Илья Андреевич Беляев
Детство. Автобиография… почти. Книга первая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон»
Стояла безоблачная, безветренная погода. Солнце только-только встало, но уже в эти минуты стало обогревать землю, приготавливая и ее, и людей к работе. В лесочке, как обычно по утрам, да и на протяжении всего дня, пели птицы. Я заметил, что дятла на сей раз не было слышно. Скорее всего, его прогнали местные, да это и к лучшему – не будет нарушать лесной концерт. Листья деревьев были неподвижны, а кое-где даже блестели и переливались. От росы что ли? Трава на соседней пайке ровненькая, как будто ее каждый день подстригали. Так каждое утро я и осматривался, любуясь окружающим миром.
Тут меня снова кто-то позвал, и мечты, как по команде, прервались. Я отвернул один лист шифера и посмотрел вниз, так как к краю подходить было опасно. Одно неверное движение и выступающий почти на метр укрывной материал крыши мог бы обломаться. «Уж лучше не рисковать», – подумал я.
Внизу стояла десятилетняя сестра и смотрела вверх, в темноту, надеясь на то, что я буду спускаться по лестнице, но время шло, а этого не происходило.
– Игнат! – настойчиво позвала она и заглянула внутрь, не решаясь подняться.
– Что тебе? – спросил я, распластавшись на крыше и не переставая зевать.
Она сначала не поняла, откуда доносится голос, и продолжала глядеть в пустоту, но потом все же взглянула наверх, где и увидела меня.
– Хватит спать, все уже давно встали и начали завтракать! Тебя ждать, решили, не имеет смысла. Я тут уже десять минут стою, замерзла совсем.
Сказав это, она развернулась и побежала в избу. Да-а-а, ее манеру говорить я не спутал бы ни с какой другой. Она всегда старалась указать на время, потраченное в пустую или на что-нибудь другое в этом же роде.
Положив шифер на место, я стал спускаться, удивляясь тому, как быстро пролетела ночь. Или же все это мне приснилось? Я усмехнулся: «Вот лезут же разные мысли в голову, и не разберешь, иллюзия это или нет».
Нужно было умыться, и я направился к небольшой ванне с дождевой водой, которая стояла в огороде перед окнами. Опустив голову в воду, я несколько секунд ее помочил, вытянул оттуда и, глубоко вздохнув, вытер полотенцем. Из всех видов умывания, перепробованных мною, я предпочитал только этот – удобный и быстрый.
Вскоре я был уже на кухне, где завтракала вся моя семья. Около стены пустовало лишь мое место, и я решил присоединиться к остальным. Как всегда разнообразие блюд было и сегодня. В основном картофельные, но не обошлось без салатов, рыбы и всевозможных приправ, где я отдавал предпочтение только петрушке.
– Вот поедим, – сказал отец, – и пойдем дрова пилить, а то их совсем мало осталось. Даже боюсь, как бы на обед нам хватило!
– Пап, ты что, дрова на обед собрался есть? – усмехнулась сестра.
Эта реплика способствовала разрядке в обстановке. Все вдруг, как по команде, оживились, со всех сторон посыпались разговоры, советы относительного сегодняшнего дня, предложение на завтра, послезавтра, предстоящую неделю…
Мы с сестрой были, похоже, единственные, кто совершенно спокойно относился к ежедневным деревенским будням. Сюда мы приехали отдыхать, набираться сил перед школой, к тому же я собирался показать ей все достопримечательности этой деревушки.
Завтрак закончился, и началась работа! Перво-наперво, как и говорилось, мы с отцом перепилили большую часть бревен, валяющихся без дела, и теперь они превратились в весьма нужный материал. После этого – очередная прополка оставшихся в запустенье грядок. В общем, все были заняты своим делом. Даже сестра все время бегала, суетилась и также помогала нам.
Вот так и проходили деревенские дни, все в трудах, все в работе. Иногда за целый день не было времени, чтобы спокойно посидеть, расслабиться, предаться воспоминаниям или будущим планам. А ведь недаром дедушка поставил под большой многолетней березой скамейку. Теперь, после долгой изнуряющей работы, каждому хотелось посидеть в теньке, совершенно ничего не делая и помахивая веточкой, отгонять назойливых мух и комаров. Но всему виной были дела, которые неизвестно как начинались и неизвестно когда закончатся. Иногда их было так много, что для их решения не хватило бы всей жизни.
