Игорь Сотников
Несвоевременный человек. Книга 1. (Хаос)
– Хм. – Звучит голос вроде как задумавшегося Люцифера – интонация его голоса наводит на такие мысли. – Я так и знал. – Уже утверждающим голосом заговорил Люцифер. – Пустой, как и есть пустой человек. – Здесь как почувствовалось Ивану с Гаем, Люцифер переводит свой взгляд на них и обращается к ним, как сразу же выяснилось, с риторическим вопросом. – А что это значит? – спрашивает Люцифер и сразу же даёт ответ на свой вопрос. – А значит то, что вся его жизнь была подчинена восполнению этого своего недостатка. И, пожалуй, будь наша судебная система более прогрессивной и продвинутой, то она бы смогла учесть этот факт его жизненной предопределённости. Ну не мог он иначе себя вести, когда внутри всё так пусто и требует себя восполнить. Это людям, так сказать, великодушным, на ком природа не с экономила и даже сверх души отмерила, хорошо чувствуется, и им делиться своим благодушием только в радость, тогда как людям пустотелым приходится на всей этой душевной радости вечно экономить и скупиться. Ну ладно, с этим разобрались. – После небольшой паузы сказал Люцифер, и как поняли зависимые от него и от его действий невольные ассистенты Иван и Гай, то сейчас наступит новая пятиминутка нечеловеческих страстей и боли – Люцифер, как им услышалось, опять взял пилу.
И точно, совсем скоро раздался рёв работающей пилы, и вслед за этим им стало чувствоваться, что и Горелый уже не столь крепко оказывает сопротивление – его руки начали поддаваться растяжению. И как только Люцифер вновь закончил свою работу и отложил в сторону пилу, то Иван с Гаем, стоило им только приоткрыть глаза, как они тут же чуть из себя рвотой не вырвались при виде того, что им увиделось и послужило причиной такой податливости рук Горелого – Люцифер прошёлся пилой по его грудной клетке (а ведь мог бы простым скальпелем), и так сказать, срезал соединяющие нити между сторонними частями Горелого. А Иван с Гаем, даже краем глаза заглянув во внутрь Горелого, потемнели в своих мыслях от страха. Пока же они пребывали в шоковом состоянии, Люцифер под всё те же невыносимые для ушей хлюпающие звуки возился где-то внутри Горелого. И только когда Иван с Гаем каждый для себя уже решил, что на этом всё, с меня хватит, он берёт слово и разряжает обстановку напряжения за этим столом.
– И здесь, как я и предполагал, – проговорил Люцифер, – внутри всё черно от сажи его чёрной души. А наличие чёрной души, с остатками сажи внутри, о чём говорит? – Люцифер вдруг обратился с вопросом к Ивану, лицом к которому он находился. Ну а Иван и не понял о чём его спросили, а он можно сказать, только что очнулся из забытьи, когда к нему с вопросом обратился Люцифер. Но Люциферу и не нужен его ответ, он просто таким образом размышляет, а затем делает для себя выводы из своей работы. – А такая чёрная душа говорит о том, что Горелый был умерщвлён не молотком, а из него заранее, с помощью выжигающего внутренности средства, вынули стержень жизни, а уж затем, так для всех оформили с этим молотком. – И вот тут-то, когда Люцифер так фигурально обозначил причину смерти Горелого, Иван с Гаем окончательно приходят в себя и с некоторой долей удивления, – типа ты слышал, что он сказал о стержне жизни, – переглядываются между собой. Дальше, скорей всего, между ними последовал бы немой монолог-обсуждение сказанного Люцифером, но донёсшийся звук со стороны входа в отделение, ступающих на ступеньки лестницы тяжёлых шагов, перевёл всё их внимание в ту сторону и на этом все их переглядывания закончились – и только Люцифер всё продолжал увлечённо копаться в Горелом.
