Игорь Саторин
Механический бог
Несколько минут я переживал волнение, и даже чувствовал стук своего сердца. Затем понимание стало сглаживаться.
Только что мне казалось, будто я понял нечто очень важное, а спустя всего минуту это понимание с космической скоростью как-то очень уж по-свойски становилось чем-то буднично нормальным и почти бесцветным. И вот мне на автопилоте уже хотелось бестолково поскакать дальше – к новым впечатлениям – еще и еще! Какое поверхностное легкомыслие! Я по-прежнему считал, что постиг проекции, а когда захотел как-то зафиксировать это свое «постижение», зацепиться больше было не за что – чудо в очередной раз незаметно ускользнуло, не попрощавшись.
«Да, мое восприятие событий зависит от моего отношения к событиям. Но ведь это же очевидно, думал я. Каждый это понимает. Видимо, эта разновидность знания по-настоящему себя проявляет только в живом опыте». И тут я вспомнил, как Вальтер говорил, что проекции каждый раз необходимо понимать заново…
Поверхность
За сорок семь дней до озарения
Предстоящее посещение города меня больше не пугало. Это было похоже на маленькую сказку – приключение в неизвестное, которое может обернуться, чем угодно, в зависимости от моих проекций. Мне стало интересно, как мой ум будет реагировать на город сейчас, спустя время. Я сам для себя стал интересной и непредсказуемой загадкой.
Модераторов всегда обеспечивают охраной и сопровождением, если выход на поверхность связан с каким-нибудь официозом. Но если модератор выбирается в город по своей прихоти, он это делает на свой страх и риск. А риск между тем – немалый, ведь не считая имплантатов в физическом теле, единственный механизм из Цитадели, который я мог с собой пронести, был маленькой пластиковой карточкой – приспособлением для снятия бумажных денег.
У нас в цитадели бумагой в таких целях никто не пользуется. Информация о личных средствах хранится в общей базе данных, и доступна для управления через персональные терминалы. Я слышал, что миряне начали дозревать до этой фазы, и потихоньку вводили так называемые «электронные деньги».
Некоторые модераторы утверждают, что никаких реальных опасностей на поверхности у нас нет – главное соблюдать местные законы (которые в целом напоминают усложненную и запутанную версию законов Цитадели), и тогда шансы лишиться жизни в мирском городе в течение одного дня, составляют не более пяти тысячных процента. К тому же имплантаты делают нас сильней и защищают тело от повреждений. Учитывая эти данные, я решил, что проведу на поверхности два с половиной часа. Набравшись смелости, я достал солнечные очки, и вышел из дома.
Сквозь прозрачные перегородки лифта была видна великая Цитадель – гигантские фигуры строений, усыпанных лучащимся бисером иллюминаторов, изящные волнистые переплетения транспортных линий, редкие точки крошечных человеческих фигур. Вечно ночной город двигался вниз, обнажая крыши строений. Поднявшись к обшивке нашего грунтового «неба», лифт нырнул в темноту, включился вспомогательный свет, и можно было различить природную каменистую поверхность шахты.
На выходе из элеватора я оказался в длинном пустом сером коридоре. Вдали виднелась маленькая дверь, а по бокам располагались офисные помещения с прозрачными перегородками. Людей не было ни души. Я осторожно шагал, огладываясь по сторонам и прислушиваясь к тишине. У двери в конце коридора, послышались мужские голоса.
– Зассыт, – произнес чей-то бодрый бас.
– Уже пошел, – ответил усталый сиплый голос.
– Ждем еще минуту и с тебя пятикат.
– Мы так не договаривались! Получишь, когда обратно выйдет.
«Не понял, – подумал я, – это они меня ждут?»
– Тридцать секунд! – снова заговорил бас.
– Вот почему у нас камеры только у лифта? Не видно же ни хрена, – ответил второй голос.
– А так было бы не неинтересно.
– Ты давай тише, вдруг услышит!
– Да не гони! Он вернется.
– Знать бы куда…
Я открыл дверь и вошел в небольшое помещение. Один из охранников сразу отдал честь. Второй, смотревший на наручный механизм, среагировал также спустя секунду.