Как бы там ни было, после первой же свободной минутки я пошел в расположившийся неподалеку лес, не забыв прихватить сестричку. Не зря же я обещал ей показать всю знакомую для меня местность.
Найдя свою, давно запомненную тропинку, немного заросшую травой и цветами, мы пошли вглубь леса, хотя лесом это трудно назвать, так как деревья распространились всего на какого-нибудь два гектара, не больше, но для моей десятилетней сестры это был лес. Пройдя полпути, она заволновалась:
– А сможем ли мы отсюда выйти? – спросила она, озираясь по сторонам.
– Конечно же, сможем, – уверенно ответил я. – Здесь трудно заблудиться.
Моя уверенность вселила в нее надежду на успешное возвращение домой, и больше к этой теме мы не возвращались, просто шли и наслаждались Природой.
Я помнил здесь каждый кустарник, каждое дерево и мог с закрытыми глазами найти дорогу. Как я и предполагал, с прошлого года здесь ничего не изменилось, ну если совсем чуть-чуть, то есть стало больше растительности, но вот с листьями было что-то не так. Если в прошлом году они были зеленые, даже чересчур, то в этом у них уже появился желтоватый оттенок. Даже не пойму из-за чего это! Такая перемена сразу бросилась мне в глаза, а сестра на это не обратила ни малейшего внимания. Ну, это и понятно: в том году ее здесь не было, а если бы она была, то тоже что-нибудь да подумала. Хотя, что она может подумать? Ей это не интересно.
Наконец, мы пришли в нужное место. Это оказался шалаш в два метра высотой с недоделанным вторым этажом. Строить я его начал еще года три назад, но продвинулся только наполовину, ведь нужные для строительства материалы приходилось носить с соседнего, настоящего леса, так как пилить местные деревья мне было жалко, да и там я выбирал похуже.
Мой так называемый шалаш состоял полностью из дерева, для прочности связанного веревками и проволокой, а чтобы дождь не пробрался в середину, сверху и сбоку я прикрыл его целлофановой пленкой, предназначенной для парников и толью, которая также имелась в нашем хозяйстве. На второй этаж я сделал лестницу, такую же крепкую, как и стоящую у нашей избы, по папиному образцу.
Внутри, мой домишко представлял собой квадрат, два на два метра, в котором могло поместиться человека три-четыре. Там же я поставил две скамеечки и небольшой компактный столик, на котором стояла аккумуляторная настольная лампа, колода карт для приятного времяпрепровождения и всякие другие, по моему мнению, нужные предметы.
– А у тебя здесь ничего! – сказала девочка, войдя внутрь и посмотрев в застекленное окно.
– Я так и знал, что тебе понравится. Вот здесь я и провожу все свободное время, а если станет холодно, разжигаю костер, убивая, как говорится двух зайцев: уничтожаю ненужный хлам в лесу и заодно согреваюсь от этого же хлама.
– И много у тебя зайцев?
– Каких зайцев? – не понял я и сел на скамейку.
– Ну, ты же сам сказал: «Убиваю двух зайцев».
– Нет-нет, никаких зайцев я не убиваю! Это просто так говорится, ну-у, когда делаешь сразу две полезные работы одновременно.
– А-а-а, – наконец поняла сестра и снова посмотрела в окно.
Где-то к шести часам мы пришли домой, так как захотелось есть. Я пробовал носить что-нибудь съестное к себе в лес, но перекусить так и не получилось – тащат: то вороны, то сороки, то еще какая-нибудь пернатая живность. Так что эти попытки я отбросил навсегда, но подкармливать своих соседей не забывал и всегда приносил им что-нибудь вкусненькое. Хорошо еще, кормушек много сделал, так называемое зимнее городское хобби.
Так проходили все деревенские дни, все в работе и делах. Однако, как известно, дела делами, но и праздники должны быть. У нас, как и в любом другом месте, они тоже имелись. Это, конечно же, все христианские праздники, отмечаемые вместе с церковью, но и местных также было немало – к примеру, предстоящая свадьба у Прохора, на которую приглашал почтальон Петрович по просьбе самого жениха. Прохор у нас был что-то вроде заместителя бригадира по уборке урожая и имел достаточно средств закатить по этому поводу банкет, причем очень хороший.