Тем временем идущие таким, сравнительно тяжёлым шагом люди, спустились по ступенькам вниз и, судя по приближающимся звукам, направились именно сюда, к ним. И только было Иван с Гаем невольно создали себе визуальную картинку тех, кому могли принадлежать эти шаги, как входная занавеска отодвигается и в помещение секционной входят двое людей, своим внешним видом совершенно не обманувших ожидания Ивана с Гаем.
Иван с Гаем ожидали увидеть людей тяжеловесных, несговорчивых, достаточно суровых и, пожалуй, склонных к насилию, и они их увидели – в отделение вошли два, естественно во всём чёрном, пасмурных типа, ежистой наружности, с пронзительными, исподлобья взглядами на мир. Правда, к этому их ожидаемому виду вошедших людей, можно добавить весьма примечательную, характерную для них вещь – эти, с хмурыми взглядами на жизнь люди, создавалось такое впечатление, оформившись в это своё определяющее их жизнь я, окончательно зафиксировались в этом своём итоговом положении, людей решений. И судя по их волевым лицам и целеустремлённым взглядам, то они пришли сюда проводить в жизнь какое-то из уже принятых кем-то решений. Но они видимо не учли одной существенной вещи, что имеет важное значение там, в жизненных сферах, то оно не обязательно будет так же значимо здесь, где определяющим началом является чья-то смерть. И стоило только Люциферу отвлечься от своего дела и оторваться от Горелого с частью его в своих руках, то эти незваные гости на одном месте вмиг застопорились при виде Люцифера в ореоле мистического, и со свойственной каждому из них невозмутимостью начали реагировать.
Так тот тип, кто находился справа по отношению к Люциферу, вдруг стал не столь хладнокровным типом и его лицо, а в частности веко правого глаза стало подёргиваться при виде всего того, что вытащил из Горелого и держал в руках Люцифер. Что было только частью его проблем, ведь потеря связи с левой ногой, где она теперь болталась под ним, грозила ему куда как большими осложнениями. Что же касается его напарника, то он казалось, что был непоколебим и его ничем нельзя было пронять и сбить со своего целеустремления, и он как был убеждающе твёрд в своём взгляде на окружающее, и как смотрел, так и продолжал презирающе любую опасность смотреть своими холодными глазами во внешние пределы, в том числе и на Люцифера, представившегося ему в таком адском обличие – у более хладнокровного напарника было достаточно неплохое воображение, источником которого были не только его природные данные, но и его багаж знаний.
Между тем Люцифер окинул изучающим взглядом незваных гостей и с непримиримым к незваным гостям выражением лица, хотя не без свойственной ему иронии, обратился к ним с вопросом. – Никак пришли узнать об условиях своего, не за горами, размещения. Верно спрашиваю?
– При случае и об этом поговорим. – Как отрезал, сказал более хладнокровный тип с тёмным выражением лица, особую впечатлительность которому придавал проходящий шрам через левый глаз. – Сейчас нас в первую очередь интересует другой вопрос.
– И как, я понимаю, не требующий отлагательств. – Ответил Люцифер, вкладывая в Горелого прихваченное ранее.
– Всё верно. – Сказал более хладнокровный тип.
– Я вижу, что вы парни серьёзные и с вами, наверное, сложно спорить, не будучи вооружённым, – Люцифер на этих словах положил руку на лежащую на соседнем столе пилу, в результате чего напряг обоих своих собеседников, которые даже дёрнулись по направлению своих грудных карманов, – и поэтому я скажу. Давайте ближе к телу. – Люцифер не зря так детально определяющее выразился – рассматриваемый вопрос явно касается его специфики работы, и значит, он всё верно сказал. А то, что он пошёл им навстречу, то к этому его склонила ответная реакция незваных гостей, выказавших, что они пришли не с пустыми руками и были явно заряжены чем-то огнеопасным.
– Это Горелый? – задал вопрос более хладнокровный тип.
– Я в именные частности не вдаюсь. Так легче. А для меня он существует под своим инвентарным номером. – Ответил Люцифер. – Так что вам самим придётся проводить опознавательные мероприятия.