– Вольно, – сказал я сухо. – Не ждали?
– Так точно.
– Я же сказал, вольно! Говори нормально, как до этого говорил. Чем вы тут занимаетесь?
Охранники переглянулись.
– Отвечать! – приказал я хорохорясь.
Басистый мужчина неловко пожал плечами и сказал:
– Понимаете, какое странное дело выходит… мы тут уже два месяца охраняем.
Охранник начал испуганно озираться, затем опустил голову.
– И что? Говори! – сказал я нетерпеливо. – Можно говорить.
– Понимаете, элитное подразделение, годы штатных тренировок, боевой опыт. К разным ситуациям готовились… – затараторил он виноватым голосом. – Только не к таким, – охранник развел руками. – Здесь вообще ничего не происходит! Периодически открывается лифт, и оттуда выходят люди в черных очках. Некоторые молча выходят, а другие… понимаете, ну, как вы… чудные. Простите.
– Ничего, продолжай, – сказал я, кивая.
– Крадутся по коридору… Тихонько так. А затем возвращаются. А чаще и не выходят даже. Лифт закрывается и все – человек уезжает. Мы даже подумали, что это розыгрыш какой-то. Каких предположений только не строили…
– А какие еще варианты были? – мне стало интересно.
Второй охранник с сиплым голосом стоял молча, опустив голову.
– Ну, – отвечал басистый, – например, мы предположили, разумеется в шутку, что люди по коридору приходят из другой вселенной – и все никак не решатся пойти на контакт. Или, вот, на днях возникла идея, что это какой-то эксперимент: вас выращивают в теплице, учат говорить и выпускают на волю. Ерунда, конечно…
Самое унизительное в этих гипотезах было то, что они чем-то походили на правду. Еще, я вдруг понял, что передо мной вполне адекватные, разумные люди. Хотя, к «нашим» так близко других бы и не подпустили.
– Хочешь знать, кто я, и откуда пришел? – спросил я.
– Спрашивать не положено, – спокойно ответил охранник.
– А хочешь, сам скажу? – спросил я неискренне, глядя охраннику в глаза.
Тут заговорил сиплый:
– Простите – нам не положено.
Я понял, что у парней могут возникнуть проблемы, учтиво попрощался, и пошел к выходу. «Значит, я не один такой. А что побуждает других выходить в город? Любопытство? А что останавливает? Зона комфорта?»
Некоторые наставники, не смотря на всю нелюбовь к поверхности, поощряют вылазки в мирской город только потому, что привязанность к зоне комфорта у нас в Цитадели со времен смуты и упадка считается чем-то вроде смертного греха. Под зоной комфорта мы понимаем персональное привычное окружение, где происходят относительно предсказуемые явления. Наставники утверждают, что все привычное и знакомое, хоть и позволяет ощущать комфорт, но при этом убаюкивает сознание и притупляет восприятие. Считается, что нашей психике точно так же, как и нашему телу, для поддержания тонуса и дальнейшего развития, необходим умеренный стресс, иначе психические функции атрофируются, и человек попросту тупеет. Так говорили наставники, и это казалось логичным.
Пожалуй, думал я, именно привязанностью к зоне комфорта можно объяснить эту скованность, которую мы испытываем при вылазке на поверхность в непредсказуемый мегаполис. Однако же проживание в мирском городе само по себе не избавляет мирян от увязания в персональных аквариумах… Ведь для большинства из них зона комфорта сужается до наличия удобного диванчика и прохладного пивка из холодильника. Следуя такой дорожкой не сворачивая, мирянин спивается, теряет работу, семью, дом и становится представителем самой низкой касты – бомжом… Ибо стены этой пропасти скользкие, а спасительные наросты – остры, покуда разум пребывает в тумане.
А наиболее наглядно этот процесс самочинного отупления происходит с сектантами: люди бегут от жизни в узкую зону комфорта очередного лжеучения. Там они варятся в своих маленьких трясинах сектантского микросоциума, пока не утопнут, или снова не сбегут, теперь уже назад – в социум. А сколько от себя не бегай, далеко не убежишь, – я снова вспомнил о проекциях. – Обещанное настоятелями сект коварное «просветление», заманивает наивных искателей в ловушку духовных иллюзий, а после посылает далекие приветы из космоса, намекая на свою вечную и запредельную недоступность.
