Игорь Сотников
Гиперпанк Безза… Книга вторая
И после того, как беглец и его сознание будет полностью переформатировано под свои новые реалии – человека-дисконта, к примеру, то когда на него посмотрит та заинтересованная сторона, высокой женской осуществимости в себе, где в ней есть немного от застарелых, традиционных дисциплин, – любит чертовка, чтобы ей подавали ручку при выходе из автобуса, – но это её нисколько не портит, а наоборот прибавляет шарма, ради которой вся эта история получила для себя вот такое сложное продолжение, то она совсем его не узнает в том декадансе метросексуала, на что только и будет способен из себя развивать отныне беглец. А беглецу, в общем, с момент своего выхода из капсулы и трансформирования своего сознания и сознательности духа под свою новую востребованность быть разнообразным и прямей чем можно и есть, на всё наплевать и на неё уж точно и в первую очередь, когда в нём фонтаном бьёт быть для всех тотемом для подражания веяниям нового времени.
Но пока что этого не случилось, а беглец стоит на пути к такому слому своего я и сознания личности вот такого я, противостояние продолжается. Где Лому, видимо, достало видеть такое самоуправство со стороны беглеца и быть оплёванным в его глазах, – а что уж говорить о том, что себе словесно позволил исторгать из себя этот наглец, беглец, – и он своим лбом упирается в прозрачное стекло крышки капсулы, единственного разграничившего их препятствия, как бы показывая беглецу, что и ему по большому счёт наплевать на то, что тот пытается ему безуспешно доказать, – дальше своих возможностей, а другими словами, крышки всё равно не плюнешь, – и с этого положения обращается к беглецу в перспективе:
– Смотри, не смотри на меня так убийственно, всё равно это бесперспективно, а лучше смотри у меня, гад ползучий. – И вот как понять Лома и что он хотел сейчас сказать, так сбивчиво и заидиомно излагая. Только то, что он и сам находится в развинченном состоянии, не дающим ему быть спокойным, и хладнокровно принимать решения. И всё сказанного дальше Ломом только всё это подтверждает.
– Привилегированно физически развитая персона, – с подчёркнутой брезгливостью выговаривает это своё осмысление беглеца Лом. И ему, ей богу, как атеисту, невыносимо жестоко осознавать, что ещё есть вот такие типажи в мужском сознании, делающие ставку на свою физическую подробность самовыражения, а не интеллект, этот инструмент сближения существующей реальности, настоящности, как образной объективизации человеческого разума, – запомни себя таким дремуче-отсталым в последний раз, – уже смакующе говорит Лом, явно намекая на некие пикантные обстоятельства отношений с одной общей их знакомой (Золушкой), которые её вскоре будут ждать по причине хотя бы того, что ей ведь нужно будет искать в чьих-то объятиях утешение, когда она будет поставлена перед фактом новой реализации себя и действительности беглеца – отныне и до скончания гарантийной работы своего процессора, самореализующая себя личность, акстисьтрансаспект. Кому надо ещё в себе, в таком разнообразном разобраться, понять и постичь, что это и к чему существует, а уж только потом делать выводы о том, что ему дальше со всем этим нагромождением в себе смыслов делать.
А Лом тем моментом продолжает обрисовывать новую значимость и реальность беглеца. – Ты скоро станешь самой передовой формой прогрессивной реальности – общественно-значимой, гипертрофированно-нейтральной, само собой не персоной, а на этот вопрос надо смотреть шире, а именно, персоналией. Достигшей в своей самосознательности объективного выражения раз в раз и в сути высшей степени аккомодация с этим миром.
И Лому сумелось и удалось заставить мысленно и чуть объективно вздрогнуть беглеца, сперва одёрнувшегося от Лома назад. Где он упёрся затылком об подзатыльник в стоящем положении своей кровати, а в лежащем положении на подголовник, и видимо почувствовал, что припёрт Ломом к стенке. И как это бывает с загнанными в свою беспросветность и тупиковую ситуацию людьми (но только с самыми отчаянными), то его накрыло осознание того, что ему терять больше нечего, и он с дерзкой решимостью и яростью во взгляде, так резко, в один рывок приблизился к разделяющему их с Ломом окну, что теперь Лом в оторопи и испуге (а так-то на рефлексах) отпрял от этого окна, застыв в одном положении на прежнем месте. Здесь Лом вдруг осознал, какую допустил промашку, – его противник обратил его в бегство, хоть и на малое расстояние, но это было так, – и попытался через лицевую насмешку скрыть всё это. Но уже поздно, его противник, беглец, отлично видел стоящий в глазах Лома испуг и страх. А это не только укрепляет дух в беглеце, поставив его морально выше Лома, кто находится не в пример беглецу преимущественной ситуации и положении, а это даёт ему надежду на другой исход этого ставящегося над ним эксперимента.
