Игорь Сотников
Несвоевременный человек. Книга 1. (Хаос)
– Ну что Владислав, с чего начнём? Полетим или пока здесь останемся? Думай быстрее, у нас времени всего ничего.
Глава 2
От времён последствий. Понтифик
«Ночь. Улица. Фонарь под глазом». – Нет, это слишком драматично и травматично для начала, хоть и не без должного эффекта.
«Обед. Бар. Чашка кофе перед глазами». – А вот это для начала в самый раз.
– Ты никогда не задумывался над тем, что те из людей, кто в один момент взял и вроде как по независящим от себя обстоятельствам потерял память, – это случается в основном в двух случаях, либо в результате разного рода стечений жизненных обстоятельств, например, машиной сбило, либо же по причинам так и не выясненным и странным, – как-то уж больно выборочно её теряют? – так, за между делом, которого по большому счёту и не было, – разве небольшой перекус можно за большое дело считать, – к своему приятелю по столу и по много ещё каким вещам, из-за чего его можно было даже назвать попутчиком по жизни, обратился с вопросом, не вопросом, а так, в рассуждающей словесной витиеватостью, находящийся в добродушном расположении духа, – всякая восполненность организма лёгким обедом так умиротворяет, – приятель этого выше упомянутого приятеля, а может и весь друг, с самым обычным в этих местах и в этом времени именем Гай (сейчас временной фактор больше влияет на выбор имени, нежели территориальный).
Но так как его приятель, а иногда в трудные минуты и весь друг, с не менее обычным для этих мест и времени именем Иван, недалеко от Гая ушёл, и также себя добродушно чувствовал и взирал на окружающий его мир, ограниченный помещением гриль-бара, в котором они сейчас пребывали, то он не стал перебивать ход размышлений вслух Гая, а в пол уха слушая его, продолжил наблюдать за разворачивающимися событиями за крайним, у входа, столом. И хотя для такого рода заведений, такие события, какие сейчас начали по нарастающей, в драматическую сторону раскручиваться вокруг одного посетителя, не в новинку для персонала этого гриль-бара и для его посетителей, тем не менее, они почему-то очень часто застают врасплох нерасторопных на соображение официантов, у которых должен уже быть глаз набит на тех людей, чей жизненный принцип гласит: «Чтобы припеваючи жить, нужно жить за чужой счёт», – и они никогда не оплачивают сделанный заказ, хотя бы по тому, что они его в упор не видят своими залитыми алкоголем глазами.
И если для посетителей бара все эти разговоры на повышенных тонах и уверения в непоколебимости своих убеждений, лиц на прямую задействованных во всём этом скандале, – «бл*ть, ничего не знаю и знать не хочу», – уверяет всех и больше всего себя взъерошенный тип, гражданин явно много знающий, но при этом скромный и своими знаниями не бравирующий, «всё ты, сука, знаешь и только делаешь вид, что не знаешь», – закипает в ответ нерасторопный на соображения официант, – служат в качестве информационной приправы для их времяпровождения, то для обслуживающего персонала бара, всё это рабочие будни.
И если посмотреть на всё за этим столом происходящее с объективной точки зрения, на которую никак не способны были все задействованные в этот конфликт лица, а вот Иван, как лицо постороннее, да ещё и с независимым взглядом на жизнь, – он знать не знал и не приходился родственником или знакомым ни для кого из этих лиц, – вполне мог, и посмотрел, то можно было предположить, что официант сам виноват в том, что даже не допустил (хотя не без этого), а создал все благоприятные условия для того, чтобы этот тип со столь явными самолюбивыми принципами и намерениями, оказался на том месте, на котором он сейчас оказался – на месте человека равнодушного к голосам разума и к бесполезным призывам к его совести со стороны этих людей в униформе, которые и сами уже путаются, раз утвердив этого типа в звании бесконечно бессовестного человека, тут же призывают его к какой-то совести, которой у него и отродясь не было, а если и была на начальном этапе его жизни, то он её скорей всего, давно потерял в обменном пункте.