– Тогда посмотрим. – Сказал более хладнокровный тип, направившись к столу, с Горелым на нём. Подойдя же к столу он не без отвращения посмотрел на то, что из себя представлял Горелый, после чего он кивнул своему бледному напарнику и тот, не подавая виду, что ему нетерпеливо здесь находиться, подошёл к своему напарнику и, остановившись рядом с ним, придерживая руку у своего носа, принялся смотреть перед собой.
– Что показало вскрытие? – вдруг спросил Люцифера тип со шрамом.
– Как минимум, что он человек. – Со свойственной себе ироничностью ответил Люцифер (Каждый патологоанатом обладает специфическим чувством юмора и так сказать, тот ещё остряк. Что уж поделать, когда без этой характерной качественности, крайне тяжело, а подчас и невозможно оставаться в здравом уме, не скатившись в окончательный пессимизм, при их-то профессии).
– А как максимум? – последовал вопрос со стороны типа со шрамом.
– Что он человек с активной жизненной позицией, за которую он и пострадал. – Ответил Люцифер.
– А точнее, Людвиг. – А после этого обращения к Люциферу типа со шрамом, все, а в частности Иван и Гай, совсем по другому посмотрели на всех участников этого диалога. И у них в головах наряду с открытием для себя настоящего имени Люцифера: «Так его вон, как оказывается, зовут!», – и того, что тип со шрамом и Людвиг знакомы между собой и гораздо ближе, чем они с ним, начали нарождаться один за одним вопросы исследовательского характера, всё касающихся природы знакомства этих по своему необычных людей. При этом все эти вопросы зарождались у них на фоне одного и того же убеждения – что-то тут явно нечисто и попахивает тайной. – Но вот какой? – то на этот вопрос никак не находилось ответа, а нахождение тех прилагательных в которые будет обёрнут ответ на этот вопрос, никак не приближало их к ответу на вопрос. А они, эти прилагательные, все как на подбор были загадочного и мрачного качества.
Между тем ведущийся диалог между Людвигом и типом со шрамом, чьё настоящее имя явно столь же мрачно и окутано тайной, что и весь его вид, – Сумрачный человек для него самое то, – мигом за него сообразил Гай, – не делал никаких остановок и всё шёл своим путём.
– В нём, как и предполагалось, пусто. – Дал ответ Людвиг.
– Вот как. – Безразлично сказал Сумеречный человек, хотя интонация сказанного предполагала наличие удивления. – Тогда я нахожу необходимым убедиться в этом. – Сказал Сумрачный человек и, не дожидаясь от Людвига ответа одобрения или ещё чего, а явно решив действовать на своё усмотрение, погружает одну из рук во внутренний карман своего пиджака, откуда вскоре вынимается небольшая, изящного вида коробочка. После чего эта коробочка помещается на соседнем с Горелым столе, и Сумрачный человек, раскрыв неё, вынимает из неё типа химической пробирку и плюс к ней небольшую щёточку, на подобие той, которая имеет своё применение в руках криминалиста.
Вооружённый таким образом Сумрачный человек разворачивается к столу с Горелым на нём и, приблизившись на максимально близкое расстояние к столу, делает поверхностный осмотр всего того, что ему представилось на столе и в Горелом. Затем он погружается руками в него и как вновь зажмурившимися глазами поняли Иван с Гаем, то он там начал брать пробы. При этом они даже и помыслить себе не могли о том, чтобы задаться хоть какими-то вопросами – с меня хватит всех этих тайн и загадок, – примерно так себя на тот момент чувствовали они.
А когда вдруг каждого из них по очереди взяли за запястье той руки, которая держала в себе руку Горелого, то они в умственном оцепенении и пошевелиться, ни телом, ни мыслью не могли, совершенно не соображая, что сейчас с ними происходит. Хотя видеть они могли, как Сумеречный человек, так сказать, прокатал по ладони их руки щёточкой, и результат снятия образца погрузил во всё ту же пробирку. Затем он так убедительно посмотрел на Ивана с Гаем, что их пробил холодный озноб, и зловеще для них проговорил. – Надеюсь, что вы проявите благоразумие и никуда не пропадёте. – Отчего Ивану с Гаем сразу же захотелось в какое-нибудь никуда пропасть, да в ту под землю провалиться.