– Мы ещё посмотрим, кто кого. – Чуть ли не кидается с этим вызовом на Лома беглец. Но Лом уже сумел в себе собраться, и он уже не выглядит таким растерянным. А он с подленькой усмешкой, несущей и подразумевающей в себе некое коварство, не сводя своего взгляда с беглеца, начинает вновь приближаться в его сторону. И вот когда между ними расстояние вновь начинает стремиться к нулевой отметке, он расплывается в смакующей улыбке отторжения, и со словами: «Вот и посмотри, как есть на всё это дело, и главное на то, что ты есть», нажимает на крышке капсулы специальную кнопку и окно капсулы, через которое во вне смотрел беглец, закрывается специальными шорами.
– Здесь зеркало. – Пробубнила себе под нос Валькирия, вглядываясь во внутреннюю поверхность окошка капсулы.
– Что? – не сразу понял Лом, что сейчас сказала Валькирия. А Валькирия, ни на что не отвлекаясь, не сводя своего взгляда с этого окна капсулы, теперь сама своим целенаправленным ходом к капсуле подвигает в сторону Лома. И, забыв о всех своих прежних осторожностях, влезает во внутрь капсулы, заняв там место пилота, и с этого вначале положения начинает всматриваться в светопропускную способность этого напротив себя окна. После чего она начинает менять своё положение по отношению к окошку перед собой, то приближаясь, то отодвигаясь от него. А вот для чего она это делает, то это выясняется из последующего её обращения к Лому. – Здесь что, есть режим зеркала?
И Лому деваться некуда, как только согласно кивнуть.
– Но зачем? – искренне не понимает Валькирия.
– Зачем? – повторяет заданный Валькирией вопрос Лом с видимой задумчивостью, подходя ближе к капсуле.
– Для многого. А главное для того, чтобы объект далеко от себя не ушёл, когда будет транспортирован далеко-далеко от точки прежней дислокации, а затем быстрее себя нашёл по прибытию на новое место своей объективизации. – Дал ответ Лом, задумался и решил, что нужно ещё добавить. – Да и для перехода в транс-портное положение, лучше осуществляется, когда человек через созерцание самого себя погружается в оболочку чистого сознания. – И на этих своих словах, Лом берёт и нажимает на крышке капсулы некий рычаг и к мгновенному выпаданию из реальности через застопорение в себе и взмокшему всеми клетками своего тела оцепенению всех здесь находящихся людей и Валькирии в первую очередь, крышка капсулы выпустив из себя эмульсию пара, обдав ею Валькирию, от неожиданности рефлекторно вдавившуюся в кресло пилота этой капсулы, начала плавно двигаться в её и сторону закрытия. На что все смотрят немигающими взглядами ступора своего сознания и ничего не делают, не имея возможности сдвинуться с места. Так их накрыло невероятностью происходящего.
И только тогда, когда крышка капсулы фиксирующе вдавилась в свои пазлы крышки, люди в онемении вокруг стоящие (это в главную очередь относится к не напарникам Валькирии, Алексу и Климу), одёрнувшись в себе от гипнотического состояния, в которое их ввергло происходящее с капсулой, бросились на эту сволочь Лома, кто решил погубить напоследок их Валькирию, когда понял, как она очень близко подобралась к его разоблачению – это он стоял за всеми творящимися здесь экспериментальными преступлениями, безнравственного и не этического характера.
Но всего этого Валькирия уже увидеть не смогла, капсула была приведена в промежуточное транспортное состояние и спектральные шоры на окне перед ней закрылись и теперь окно собой представляло двустороннее зеркало, где Валькирия находилась под визуальным наблюдением из вне капсулы, а она сама теперь, уперевшись в своё отражение в зеркале, оказалась так вдруг один на один с самой собой.