И у Ивана даже на миг зародилось сомнение в такой уж и непредумышленности и моё дело сторона поведения, со стороны этого нерасторопного официанта, допустившего такую оплошность по отношению к этому посетителю. Да одного мимолётного взгляда на него было достаточно, чтобы всё о нём истолковать и всю его неплатёжеспособную суть понять – этот тип образцово выглядел как все те типового значения люди, которым ни в коем случае нельзя доверять и на слово верить (с ними нужно работать только по предоплате). Он был небрежно, хоть и не без модных изысков одет, слегка помят и выпачкан в допустимых местах – в основном на коленях и само собой сбоку плеч, которым он оббивал косяки и обшаркивал стены. Плюс к этому, он был облагорожен наводящим на запретные мысли одеколоном, в купе с его несколько тревожной для посторонних людей нетрезвостью, которая даже не думала прятаться, а давила на тебя до чего же пронзительным, навыкат взглядом, который достаточно удачно, с потугой на грозность, дополнял его взъерошенный вид. Ну и самое главное, что видимо и ввело в заблуждение нерасторопного официанта, этот тип обаятельно выглядел и бесконечно внушал доверие к себе – типа можешь в меня полностью верить и я тебя не подведу. И тебе при виде его обаятельной улыбки, бесконечно хотелось верить всему тому, что вид этого типа внушил тебе.
Ну а нерасторопный официант не был чужд меркантильности и тут даже не нужно объяснять, на какие мысли она его навела при виде этого нового посетителя, чуть не промахнувшегося мимо своего стула, когда он присаживался, чтобы так сказать, приобщиться к столу. И первой мыслью нерасторопного официанта, парня, в общем-то, неплохого, но у него как-то всё не складываются дела в плане разжиться деньгами (у его подруги запросы запредельные, которые и поглощают львиную долю его скромных доходов, а он к тому же ещё только студент), было желание прокатить этого типа, судя по всему человека не бедного, добродушного и не знающего своим деньгам счёту – особенно в подпитом состоянии. И вот эта-то его несколько вероломная мысль и притупила его внимание к посетителю, и как итог, он сам был прокачен и поставлен перед фактом не оплаты счёта этим, как сейчас выяснилось, не таким уж добродушным типом.
Между тем Гай, залипающим от насыщения взглядом поглядывая на происходящее за тем беспокойным столом, после того как он рефлекторно проверил рукой наличие у себя во внутреннем кармане куртки бумажника, продолжил развивать свою мысль. – И вот что интересно, – заговорил Гай, слегка повысив свой голос для того чтобы Иван, как минимум, не забывал его слушать, – так это то, что все эти забывчивые…тьфу, забывшие себя люди, всё, что касалось их личного я, как языком слизало, забывают, а вот всё остальное, касающееся их жизнедеятельности, то это всё на месте и даже не думало забываться. – Гай посмотрел на Ивана, у которого быть может, возникли замечания или вопросы к нему.
Но тот как сидел безучастно к нему, но зато весь во внимании к тому, что там происходило за тем шумным столом, где на выручку к официанту подоспел администратор и присоединился представитель службы порядка, с грозным выражением лица при себе, так и продолжал сидеть и не отвлекаться. Впрочем, он заметил этот брошенный на него взгляд со стороны Гая и кивнул ему, типа продолжай, я внимательно слушаю. И Гай продолжил, ведь он привык доверять слову своего друга.
– Да-да, понимаю, – с эмоциональным подъёмом заговорил Гай, – мышечная память, как куда более основательная субстанция, нет, да подскажет забывшему своё личное я человеку, как пользоваться самим собой и присутствующими в его жизни предметами обихода. И я даже готов принять объяснения насчёт его приспособленности именно к этому историческому времени и понимания им, но только в силу его интеллектуального развития, современного политического момента – может быть, сама вокруг него среда существования, со своими нейронными сетями, этому пониманию способствует. Но вот то, что он при этом совершенно, до стерильной чистоты о себе ничего не помнит, то это меня сбивает с толку. – На этом моменте Гай видимо разгорячился и сделал паузу, чтобы остудить себя несколькими глотками из чашки.
