, не пожалей для меня той малости, дай разделить с тобой радость!
– Так бери, о чём речь, мне вовсе не жаль, – вон он, по-прежнему нежен, и всё ещё жук…
Несдобровать нарочитой, выдуманной ночью прохладе июльского рассвета, коль попадётся на шестерню часового механизма птичьей песни, что слетает с острого ея язычка, ровно с плоской медной пружинки.
Под эту музЫку сбывается то, чему не бывать в иную пору. Среди прочего во главе – любовь, в ней есть то невольное, всякая встреча с которым – откровение. И пускай нечасто оно бывает, ему нельзя чаще. Привычка дурно отзывается в нём, принуждая прилаживаться под строй того долженствования, об коем печётся приличие, из-за чего теряется в нём до невозможности отличить добро ото зла.
Пушистые головки цветов теснятся в палисаднике. Яркие, мокрые, словно набегавшаяся на прогулке детвора… Их вид и запах, и промокшая насквозь, в росе земля… Пусть будет! Лишь бы не в слезах.
Взамен утраченного
Жизни течение… Из ниоткуда в никуда, делаясь степенным, неторопливым и обстоятельным местами, где берега теряются в утреннем тумане, а ускоряется оно в случае, когда прибрежье глядится друг в друга, будто в зеркало, и не находит отличий.
Жизнь по большей части идёт рывками, так восьмимиллиметровая плёнка проползает по валикам утерявшего бойкость «волшебного фонаря»59. Интересна она, кинокартина жизни, жаль всё одно – оборвётся на середине кадра, почнёт бобина хлестать пустоту свободным концом. В лучшем ли случае – прогорит, расплавится на жарком пламени электрической свечи60, оставив после себя пустоту белого пятна и липкий запах горелой пластмассы61.
Бобины с тою плёнкой стоят несмотренными, как букет с тезоименитства62, что сохнет помаленьку в мерцании лампады красного угла63, да иссыхает в пыль.
А и упала к нашим ногам одна из, приоткрылась жестянка коробки, показалась оттуда лента, кинулись убрать её назад, – ничего вроде, суха наощупь, никакого сходства со скользкою рыбьей чешуёю… Не утерпели поглядеть, да увлеклись, смотрим, а до самого ли конца или до серединки, тут уж не нам решать.
Жили в некоем дому мать и дочь, из дома во двор бегал кот, по двору – пёс с собакою. Мать болела долго, дочь пестала64 матушку, как некогда та нянчилась с нею из любви, как из жалости. Пока суть да дело, сгинули один за другим пёс собакой, только кот держался за жизнь и до последнего лежал у изголовья болезной, а когда та испустила дух, побежал за ним следом. Не было кота 18 дней и одну ночь, разузнал что к чему, а наутро девятнадцатого дня возвернулся домой, – худой, в репьях, да, судя по тому сделался каков, – не один, но с поручением.
Едва выправил кот худобу, вернул себе прежнюю стать, вошёл в силу, стал ходить за единственной оставшейся хозяйкой, так, как иная собака не выдюжит. У ног трётся, сблизи за делом следит, в праздности на довольство не скупится, урчаньем громогласно выказывает, подле мается без маеты, в любую минуту рядом. Ну, а коли нет хозяйки – не ест не пьёт, сидит у окошка промеж горшков с геранью, на дорожку глядит. Даром, что кот, будто дар у него открылся, перенял у матушки волю беречь ту деву пуще глаза от любого недруга, ото всякой напасти.
Много в тех поступках, многое. Достались взамен утраченного, либо латает жизнь свои прорехи, штопает, как умеет, абы как и чем придётся. Лишь бы досмотреть, – что там дальше-то, до самого конца.
Так вот и идёт себе жизнь, ведёт её лодочкой, да всё по течению, а вспять – ну не выходит пока никак.
Послесловие
Жизнь бросает нам под ноги свои богатства без счёта, а мы всё морщим носы, требуем послаще да повкуснее, не успевая распробовать то, что уже есть, чем можно насытить сердце и душу, которая никогда не бывает вполне довольна собой.
