Игорь Саторин
Механический бог
– Ощущение выбора порождает, ложное чувство, будто ты что-то делаешь, – пояснял Рафаил. – Переживание себя, как действующего деятеля – это своеобразная река, состоящая из сотен бессознательных «микровыборов», которых происходит около тысячи в секунду. Они случаются спонтанно. Они не осознаются обывателем, поэтому деятельность ума принимается за чистую монету. Все происходит в силу спонтанного движения материи и энергии.
Я начал догадываться, о чем говорит Рафаил, и мне тут же сделалось грустно. «Если нет выбора, значит вся жизнь – механическое месиво бессмысленного фатума, – подумал я».
– Но, как и откуда возникает ощущение выбора? – я начал понимать логическое обоснование этой теории, но по-прежнему ощущал, что выбор имеет значение, даже если само это значение – лишь очередной иллюзорный образ на «экране».
– Ощущение выбора кажется реальным, потому что в нем присутствует энергия сознания, – ответил Рафаил. – Ощущение выбора происходит потому, что тебя не устраивает то, что есть в момент «сейчас», поэтому любой выбор – это… как бы отталкивание настоящего момента, его избегание. Любой выбор – это всего лишь волна неприятия. Затем идет спад волны – между двумя выборами, когда фокус сознания снова возвращается к реальности… И снова проявляется неспособность ее принять, и опять – новый миг отталкивания в новом выборе. Все это происходит спонтанно.
– Выбор это отталкивание реальности? – удивился я. – Почему так происходит?
И тут я вспомнил, как Вальтер говорил, что сущностью нервного субстрата эго является «антисмирение».
– Потому что личность, с которой ты отождествляешься, неспособна принять настоящее.
– Почему она неспособна принять настоящее?
– Потому что ограничена. А ограничена она, потому что сейчас твое сознание – смешано с материей и растянуто во времени, – сказал он, предвосхищая мой следующий вопрос.
«Значит, – понял я, – выбор, не смотря на собственное небытие, стоит в основе всей человеческой жизни».
– И это все проходят на курсах наставников? – полюбопытствовал я.
– Да, на курсах старших наставников. Но тема – несекретная, поэтому я с тобой делюсь. Секретными являются техники работы с деятелем.
– Ясно. А фраза «на все воля Бога» – как раз про это?
– В ее глубочайшем смысле – да.
– А если на все итак воля Бога, зачем аскеты и подвижники молятся? Они что, не согласны с божественным промыслом? Хотят навязать Богу свою волю? Чтобы он одумался, и поменял свои решения?
– Молитва – это обращение человека к Богу, но ты пойми – раз уж на все воля Божья, молитва – это обращение Бога к самому себе через аскета. И когда молитва его – усердная, когда аскет проявляет упорство – это значит, что Бог забросил в бездну человеческого мира луч своего внимания, который пробившись через материю насквозь, к Нему же и возвращается. Тогда аскет констатирует, что молитва его услышана и при этом все остается в рамках Божьей воли.
Видимо в этот момент на моем лице выразилось замешательство.
– Это как, если бы ты пошевелил пальцем, а палец подумал бы, что ты шевелишь им по его просьбе, – снисходительно упростил Рафаил.
– Значит все практики с выбором и мотивацией – блажь? – спросил я.
– В определенной грани жизни выбор ощущается как нечто реальное, – Рафаил подмигнул, – поэтому разные методы работы с ним я бы не стал называть блажью. Все относительно. Если тебе, например, захотелось сделать что-то хорошее и полезное – это хороший выбор.
– Какой-то парадокс – вы же говорите, что выбора нет.
– Существует иллюзия выбора, которую принимают за реальность. Герои кинофильма думают, что они выбирают. Само это думанье – часть сюжета.
– А какая разница, что выбирать, раз все иллюзия? Почему бы тогда не пойти и не броситься со скалы?
– Все происходит по сценарию. Нежелание прыгать со скалы – такая же часть кинофильма.