Я помню, как Вальтер говорил, что зона комфорта – это наркотик, который позволяет человеку сидеть в уютном болоте под кайфом собственных заблуждений. Когда действие наркотика ослабевает, некогда привычный мир начинает казаться колючим и страшным, так как уже не влезает в сплющенный аквариум наркомана, подсаженного на свою тепличную «безопасность».
Выход за пределы зоны комфорта – это всегда шаг в новое состояние, где нет привычных психических опор. Наставники советуют делать такие шаги не спеша, потому что крутые перемены вызывают психическую дезориентацию, плотно заряженную тревогой. Здесь, как и в спорте, главное – не переусердствовать.
Не привязываясь к зоне комфорта, мы ее расширяем, и со временем удовлетворенно обнаруживаем, что некогда сложные вещи, становятся простыми и понятными. Памятуя об этом эффекте, я думал о предстоящей вылазке в город прагматично, предвкушая полезный эффект.
Вальтер однажды сказал, что когда человек не бегает от себя, его зона комфорта теряет пределы, и комфорт освобождается от ограничивающих зон. Размышляя об этом, я вдруг понял, что, в сущности, зона комфорта – это сборник устоявшихся проекций, за которые цепляется ум. Получается, когда я боюсь вылезать из зоны комфорта, на самом деле я боюсь тревожить собственные представления о жизни. Я боюсь разрушения своих драгоценных иллюзий о самом себе…
Обучение в Цитадели удивляло своей нежданной целостностью. Каждый новый урок был похож на недостающий пазл, который дополнял общую картину понимания, состоящую из ранее полученных знаний.
Моя «одиссея» по городу начиналась с торгово-развлекательного центра Babylon. Такого количества людей в одном месте я раньше никогда не видел. Это пугало и завораживало одновременно. Мирской ТРЦ сам по себе казался маленьким городом с аккуратными улочками, обставленными миленькими скамеечками, клумбами, фонтанчиками и прочим благовидным декором. Такой картины я не ожидал. Со всех сторон были торговые лавки, кафешки и всевозможные развлекательные заведения, по которым сновали сотни, если не тысячи людей. Миряне передвигались лениво, будто в трансе, заползая и выползая из нескончаемых лавок. Кажется, на меня совсем никто не обращал внимания – все были погружены в свои лениво-праздные заботы.
Рядом с продуктовым супермаркетом, я заприметил молчаливое собрание банкоматов и сообразил, что мне понадобится местная валюта. В здешних расценках я совершенно не разбирался. Единственной подсказкой для меня была информация о том, что богачей тут называли миллиардерами. Немного подумав, я решил, что для начала хватит и пары миллионов.
На экране высветилось сообщение о превышении максимального лимита на снятие наличности. Я активировал обходной протокол карточки, и банкомат с небольшими паузами начал выплевывать деньги порциями по двести тысяч. Когда мои руки заполнились, я распихал банкноты по карманам, а банкомат все не унимался. «И как миряне сами не понимают, насколько неудобны бумажные деньги?»
За спиной послышались возгласы:
– Ни хрена себе!
– Ты только посмотри!
– Молодой человек, что вы сделали?
Пол вокруг был усыпан бумагой, и деньги продолжали вываливаться, опустошая банкомат. Послышались новые потрясенные восклицания:
– Надо вызвать полицию!
– Не надо никого вызывать!
– Сбой системы…
Отчего-то приличные люди не торопились расходиться, и толпились рядом, большинство – как вкопанные, и зачаровано смотрели на сие представление, поневоле мною разыгранное.
«Пусть сами разбираются, – решил я и стал удаляться».
– Держите вора! – послышался женский голос за спиной.
– Заткнись, дура! – ответил ей какой-то мужчина истошным тенором.
– Ой, мамочки! Ой, что такое!
Пока я отдалялся, было слышно, как позади началась какая-то балаганная возня. Доносились голоса множества людей, преходящие в крики и вопли.
«Все-таки они варвары, – подумал я.»
