Игорь Алексеевич Шамин
Вознесение
С каждым днем Эдди отходил от дома все дальше, в смутной бессознательной надежде различить в толпе образ Лорейн. Но не найдя ее, возвращался обратно. Однажды он уткнулся лицом в подушку, с головой закопался под плисовое одеяло и перестал вставать с кровати.
Пролежав несколько недель, он резко поднялся, и, пошатываясь, вышел на улицу. Его встретили бетонные стены магазинов.
В лужах плескались голуби. Раньше Эдди часто наблюдал за тем, как они ступают по земле, а потом взмывают в небо. Он любил следить за их траекторией и выбирать того, кто быстрее всех достигнет высшей точки.
Голуби вспорхнули в сизое небо. Эдди направился к дому.
За окном медленно поднималось солнце. Его желтые лучи пробивались сквозь пыльные оконные стекла в тускло освещенную комнату.
Открыв глаза после долгого сна, Эдди зевнул и перевернулся на бок. Подложив под голову руку, он упер взгляд в потолок. Ободранные обои лохмотьями свисали с потрескавшихся стен. От них исходил запах сырости старого дома. Окна его квартиры выходили на восток и на стенах часто появлялись солнечные зайчики. Они проворно отскакивали от оконного стекла, резвились в комнате и перемещались по поверхности стен вслед за солнцем, обходящим дом.
Перед глазами Эдди разгорались и гасли желтые отблески. Будто множество зайчиков, они порхали по стенам, как по зеленому лугу, где свежая трава щекотала их мохнатые пузики. Перепрыгивая из одного угла в другой, будто с луга на луг, они казались симметричными. Эдди заметил это и стал соединять прыжки воображаемой линией. Затем линии превратились в фигуры. Фигуры трансформировались в узор. И так до самого захода солнца.
Прошло немало времени, прежде чем Эдди приноровился отслеживать все движения солнечных зайчиков, какими бы сложными они ни были. Отныне он видел не только прямые линии их перемещений, но и круги, и квадраты, и причудливые разносторонние треугольники, которые в движении создавали калейдоскоп из множества фигур. Тогда он в упоении закрывал глаза и с широкой улыбкой на лице погружался в фантастический сон, где он сам был зайчиком, скачущим по цветущему зеленому полю.
Попутчик
В детстве Билли часто путешествовал. Хотя язык вряд ли повернулся бы назвать это путешествием. Отец служил в армии и семье приходилось часто переезжать. Билли постоянно менял школы и друзей, теряя всех тех, с кем успел сблизиться за год. Из-за этого он научился избегать тесных знакомств со сверстниками. Бывало так, что, едва успев обжиться и привязаться к окружающим, семья получала телеграмму, обычно в ярко-красном конверте с синей маркой, о назначении на новый объект, и через неделю стук колес поезда возвещал о том, что жизнь вновь начинается с чистого листа. В конце концов Билли перестал марать лист, ведь все равно приходилось брать новый.
Поезд ожидал их на вокзале. Родители Билли, как обычно, направились в вагон-ресторан.
Багажа у каждого было меньше, чем у всех тех, кто никогда надолго не задерживается на одном месте. В нем было лишь самое необходимое – четыре смены белья, куртка, трое брюк и пара кроссовок. Но были и отличия: Билли брал с собой несколько книг, мама – косметику, а отец – рыболовные снасти. Мало кто видел его на рыбалке, но ему доставляло удовольствие демонстрировать богатый набор блесен перед случайными соседями.
В купе Билли выбрал нижнее место. Напротив расположился незнакомый мужчина, который пристально всматривался в пыльное окно. Его сосредоточенный взгляд, не замечавший грязного стекла и покосившейся рамы, привлек Билли. Казалось бы, за окном не было ничего интересного: деревья, поблекшие луга, да редкие электрические столбы, но он продолжал смотреть так, словно там виднелось нечто восхитительное.
По тому, как сосед уверенно держался с проводницей, принесшей ароматный кофе, и по аккуратно расставленным на столе вещам, можно было сделать вывод, что он не первый день в дороге. А еще казалось, что незнакомец помнит расположение каждого предмета. Если из-за тряски поезда бутылка с водой сдвигалась на пару миллиметров, он тут же ее поправлял. Как только карандаш на столе скатывался на другую сторону, он тотчас возвращал его на место и следил, чтобы ситуация не повторилась. А она неизменно повторялась.