– Получается, все вообще – часть кинофильма! И даже сам кинофильм и спасение от его иллюзорных пут – часть его же сценария! Вот прямо сейчас мы тут общаемся и вы, также как и я – просто кинообраз – иллюзия на экране… На том самом экране, куда проецируются проекции. И даже сам проектор проекций – это очередной мираж! Как такое возможно?!
– Это неизбежно, – равнодушно ответил Рафаил.
Концепция, которую он озвучил, казалась удивительной. «Как же так? – думал я. – Если выбора нет, значит все в жизни – одна сплошная иллюзия. Значит все мои «великие» потуги и «высокие» переживания на самом деле – это просто какое-то кино для души!» Понимание в мой ум внедрялось волнообразно, обжигая своей умопомрачительной иррациональностью, затем – снова стихая.
– А не является ли все это позицией жертвы обстоятельств? – спросил я и сразу понял, что отпустил глупость.
– Выбор сильной личности тоже обусловлен причиной, – ответил Рафаил, – он также механичен, как и все в этой жизни. На уровне молекул и атомов нет не только выбора – там вообще ничего нет. А эта низкоуровневая среда, между прочим – куда ближе к истине, нежели мир личности.
– Сэмпай Рафаил, а что такое выбор? – спросил я в лоб, полагая, что раз уж мы все-таки говорим о выборе, значит, он где-то и как-то, но должен быть.
– Выбор – это иллюзорная индивидуальная воля.
– Значит, выбор есть как иллюзия?
– Верно. А избавление от этой иллюзии как раз и приравнивается к просветлению.
«Ох, – подумал я, – раз есть иллюзия, значит надо сразу же всенепременно говорить об избавлении от нее. Уже и грезами потешиться нельзя».
– Просветленный, – продолжил он, – видит, что действия происходят сами собой. Нечто движется, выбирает, но это – не ты. Ты перестаешь быть деятелем, и становишься наблюдающим деятеля. Человек делает, а наблюдатель – наблюдает.
– О! Точно! У кинофильма ведь должен быть зритель! – понял я, и тут же сообразил, что и зритель – лишь часть этого вездесущего сюжета в нашем космическом спектакле.
– Вот только не стоит путать зрителя с актером на экране, – сказал Рафаил, видимо прочитав мои мысли.
– Где-то я уже это слышал…
– Мы об этом уже говорили.
– А может, выбор чем-то похож на программные макросы? Это – когда я нажимаю одну клавишу, – пояснил я, – а программа выполняет все, что я запрограммировал на ее нажатие.
– Знаешь, Тэо, – ответил он, – ты принял теорию о выборе – довольно легко. Если бы ты знал, каких только опровержений я не наслушался. Люди проявляют удивительной силы изобретательность, чтобы не понимать эту тему. Рационализация включается на полную катушку. Но в конечном итоге сам выбор – это такая же рационализация, условная смысловая интерпретация совершающихся действий. Без интерпретации все иллюзии рушатся, поэтому люди за нее и цепляются – каждый, как может на своем уровне.
– Ну, я принял теорию умом, но я по-прежнему ощущаю выбор, – сказал я с грустью. Рафаил видимо уловил мой настрой.
– Всему свое время, – ответил он. – Пока ты не пережил – это просто теория, и переживания о фатальности мира – ничего не стоят. А когда переживаешь по-настоящему – нет никакой безысходности и уж тем более – никаких мыслей о прыжках со скалы. Пока ты ощущаешь выбор, ты продолжаешь выбирать, так же, как делал всегда. Но на деле эта жизнь, – он обвел взглядом пространство вокруг, – то, что происходит прямо здесь и прямо сейчас – это и есть тот самый кинофильм, который смотрит твоя душа – вечный зритель древнейшего спектакля.