Бар «Muhamed’s барокамера» показался мне своеобразной инвольтацией прохладного арабского уюта в лоне вялой мирской суеты. Стены и пол покрывали толстые восточные ковры, усыпанные узорчатыми подушками. На низких столиках стояли кальяны и чаши с сухофруктами, вездесущим рахат-лукумом и пахлавой. С потолка на толстых цепях свисали золоченые лампы, похожие на миниатюрные дворцы с куполами. Я снял туфли и пошел по ковру, выискивая глазами девушку в черном платье с шифоновым шарфом на шее.
Соня сидела на ковре в позе по-турецки рядом с рыжеволосой веснушчатой девушкой в длинном клетчатом платье и оранжевых гольфах. Напротив них также на полу у стены уложенной подушками располагались трое мужчин. Сидевший посередине казался как бы зажатым между двумя другими мужчинами и столом. Под глазом у него был свежий чуть розоватый синяк. Двое других оживленно беседовали.
– Не, ну а что? Он же сам сказал – надо действовать! Сам сказал, что нытьем ситуацию не спасти! И этот поддакивал! – и плотный мужчина лет тридцати в дорогом пиджаке положил руку на плечо, сидящему рядом с ним парню с синяком. – Сами же видели! Вот скажи, Петр? – он обратился к рыжеволосой девушке.
– Во всех красках, – подтвердила она.
– Я чуть из монитора не выпала… – вставила Соня, и они рассмеялись.
– Салам алейкум! – обратился я к компании.
– Алейкум ассалам! – тут же откликнулась Соня.
Плотный мужчина встал и протянул мне руку.
– Бегемот, – сказал он.
– Бот, – ответил я, пожимая руку.
– Ты все-таки пришел… – Соня взлетела, подошла ко мне, и неожиданно, будто соскучилась, обняла меня за шею, на две секунды прижавшись щекой к моему воротнику, затем вернулась на место.
– Людовед, – представился курносый молодой человек с синяком под глазом.
– Сундук, – сказал третий, – усатый мужчина в черном сюртуке.
– Лика, – клюнула рыжеволосая девушка.
– Еще Душелюб приходил, – сообщила Соня. – Но ты его не застал. Он уже ушел. Верней – убежал.
– И чего ему не понравилось? – запричитал Бегемот, – классный бар! Правда, Эдвард? – он обратился к Сундуку.
– Я думаю, – заговорил тот задумчиво, – его смутило что-то другое… Быть может, он не привык сидеть на полу? – и Сундук-Эдвард почесал подбородок.
– Да нет же, – возразила Соня, – после того как ты, Бегемот, ему в лоб дал, он сразу вспомнил, что скоро начинается любимый сериал по ящику.
– А-а, ну, тогда понятно! – одобрительно закивал Бегемот.
Соня показалась мне в чем-то странно похожей на меня самого, словно мы были с ней одной породы. И от этого неуловимого сходства у меня создавалось самонадеянное ощущение какого-то эксклюзивного права на близость с ней. На всякий случай я сразу обесценил это ощущение как очередную галлюцинацию.
Я коротко поклонился, и пошел к барной стойке. «Дело сделано». Я собирался заказать компании хорошего вина и поскорей убраться. «Народ интересный, заметил я про себя, но есть дела и поважней». И тут ко мне подошел Бегемот.
– Простите уважаемый, – обратился он ко мне, – у меня язык не поворачивается называть вас ботом.
– Отчего же? – насторожился я.
– Я вот вижу у вас кольцо на пальце – интересное. Я такие уже видел, но все были поддельными. А это кажется настоящим.
На моем мизинце была золотая печатка ученика пси-корпуса. Откуда этот варвар мог знать о происхождении кольца, я понятия не имел, и полагал, что это какая-то ошибка.
– Только вы не пугайтесь…
– А чего мне пугаться? – удивился я.
– Совершенно нечего, – сказал он осторожно. – Возможно, вы слышали про общество кукловодов? Иногда я вращаюсь… в пересекающихся кругах…
– Я в политике плохо разбираюсь, – честно сказал я.