Когда же примиряющие с действительностью пару глотков из чашки сделаны, чего недостаточно, чтобы примирить себя с самим собой, – для этого нужно что покрепче, – Гай возвращается к терзающей его мысли и своему размышлению вслух. – Как будто из человека вынули некий отвечающий за его идентификацию жёсткий диск или стержень, со своими памятливыми ячейками. И если в каждом из нас имеется такой стержень, то…– Тут Гай задумывается на неопределённое, ни собой, ни Иванов время, и спустя это время возвращается оттуда, из своей задумчивости, уже с другим, одухотворённым мыслью взглядом.
– Вот что мне тут надумалось. – Повернувшись к Ивану, обратился к нему Гай, и Иван был вынужден повернуться к нему в ответ и начать с видимым вниманием, которое он всё же разделял с тем шумным столом, слушать Гая. – Это своего рода, моя теория струн. – С воодушевлением заговорил Гай. – Где каждый из нас (в фигуральном значении, в виде того же стержня), есть часть всеобъемлющей некой образной гармоники, пронизывающей всю бесконечность пространств, из которой извлекает гармонию жизни вездесущий творец, дуновением себя вдыхая в нас душу. И наши ответные колебания от этого одухотворения (в нас гармонируют и колеблются как раз эти стержневые идентификаторы) и создают ту гармонию всего сущего, которую мы и называем жизнь. Где каждому из нас, согласно природной задумки, присуща именно своя тональность, находящаяся в зависимости от множества факторов. Где на основе создающей сущность человека, его стержня, и выстраивается всё то, что его характеризует, без частички которого не может быть вселенской гармонии. И чем выше наша восприимчивость к душевным мановениям, тем выше наша тональность. И тут не бывает без того, чтобы звуковая гамма расстраивалась и не требовала для себя настройки. Которая в лёгких случаях проводится на месте, а в сложных случаях, для основательной починки, уже приходится вынимать стержневую струну из человека, на время лишив его памяти, этой его идентификационной тональности. – Гай в пристальном внимании к Ивану замер на месте, что можно было подумать, что прямо сейчас в нём идёт настройка этой им придуманной, умозрительной струны.
– Звучит пафосно. – Иван, тем не менее, решил поддержать своего друга, в чьей голове вечно что-то такое происходит и рождает все эти основанные только на его убеждённости в своей правоте, теории объяснения своего и всего вокруг существования. И при этом сам Гай во всё это так бесповоротно верит, как будто это он не сам придумал, а кто-то более авторитетный и грамотный, и выдающийся хотя бы своими физико-математическими, докторскими степенями.
Не совсем понятно, как воспринял Гай это замечание Ивана, но он продолжает свои объяснения. – И тут главное нужно понимать, что эта вселенская гармония звуков носит характер умопостигаемости. – Тут Иван было собрался попросить Гая просветить его насчёт таких досуже заумных слов, как Гай его опережает на пол шага. – Как спросишь, это понимать? – обращается к Ивану Гай и тут же начинает достаточно художественно объяснять.
Так он перенаправляет свой взгляд от Ивана в сторону сбоку от них находящегося окна, ведущего свой репортаж на одну из центральных улиц задворок, где виды ещё те, не самые глаз радующие. В общем, если вы сноб, то лучше не смотреть туда и радоваться видами внутренних интерьеров бара, где тоже есть на что посмотреть – например, на физиономию местного бармена, чья выразительность лица много о чём интересном может порассказать на его счёт.