Затем Рафаил поведал мне какую-то невероятную теорию о начале и конце творения, о том, что далекое будущее – это далекое прошлое. Они перетекают одно в другое. А «кино», которое смотрит душа, крутится по кругу (с краткими перерывами на «рекламу»), и длится оно примерно двести одиннадцать триллионов лет. Что Рафаил подразумевал под рекламой, я так и не понял – речь шла о неком «позиционировании освобождения». Начала, по его словам, у творения не было, но был вневременной момент «запуска» мира – что-то вроде инсталляции. Рафаил серьезно предупредил, что вся эта теория – непроверенная, как будто все остальные его теории являются доказанной истиной… Где-то в середине повествования я даже вспомнил фразу Вальтера о нем: «мужик мощный, но малость двинутый».
Вопросов о выборе у меня больше не было, и он начал третий – последний расклад Таро «на судьбу». На первой карте оказалась смерть, на второй – серая башня, на третьей – Фемида – богиня справедливости. Рафаил немного замешкался, и как мне показалось, изменился в лице.
– А вот и ответ, – сказал он серьезно. – То, к чему тебя приведет жизнь. Все арканы старшие. Интересная у тебя судьба малыш, – сообщил он, как мне показалось с оттенком печали в глазах.
– Мне тоже интересно, не поделитесь? А то интригуете… – произнес я чуть обиженно. Карты были невеселые и мое сумрачное настроение испортилось еще сильней.
Рафаил усмехнулся и, глядя на расклад, помотал головой. Мне было непонятно – то ли так звучало его «нет», то ли он увидел в этом раскладе что-то еще.
«Между гениями, пророками и сумасшедшими пролегает слишком тонкая и от того незаметная граница, – почему-то подумалось мне».
– Знаешь, – заговорил Рафаил загадочно, – есть такое слово «справедливость»… Это своего рода негласный закон, согласно которому каждый должен получить по заслугам. Так вот, иногда, справедливость в качестве воздаяния заставляет людей переживать проекцию… ощущение, что жизнь несправедлива и неправильна. И тогда, по воздаянию справедливости, эти самые люди, начинают думать, что никакой справедливости нет, а есть только беспощадная случайность и законы джунглей, где каждый живет по принципу «кто успел, тот и съел». Вера в хаос и вера в справедливость часто противопоставляются. Однако на деле – это одно и то же, – сказав это, он посмотрел на меня, видимо ожидая какой-то реакции.
На душе у меня скребли тревожные проекции – старший наставник меня даже не предостерегал, а откровенно пугал. «Должно быть, это какая-то хитрая манипуляция, – подумал я».
– А почему вы заговорили о справедливости? – раздраженно поинтересовался я.
– Потому что, глядя в информационный коктейль твоей судьбы, я вижу приближающийся к употреблению слой, в котором эта тема станет для тебя актуальной.
– А вы можете говорить конкретней? – спросил я сердито-расстроенным голосом. – А то загадками, знаете, непонятно…
– Конкретней нельзя. Это – против правила.
– А что за правило такое? Это хоть можете рассказать? – попросил я.
– Чтобы эффективно отрабатывать карму, ты должен поверить в ее реалистичность.
«То есть в серьезность, – додумал я».
– На практике, ты должен поверить, что твоя жизнь – это и есть окончательная реальность, – говорил он, невозмутимо глядя мне в глаза. – В общем-то, ты, итак в это веришь, а чтобы вера твоя была крепкой, ты ничего не знаешь, а вернее – не помнишь о том, что было до твоего рождения, и как может стать после смерти.
– Вы сказали, что говорить конкретней – против правила. А вот сейчас вы это правило нарушаете, – я начинал гневаться.
– Вовсе нет. Ты ведь мне не веришь, – ответил он с пониманием на лице. – Мои слова для тебя – непроверенная теория, которую твой рациональный разум на всякий случай отфильтровывает, отправляя в раздел «сомнительное».
– В этом вы правы, – признался я. – Встречал людей, которые верят в концы света, в духов и прочую белиберду. Ведь очевидно же, что верят-то они в собственные проекции. А если реальные духи и существуют, то отличить их от проекций – то есть от собственных глюков, слепцы не способны. И эта ваша теория, похожая на всеобщий заговор, мне кажется такой же приглюченной проекцией. И вот теперь… я понимаю, что значит работать с проекциями при помощи Таро, – нахально подытожил я.