– Понимаю-понимаю, – ответил он, – кто же в ней сегодня разбирается… Знаете, – продолжил он, – один очень влиятельный человек мне как-то поведал, что есть в Интернете некий сайт – ничего особенного, на первый взгляд – фрейдистский клоповник, но туда захаживают представители исходного ресурса, – он сделал удивленные глаза. – Представляете? Я нанял специалистов, которые, программировали систему безопасности для PayPal, чтобы ребята для меня отслеживали посетителей этих психологических яслей. Я плохо в этом понимаю, но как только вы зашли в сайт, мне сразу раздался звоночек. Ваши координаты, как мне сказали, отследить не удалось. В этом и состоит разгадка. В нашем обществе не бывает людей без координат. Но вы…
– Просто детектив какой-то! – перебил я, и подумал, что гнать дуру большого смысла не имеет. Про кукловодов я краем уха слышал. Эти нахальные миряне были частично посвящены в курс дела, и возомнили себя теневым правительством – посредниками между модераторами и простыми смертными.
– Я хотел сказать, – продолжил он, – что если скромный нефтяник может сделать что-нибудь полезное для всеобщего блага, или, возможно, для вас лично…
– А что вы называете всеобщим благом? – мне стало любопытно.
– Я не смею рассуждать о том, что является благом, а что – нет…
– Но действовать ради этого мифического блага вы, тем не менее, готовы.
– Готов всей душей! – сказал он с мольбой в глазах.
– Мне кажется, вы просто ищете покровительства, чтобы не сливать тендеры. Иначе на личный замок не хватит, – сказал я и подумал о разноликости калибров зоны комфорта.
– Я ценю и уважаю прямолинейность, – ответил Бегемот. – Разумеется, вы правы. Но есть и другая причина. Вам, наверное, будет сложно мне поверить, но я на самом деле не очень-то интересуюсь дальнейшим развитием своего материального благополучия. Я просто не вижу конечного смысла в этом нескончаемом финансовом копошении. Все это – какое-то бессмысленное переливание из пустого в порожнее. И если в этом мире есть что-то еще… каким бы оно ни было, я хочу это увидеть! – говорил он убедительно, с волнением и надеждой в голосе.
Я внимательно посмотрел на этого нефтяника-Бегемота. Его округлое лицо казалось добрым и одновременно сильным. Молодой невысокий мирянин говорил, как истинный модератор мира. Именно это безудержное любопытство отличало всех нас без исключения.
– А как вас зовут? – поинтересовался я.
– Серафим, – ответил он, и снова протянул мне свою ручищу. – Можно просто – Сема.
– Сема, я вас услышал, а сейчас, к сожалению, мне пора.
– Не смею задерживать, – безропотно ответил он.
Уйти по-английски не удалось – у самого выхода меня окликнула Соня:
– Эй! Ты что, уже уходишь?
– Да, – я виновато улыбнулся.
– Зачем ты приходил? – в ее голосе промелькнула обида.
– Хотел убедиться, что ты – реальная.
– Убедился? Так быстро? – спросила она с сомнением.
Я кивнул.
– И как? Реальная?
Я посмотрел на нее внимательней, и только сейчас заметил, каким красивым было ее лицо – такое лицо, которое сначала кажется невыразительным только потому, что на нем нет абсолютно ничего лишнего. Затем, ты вдруг замечаешь, какая тонкая безупречная красота таится за этой неприметностью, и удивляешься своей «находке». Улыбка Сони искрилась сладким нектаром блаженства, который хотелось выпить без остатка. «Какой странный вечер…»
– Ты – самая реальная девчонка, их всех, что я знаю, – сказал я, и быстро удалился. «– Мартовский заяц, позвоню тебе позже, – я мысленно обратился к ней. – Сейчас надо ехать к отцу, пока он снова не пропал в своем интеллектуальном бомбоубежище».
Не смотря на то, что небо затянули тучи, с непривычки свет ударил мне в глаза, и несколько секунд я ничего не видел. Черные очки помогли прозреть.
Мирской мегаполис, не смотря на хорошее освещение текстур, казался все таким же мрачным и пыльным. На лицах людей я улавливал печать тревоги и разочарования.