Время пролетело быстро и незаметно. В четверг, как и условились, родители уехали в город за подарком, выбирать что-то особенное, чего у новобрачных и в помине не должно было быть. Выбрали. Купили. Как оказалось, это всего-навсего пылесос. Вот скажите вы мне, зачем им, то есть Прохору, в избе держать пылесос? Что он будет в себя всасывать, если ничего нет? Траву на лужайке? Купили бы тогда соковыжималку, и то больше пользы было. Навыжимались бы… весь погреб был бы забит банками с соком. Но назад же подарок не повезешь, к тому же и времени совсем нет. А этот пылесос нужно подарить таким образом, чтобы только после похмелки узнали, для чего он предназначен, хотя кто-кто, но Прохор-то уж точно все знает.
Так вот, встав на следующий день рано утром, вся наша семья стала собираться, одевая только лучшее. Собравшись, мы пошли. Где-то на полдороги стали замечать людей, идущих, как и мы, в ту же сторону. Уже подходя к двухэтажному кирпичному дому Прохора Захаренко, мы увидели стоящие на улице в три длинных ряда столы, накрытые скатертями, на которых чего только не было: и рыба, и мясо, и всевозможные салаты, разнообразные фрукты и многое-многое другое. А какая же свадьба без водки? Вина? Здесь, конечно же, было и это, причем значительно больше закуски, по моим подсчетам, винно-водочных изделий приходилось примерно по пол-литра на человека, включая всех детей и грудных младенцев. «Да-а-а, – подумал я, – забудь, председатель, на неделю о колхозной работе! Кто работать-то будет после сегодняшнего дня?»
К двенадцати часом все собрались и расселись. Ребятишек усадили за отдельный стол с газированными напитками, так как взрослые были пока трезвые, чтобы предлагать нам выпить за компанию.
Погода стояла идеальная. Ни ветра, ни облачка, ни каких-либо признаков того, что они будут, но еле заметно качающиеся макушки деревьев все же можно было рассмотреть. Они, как и все живое, тянулись к солнцу, которое после ночи уже давно согрело землю, но не остановилось на этом.
Все присутствующие были одеты в нарядную одежду, имеющуюся у них, но со временем я стал замечать, что жара начала брать верх и все понемногу стали снимать пиджаки, кофты, расстегивать рубашки, становясь опять похожими на деревенских жителей.
Зазвучали первые тосты, пожелания, советы на будущее, поднялись вверх бокалы, и свадьбу можно было считать открытой. После первых выпитых бутылок отовсюду стали слышны слова:
– Горько, горько!
– А почему они кричат «Горько»? – спросила сестра, удивленно посмотрев на меня. – Вроде ничего горького здесь нет!
– Понимаешь… – начал объяснять я. – Горько – это не в том смысле, что горько, а в том смысл, что после этого слова жених и невеста должны поцеловаться. Понимаешь?
– Какая прелесть! – произнесла девочка и стала наблюдать за молодоженами.
Но меня повлекло совсем другое – тот самый мужчина, который на днях приходил к моей прабабке «попить». Они отошли в сторону, и минут десять разговаривали, после чего он ушел, а бабушка подошла к отцу и что-то зашептала ему на ухо. Видимо, что-то важное, так как он удивился и, пожав плечами, кивнул головой.
Где-то ближе к трем не выдержали и жених с невестой. Солнце стало припекать еще сильней, и им пришлось снять несколько ненужный вещей, оттнести в дом и вновь присоединиться к уже слегка подвыпившим гостям.
Чтобы хоть как-то продлить трезвое состояние, Прохор Захаренко стал собирать принесенные для них подарки, так как если бы прошло еще пара часов, то ему бы уж точно никто ничего не дал и все купленные вещи были бы загнаны завтра за бутылочку первоклассного собственного изготовления самогона.
Наконец, оказавшись в стенах любимой избы, прилегли отдохнуть от сытного и жирного обеда. Но наше блаженное состояние продолжалось недолго. В комнату вошла прабабка, и после ее слов нам, мягко скажем, стало не до веселья.
– Так что ты пыталась мне объяснить? – спросил у нее отец. – Из-за громкой музыки я толком ничего не понял.
– Помните, ко мне недавно приходил человек?