Мне удалось убедить себя, что весь этот расклад по картам – одна большая несправедливая случайность. Карты могли лечь, как угодно. Почему я должен доверять случаю? И почему, собственно, я должен доверять проекциям Рафаила, которые он на этот случай спроецировал? Мой разум меня успокаивал.
– Я думаю, ты поступаешь не только разумно, но и мудро, не доверяя непроверенным лично теориям, – ответил Рафаил. – Блажен, кто верует в Бога. Жалок – верующий в его смертные тени.
На это высказывание я не стал отвечать. И снова после беседы со старшим наставником у меня оставались весьма противоречивые ощущения.
– Судя по всему, Тэо, увидимся мы нескоро, – сказал он отстраненно, когда мы прощались.
– Вы куда-то уезжаете? – удивился я.
Рафаил отрицательно покачал головой, дружелюбно улыбнулся и закрыл дверь.
Новости
За двенадцать дней до озарения
Я несколько дней не мог дозвониться до Сони – она не брала трубку. Настроение было паршивое – все казалось каким-то бессмысленно-пустым и мрачным. Заниматься учебой не хотелось, я валялся на диване, бесцельно разглядывая очертания мебели, и ощущал себя одиноким. В голову настырно лезли философские мысли о цели собственного существования. Никакой конечной цели у существования мне не представлялось. Допрашивать об этом наставников было стыдно, да и мне самому в конечном итоге как будто стало очевидным, что никакого самостоятельного смысла у жизни вообще быть не может. Все цели – относительны и преходящи, а потому не имеют никакого значения.
Я начал анализировать свою жизнь, и понял, что впервые с таким переживанием столкнулся, когда начал взрослеть, когда понял, что могу сам решать, как и ради чего мне жить. Жизнь для себя мне казалась пустой. «Значит, думал я, чтобы жизнь удовлетворяла, надо жить ради чего-то, превосходящего мою маленькую личность с ее мелкими потребностями». Превосходным примером для такого вытеснения смысла вовне казался Бог – глобальная абстрактно-мистическая фигура – Творец и судья собственному творению. «Если человек сотворен Богом, значит, смысл жизни связан с целью Творца. Смысл – это причина, по которой я существую. Однако причина эта мне неизвестна. Что же такого полезного делает человек для своего Творца? Зачем он нас сотворил?»
После непродолжительных раздумий в голову пришла одна мерзкая концепция: единственный реальный продукт, который человек производит – это его собственные испражнения – венец деятельности человеческой цивилизации. Возможно, гадал я, испражнения используются в качестве удобрения, как некий дефицитный компонент при выращивании космической кукурузы. Мы нужны для производства «продукта», то есть – для «производства» испражнений. А вся человеческая культура – просто бесполезный побочный эффект этого производственного процесса, осуществляемого в бесчисленных клозетах.
Ко мне стала подкатывать тягостная разновидность космической печали с оттенком обиды из-за неоправданных ожиданий. Я ощущал бессмысленность, как будто ее и вправду можно было ощутить как наличие чего-то конкретного. В этом, как я почувствовал, кроется какой-то парадокс. Ведь бессмысленность – это просто отсутствие смысла – то есть пустота, какую можно узреть, глянув, например, на дырку от бублика. «И чем, спрашивается, эта пустота могла не угодить? Я ведь не страдаю, взяв в руки бублик, думал я. Значит, бессмысленность такая же иллюзия, как и смысл, потому что без смысла она не может существовать. Если бы бессмысленность реально существовала, было бы просто не о чем говорить. Можно ли сказать, что дырка от бублика – это такое тяжелое, обреченное состояние космической печали? Можно ли сказать, что бессмысленность вообще хоть что-то собой представляет? Бессмысленность это же просто растворяющийся смысл! Она не может существовать сама по себе. Пока смысл растворяется – грустно. Как только он растворился, говорить больше не о чем…»
Незаметно я начал успокаиваться, и подкатил катарсис, который я с наивным удовольствием моментально проглотил – я вдруг понял (уже в который раз…), что истинная бессмысленность – это не какая-то темная бездна и даже не дырка бублика… Это – проход! Окно! Свобода! На душе стало светлей, бублик в свете моего скудного просветления оказался спасательным кругом, и я как бы в благодарность за собственные «глубокие» смысловые потуги с чувством неведомого, но все же выполненного долга, решил себя чем-нибудь побаловать – приготовил вкусный бутерброд, сварил кофе, включил ящик, и рухнул в кресло.