До встречи с отцом оставалось совсем немного времени – мне следовало торопиться. Я произнес вслух: «Транспортник. Ресторан «Уроборос». И тут до меня, вдруг, дошло, что здесь на поверхности эти команды не работают. «Как же я мог быть так неосмотрителен…» Я мог вернуться в Цитадель. «Но когда я снова увижу отца? Я должен узнать как можно больше о 2И». Любопытство было единственным чувством, которое я не был способен контролировать ни в коей степени. Так было со всеми модераторами. Должно быть, это передавалось с кровью.
– Транспортник, – я снова произнес вслух механически, надеясь на чудо.
Я чувствовал, как подкатывает обида. «Ну уж нет, с обидой как-нибудь справлюсь».
Я стоял на улице, а мимо меня шли люди. Все это было похоже на чей-то глупый сон. Мои очки преломляли свет солнца. Люди смотрели сквозь меня, куда-то в пустоту. «Какое-то сонное царство, думал я. Насколько же это удивительно, что посреди этой аномальной нормальности повседневной жизни существует 2И». Вся мирская жизнь казалась каким-то заблудшим прошлым на усопшей земле, по которой бродили спящие мертвецы. Парадоксальным образом, на холодный разум машины в моем сознании ложились проекции чего-то истинно живого и незапятнанно чистого.
– Простите любезнейший, – я обратился к пожилому мужчине в старой шляпе, – не будете ли вы так добры, подскажите, пожалуйста, как я могу вызывать транспортник до ресторана «Уроборос»?
– Что? Как вы сказали?
– Уроборос, – повторил я.
– Таких не знаю, – отвертелся мужчина.
– Благодарю.
Почувствовав себя дураком, на сей раз, я решил потревожить кого-нибудь по моложе. Пожилые миряне, как я слышал, часто теряли рассудок и способность к здравомыслию.
И тут я снова увидел Соню с Ликой – эти лучи надежды исходили из торгового центра под ручку как раз в моем направлении. «Снова случайность?».
– Соня! Привет еще раз… – сказал я, подходя к ним.
– Ну, привет, – ответила она хмурясь.
– Ты не знаешь, как вызвать транспортник до ресторана «Уроборос»?
– Что вызвать? – удивилась она. Лика шепнула ей что-то на ухо.
– «Уроборос»? – переспросила Соня. – Это же кошерный ресторан на окраине. Знаю такой – там важные перцы лакомятся.
Во мне зажегся огонек надежды.
– Предлагаю продолжить наше общение именно там, – сказал я, не раздумывая.
– А чего тебе в баре не сиделось? – она недоверчиво оглядела меня с ног до головы.
– Заяц, в баре было слишком много бегемотов… – я апеллировал к ее нику, напоминая, что я – тот самый Бот, ее виртуальный друг, а не какой-то незнакомец с улицы. И видимо, это сработало.
Она улыбнулась и, поколебавшись несколько секунд, что-то шепнула подруге.
Лика нахмурила брови. В ее завистливо осуждающем взгляде как бы читалось: «а ты хорошо подумала, прежде чем совершить такой постыдный поступок, и пойти с этим незнакомцем?» «Опять проекции, – подумал я».
Она, чмокнула Соню в щечку и направилась назад – в торговый центр, откуда мы пришли.
– Как тебя зовут-то? – спросила Соня.
– Тэо, – ответил я.
– Еще один ник?
– Эм-м, да… прозвище такое, – соврал я.
– А зовут как?
– Теодор, – снова соврал я.
– Ясно. Сразу поняла, что ты иноподданный туземец, – сказала она. – «Тэо» мне больше нравится.
– Соня, как быстрей всего добраться до «Уробороса»?
– Быстрей всего – две станции на метро, а потом запарить водилу. Скотовозы туда не ходят, – ответила она суховато.
Зачем парить водилу, и почему скотовозы не возят, а ходят, мне было неясно, но общий смысл я уловил.
– Ты паришь, а я – оплачиваю, – сказал я. Соня кивнула.
– Ну, идем, Тэо.
Глядя на Соню, я восхищался красотой собственных проекций, которые наслаивал на холст ее внешности. Она была немногословной – говорила короткими, меткими фразами и по делу. А своей богатой и удивительно живой мимикой она выражала больше, чем иной человек мог сказать целым абзацем слов.