И видно Валькирия так давно близко с самой собой наедине не находилась, – все эти её подходы к зеркалу во время нанесения на себя боевой окраски, макияжа, имели мало общего с поговорить с самой собой, это больше была необходимость не для себя, – что она прямо-таки замерла в себе, не сводя своего взгляда с этого пронзительного проникновения в себя аналитического взгляда незнакомости и какого-то подразумевающего в себе тайного предположения со стороны не себя.
И Валькирия даже не выдержала этого напора мысли на себя, обратившись вопросом к тому, кто на неё смотрел. – Чего так смотришь, чего не видела?
– Скоро узнаешь. – Отдалённым эхом откуда-то донёсся ответ до Валькирии, и буквально сразу по крышке капсулы начали доносится удары, в сопровождении нервных вопросов отчаяния. – Валькирия! Ты там?! Жива?!
Что вернуло самообладание Валькирии, усмехнувшейся от такого полёта благоразумия своих спасателей. – А где ж я ещё могу быть? – Иронично усмехнулась Валькирия, и вот же чёрт, осела в ногах от испуга, вдруг поняв, что она может быть и не там, как она самонадеянно сейчас думает.
– Тогда где?! – нервно вопросила себя Валькирия, уперевшись взглядом в ту неё, кто это точно знает, как она сейчас думает.
Глава 2
Беготня
– И что тут у нас? – от этого первого вопроса, заданного Валькирией по прибытию на место преступления, как это самое обычное кафе будет определено и обозначено в отчётах, до её промежуточного, результирующего вопроса: «А не кажется ли вам, что мы как-то уж быстро вышли на нашего беглеца?», прошло почти ничего по меркам даже сыскного дела. Впрочем, всё по порядку, чтобы хотя бы самим не частить в спешке, а попытаться обосновать сделанные вот так сперва выводы насчёт быть может скоропалительных решений Валькирии. Кто с такой высокой быстротой раскрывает преступления и подводит к логическому итогу порученные ей дела.
Вот поручили ей отыскать пропавшего человека по собственной воле и инициативе, как характеризуются практически все беглецы, и не прошло и несколько часов с момента её ознакомления с местом пропажи интересующего так всех беглеца, как этот беглец обнаруживается в одном закусочного типа заведении, куда он, всего вероятней, заскочил, чтобы по быстрому перекусить после столького времени на голодный желудок. Ну а то, что беглец в этом месте, определённо не случайно нашёл для себя последний пункт назначения, шеей сзади наткнувшись на нож, то это уже другой вопрос, с иными задачами и продолжением. Чему свой порядок и время.
И хотя Валькирия считает небезосновательно и весь её небольшой опыт дедуктивной деятельности это подтверждает, что в её профессиональной деятельности случайностей не бывает, а тем более совпадающих с её желанием и устремлениями, тем не менее, в обнаружении ею… ладно, пусть всей их группой, беглеца и притом так быстро, имела место вот такая случайность.
Так вся их группа, как только закончила все следственные дела в лаборатории, заняв свои места в спецавтомобиле их ведомства, собралась направиться в расположение своего подразделения. Где буквально сразу, ещё не успел Клим вжать педаль акселератора до своего предела, как у Алекса вслух появляются дезорганизующие буквально всех тут мысли. – Что-то я проголодался. – И что удивительно, так это то, что все так же себя неполноценно почувствовали. И теперь все смотрят через урчание своих желудков в сторону Валькирии, за кем последнее слово и кому всё-таки легче справляться с требованием своего ненасытного всегда желудка, как все наивно думают. Её к этому мотивирует желание стройно выглядеть в глазах буквально всего населения, за исключением разве что уж совсем запущенных в её глазах людей, например, Лома, и она оттого легче в себе переносит голод. Она к нему типа привыкла.
А вот её, сейчас напарники (вот же конформисты), не так легко справляются с таким положением дел со своим припастным необеспечением, и они косятся в сторону Валькирии (Клим через зеркало заднего вида, а Алекс, чуть в её сторону обернувшись), ожидая от неё положительного решения.
А Валькирия, конечно, благодарна им за такую их отзывчивость (несколько даже неожиданную для неё) и прямо-таки рвением в деле её спасения из заточения в капсуле, где они этому Лому успели даже бока намять, пока он не сообразил быстро не затягивать демонстрацию ей работы капсулы, – я всего лишь хотел, простите, показать вам как она работает, ещё раз простите, – и живо открыть капсулу и выпустить её из неё удивительно похорошевшую и как мы без вас, Валькирия, соскучились, но она не пойдёт на поводу неуместной и ни ко времени благодарности. Тем более она не подвергалась никакой опасности, как позже со слов Лома выяснилось. А то, что он в этом уверял под некоторым давлением обстоятельств произошедшего с ним у капсулы, то это ничтожное, как Лом обстоятельство.