В этот момент как раз кстати на терминале прозвенел сигнал напоминания о начале долгожданной телепередачи канала «LiezNewz» с ежеквартальной выставки андроидов «BOTVA», где свои продукты представляли такие гиганты как: Amsufiro, Botwagen, Frau Spontan, Meccanizzato, Rubber Andy, HZ-7 и конечно – крупнейшая госкорпорация TotalRoborics.
На разогреве «Amsufiro» показали свои диковинные разработки игровых роботов-трансформеров. HZ-7 похвастали плюшевыми собачками-тамагочи, которые в режиме hardcore имитируют смерть без возможности последующего восстановления. Rubber Andy представили обновленного Andy, способного к выделению пота, расстройствам желудка и другим человеческим странностям. И наконец, сразу после этого началась презентация последней модели киборга от TotalRoborics – компании, где работает мой отец.
– Перед вами флагман – М-950, – объявил бодрый женский голос за кадром, когда на экране появился экзоскелет андроида. Почти такой же расхаживает по нашей квартире – прибирается, кормит кота, готовит и выполняет всевозможные поручения. – Тип корпуса – классический, – продолжала телеведущая. – Рост – сто семьдесят сантиметров – то есть на четыре сантиметра выше предыдущей модели. При этом вес сократился на целых пять килограмм! И составляет всего сорок девять килограмм и двадцать один грамм.
«И чего они гонятся за снижением веса андроидов? Будто на себе таскают. А-а-а, – понял я. – а ведь точно. Обрадуются любители механических лореток. То есть больные на голову извращенцы».
– Параметр естественности движений – совершил воистину качественный скачок! Вспомните, какими были древние неуклюжие Андроиды. Серия М – ознаменовала небывалый прорыв! Первые М-100 двигались чересчур плавно, будто бескостные амебы. М-150 совмещали плавность с неестественной резкостью в неустойчивых позах. Но М-200 положили начало истинному реализму! В последних версиях уже никто не замечал противоестественности движений ни в покое, ни в движении. Однако TotalRobotics заверяют, что и этот параметр был повышен аж на целых сорок четыре процента! Невероятно! С внешними деталями, как видим – полный порядок. А как обстоят дела с начинкой? И здесь нас поджидает главный сюрприз!
«Если бы я только знал…»
– Разумеется, – продолжала телеведущая, – все основные мультимедийные возможности сохранены. Что-то принципиально новое здесь добавить сложно. Синхронизация с базой данных, автоматическая прошивка, зарядка от звука и прочее-прочее. Объем встроенной памяти вырос на целых три процента – не революция, но весьма приличный шаг. Оперативная память осталась на прежнем уровне. Правильно – ни один андроид не используют ее и на тридцать процентов от полного объема. Но истинное преимущество, доводящее М-950 до совершенства – новый софт, обеспечивающий ошеломляющее развитие псевдоинтеллекта!
«А вот это уже интересно, – подумал я. – Псевдоинтеллект – это и есть та самая штуковина, что делает андроида похожим на человека».
На экране снова показалась телеведущая – смуглая девушка в спортивном костюме с короткими каштановыми волосами. На макушку у нее по последней моде были задраны совершенно бесполезные в Цитадели солнцезащитные очки.