Запустив руку в рюкзак, незнакомец, не глядя, вынул старинный томик. Отхлебнув кофе из жестяной кружки, над которой поднимался пар, он открыл книгу и заскользил взглядом по желтой бумаге. В стук колес мчащегося по рельсам поезда вплетался шорох страниц. Пытаясь понять, что такого в оконном пейзаже, мальчик следил за проплывающими мимо деревьями, лугами и покосившимися избушками. Вид был откровенно скучным.
Через какое-то время Билли погрузился в особое состояние расслабленности, того умиротворения, что мягким грузом давит на веки.
Шорох страниц раздавался совсем рядом. Приглушенные голоса расплывались, прерываемые стуком колес.
Билли разбудил резкий скрежет. Поднявшись, он открыл окно, и выглянул наружу.
– Должно быть, неисправность с рельсами, – бросил незнакомец.
Голос соседа прозвучал неожиданно. Он перевернул страницу и сказал:
– Такое бывает.
На этих словах дверь в купе открылась, и на пороге появились родители Билли. На их щеках играл легкий румянец.
Незнакомец поднялся со своего места и тихонько выскользнул из купе, оставив дверь приоткрытой, словно приглашая проследовать за ним.
Недолго думая, Билли принял приглашение.
Коридор был пуст. Свет мигающей лампочки едва освещал вагон. Мужчина, пройдя несколько шагов, скрылся в полумраке.
В тамбуре было накурено. Билли закашлялся и отошел в сторону.
– Извини, – произнес тот, взял сигарету в другую руку и потянулся к маленькой форточке. Затем вернул сигарету на место и неспешно затянулся. Выпустив дым в открытое окно, сосед выудил из кармана миниатюрную пепельницу. Потушив окурок, он продолжил:
– Помогает привести мысли в порядок.
Они измеряли друг друга тем оценивающим взглядом, которым встречают новых людей.
– Как зовут?
– Билли.
– Френсис, будем знакомы.
Френсис протянул руку. Его ладонь была сухой и грубой.
Поезд остановился и двери открылись. Перрон ярко освещала полная луна. Из вагона вышло несколько человек с чемоданами. Билли и Френсис проводили их взглядом, пока те не скрылись в темноте.
Сосед опять закурил:
– Иногда я внезапно просыпаюсь среди ночи. Беру несколько сигарет и отправляюсь подышать свежим воздухом на ближайшей остановке, – он сделал несколько глубоких затяжек, отчего огонек сигареты разгорелся сильнее. – Я как будто провожаю пассажиров, а сам продолжаю путь вместо них.
Поднявшись на следующий день раньше обычного, Билли увидел, что Френсис читает книгу.
– Доброе утро! – сказал Френсис, не поднимая глаз. – Как спалось?
– Спать в поезде я уже привык, – ответил Билли, подавляя зевоту.
Френсис отложил книгу. Открыл бутылку газированной воды, налил ее в прозрачный стакан и залпом выпил. После этого он обулся, взял туалетные принадлежности и отправился умываться. Билли последовал за ним.
В уборную образовалась очередь. Проснувшиеся пассажиры с взъерошенными волосами и заспанными глазами занимали места друг за другом. По узкому коридору разносился приглушенный шепот.
Из некоторых купе раздавалось шипение радио. По нему крутили новостные передачи и музыкальные записи. В каждом купе была небольшая прямоугольная коробочка с тумблером, при повороте которого из динамика начинали доноситься голоса вперемешку с шумом, пока не удавалось поймать волну и упорядочить то, что называлось музыкой.
Впереди с таким видом, какой бывает у человека, которого резко подняли из теплой постели, стояла сонная девочка. Держа за руку бабушку, она терла красные глаза, а ее растрепанные косички болтались из стороны в сторону. Приподнимаясь на цыпочки, девочка интересовалась, где они сейчас находятся, сколько уже успели проехать и сколько еще предстоит ехать. Не все ее вопросы удостаивались ответа, и по уставшему, но заботливому лицу бабушки становилось понятно, что им нет конца. Задав один, девочка тотчас выстреливала следующим, и залп стихал лишь тогда, когда все слова-снаряды были израсходованы.
Сразу за ними со скучающим видом расположилась молодая пара. Они прыскали со смеху, держась за руки.
Рядом с ними стояла белокурая женщина и пристально смотрела в окно. Ее блуждающий взгляд пытался за что-то ухватиться. Так смотрит на мир священник, перебирающий четки. Еще один мужчина бездумно глядел вниз, как будто домашние тапочки, из которых торчали непомерно большие пальцы, могли ему что-то сказать.