– Странно, а зачем всё смешивать в одно. Ведь тогда никакой точности расчётов не получится достигнуть, а прямо коктейль какой-то только выходит. – Иван всё же сумел преодолеть сковавший его мысленный ступор и так про себя поинтересоваться. Но на этот всё и дальше этого, ни он, ни Гай не пошли, – они пришли в себя уже где-то там, на одном из этажей поликлиники, – и даже не спешили друг к другу обращаться с вопросами о том, а что там, в патологоанатомическом отделении, на самом деле было. Да и вообще, было не принято заводить какие-то разговоры и дискуссии на тему посещения этого отделения. Ведь это отделение всегда было окутано мистической тайной и завесами недоговорённостей, а когда о нём заходила речь, что было крайне редко и то только в случае необходимости, по работе, то люди знающие, или только раз туда заглядывающие по величайшей просьбе главврача, с особым трепетом отзывались о нём, и то только в том случае, если уж не было никакой возможности уклониться от этого разговора.
И, пожалуй, не сложно понять Ивана и его, на автопилоте совершённый поступок, – в один прыжок под кушетку, – когда даже не он, а его подсознание опознало раздавшийся из-за двери голос, до сумерек души жуткого типа, которого они с Гаем, не сговариваясь, так и прозвали, Сумрачный. – Наверняка, меня ищет. – Это единственное пришло в голову, и мог подумать Иван, когда услышал голос Сумрачного, а как только додумал, с какой целью он его ищет: «По взятым соскобам с рук какую-то связь обнаружил между мной и Горелым, и в связи с этим у него возникли ко мне вопросы!», – то и спешно мотивировался на своё укрывательство под кушеткой. Правда когда Иван так скоро укрывал себя под кушеткой, то он всё же успел на ходу озадачится выходящим из его домысливаний вопросом-возмущением. – А какая к чёрту связь, когда я его только сегодня в первый раз увидел?! – Правда ему сейчас на него не ответить, так как из-за двери всё ближе и громче раздаются голоса людей.
– Сейчас разберёмся. – Вновь звучит голос Сумрачного после небольшого замешательства – Иван некоторым образом догадался, с чем оно могло быть связано – рылись, сволочи, в документации, оставленной им без присмотра на столе. – Жаль, что их за этим делом не застал Резус. – Совсем невозможно понять, кого Иван пожалел в этом своём размышлении. Хотя продолжение внесло некоторую ясность. – Было бы интересно посмотреть, как обе стороны отреагировали, встреться они в коридоре и, войдя в конфликт, начали противопоставлять друг другу. – Пока Сумрачный со своим компаньоном не открыли дверь и не вошли в палату, Иван моментально сообразил насчёт развития тех событий, которые повлекла бы собой неожиданная встреча между этими типами и дежурным персоналом больницы.
– Посмотрел бы я на тебя, когда ты наткнёшься на этих типов. И будешь ли ты всё таким же отвязным и бесстрашным, как с нами. – С жёсткостью в памятливом взгляде посмотрел Иван на зашедшего в отделение Резуса и, обнаружившего, копающихся на дежурном столе людей неизвестного типа и наружности.
– Это ещё как понимать?! – в удивлении громко вопросил всё вокруг Резус. Ну а Сумрачный и его компаньон, не так живо, как хотелось бы Резусу, отрываются от своего занятия и, переведя на Резуса оценивающий взгляд, на время своей оценки задерживаются на нём. После чего Сумеречный, голосом, располагающим к должному пониманию себя людей любой направленности, даёт ему ответ. – Как хочешь, так и понимай. – После чего осаженный и потерявший на время дар речи Резус, хлопая глазами, смотрит по сторонам, а буквально, на тех врачей и санитаров, с кем он завернул сюда, чтобы чаем с бутербродами перекусить – а тут вон оно что, что-то мало необъяснимое и аномальное творится.