– А ты откуда, Тэо? – спросила она, пока мы шли до станции.
– Из торгового центра, – ответил я честно.
– Сбежал с прилавка?
– Да, погулять вышел.
Соня улыбнулась. Я был рад, что на этом расспросы закончились, и мне не пришлось ей снова врать.
– Спешишь? По делу? А ничего, что я с тобой и в готском платье?
– Мне туда нужно к часу. А платье – тебе очень идет.
– К часу опоздаешь.
– Не хотелось бы.
– Что-то важное?
– Скорей – занимательное.
Мы подошли к огромному мужскому туалету, и я, было, смутился, но как оказалось, это был проход на станцию метрополитена. Я имел представление об этой разновидности транспорта, и почувствовал облегчение, спускаясь под землю на эскалаторе. Кроме того здесь был знакомый приятный сырой запах гидроизоляционной пропитки грунта. А вот шум подъехавшего состава меня заставил понервничать – такого грохота в Цитадели я никогда не слышал.
Во время движения вагона, я закрывал глаза и представлял, что стою посреди огромного водопада. Затем, я слушал, как вагон ускоряется, и мне мерещилось, что я несусь в бесконечности со скоростью метеора. Наигравшись этими проекциями, я повернулся к своей прекрасной спутнице. Соня тут же ответила – повернувшись, она посмотрела на меня с загадочной полуулыбкой, затем, видимо смутившись, отвела взгляд и улыбнулась шире – казалось, внутри нее расцвело нечто волшебно-лучистое, покрывающее своей свежей лакомой миндально-карамельной аурой все ее тело, одежду и даже небольшой радиус нашего громыхающего пространства.
«Проекции?! А может все дело в том, что в себе я такие «цветочки» принимать не готов, но вот в форме этой персонифицированной в Соне женственности…»
Напротив нас сидел мужик с антикварным магнитофоном в руках, из которого доносилась органная музыка, и я был рад, что косились на него – значит, я неплохо сливался с толпой. Вообще, мне давно стало ясно, что как бы человек не чудил, главное – делать это уверенно, словно так и должны поступать все нормальные люди – тогда все сходит с рук.
Когда мы вышли из метро, Соня небрежно приподняла руку, и рядом с нами тут же, как по команде остановился автомобиль с шофером. Это произошло так быстро и естественно, словно нас поджидали. «Чего-то во всей этой мирской жизни я недопонимал».
Когда мы уселись в машину, в моем кармане завибрировал телефон.
– Ты передумал? – это был мой отец.
– Я скоро подъеду, – сказал я. – Сильно опаздываю?
– Уже опоздал. Ждать не стану, – и он положил трубку.
Что-то внутри меня перевернулось, и я почувствовал, как пространство начало заполняться терпкой бессмысленностью. «Получается, я напрасно потратил время? Но как же все эти размышления о пользе выхода из зоны комфорта? Конечно же, все не зря, – уговаривал я себя».
– Ты как будто приуныл… – заметила Соня.
И тут я понял, что еду в машине с незнакомой девицей по чужому городу черти куда…
– Встреча не состоится – поговорить не удастся, – ответил я машинально.
– Погоди-ка, – сказала она, – так у тебя там приватный конверсейшн намечался? А с какой же радости ты интересно меня позвал? Ты что же это, собирался меня одну оставить?
Я заметил, что когда Соня хмурилась, или теряла в себе уверенность, в ее речи то и дело проскальзывали жаргонизмы. «Какая интересная защитная реакция». А особой пикантности речи придавало дикторское произношение с легким оттенком шепелявости.
– Я, как-то – необдуманно… – оправдывался я.
– То есть сдуру, – уточнила она. – А, по-моему, ты, Боттичелли, все продумал. Ты просто решил купить меня, как индийского гида… За еду.
– Вообще-то… – я, было, хотел возразить, но передумал. – Вообще-то, сейчас я в твоем полном распоряжении.
– Тары-бары отменились, и теперь он стал правильным и пушистым, – она отвернулась в окно.