– Уважаемые телезрители! Сам глава TotalRobotics – Велиал Маммонович согласился дать LiezNewz интервью, – она посмотрела на часы, – через четыре минуты. Оставайтесь с нами! А сейчас мы посмотрим на уникальный тюнингованный скин с эксклюзивными примочками для М-950. Это – прототип следующей версии легендарной SX-6 – киборга-куртизанки – мечты эротоманов. Итак – перед вами SX-7!
На экране появилась девушка с неподвижным лицом. Из моих рук вывалилась кружка, и горячий кофе обжег мне ноги.
– Матерь божья… Это же…
Это была Соня. Или ее точная копия.
– SX-7 – последняя модель совершенной любовницы… – говорила телеведущая.
У меня в глазах слегка потемнело. Я смотрел на ее неподвижное лицо и не верил своим глазам. Мне стало страшно. Сначала ум остановился, затем начал судорожно извергать рой беспорядочных мыслей.
«Не может быть, думал я. Это какое-то дикое совпадение! Чья-то жестокая шутка! Не об этом ли она предупреждала меня? Нет, так не бывает».
На экране появился Велиал Маммонович – глава TotalRobotics – босс моего отца.
– Велиал Маммонович, это правда, что последние модели андроидов по своему поведению практически неотличимы от человека?
– Правда! – сказал огромный упитанный мужчина в клетчатом пиджаке, и улыбнулся холеной улыбкой избалованного успехом богатея. Ведущая телепрограммы вопросительно посмотрела на гостя, и тот снизошел до пояснения.
– Последнее поколение андроидов, – начал он, – характеризуется повышенной сенсорикой – то есть они стали очень чувствительными к внешней среде. Флагман M-950 с последней прошивкой способен проходить тест Тьюринга в среднем в течение сорока восьми минут. Иными словами, общаясь с роботом, опытный профессионал обычно дольше получаса не понимает кто перед ним – искусственный разум, или живой человек. Что уж говорить про обычных юзеров… А если общение происходит на политические темы, андроид может обманывать человека часами напролет!
«Нет! Нет! Нет!!! – пульсировал мой мозг»
– Поразительный успех! – восхитилась телеведущая, качая головой.
– И мы продолжаем пополнять базу знаний андроидов. По нашим расчетам уже через семь месяцев среднее время прохождения теста Тьюринга удвоится.
– Изумительно! Велиал Маммонович, в нашем обществе, наверное, каждый знает, что подлинный искусственный интеллект должен соответствовать основополагающему критерию – способности к саморазвитию. Насколько удовлетворяют этим критериям M-950?
– Андроиды по-прежнему не столько развиваются, сколько копируют, – ответил Велиал Маммонович, – и нынешний флагман – не исключение. – Поэтому сегодняшним результатом мы удовлетворены примерно на два процента, – сказал он серьезно. – Но мы продолжаем совершенствоваться!
Я вспомнил Асмодея Фобского, который, высунув иглу из головы Вальтера, произнес «два процента». «Что означали те два процента? – гадал я. – Размер мозга наставника в сравнении с нормальным человеком? А Велиал Маммонович – хитрец! Возглавляет разработки 2И, а рекламирует стандартных андроидов. Или нестандартных? Но мужик – умный. Читал я его книжицу о справедливом правлении. Оксюморон, конечно, но как задвигает…» – я уговаривал себя сохранять здравомыслие, но кажется, получалось неважно…
– А в чем принципиальная разница между M-950 и результатом, который бы вас удовлетворил? – спросила его телеведущая.
– Разница – в творческом мышлении, – ответил Велиал Маммонович бархатным басом. – Сегодняшние модели андроидов используют заранее заготовленные реакции на импульсы внешней среды. Конечно, в каком-то смысле и сам человек – действует механически, исходя из своего опыта. В кодексе есть даже замечательная фраза: «никто не может иначе». И также как человек, сегодняшний андроид реагирует исходя из своих данных. Однако человек способен создавать аутентичные новшества. Если выразить эту человеческую способность на примере словоблудия… простите, – поправился Велиал Маммонович, – словопостроения, то человек способен придумывать буквально на ходу совершенно новые слова и фразы, которые гладко вписываются в современные речевые аналоги.