И Валькирия ведёт себя как стерва, демонстрируя непробиваемость себя на чувства благодарности. – Вначале едем к себе. Дело не терпит задержки. – Говорит Валькирия, вгоняя её снова не напарников, а, пожалуй, с этого места и момента, раз она сама этого добивается, холодных и одна только работа на уме напарников, Клима и Алекса в бледность лица и в неотзывчивость больше к женским чарам состоятельность себя.
– Как скажите. – Официальным тоном голоса говорит Клим, не упорствуя на своей самостоятельности определять, что по правилам, а что нет, а следуя прописанным в книге по безопасности дорожного движения истинам, нажимает на педаль газа и трогает вначале, а затем ведёт свой спецавтомобиль, соблюдая все дорожные правила, раз все мы решили придерживаться всех этих правил (а это он специально так частит с этими правилами, чтобы всем стало тошно).
Что непривычно, необычно и тем самым сбивает с ровного хода мыслей всех пассажиров спецавтомобиля, привыкших к скоростным перемещениям и перепадам езды на нём, и чувствующих себя успокаивающе только в такой неравномерной и скоростной размеренности жизни. И они начинают выходить из себя, глядя на то, как и что себе позволяет за рулём Клим. Едет так, как будто он ученик автошколы, со скоростью самой медленной черепахи, до которой доросли только все эти чайники от вождения. К чему в самой расширенной комплектации прилагается не то чтобы его неуверенность вождения, где он всем дорогу уступает и кого-то обогнать, то не дай боже трансмиссии автомобиля, а тут есть нечто большее – Клим, гад такой, как это раньше в голову никому не могло прийти, едет буквально соблюдая все правила дорожного движения. И теперь-то всем становится понятно, что всех их так тревожит, напрягает и заставляет психовать.
Что в итоге, чтобы как-то успокоиться немного, приводит к тому, что пассажиры этого спецавтомобиля, чьи технико-технические характеристики предусматривают иной тип вождения, – по бездорожью и при сверхмощных оборотах и скоростях, – а тут такой слом понятия спецтранспорта, начинают вытаскивать свои головы в окошки, чтобы хоть как-нибудь себя остудить от внутреннего перегрева.
И вот в один из таких жизненных поворотов, когда спецавтомобиль так извернулся, что не обдал даже залежалой лужей нерасторопного и в чём-то неосмотрительного прохожего, и тем самым вогнал в ещё большую скуку и растерянность своих пассажиров, к большой неожиданности для всех них, они своими скучающими взглядами упираются на что-то определённо произошедшее внутри одного из ряда зданий, вокруг которого столпился разношерстный народ и давай к себе привлекать внимание.
– Что там? – у Валькирии первой не выдержали нервы от этой монотонной езды.
А откуда всё это знать Климу и Алексу, кто всю дорогу были рядом с ней и никуда не отлучались. И ответ со стороны Клима ожидаем. – Посмотрим?
– Давай. – Даёт добро Валькирия, и они таким образом прибывают, как вскоре выяснится, на новое место преступления. Но только для себя, а не для ранее прибывших оперативников, для кого в этом деле нет ничего нового. А всё как обычно, не сошлись во взглядах друг на друга или скорей всего, на принципы построения собственной платформы интеллекта местные гуманитарии, у кого всегда при себе и под рукой имеется в наличие кухонный нож или как в данном случае, шило.
Ну а то, что при первом взгляде на торчащее шило из шеи одного из менее расторопных на движения не языком гуманитариев (языком он, скорей всего, более выразителен и информативен, как обозначается его скоростные качества), складывается когнитивный диссонанс и желание опровергнуть его определение гуманитарием, – это определённо технарь, – то у расположившихся по своему усмотрению за далеко соседним от убитого столом оперативников, решивших совместить приятное с полезным, – раз они уж здесь оказались по служебной необходимости и при этом на пустой желудок, то почему бы не перекусить местной еды, – есть на этот счёт весьма резонные обоснования (у одного из них).