Ну и Резус, заручившись поддержкой со стороны хотя бы того, что он здесь не один и если что, то будет кому сбегать за помощью, уже более непримиримым тоном голоса заявляет этим непрошенным гостях и захватчикам. – Я понимаю, что вы господа нарываетесь на неприятности. – Сумрачный на это раз не может сдержаться от выражения своей эмоциональности и слегка кривит рот в усмешке. После чего он упирается взглядом в Резуса, отчего тому становится так не по себе, что прямо сейчас захотелось выйти по уважительной причине, но Резус вынужден себя сдерживать, стоя не сдвигаемо на месте. И тут этот мрачный тип спрашивает Резуса.
– Слушай, – обращается к Резусу Сумрачный, – как эта штука, что болтается у тебя на шее, называется?
– Стетоскоп? – невольно взявшись рукой за стетоскоп, в некотором недоумении дал ответ Резус.
– А для чего он нужен? – задаёт вопрос Сумрачный.
– Слушать. – Отвечает Резус, продолжая не понимать, к чему ведётся весь этот разговор.
– А теперь у меня к тебе небольшая просьба, – проговорил Сумрачный, не сводя своего взгляда с Резуса, – надень его себе на уши, – Сумрачный делает побуждающую к выполнению его просьбы паузу, и Резус, как заворожённый, – скорей всего, на него гипнотически подействовал взгляд Сумрачного, – надевает стетоскоп себе на уши и, удерживая за шланг головку стетоскопа, смотрит на Сумрачного, ожидая от него дальнейших команд. И она поступает. – А теперь приложи его к своему сердцу и внимательно прислушайся к тому, что оно тебе говорит. – И, пожалуй, продолжать больше не надо, Резус понял, к чему вёл этот разговор этот опасный тип. И выход для Резуса сейчас только один, и это не тот, на который ему указал этот тип напротив, с кулаками, как его голова и с жутким взглядом смерти, в глаза которой Резус не раз заглядывал и знал, как она выглядит (правда не с этой стороны) – ему придётся ещё раз пройтись по лезвию смерти.
– А как насчёт тебя. – Обращается к Сумрачному Резус, протягивая в его сторону головку стетоскопа. – Что тебе твоё сердце говорит.
– Я бы его спросил, если бы оно хоть что-то говорило и не молчало. – Ответил Сумрачный. – Так что вынужден ответить отказом на твоё предложение. – Добавил Сумрачный. После чего наступает тревожная тишина, которая вдруг разрывается скрипом открывающихся дверей, который и возвращает Ивана из своих мыслей, заставив его сжаться в себя. С чем он и начинает вести наблюдение за происходящим со стороны дверей. Ну а там, вслед за скрипом дверей, следует их открытие, и как ожидал увидеть Иван, появляются те самые люди, которых они с Гаем встретили в морге у Людвига.
Войдя в дверь и, остановившись у порога, Сумрачный и его компаньон окидывают взглядом неосвещённую светом палату и само собой останавливаются на единственной не свободной кровати, со взъерошенным типом на ней. После чего они быстро перекидываются взглядами и без лишних слов, бесшумным шагом направляются к кровати. И их приближение заставляет Ивана подальше углубиться под кушетку, и хорошо, что никому из вошедших не пришло в голову включить свет. Хотя это наводило на довольно холодные мысли на их счёт со стороны Ивана, – они вполне вероятно, неплохо ориентируются в темноте, а может и вовсе, видят в темноте.