Впрочем, все эти уличные недостатки с лихвой компенсируются той динамикой, с которой протекает жизнь тех людей, кто к полной для себя неожиданности, вдруг перепутает проулок, или он под ноги себе не смотрит, и оказывается в здешних пенатах. Где местные обитатели не столь не образованны и малограмотны, как можно сразу подумать, встретив их здесь, а они как выясняется, люди очень интересующиеся, и не только современными достижениями научной мысли, но и всем тем, что в мире происходит. О чём бы они вас не спрашивали, если бы у них была возможность собственными глазами посмотреть на мир. Так что к вам только одна просьба, поспособствовать им материально в своём желании посмотреть этот мир.
Но сейчас всего этого не присутствует там, за окном, – такое случается в основном по вечерам, – а там, со стороны проспекта, виднеется оживлённая машинами дорожная магистраль и идущие по соседствующему с автодорогой тротуару ноги прохожих.
– А теперь прислушайся. – Призывно говорит Гай, и Ивану ничего не остаётся делать, как сделать вид, что он прислушивается – он вытянул вперёд лицо и сделал глупый вид. И одно только радовало Ивана – Гай никак не мог проверить, прислушивается он сейчас или просто дурака валяет. Но Гая, как сейчас выясняется, это вообще не волновало и по большому счёту, Ивану можно было просто дурака валять, что он, в общем-то, и делал.
– И что ты слышишь? – спрашивает Гай Ивана.
– Ну, скажем так, – Иван решил быть основательным в своём ответе, – сопровождающие процесс пития и поглощения пищи звуки. А ещё разноголосицу со стороны входа в бар.
– Можно и так объяснить. Но это только внешняя форма, тогда на самом деле мы слышим только свой разум, который умопостигает окружающее и согласно своей сущности, своего рода тональности, по своему разумению объясняет нам наше восприятие этого мира. – Гай переводит дух и продолжает говорить. – Так и гармония игры, можно уже назвать более точнее, вселенского разума, звучит умопостижением всего вездесущего. Где без нас, может и самой микронной частички этой глобальности, не может быть гармонии.
– Это, конечно, внушает и по своему наполняет гордостью за себя незаменимого, но мне хотелось бы знать, к чему ты всё это ведёшь? – спросил Иван Гая, уже примерно зная его ответ – не все теории создаются и возникают для того чтобы они имели практическое применение, некоторые для того и возникают, чтобы было чем занять голову.
Но на этот раз Иван к своему сожалению ошибся, и Гай на этот раз не собирается на этом останавливаться. И его немедленный ответ: «Сейчас узнаешь», – да ещё и с такой импульсивностью, заставил Ивана пожалеть как минимум о том, что там, за тем шумным столом, слишком долго и много дают шансов тому несговорчивому типу на то, чтобы разойтись мирно. – А вот врежь ему сейчас же или чуть ранее в ухо охранник, или наоборот, он прояви уверенность в своей правоте и силах, и одари оплеухой официанта, надоевшего ему уже хуже пареной редьки, то у Гая и шансов бы никаких не было завладеть моим вниманием. – Досадливо покачал головой в сторону такой обходительной администрации бара Иван.
Гай же берёт слово и не отпускает от себя Ивана. – Так вот, – с такой важностью сказал это Гай, как будто ему известно нечто такое, что никому на всём белом свете неизвестно. Но Ивану-то известно, что ему такое никому неизвестное знание, точно неизвестно. – Или известно? – всё же Иван внушился и вопросительно заволновался. – Не буду объяснять, как я пришёл к этому выводу, – может просто выдумал, – что не столь важно, а важно то, что моя теория струн даёт нам инструмент для понимания окружающего мира. – В запальчивости сказал Гай. И с той же запальчивостью заглотнул в себя из чашки чая. И хорошо для него, но только не для Ивана, что чай уже остыл, а иначе бы он горло своё обжёг и на сегодня вышел бы из строя говорящих людей.