– Это поверхностный взгляд, за которым стоит парадоксальная формула смысла определения бытия, которое определяется через познание. Звучащая следующим образом. Бытие определяет сознание. – Через раз другой пережёвывания в себе того, что было откусано от шикарного вида, вызывающего не только одни слюнки бутерброда, названного более презентабельным и идеологически выверенным словом «гамбургер» для продвижения его в массы продвинутого социума, оперативник доводит эту свою глубокую мысль до несколько не внимательных слушателей Клима и Алекса, отвлекающихся заметно на бутерброд в руках своего собеседника. Кто, получается, раньше их сюда прибыл, и теперь снимает все местные сливки, оставляя им только сводящий с ума запах и представления о том, что бы было, если бы Валькирия их изначально послушала и они поехали бы перекусить.
А так как вот это самое заведение, как раз ближе всего и по пути находилось от места их отправления, то они бы, есть немалая вероятность того, могли бы предотвратить состоявшееся здесь преступление. Или по крайней мере, по горячим следам задержать преступника. В общем, опять женский гонор и спазм их капризов, целью которых есть только одно собственное самоутверждение, не дал осуществиться разумному и доброму.
Что может быть и так, но оперативнику с бутербродом в руке, а в другой у него крепко сжимаются и развиваются на ветру пояснения своей позиции, до этого нет никакого дела, когда он должен этим парням что надо из параллельной спецструктуры пояснить, что в их структуре, может и не такой важной, с надгосударственной формой присутствия и своего пояснения, тоже служат люди с глубокими знаниями и мозгами.
– А любой технарь всегда себя мнит гуманитарием, тогда как последние слишком закостенели в своём снобизме, и никогда, даже в самых паскудных своих снах не представляя себя технарём с отвёрткой в одной руке, а в другой с гаечным ключом, с помощью которых он, как бы можно было подумать не оперившимся смыслами и опытом жизни умом осильника среднестатических наук, преподаваемых в школах, собирался почистить водосток, а он собирался сыграть с одной своей близкой знакомой, соседкой по подъезду, в одну ролевую игру (особую интригу и интерес этой игре придавало отсутствие мужа этой соседки, он был в командировке). – Дальше оперативник пустился в дальнейшие пояснения принципов своей позиции по формуле: Бытие определяет сознание» и того, как его бытие определяет его сознание и наоборот. – И наличие при нём всегда отвёртки или как в данном случае шила, для него есть наглядное пособие и инструмент аргументации своих парадигм взглядов на гуманитарные аспекты существующих проблем общества. И что на этот раз выступило в качестве спорного аргумента в дискуссии этих в перспективе гуманитариев? – с высокопарной задумчивостью обратился со своим гипотетическим вопросом оперативник к своим слушателям. На этом сделал совсем ничего паузу, так ему хотелось ошарашить своим ответом своих слушателей, и как говорится в таких случаях людьми странными и абсолютно никем не понимаемыми (не от мира сего вообще), он постиг собой пределы восторга.
– А именно дилемма выбора обмена, ещё называемого в кругах близких к научным сообществам: Шило, на мыло. – Сделал определённо заявку на потрясение умов своих слушателей оперативник, принявшись не сводить с них своего взгляда. А те настолько были потрясены услышанным, как вполне себе склонен сопоставлять свои ожидания с представленным оперативник, что и сказать от них ничего не дождёшься. И само собой, первое слово опять за оперативником. Кто всегда готов прийти на помощь своему коллеге, сумевшему верно оценить его сообщение.
– А теперь нам только и осталось, как узнать, что подразумевалось под мылом, и дело можно сказать в шляпе. – И на этом оперативник, поправив на себе причёску, хотел бы и готов был поставить точку, да вот только в их разговор вмешалось до этого момента никак им незамеченное лицо Валькирии. Кто своим окриком: «Чего там встали? Харе чесать лясы», в один момент сбила всю интеллектуальную направленность этого разговора и заодно с лиц всех участников разговора дружеское умиротворение.
Но при этом никто из сотрудников, так бесцеремонно одёрнутых Валькирией, к немалому удивлению разговорчивого оперативника, что странно, раз у него от неожиданности, под которой скрывался испуг, выпали из руки остатки бутерброда, без лишних пререканий и разговоров его оставили и выдвинулись исполнять свой долг, который налагает на них их беззаветная служба на благо народа и закона его формирующего и оберегающего.
Куда, впрочем, вскоре направился и этот большой разговорчивости оперативник (участкового значения; его напарник как-то быстро скрылся за разговором), кто здесь был оставлен за главного до прибытия сюда следственного отдела, кто нормативно определён на выполнение таких убийственных задач.