Но эти догадки так и остались догадками, тогда как сейчас Ивана больше всего волновал другой вопрос: «Что дальше будет?», – частичный ответ, на который он всё же знал. Сейчас эти типы будут приводить в сознание не просто взъерошенного типа, а можно сказать, находящегося в зоне его ответственности пациента (это в Иване говорил его долг врача, а так бы он и не думал за этого негодного типа заступаться). И как Иван насчёт них может сообразить, то их методы для приведения в сознание его ведь пациента, – возможно по причине отсутствия у них медицинских познаний, – совсем не будут щадящими и мягкими, а вот болезненными и шоковыми, то в этом Иван не сомневался.
И Иван вот на этот счёт точно не ошибся. И как только Сумрачный и его компаньон, подойдя к кровати с подопечным Ивана на ней, сделали первичный осмотр и убедились в чём-то своём, то они, как понял за них Иван, как люди, не откладывающие на потом то, что можно сделать сейчас же, делают это не отложенное дело сейчас же, потребовав этого от ничего неподозревающего подопечного Ивана, взъерошенного типа. – Сейчас же вставай, сука! – так оглушительно рявкнул Сумрачный, что даже Ивану стало глухо в ушах и ярко в глазах, как после молнии с громом, отгрохотавшим совсем рядом. И не успевает Иван обмыслить пришедшую в голову в результате этого оглушающего поведения Сумрачного мысль-вопрос: «И почему в чувства всегда приводят громким ором?», – как им замечается, что его подопечный крепко взят в оборот цепкой рукой Сумрачного, и сейчас им трясётся и спрашивается.
– Смотри на меня, а не в себя, и вспоминай! – чуть ли не вытрясывая из взъерошенного типа душу, прямо-таки выдавливая из него остатки разума своим упорным, навыкат взглядом, криком вгрызается в разумение взъерошенного типа Сумрачный. И скорей всего, на первом этапе этой шоковой терапии, ответа от взъерошенного типа, находящегося в полнейшем непонимании происходящего вокруг и с собой, не ожидалось услышать. И для начала требовалось, его как следовало потрясти, чтобы он окончательно был разорентирован в пространстве и не сумел прикрываться своим симулированием беспамятства. Видимо Сумрачный и его компаньон, как врачи самозванцы и самоучки в одном лице, уловили главное медицинское правило, с каким лечащие врачи подходят к своим пациентам: Доверяй, да проверяй… нет, это правило для совсем молодых врачей общей практики, а вот никогда не верь на слово пациенту, и ищи подтверждение своим подозрениям на его счёт в анализах или опытным путём, через перекрёстные вопросы, то это как раз универсально ко всем и к этому случаю подойдёт.
– А ну, вспоминай, падла! – вновь оглушает палату своим громоподобным голосом Сумрачный, для убедительности занеся над головой ничего не соображающего взъерошенного, а с этого момента и дыбом волосы вставшего типа, свой огромный кулак. И Иван, всё за всех поняв, – взъерошенный тип не выдержит этого удара судьбы, а Сумрачный, скорей всего, отдаёт предпочтение шоковым методам излечения (икота только так излечивается), – хотел было зажмурить глаза, чтобы не смотреть на то, как сейчас голова его подопечного больше не найдёт для себя прежнее место, как вдруг звучит голос взъерошенного типа, и Иван его не узнаёт и не закрывает глаза.
– Чего? – Потерянным голосом продрожал свой вопрос взъерошенный тип. И такой ответ само собой никого не устраивает, и в том числе самого взъерошенного типа, если, конечно, он не симулирует свою потерю самосознания и само себя знание.
– Ты знаешь! – ещё крепче ухватив взъерошенного типа за ворот рубашки, принялся его переубеждать Сумрачный. И, наверное, взъерошенный тип готов был бы переубедиться и со всеми предложениями душившего его человека согласиться, если бы знал, что от него тот хочет. А тот ничего толком не говорит, а только душит и как понимается взъерошенным типом, скоро ему либо голову скрутит, либо вообще перекроет краник с кислородом. И взъерошенный тип из последних сил вырывает из себя ещё один вопрос. – Но что же вам надо?