– Это тот, который попить просил? – спросила Лизавета Матвеевна.
– Да, так вот, на самом деле он захаживал не за этим.
«Это уже становится интересным», – подумал я.
– То ж был один из людей бригадира. Ему земля нужна, на которой дом стоить-то. Его работники говорят, шо земля это не наша и принадлежить его семье, прадеду, который в свое время очередь сдал в пользование моему деду. У нас остается-то с полмесячишки, чтобы уйти, иначе сами вышвырнуть!
– И ты ж что, старая, все это время молчала? – крикнул на нее дед, спрыгивая с печи. – Да я их ща лопатой порубаю всех, пусть только сунутся!
– Успокойся, тесть, мы ж с вами цивилизованные люди и лопатой рубать никого не собираемся. Это дело надо рассматривать с юридической точки зрения.
– А давно они так ходят? – спросила бабушка.
– Да с месяц уже скоро будить.
– Не могла раньше сказать, письмо написать в город? – спросила мама.
– Дык хто ж знал-то, шо усе так обернется? Вроде никогда такого не было. Я думала, шутять, а там…
– Шутки у вас все, – уже потише сказал дедушка, чтобы не разбудить внучку. – О себе ты подумала? Где жить будешь? В город тебя и силой не затащишь.
– А может, обойдется все?
– Слушай, мам, у вас вечно все обойдется, да только никогда ничего не сходится, – сказала мать, посмотрев на отца. – Мы с мужем завтра съездим в город и разберемся, что к чему.
Варвара Ивановна успокоилась и спокойно пошла спать, зная, что они разберутся и поймут больше, чем она, закончившая всего четыре класса сельской школы.
Утром отец с матерью готовились к отъезду и на все попытки моей сестры поехать с ними отвечали категорическим отказом. Уехали. Обиженная, девочка пришла ко мне.
– Не взяли? – спросил я, прекрасно зная ответ.
Она замотала головой и прижалась ко мне.
– Они сказали, что их долго не будет. Это правда?
– Да, правда, но ты не расстраивайся, ты же не одна дома остаешься! Тут как-никак семья!
Ближе к вечеру дедушка решил сходить на нашу речушку, на рыбалку, здесь, в сотне метрах от дома. Обычно он бывал на ней часа три, не больше, так как места у нас хорошие, рыбы много. Иногда встанешь посреди речки – вода по плечи, а рыбы кругом… хоть руками лови. Но вот уже и одиннадцать вечера, а его все не было. Бабушка заволновалась.
– Внучок, сходи-ка, проведай, может, заблудился где?
– Бабуль, где он может заблудиться? – усмехнулся я. – Дедушка рыбак опытный, со стажем, все места знает.
– А может, его рыба утащила? – продолжила сестра.
– Вот как раз это и может быть.
Надев сапоги, я уже было собрался уходить, как сестра изъявила желание идти со мной. Что ж, не отказывать же ей второй раз за день, к тому же речка в пяти минутах ходьбы отсюда.
Пошли.
Знакомую, хорошо протоптанную дорогу я нашел сразу, но когда мы дошли до места, дедушки, как ни странно, не было. Куда он мог уйти? Может, другой стороной? Вроде нет. Все односельчане ходили только той, по которой шли мы. Она была наиболее короткой и ровной.
Сперва я нашел корзину с рыбой, еще через полминуты – сеть и две удочки, но их хозяина по-прежнему не было видно.
– Игнат, подойди сюда! – крикнула девочка, отворачивая в сторону кусты.
Там лежал дедушка. У меня кольнуло в сердце.
– Он умер?
– Откуда у тебя такие мысли? – удивился я и посмотрел на нее. – Конечно же он жив, просто… лег… отдохнуть!
Пощупав пульс, я убедился, что он жив, но потерял сознание. Почему? Нужно было идти за помощью, но кому? Если пойти мне, сестра может испугаться и последовать за мной; если пойдет она, то неверным словом может всполошить всю деревню. Посчитав, что второй вариант все же лучше первого, я сказал:
– Послушай, сейчас ты побежишь домой и позовешь бабушку, скажешь, что дедушке плохо! Понятно?
Она закивала головой и скрылась за кустами.
Как я и предполагал, пришли все ближайшие соседи. Сбежалось аж семь человек. Кое-как его вместе с рыбой и удочками принесли домой.