С его лица не сползала улыбка, которая отдавала странной смесью чего-то по-детски бесстыдного и одновременно бесчеловечно каменного. Если лицо и выражало другие переживания, то лишь на краткое мгновение – словно секундный спазм. Выглядело это жутковато, особенно, когда улыбка перемежалась с откровенно негативными эмоциями. Мне удалось к этому моменту различить промелькнувшие «спазмы» брезгливости, настороженности и возмущения. И это учитывая весьма нейтральный тон телеведущей… «Наверное, – подумал я, – босс моего отца сам тест Тьюринга не прошел бы, хоть и человек».
– То есть, андроиды неспособны к творчеству? – спрашивала телеведущая.
– Если рассматривать генерацию политических речей для мирских властей как творчество, с этим андроид справляется превосходно. Но все мы знаем, чего стоит такое творчество, состоящее из бесконечных повторов и вариаций одинаковых компонентов.
– Вы рассматриваете творчество как процесс генерации новаций? – спросила телеведущая.
– А чем еще отличается творчество от копирования? Андроид тоже умеет придумывать новые фразы, но все его самостоятельные выдумки похожи на бред сумасшедшего. В этом смысле андроид неадекватен – он не способен отличить согласованную гармонию от своего стихийного творчества, если не сравнивает его с трафаретами, которые в него заложены, – говорил Велиал Маммонович демонически потряхивая своей надрывной мимикой. – Андроид уверенно использует базу данных, однако новые адекватные данные создавать самостоятельно робот не способен – их он копирует из внешней среды.
– А нельзя ли назвать этот процесс обучением? Ведь как-то же андроид решает, что копировать, а что нет?
– Назвать обучением? – удивился Велиал Маммонович. – Даже если вы скопируете на флэшку всю библиотеку конгресса США, вряд ли можно сказать, что флэшка при этом чему-то научится. Копирование и подстановка данных к актуальным событиям не подразумевает понимание этих данных. Андроид копирует данные по весьма простому алгоритму. Если разные люди произносят одну и ту же фразу, банк данных принимает ее как аутентичную, человеческую, и запоминает контексты, при которых фраза упоминалась. Но сам придумывать человеческие фразы робот не умеет. Все его творчество сводится к случайному перебору актуальных данных. Поэтому из андроидов получаются хорошие политики. Они могут часами выступать, и придраться будет не к чему! Понимаете?
– Вы очень доступно объясняете! – угодничала телеведущая. – А что обеспечивает столь быстрые темпы развития псевдоинтеллекта в последние кварталы?
«– Да-да, сволочь, что обеспечивает такие темпы? И какого хрена делала ваша механическая проститутка на поверхности?»
За кадром раздался механический скрежет, и чей-то приятный баритон протяжно пропел оперным голосом: «nosce te ipsum». Раздались аплодисменты.
– Раньше отбор информации для банка данных происходил строже, – ответил Велиал Маммонович. – Программисты подсчитали, что практически стопроцентную гарантию эффективного отбора уместных речевых оборотов для роботов могут обеспечить тридцать шесть повторов от различных тридцати шести модераторов. Хозяин андроида говорит – андроид слушает и запоминает. Однако в программе обратной связи, не смотря на все скидки и бонусы, до сих пор участвует лишь пятнадцать процентов населения.
«Он называет владельцев антропоморфной техникой хозяевами, а не владельцами… – заметил я, – будто речь идет не про искусственный механизм, а про живого питомца, слугу или раба».
– При таком раскладе ежегодный прирост уровня псевдоинтеллекта только сокращался, – говорил Велиал Маммонович. – А в прошлом году составил всего полтора процента, поэтому, взвесив все риски, мы решили упростить отбор, сократив проверку повторяющихся речевых оборотов с тридцати шести до трех.