И, пожалуй, если бы Сумрачному надо было задушить взъерошенного типа, то он бы не остановился на достигнутом прогрессе с ним, а так он остановился и его оппонент, взъерошенный тип, понял, что тот к нему подошёл с более мирными намерениями. Правда при этом Сумрачный не сбавляет свой напор на взъерошенного типа и с той же убедительностью во взгляде и тембром голоса, даёт ему туманный ответ. – Это тебе надо. – Процедил слова Сумрачный.
– Но что? – уже в отчаянии призывает к благоразумию Сумрачного взъерошенный тип. Но Сумрачный стоит на своём, на чём-то совершенно не понятном для взъершенного типа. – Говори, что помнишь. – Жёстко заявляет Сумрачный.
И у Ивана вдруг промелькивает догадка. – Откуда Сумрачный знает диагноз взъерошенного типа? Наверняка, он что-то о нём важное знает, но только не всю картину. И ему нужны недостающие детали, чтобы составить эту картину. – Решил за Сумрачного Иван. А как только так за него решил, то уже насчёт себя догадался. – А с чего это я взял, что он потерял память? – вначале задался этим вопросом Иван, затем вспомнил все те разговоры Гая на эту тему, после чего перед его глазами встал принесённый Резусом сопроводительный документ, где во всех графах стояли прочерки, и всё это в своей совокупности, получается, и подвело его к такому выводу насчёт взъерошенного типа. – Ну, хорошо, со мной понятно, за меня моя чересчур мнительность рассудила, но почему тогда Сумрачный такие же выводы на его счёт сделал? И как мне сдаётся, то он в такие психологические ловушки не попадается, и значит, для этого у него есть свои, куда как веские основания. – Не имея никакой возможности дальше продвинуться в своих размышлениях, Иван вернулся к своему наблюдению за происходящим на кровати взъерошенного типа.
Взъерошенный тип тем временем, получив передышку, начинает собираться со своим растрясённым разумением и вместе с этим пробует пытаться хоть что-нибудь из памятливого сообразить. Что с учётом его незавидного и по-своему пропащего положения, к которому его вначале подвели неизвестные никому и даже ему стечения жизненных обстоятельств, а затем, а вот прямо сейчас, его в него жёстко поставили, было крайне нелегко сделать.
– Я помню лишь, – с вымученным лицом проговорил взъерошенный тип, – шум людского движения и большой зал полный людей. – Закатив глаза в воспоминания, взъерошенный тип словом за словом принялся вытягивать оттуда увиденное. – Это кажется аэропорт. – Неуверенно проговорил взъерошенный тип, затем пристальней заглянул в представившуюся памятливую картинку, и уже с уверенностью сказал. – Да, точно, это аэропорт.
На что немедленно следует нервный вопрос Сумрачного. – Ты что там делал? – На что взъерошенный тип ожидаемо пожимает плечами и говорит: Не знаю.
– Ладно, говори, что ещё видишь. – Спешно говорит Сумрачный. И взъерошенный тип вновь входит в свой памятливый закат и начинает оттуда выхватывать увиденные картинки. – Вижу табло с рейсами. – Начал озвучивать памятливо увиденное взъерошенный тип. – Рейсов достаточно много, но я вижу только один. – Что за рейс? – нетерпеливо влезает в размышления взъерошенного типа Сумрачный. Чем видимо сбивает фокусировку взгляда взъерошенного типа, и он, в сожалении скривив лицо, говорит, что буквы слились и только время отлёта может прочитать. – Одиннадцать, одиннадцать. – Сказал взъерошенный тип.
– Хорошо. Смотри дальше. – Сказал Сумрачный. И взъерошенный тип вновь углубляется в память, по которой он неспешно идёт, вытаскивая оттуда встреченные им в аэропорту различные лица. И так до тех пор, пока он вдруг не вздрагивает и, перекосившись в страхе лицом, замирает в одном маловразумительном положении. На что со стороны Сумрачного немедленно следует реакция. – Что случилось? Кого ты увидел? – вопрошает Сумрачный. Взъерошенный тип, несмотря на требовательное нетерпение Сумрачного, не сразу даёт ответ – ему видимо нужно собраться с силами и мыслями. И только после того как он собрался и сглотнул мокрые скопления во рту, то ответил.