– Ну и что тут у нас есть? – Явно специально задаётся этим вопросом Валькирия по прибытию всех званых ею людей сюда, к столу с недвижимым объектом за ним, кто по всем первым признакам может быть определён в число потерпевших и понесший от этой жизни урон несовместимый с дальнейшим продолжением его жизни. И как всеми подозванными лицами понимается, то Валькирии не хочется сильно полагаться и упираться на свой ум, а она хочет всех их задействовать, чтобы они совершали ошибки, выдвигая, конечно, не заведомо, но в них будет что-то такое же, не имеющие должных оснований быть версии случившегося, и чтобы они выглядели с придурью. В общем, им сейчас отвечать на этот вопрос Валькирии по их собственной аттестации в её глазах.
Что неслыханная дерзость и самоуправство Валькирии. Кто без году неделя у них работает, тогда как у каждого из них за плечами столько часов оперативной работы, а она уже вон что из себя строит, командирша. – Вон что из человека делает чуточка власти. – Одна и та же мысль пришла в голову Алекса и Клима. А вот следующая, пришедшая к ним мысль, несколько поправила ситуацию. – А может это её тестирование? – задались этим вопросом Алекс и Клим, и как бы не прискорбно было им осознавать, то Валькирия этот тест не прошла.
При этом с них не снимается задача по проверке собственной компетенции и сообразительности, проверку которой подразумевает подтекст их решения как отвечать на этот её заданный вопрос. Логично или нелогично, вот на самом деле в чём вопрос. И только это осозналось, то какого чёрта Алекса дёрнуло повести себя логично, пошутив вслух.
– Смерть наступила в результате перенасыщения организма железом. – С самым серьёзным подразумеванием озвучивает свои взгляды на объект Алекс, где этот его цинизм в отношении объекта рассмотрения, есть защитная функция организма, который давно бы перегорел, если бы Алекс или кто другой на его месте близко к сердцу воспринимал случившуюся ситуацию. А так лёгкий и юмор смягчают внутрисердечное давление и их нервы ни к чёрту не задействованы лишний раз.
– Вы, Алекс, что тут хотите подчеркнуть? – с полнейшей серьёзностью обращается к Алексу с вопросом Валькирия.
Ну а Алексу, конечно, приятно такое слышать, и его приободряет осознание того, что с ним не только тут советуются, но можно и подумать выше, чуть ли не считаются. А это налагает на него большую ответственность и глубокомысленность своего вида, чтобы значит, соответствовать внешне с человеком, чьё мнение тут не последнее.
И Алекс с таким усидчивым видом ещё разок посмотрел на труп пока неизвестного человека, – что, можно не сомневаться, только временное явление, когда за дело берутся такие, как Алекс, знатоки своего дела, – перевёл свой взгляд естественно на Валькирию (на Клима нечего смотреть, он своим глупым видом только сбивает с мысли), и выдвинул, в общем-то, интересную версию того, что здесь могло случиться и что стало спусковым крючком для такого печального, а может и нет, исхода одного из участников вероятностного противостояния (а что ещё тут может быть).
– Лишь то, что лежит на самой поверхности. – Несколько самонадеянно, с долей высокомерия делает вот такое заявление Алекс, являющееся преамбулой к главному. Что он сейчас же скажет, если никто его не будет перебивать, как того быть может уже хочет Валькирия, как по ней видит Алекс, не сводящий сейчас с неё взгляда.
Что, совершеннейший перебор со стороны Алекса, не только себе сейчас позволяющий такую дерзость на словах, а он буквально провоцирует Валькирию думать перебить его. Но Валькирия достаточно понятлива и он догадывается о том, чего добивается Алекс – она возмутится на него, а он тем самым увернётся от прямого ответа на её вопрос, которого у него нет. И уж нет, она так легко не подловится на его хитрость, являющую её проверкой на компетентность (сегодняшний день и это дело первое для неё в должности первого лица в команде, и она часто сбивается на неуверенность и на неверную оценку ситуации и на паранойю подозрительности – во всех действиях своих коллег она видит скрытую мотивацию и предпосылки дать ей ошибиться), и она лучше промолчит, послушав, что там ещё скажет Алекс.