– Так вот почему за последний год андроиды так активно схватывают все самые свежие веяния уличного сленга?
– Да, это наши – подводные камни, – сказал грустно Велиал Маммонович.
«Так они что? Выпустили робота обучаться у мирян на поверхности?»
– Андроиды научились общаться на соврменном диалекте, продолжал толстяк, – и не всем это нравится. Если три разных человека скажут своим роботам какой-нибудь вздор, этот вздор будет отправлен в банк данных, как адекватный человеческий вариант реакций, и будет записан в памяти последней прошивки. Однако там же, в последних прошивках, в качестве борьбы со вздором, мы внедрили функцию голосования. Хозяин андроида может заглянуть в речевой лог и подчистить историю. Если десять человек очищают один и тот же речевой оборот, этот оборот удаляется из основного банка данных. Но как показывает практика, все-таки вздор – явление уникальное и повторяется крайне редко. А вот всевозможные искусно-гениальные обороты люди мастерски копируют друг у друга с бесстыжей проворностью… К нашему счастью!
– Да уж, дебаты на тему голосований за разные формы общения машин ведутся на многих форумах…
– О чем тут дебатировать? Андроиды общаются также как люди. Чтобы повысить культуру общения у роботов, необходимо начинать с себя. Андроид делает слепки с человеческой речи. Он может эти слепки воспроизводить, но робот не способен создавать человеческую речь самостоятельно. Современный андроид – это все та же флэшка с функциями копирования, актуальной подстановки и воспроизведения уже имеющихся данных.
– Велиал Маммонович, а разве способен сам человек распознавать то, чего никогда ранее не слышал?
– А как по вашему люди растут? – продолжал натянуто улыбаться Велиал Маммонович. – Как они читают книги? Мы же каждый день узнаем что-то новое. Человеку достаточно услышать какой-нибудь бред всего один раз, чтобы понять, насколько он гениален!
– А чем, по-вашему, является гениальность?
Велиал Маммонович задумался.
– Гениальность, – заговорил он, криво приподняв брови, – это степень кристаллизации мысли.
Ведущая вопросительно посмотрела, и толстяк снова снизошел до объяснений.
– По долгу службы, мы тщательно изучали мыслительную функцию человека, и знаете что обнаружили? Чаще всего мышление и речь у людей напоминают какой-то, простите, балаган… или оркестр, где каждый инструмент играет, что хочет на свой лад. Особенно у мирян.
– Вот это да… – удивилась ведущая. – И как же миряне при этом умудряются мыслить?
– Ум в таких условиях лениво мечется от одной идеи – к другой, постоянно отвлекаясь на что-то, механически грезит то об одном, то о другом, как ленивая, но голодная собака, которая ищет на свалке, чем бы поживиться. В таких условиях работать и действовать эффективно нелегко. Ментальная деятельность напоминает размытую картину, по которой хаотично размазаны разноцветные пятна. Понять, что конкретно на этой картине хотел изобразить автор, порой просто невозможно. И настоящая проблема вовсе не в том, что в обывательском уме не хватает гениальных мыслей, а в том, что эти мысли размыты, и сливаются со всеми остальными грезами ума, как пар в тумане. Чтобы создавать гениальные мысли, необходимо обучать свой ум наведению «резкости» на конкретных идеях, улавливать их суть, удерживать и проявлять в четкие, точные фразы. Этот процесс я и называю кристаллизацией мысли. Мышление при этом становится внятным, отточенным и управляемым, – Велиал Маммонович говорил быстро и без запинок – чувствовалось, что он знает тему не понаслышке, – и тогда посреди общей мешанины постепенно начинает проступать суть, – продолжал он. – А когда в голове каша, человек действительно кажется глупым, речь становится бессвязной, а идеи размытыми. Кристаллизованная мысль, напротив, становится гениально простой и понятной, и выражает она самую суть.