Для Лизаветы Матвеевны и Варвары Ивановны начались тяжелые минуты. Сестру они отправили ко мне на сеновал, чтобы девочка не слышала, как они плачут. Где-то около часа пришел местный врач и осмотрел дедушку. Что он говорил, я не знал, но, по всей вероятности, ничего утешительного.
Утром к девяти часам наша семья стала на одного человека меньше.
Сестра все время находилась около меня и боялась отойти.
– Он спит? – спросила она.
– Да, но он никогда не проснется, – ответил я.
– Это как в сказке «Семеро богатырей»?
– Да-а… как в сказке!
Больше она ни у кого ничего не спрашивала. Даже в таком возрасте она понимала, что расспросами лучше не тревожить и без того нервную бабушку.
Время шло медленно и, казалось, растянулось на века. Лизавета Матвеевна все время плакала и не отходила от постели с дедушкой, но разве этим его можно было поднять? Этого теперь не сможет сделать никто.
От родителей тоже не было ничего слышно. Куда они подевались, когда так нужны? Да, в городе могут быть дела, но не так же долго.
Все-таки не понятно, кому нужно было так поступать с дедушкой? Кому? Он никогда ни с кем не враждовал, да и все мы жили тихо-мирно, но должна же быть какая-то причина. Нельзя же, в самом деле, выйти на улицу и молотить по затылку каждого встречного поперечного, а именно это и произошло. Как сказал врач: «У него черепно-мозговая травма. Кто-то слишком хорошо приложил к этому руку, и я не в силах чем-либо помочь. Были бы мы в городе – другое дело, а здесь я бессилен!» Он так и ушел, пожимая плечами и пребывая в глубокой задумчивости, совершенно сбитый с толку. Такого в его деревне еще не происходило: все шло своим чередом, все жили в спокойствии, и никто даже не подозревал, что здесь могут твориться такие дела. Пока же до приезда наших родителей никто ничего не предпринимал и никто никому ничего не рассказывал. Слишком большая проблема взвалилась на плечи и в ней еще много неясности.
Милиция. Она приехала почти сразу же и долго блуждала в зарослях иван-чая, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку, но обнаружила лишь мой полусгнивший башмак, который я оставил здесь, на память потомкам, еще два года назад. Посчитав его ценной уликой, они положили его в пакет, и уехали также быстро, как и появились, поставив на том месте, где сестра нашла дедушку, табличку: «Осторожно, ведутся работы!» Ее к вечеру, правда, не стало, но это уже не так важно.
Через три дня приехали мама с папой. Они даже поверить не могли, что здесь произошло за такой сравнительно небольшой промежуток времени. Попереживали все, поохали, но надо же и делом заняться: заказали у местного плотника гроб, сделали венки, сообщили в городскую службу ритуальных услуг и через день произвели захоронение. На Лизавету Матвеевну было жалко смотреть. Она рыдала весь день и на голодный желудок так и легла спать, отказавшись от всего, что ей предлагали. Конечно, потерять мужа – это вам не что-нибудь, как-никак двадцать пять лет вместе прожили, а это кое-что значит. Вот ее мать – Варвара Ивановна – совсем другое дело. Да, она переживала! Да, она скорбила! Но вечно-то нельзя заливаться слезами. День, два, три… но когда-нибудь нужно и остановиться. По этому поводу было пролито столько слез, истрачено столько сил и нервов, что исковерканное здоровье уже никогда не восстановится даже в такой прекрасной деревне как наша: с чистым воздухом, постоянным пением птиц, приятным запахом цветов и многого другого, чего нет в пыльном и шумном городе.
Лизавета Матвеевна постепенно стала чувствовать себя хуже и к концу недели полностью слегла. Прибежавший на помощь врач сообщил, что у нее сердечный приступ и ее срочно нужно везти в город на полное обследование, что мои родители и сделали: вызвали скорую и уехали, оставив нас с сестрой в избе одних вместе с девяностолетней прабабушкой.