А так всё для него разрешилось благополучно, и Гай продолжил доставлять Ивану неприятности своей словесностью (если бы затрагиваемая Гаем тема была не столь заумной, то его словесные посылы впору было назвать болтовнёй). – Существующий вместе с нами мир можно разделить на две контактирующие между собой константы, природную составляющую сущности этого мира, имеющую в себе причинно-следственную шкалу бесконечности в обе стороны, прогрессивную и регрессивную, и всё это умопостигающую сторону, которая придавая своё собственное значение всему природно-оформленному в свою образность миру, служит инструментом для его существования и развития. – Гай посмотрел на Ивана, чей заунывный вид говорил о многом и главное о том, что он ни хрена не понял из того, что ему сейчас здесь сказал Гай, и Гай вынужден сделать отступление для разъяснения.
– Понимаю, сложно. – Сказал Гай, после чего он поворачивается в сторону шумного стола, куда вслед за ним поворачивается и Иван, и, изучающе посмотрев на всех участников шумной дискуссии, выбрал для себя самое живописное и удобное лицо – того несговорчивого типа, и на его примере начал объяснять Ивану, что он самом деле хотел ему сказать (понятно, что доброкачественная мысль приходит напоследок).
– Вот сидит тип взъерошенного вида, и сообразно самому себе и всему тому, что в нём заложено природой, противоречит всем вокруг. – Кивнув в сторону несговорчивого типа, сказал Гай. – Так вот. Вот этот весь его представленный на наш образный суд вид, и есть первая природная константа, составляющая сущность этого мира. А вот то, что и каким образом мы уразумеем всё с ним происходящее и есть вторая умопостигаемая константа, служащая инструментом для существования и развития нашего мира. Ну, вот что ты о нём, к примеру, можешь сказать? – спросил Ивана Гай. Иван скорей всего не ожидал, что сейчас последуют вопросы и поэтому сперва растерялся. Что Гаем было воспринято за его работу мысли, которой требуется слегка помочь своими подсказками – по сути Гай сам взялся за Ивана размышлять и оформлять в слова его мысли:
– Первое, что бросается в глаза, то это его не трезвое состояние. Что на данный момент есть основная характеризующая его черта. Но эта его данность есть следствие неких причин из прошлого, – и ни в каком другом времени, если бы они находились в будущем, то назывались бы следствиями, – а вот что это были за причины, то тут наряду с основной версией произошедшего, от которой отталкивался в своих поступках этот взъерошенный тип, существует бесконечное количество домыслов, версий и интерпретаций всего с ним случившегося со стороны посторонних людей. В общем, сколько людей, столько же в единицу времени мнений и взглядов на всё с ним произошедшее, – в последующую единицу времени количество версий возрастёт хотя бы из-за того, что у людей может измениться взгляд на происходящее и поменяться мнение.
– Так, к примеру, можно предположить, – вновь заговорил Гай, как только смочил горло чаем из чашки, – что этот взъерошенный тип, судя по его виду, больше тяготеющему к приличному и благовоспитанному, и при обычных обыденных обстоятельствах так себя не ведущий, – он привык пропускать дам вперёд, уступать места в автобусе беременным барышням и оплачивать всё до копейки по счетам, правда, не без скрупулезной их проверки, – сегодня с утра как обычно направился на службу в какой-нибудь государственный департамент, или в частном случае, в тот же банк, где он занимает не малую должность и при этом всеми на работе уважаем за свою завидную пунктуальность (никогда не опаздывает и отдаёт вовремя взятые в займы кредитные средства), ответственность и предупредительность.