Ну а так как с Алексом не произошло всего того, на что он рассчитывал – его не перебили на полуслове, то он, так уж и быть, раз с его мнением считаются и его попросили поделиться своими мыслями, скажет то, что насчёт всего увиденного он думает.
– Тот, кто это с ним сделал, одновременно силён и в тоже время слаб. – Алекс высказал первую, напрашивающуюся пока что только у него мысль. На что у Валькирии прямо напрашивается свой вопрос, который она и задаёт ему. – Это ты о чём?
– Чтобы решиться сделать такое, нужна, во-первых, изрядная мотивация, а во-вторых, и сильно в главных, решимость в реале осуществить задуманное. И вполне возможно, что именно имевшая тут место мотивация, и наполнила недостающим духом решимости того, кто это совершил с этим несчастным. – И хоть несколько запутанно объяснился Алекс, тем не менее, в его словах прослеживается здравое зерно мысли, которое если правильно взрастить, то будет можно из него получить вполне подходящий результат.
И что неудивительно только для одной Валькирии, так это то, что она уловила посылаемый ей посыл и мысль Алексом. И она его не сбивает каким-нибудь не к месту каверзным вопросом, которыми переполнены умы коллег, кто, конечно, только добра своему дедуктирующему коллеге желает, но в первую очередь ему не терпится какой-нибудь язвительной шуткой поднять всем настроение и себя не забыть для всех, а Валькирия задаётся вопросом по делу. – Значит, без причины не обошлось?
– Как-то даже удивительно для нашего времени. – С выразительной насмешкой подтверждает мысль Валькирии Алекс. А Валькирии определённо этого мало и она подгоняет Алекса на новые осмысления случившегося здесь.
– И что ещё скажите. – Говорит Валькирия.
– Что сказать? – повторяет вопрос Алекс, переведя свой взгляд на труп и принявшись упираться взглядом на ручке шила. Где в один из моментов ему протянулось рукой к ней, и…Он удержал руку от того, чтобы взяться за ручку шила (вот только почему решили, что здесь находится шило, то этим вопросом никто не задался, а приняли этот факт на слово; и чьё оно, это слово, тоже неизвестно; в общем вот так делается история и раскрываются дела).
– А почему именно шило, задаю я себе вопрос, – пускается в рассуждения Алекс, – когда нож здесь всегда под рукой и более подходящ в своём алиби, в плане объяснения случившегося, как непредумышленное обстоятельство непреодолимой силы – он, спровоцировав и вызвав в мене самые чёрные чувства и всё в состоянии аффекта, тем самым вынудил меня таким образом защищать своё доброе имя и в первую очередь свою жизнь буквально. И ответ на этот вопрос прямо напрашивается. – Алекс делает резкий поворот в своём объяснении, заставив напрячься во внимании к себе своих слушателей (главное, Валькирию), принявшихся не сводить своего взгляда внимания и чуточку удивления с Алекса, неожиданно сумевшего всех их тут удивить такой новизной и глубиной своей дедуктивной мысли.
– Не иначе философ. – Решила за Алекса вот так Валькирия. Для кого люди с большим умственным потенциалом в себе и одновременно со скромностью, не дающей им себя проявить, очень близки к вот такой категории качества людей – они большие умники.
А вот сейчас, и не поймёшь сразу, какая вожжа попала в Алекса, и его не остановить в своём, какое есть, красноречии. – Это не однотипное убийство, а тот, кто его задумал и так открыто осуществил, мотивировался глубоким замыслом. – Здесь Алекс, так почему-то всем показалось, замолчал немотивированно, как это слово буквально на глазах стало его сопроводительным мемом, а он сбился с мысли. Что, не может ему позволить дать Валькирия, тут же нетерпеливо его переспросившая. – Каким?
И видно это встревание Валькирии помогло Алексу не спутаться в мыслях. И он в итоге вышел на очень интересную и перспективную для всякого розыскного дела, а значит, и для карьерного роста, мысль. – Показать нам, что это было не непреднамеренное, а преднамеренное убийство.
– Но зачем? – в растерянности и в некотором ошеломлении от таких выводов Алекса, задаётся этим вопросом Валькирия.
– А это уже другой, для вас вопрос. – Даёт свой, однозначно пакостный и неконструктивный ответ Алекс. И сразу в глазах Валькирии теряет свой статус вдумчивого и рассудительного собеседника и помощника, чуть ли не героя. Теперь Алекс для неё вновь принял облик безмолвного инструмента для выполнения инструкций.