Мы не знали, как кому помочь, да и вряд ли смогли бы. В свой некогда зеленый лесок я больше не заходил, даже на время. Он почему-то сделался каким-то серым и пугающим, почти полностью сбросил листву, ну а та, что осталась на ветках, выглядела совершенно безжизненной. Что происходит? Неужели даже сама Природа переживает о нас? Ведь такого не может быть, чтобы в начале июля весь лес обнажил ветви и казался полностью вымершим! Этот лес как моя семья, которая постепенно увядает, уходит за черту жизни. Всегда нужно надеяться на лучшее, но когда лучшее не наступает, что делать тогда? О чем мечтать?
Вот уже три дня прошло с тех пор, как бабушку увезли в город, и Варваре Ивановне многое приходилось делать самой. Конечно, чем могли, помогали и мы, но все же это была не такая ощутимая помощь, как от отца или дедушки.
Мы с сестрой спали в избе, но даже там ей иногда было страшно (может, плохой сон, а может, нахлынувшие чувства), и она забиралась ко мне на печь, хотя и там не засыпала: по потолку ночами напролет туда-сюда бегали мыши, но я к этому уже привык и не обращал совершенно никакого внимания, чего нельзя сказать про сестру. Она то и дело прислушивалась и, в конце концов рано или поздно, но сон одерживал верх и девочка, положив голову мне на плечо, засыпала.
Не знаю, как она, но я стал замечать ранее не проявлявшиеся черты у своей прабабки. От всех этих неприятностей она сильно похудела, на лице появились новые морщинки, словно борозды при посадке картофеля, взгляд стал более задумчивым, а голос тихим и хриплым. На четвертый день я вместе с сестрой под окнами, полол грядки и заметил, что около забора ошивается какой-то сильно подозрительный тип с бородой и усами. Он поджидал Ивановну, которая в данный момент находилась у соседей. Когда он встретил ее на дороге, завязалась ссора, и в конечном итоге дошло до того, что неизвестный толкнул бабушку, и та, не удержавшись, полетела в кусты. Из-за сильного ветра и шума листвы я никак не мог разобрать, о чем они говорили, но, по всей вероятности, не о приятном, так как постоянные жесты руками и пугающее выражение лица говорили об обратном. Не выдержав, я вскочил на ноги, схватил ближайшую палку, которую мы с отцом собирались распилить на прошлой неделе, и вышел за калитку. Сестра не отставала от меня, так как, по-видимому, все поняла, и вооружилась куском сломанного кирпича.
Не скажу, что мы сильно напугали его. Нет! Он, наверное, не ожидал нашего появления и, стараясь, чтобы его впоследствии не узнали, закрыл лицо руками и бросился бежать через чужое картофельное поле. Я вздохнул с облегчением. Все-таки не пришлось палкой махать, да и что бы я против него сделал? Да ему моя палка нипочем! Ну, сломал бы я ее о его спину, а дальше? Что было бы дальше? Сестра? Возможно, и она сыграла бы здесь не последнюю роль, но все же не ключевую.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мы внесли бабушку в избу, но, похоже, многовато. Что нам теперь было делать, неизвестно, но за помощью нужно идти это точно. Сходил. Привел. Началось такое, чего нельзя увидеть и в фильмах: двое из местного населения сообщили, что в деревне орудует банда вымогателей, Прохор Захаренко съездил за председателем, а Михалыч, самый ближайший сосед, сбегал за Петровичем и послал того за милицией. В общем, всполошили всех, кого только можно.
До приезда скорой (сам председатель за ней поехал) некоторые местные целители занялись врачеванием, хотя врачевать особо было нечего – пара синяков и ссадин, ну, если не считать моральное состояние.
Через полчаса приехала скорая с милицией, за которой следовал Петрович.
Как оказалось, у Варвары Ивановны повреждена голова, проще говоря, сотрясение мозга, а я-то думал, что все обойдется. Да это и понятно! Нашей прабабке за девятый десяток перевалило и поэтому неудивительно, что все закончилось так плачевно. Милиция тоже меня порадовала. Оказывается, тот мой башмак, что они нашли в прошлый раз, их эксперты определили как вещь, оставленную налетчиками в тот момент, когда появился я. Видимо, они кроме дедушки не ожидали здесь встретить никого и при попытки скрыться, похоже за что-то зацепились и потеряли ботинок, а возвращаться уже было поздно. Их смущало только одно – почему он оказался сгнившим и почти сразу же развалился на части.
Председатель ходил, раздавал советы и указания, а когда все закончилось, сел в свою машину и уехал.