И как уж так вышло он и сам об этом не знает, – сейчас-то он об этом уже знает, это проведение способствовало всему случившемуся, – то он, придя к себе на службу и, подойдя к дверям своего кабинета, вдруг обнаруживает, что забыл дома ключи от своего кабинета. Что, конечно, не такая большая проблема, вполне решаемая на месте, не выходя из здания департамента или банка – на вахте, у охраны, всегда есть запасная пара ключей. Да вот только если он туда сейчас обратится за ключом, то его имиджу человека во всём безупречного, будет нанесён значительный урон. А этого он допустить не может. И тогда он, на тот момент человек во всём безупречный, быстро проанализировав свой сегодняшний распорядок дня и те ответственные дела, которые его ждут, с той же быстротой вносит в него поправки, позволяющие ему выкроить для себя окно, чтобы слетать на машине домой за ключами. С чем он и направился домой, решив не беспокоить по таким пустякам свою ненаглядную супругу, которая всегда так светится счастьем, когда вдоволь высыпается.
«Вот же мой Лисёнок удивится, когда я так внезапно домой нагряну», – представляя свою нежащуюся в постели под лучами утреннего солнца супругу, расплылся в улыбке этот человек безупречный во всём, в том числе и в мыслях о своей супруге. Ну а когда он бесшумно добрался до двери своей квартиры и с той же тихостью открыл дверь своими ключами, которые он как раз не забыл, то вот он удивился, когда так внезапно нагрянул домой и, заглянув в спальню, увидел там своего ненаглядного Лисёнка, нежащегося совсем не в лучах утреннего солнца, а … От потемневшего в лице и мыслях приличного человека, в один момент ничего больше не осталось, и с этого момента на мир через пелену слёз смотрел человек взъерошенный, с под насаженным и кровоточащим сердцем в придачу. Которое бросая его из стороны в сторону, а на последней ступеньке лестницы и вовсе уронив его на землю, вначале довело его не глядя до первого встретившегося на пути магазина, где он прямо в зале, не отходя от стеллажа, влил в себя бутылку чего-то крепкого, после чего он с борьбой, во время которой им был утерян бумажник, и со скандалом был выброшен на улицу, и как итог, он оказался здесь. – Гай на этом остановился, выжидающе посмотрев на Ивана.
Ну а у Ивана хоть и была своя версия объяснения появления не трезвости на лице этого взъершенного типа, – все они, эти типы в дорогих костюмах, анонимные алкоголики и их хлебом не корми, дай на халяву выпить, – всё же он решил, что и версия Гая сойдёт, и так ему и сказал. – Сойдёт. – И хотя Гай заподозрил своего приятеля в неискренности, – мол, отвяжись уже, достали меня все эти разговоры, – он не посчитал нужным придать этому большое значение, а решил довести до конца начатое.
– И это только одна из бесконечного множества версий объяснений причин с ним случившегося, которые могут до отрицания друг друга разниться между собой. При этом итоговый результат всем представляется один. И спрашивается, почему именно так, а не в соответствии с теми нашими взглядами на происходящее, которые столь разны. И тут чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять природу нашего умопостигания окружающего мира. – Гай сделал задумчивую паузу, сопровождающуюся его обозрением лица Ивана, которое явно не желало идти на контакт и понимать необъяснимые в двух словах вещи, так что Гаю нужно было очень постараться, чтобы быть им понятым.
– Ладно, хрен с тобой, в двух словах объясню. – Красноречиво перекосившись в лице, Гай заговорил. – Наше умопостижение мира сродни нашему цветоощущению, где ощущение цвета зависит от множества факторов, где основные: психологический, культурно-социальный и физиологический. В общем, всё тоже самое, что оказывает влияние на наше умопостижение мира. И если первые два фактора служат нам для объяснения причин возникновения того или иного происшествия, то физиологический фактор оформляет для нас следственную картинку. Так каждому цветоощущению соответствует свой диапазон длин волн и частот, и каждый видит представшую перед ним картину в своём спектральном свете. Ну а полный спектр цветов даёт белый свет – наиболее соответствующий объективной реальности (это мой субъективный взгляд) – и получается, что все мы, несмотря на всю разность своих взглядов на того же взъерошенного типа (они складываются воедино и получается полная картина), видим одну и ту же картинку, на которой настаивает её природная константа. – И это, в двух словах, объяснение Гая, ясно, что было по своему понято Иваном, который искривил губу и перебил его возможное продолжение до третьего слова своим вопросом.