– Это человек в сером плаще. – Проговорил до бледности взъерошенный тип.
– Что ещё? – подгоняет было остановившегося взъерошенного типа Сумрачный.
– Я больше ничего не могу в нём различить. Он как-то весь в передающей частоте картинки расплывается. – Говорит взъерошенный тип.
– Ладно с ним. Что он тебе говорит? – спрашивает Сумрачный. Взъерошенный тип так вытягивается лицом, как будто он прислушивается, и скорей всего, он действительно начинает прислушиваться. – Что-то странное. – После небольшой паузы сказал взъерошенный тип.
– Ну, говори. – Следует единственно возможный ответ Сумрачного.
– Он сказал о какой-то смене частот подающегося информационного сигнала. – С непонимающим видом сказал это взъерошенный тип.
– Что ещё? – без траты времени на обдумывания услышанного, спрашивает Сумрачный, явно боясь, что его невольный собеседник что-нибудь упустит из увиденного или вообще, окончательно собьётся с набранного темпа и выйдет из разговорного процесса – на это указывали косвенные признаки, в виде его постепенного осаживания в себя и затекания в сон всей его былой живости и самое главное, глаз.
Пока же взъерошенный тип вроде как ещё относительно вменяем и он к сказанному добавляет. – Он сказал мне, что меня никто не будет знать, а я наоборот, буду всех знать. – Взъерошенный тип, проговорив это, внимательно смотрит на Сумрачного и видимо ждёт от него объяснений. Ну а Сумрачный на этот раз не стал спешить с вопросами, а отвлечённо задумался над услышанным. И вот это было его фатальной ошибкой, о которой он даже не узнал, а потому, как его рукам стало тяжело, почувствовал. А как только он мигом соединил в единое и нашёл связь между усилившейся тяжестью в руках и взъерошенным типом, который в этот момент в них и пребывал, то он в тот же момент возвращается из своих размышлений и видит, что он опоздал – взъерошенный тип вернулся в своё прежнее состояние человека невменяемого и много спящего. И, пожалуй, вторая попытка добудиться до его сознательности и вменяемости, была бесполезна.
– На сегодня от него уже ничего не добьёшься, и нет никакого толку. – Сделал вывод Сумрачный, выпуская из рук взъерошенного типа, который получив для себя относительную свободу движений, не стал долго раздумывать, тем более в этот момент эта функция его организма была отключена, и тут же подчинился всеобъемлющему закону земного притяжения и повалился на кровать, на место своего прежнего прилежания.
– И что ты думаешь, это он? – проследив за падением взъерошенного типа, а затем, переведя свой взгляд на Сумрачного, задался к нему вопросом его компаньон.
– Вполне может быть. – В задумчивости ответил Сумрачный.
– Но ведь всё сходится. – Уже со своим доказательным нетерпением заговорил компаньон Сумрачного. – Он же сам сказал, что был в аэропорту.
– Они все об этом говорят. Ведь человек, находящийся в аэропорту, в пункте перенаправления из одной временной цикличности в другую, так сказать, в некотором роде находится на распутье своей жизни. Где его впереди ждёт своя новая, в другом временном измерении и ритме жизнь – по своему неизвестность, отправиться навстречу которой нужно обладать определённым мужеством, а сзади остались ждать свои нерешённые проблемы, которые быть может, можно было решить на месте, но оказавшийся в аэропорту человек, решил их вот так, улетев решить. Хотя ещё не поздно вернуться. – Совсем не обнадёживающим тоном голоса сказал Сумрачный. – И оттого, что дальнейший путь находящихся на перепутье или перед выбором людей, не предопределён и может в любую сторону повернуться, то их специально и снабжают этой легендой, чтобы сбить со следа. – Добавил Сумрачный, присев на соседнюю кровать.