В этот момент я непроизвольно взял ее за руку. Таких повадок у меня никогда не было, но в этом жесте не было флирта. А может и был, но настолько естественный, что я не испытывал никаких неудобств.
Мы несколько секунд молчали, затем она мягко сняла мою руку и сказала:
– А как ты будешь меня развлекать? Только, пожалуйста, без налипаний и мозгоклюйства. Я вообще, если разобраться, тебя реального толком и не знаю.
– Угу. А на счет развлечений… Говорят – я неплохой собеседник.
Соня ответила недоверчивым взглядом.
Когда мы подъехали, я увидел, что здание ресторана выполнено в форме огромной рептилии с разинутой пастью, напоминавшей помесь дракона и крокодила. Видимо Уроборос еще не успел укусить себя за хвост, но судя по выражению его морды с выпученными глазами, от приступа самоедства он был недалек. Чтобы попасть внутрь, мы прошли по окаменевшей гортани чудовища, и оказались посреди огромного зала. Внутренности Уробороса были оформлены в знакомом стиле офисных помещений TotalRobotics: бирюзовые стены разделяли белые и серые полосы, а сквозь стеклянный потолок, проглядывало пасмурное небо мирского мегаполиса. От знакомых очертаний мне стало комфортней.
– Неловкая тема, – сказала Соня, листая меню. – Ты хотя бы примерно представляешь, какие тут расценки? Когда цифры не указаны, – это означает полный запредел. Я если что, могу подсобить.
– Этого хватит? – я небрежно вытащил помятую пачку банкнот из кармана.
– Да, – она расширила глаза, – этого хватит.
К нам подошел мужчина в черном костюме с бабочкой, поклонился одной головой и произнес:
– Тэо Михайлович, очень ряд, что вы нас посетили. Для вас все блюда – за счет заведения – сегодня и всегда. Когда будете готовы сделать заказ, только кивните.
И мне вдруг стало приятно осознавать свое положение в обществе. Судя по всему, так на мое самолюбие воздействовала Софья, и с этим было пора что-то делать. Однажды я уже влюблялся – больше так вляпываться мне совсем не хотелось.
– И кто же ты такой, Тэо Михайлович? – удивилась она.
– Давай тему сменим, – попросил я.
– Ладно. А почему ты бумажником не пользуешься?
– Для хранения бумаги?
– Да.
– Я бумагой обычно не пользуюсь.
– Что, везде такая же халява? – Соня приподняла брови. – Хотела спошлить про бумагу… не к месту.
Глядя в меню, я увидел знакомые названия блюд – я догадывался, что пища сюда поставляется прямиком из Цитадели. Когда мы подозвали официанта, Соня сделала заказ:
– Два коктейля: райский пепел и фруктовую вечность. Еще, – она перелеснула страницу меню, – чизкейк без коржа, – Здесь фантастические десерты! – оправдалась она.
Мы долго общались на отвлеченные темы, и постепенно ко мне подкралось непрошеное, приятно-волнующее ощущение, что я – на свидании. И кажется, собеседница это чувство со мной разделяла. Странное дело, я чувствовал себя с ней удивительно непринужденно, будто мы знали друг друга уже целую вечность. Два часа, как в воду канули, не оставив в памяти ничего, кроме радужной россыпи блаженных предвкушений. Мы заказали еще несколько блюд, пообедали, затем вызвали такси. Я доехал с Соней до ее дома с высокими кирпичными стенами. Открыв дверь такси, я подал ей руку, и как-то наудачу удивительно непроизвольно поцеловал ее в щеку. Соня коротко улыбнулась и сказала:
– Ну, до связи, Тэо Михайлович.
Дежавю
За сорок четыре дня до озарения
По совету Вальтера за разъяснением своих загадочных переживаний я обратился к старшему наставнику. Рафаил был высоким сухощавым дядей с широкими плечами и аристократически-утонченным лицом. Его взгляд казался теплым, но огромные черные глаза пугали своей глубиной. Он был одет в старый серый пиджак и бежевое поло. В его кабинете было очень светло и как-то по дзенски просто. Небольшой антикварный столик окружали два кресла и кушетка. На стене было несколько полок с хаотично разбросанной восточной утварью.