– Ты мне всё-таки объясни, – посмотрев на Гая крепким взглядом, обратился к нему Иван, – к чему всё-таки это твоё разглагольствование? – Гай вдруг понимает, что Иван новых его двух слов объяснений не вытерпит, а другого, более короткого объяснения у него нет, – что поделать, когда ты столь многосложный и с трудом выразительный человек, – и от этого понимания срывается на чушь необдуманную. – Чтобы предугадывать будущее.
И надо отдать должное Гаю, он сумел растянуть на лице Ивана хмурость в улыбку удивления. – Чего-чего? – слегка оторопев от этого заявления Гая, вопросил его Иван. Ну а для Гая дороги обратно нет и ему надо что-нибудь такое убеждающее придумать. И он, надо отдать ему должное, быстро сообразил, что сказать.
– Если мы, предположим, сумеем понять принцип работы инструмента гармонии умопостижения, – а гармония создаётся, я уверен, на упорядоченности тональностей входящих в неё элементов, – то мы сможем заглянуть в будущее. И я не шучу, ведь если мы можем мысленно заглянуть и постигнуть прошлое с его причинностью, – это почему-то у нас не вызывает никакого удивления, – то зная алгоритм работы движущего жизнью системного механизма «причина – следствие», мы легко можем предопределить наше будущее. – Сказал Гай.
– Звучит вроде как убедительно. – После небольшого размышления сказал Иван. – Правда, ты так ничего нового и не сказал. Всё это до тебя уже было сказано. – Усмехнулся Иван.
– В общем может и да, но не в деталях. – Вновь на эмоциях заявил Гай. Иван же в ответ тоже не стал смиренно на него смотреть, а язвительно спросил в ответ. – И в каких деталях? – И по всполошенному виду Гая было трудно утверждать, знал ли он об этих заявленных им деталях или он брякнул первое, что ему на ум пришло, но как бы то ни было, он сказал именно то, что услышал Иван. – Если у меня будет инструмент по настройке тональности звуков вселенской гармоники, некий фигуральный камертон, то я смогу… – Ты уже говорил, предсказывать будущее. – Перебил Гая Иван. И Гай хотел не согласиться с ним, он хотел заявить о более глобальных возможностях, в случае обретения им такого рода камертона – предопределять или настраивать будущее, но Иван, кивнув во всю ту же сторону – в сторону взъерошенного типа, с такой невыносимо оскорбительной ухмылкой заявил: «А ты на нём для начала поупражняйся в предсказывании будущего, – с прошлым ты неплохо управился, – а я посмотрю, если у тебя слух и достоин ли ты своего камертона», – что у Гая не было другого выхода, как только принять этот его вызов.
И хотя он начал свой рассказ достаточно интригующе, с элементами артистичности и драматичности, отчего Иван даже упрекнул себя в недооценке своего приятеля, всё в итоге наткнулось на банальные вещи, в результате смазав все начальные достижения Гая. – Его определённо с утра будет ждать…– Гая здесь делает драматическую паузу, заставившую Ивана начать испытывать нетерпение, в своём вопросительном предположении, кто же это может быть. – Кто это может быть? – волнительно вопросил себя Иван. И тут же принялся делать предположения.
– Может это его, только с виду раскаявшаяся супруга Лисичка, которой за себя нисколько не стыдно, а крайне стыдно за своего столь не деликатного супруга, который без предупреждения нагрянул в спальню и поставил в неудобное положение её и её нового друга. После чего даже и разговоров не было о том, чтобы заканчивать начатое, и весь день пошёл насмарку. Нет, вряд ли. – Отверг этот вариант Иван, покачав голову с укором на эту подлейшую Лисичку, чьи виды были чрезвычайно соблазнительные, но Иван устоял перед этим крайней степени соблазном, который всегда приводит тебя в подобного рода неловкие положения, в какие ставят своим выбором своих до умопомрачения соблазнительных жён, такие недальновидные и неизбирательные супруги, как этот взъерошенный тип. А вот был бы взъерошенный тип более здравомыслящим и рассудительным человеком, то он стороной обходил бы всех этих красоток, и выбрал для себя не сказать чтобы уродину, а девушку мало заметную, не привлекающую лишнего внимания к себе. – Да, эта задача не менее сложная, чем не нарваться на первый вариант. – Резюмировал этот блок своего размышления Иван.
– Тогда кто бы мог это прийти к этому взъерошенному типу? – Продолжил размышлять Иван, перебирая в уме всё, что он знал об этом типе. А знал он о нём не просто крайне мало, а совсем ничего. Правда Иван, когда это ему нужно, умеет видеть то, о чём никто вокруг и в страшном сне увидеть не мог бы. И он, по-новому проанализировав сложившуюся ситуацию за шумным столом, увидел всё происходящее в новом свете.
Так этот взъерошенный обстоятельствами с утра увиденного тип, ещё с утра пребывающий в статусе человека безупречного, прибыв на место своей службы, спецотдел одной секретной спецслужбы (у Ивана тоже имеется свой взгляд на произошедшее), вдруг обнаруживает, что он забыл свои ключи от служебного кабинета. При этом он не просто так забыл ключи, а на это его надоумила его интуиция, всё примечающая и всех подозревающая, благодаря его службе в таких секретных государственных структурах – в общем, это такая своеобразная оговорка по Фрейду.
«Вот же Лисичка удивится, когда я её с её любовником застану врасплох не с плаксивым лицом нытика, – они то думают, что я бухгалтер, канцелярская крыса, – а с твердокаменным, полным решимости убить их на месте лицом и при этом с пистолетом в руках», – усмехнулся не про себя человек безупречный во всём, досылая патрон в патронник своего пистолета.
И на этот раз удивились чуть ли не все, и особенно удивился начальник человека безупречного во всём, когда застал его не на месте несения своей службы, а в рабочее время у себя дома (а ведь начальник человека безупречного, так на него и его безупречность и пунктуальность рассчитывал, а он его взял и подвёл – и теперь и не поймёшь, кто больше всех пострадал, когда все так насчёт друг друга разочарованы). Ну а человек безупречный, в потрясении и непонимании того, кто в итоге кого на самом деле застал врасплох, он своего начальника у себя дома или его начальник уже его, не на службе и опять у него дома, начинает в оторопи пятиться назад, где натыкается спиной на дверь, а ногами об порог. Здесь он спотыкается об порог, роняет из рук пистолет, и кубарем летит вниз по лестнице, где в самом низу ударяется затылком об площадку и вмиг забывает быть человеком безупречным, став человеком взъерошенным.
– Так к нему пришёл его начальник, чтобы вернуть табельное оружие, которое он выронил. – Догадался, наконец, Иван. Но тут берёт слово Гай и своим прямо-таки банальным ответом, искажает лицо Ивана в недовольстве. – К нему приходит раскаяние за вчера им натворённое. – Сказал Гай и Иван сразу не поверил или скорее, не захотел поверить в такое будущее взъерошенного типа, достойного лучшего и более непредсказуемого для себя будущего. Хотя всё было более чем логично в объяснении Гая. И вот эта сухая констатация фактов будущего взъерошенного типа, где нет места красочным примесям выдумки и фантазии, а одни только серые закономерности типа «причина – следствия», на которые предлагал опираться Гай в своих рассуждениях, к полной неожиданности Ивана, позволила ему понять, что из себя представляет весь тот бред о человеческой тональности и тождестве человеческого цветоощущения и умопостигания, о котором так до одури непонятно объяснял Гай – правда, только сообразно своему разумению.