Дверь уборной отворилась. Вся очередь сделала шаг вперед.
За окном поезда холодало. Деревья покрылись инеем. На речках и водоемах образовался тонкий слой льда. Поезд ехал мимо городов, испещренных сотнями дорог и рельсовых путей, по которым, как кровь по артериям, двигались люди. Во многих из этих городов пассажиры поезда никогда не смогут побывать, и лишь мимолетный взгляд, случайный свидетель чужой жизни, позволит в них хотя бы заглянуть.
Череда кадров тянулась бесконечной лентой, и, хотя она могла быть прервана по воле зрителя, лента оставалась в глазах смотрящих. Когда взгляд угасал в одном окне, он тотчас вспыхивал в другом, а потому мир продолжал движение.
Билли отложил острый карандаш. Он затачивал его перед каждым использованием с помощью механической точилки. Карандаш из-за этого служил недолго, но качественно. Поэтому Билли всегда возил с собой не меньше десяти карандашей.
Раньше отец, приходя домой, часто приносил такой набор карандашей. Билли всегда нравился их древесно-грифельный запах. Пока он крутил в руках вожделенный подарок, отец брал по одному карандашу и ловко затачивал его, а стружку сбрасывал в ведро.
Теперь Билли сам точил карандаши. Он повзрослел.
Билли нарисовал короткую линию. Еще несколько толстых линий он провел совсем рядом. Соприкасаясь друг с другом, они образовали небольшую фигуру, выделяющуюся на белом фоне. Билли заштриховал получившийся рисунок.
– Какой-то новый стиль? – поинтересовался Френсис, стоя за его спиной.
– Не знаю. Всегда так рисовал, – Билли отложил карандаш и повернулся. Густо покраснев, он отвел взгляд в сторону.
– Вышло необычно.
–Но не так, как я задумывал, – ответил Билли, нажав на карандаш. Грифель сломался.
Френсис рассмеялся, и Билли почувствовал, что стало легче дышать. Френсис взял рисунок в руки. Он то подносил его ближе, то отдалял, всматриваясь в изображение, как в блики солнца на воде. Сначала в глаза бросались резкие, кривые линии, но чем дальше оказывался рисунок, тем приятнее становились образы. Рассредоточив взгляд по всей поверхности картины ему наконец удалось увидеть, как множество мелких частей, не идеальных по исполнению и задумке, складывались в нечто большее. Только расслабившись и не пытаясь разглядеть детали удавалось охватить картину целиком.
В вагонах не смолкал гул. Люди разыгрывали шахматные партии и перебрасывались в карты. Порой можно было распознать звуки укулеле – миниатюрной гитары. Сновали в вагон-ресторан любители выпить обжигающего пунша и закусить его бутербродами со свежей форелью. Тамбур переполняли табачный дым и беседы. Проводники улыбались обросшим щетиной пассажирам.
Маршрут пролегал через три часовых пояса и четыре климатические зоны. Поэтому, когда Билли оторвался от рисунка, то увидел в окне не зеленые луга, а белый снег.
Снаружи стало невыносимо светло. На миг ослепнув, Билли протер глаза и снова посмотрел в окно. Ошибки быть не могло. Они действительно проезжали меж заснеженных гор. На электрических столбах блестели капли льда. Открыв окно, Билли впустил в купе промозглый ветер.
Поезд плавно замедлил ход перед провинциальным городом. Здесь была самая длинная остановка на маршруте.
– Холод рождает красоту, – сказал Френсис.
Они сидели на скамейке в общественном парке, вдыхая свежесть инея.
– Мне трудно наслаждаться красотой, когда мне холодно, – ответил Билли.
Френсис поднялся со скамейки и направился вглубь парка.
– Взгляни, – пригласил он.
Вокруг них смыкалась арка из деревьев. Снег на ветвях осыпался от легкого ветра и слабого прикосновения.
– Видишь?
Билли не видел. Он не понимал, что должен увидеть. Не знал, куда нужно смотреть. Он стоял и пытался уловить то, что ему показывали. Чем дольше Билли смотрел, тем больше сомневался, что там вообще что-то было.
– Что ты видишь? – спросил Френсис.
– Дерево.
– А еще?
– Подтаявший снег на ветке.
– Хорошо, а еще? Если смотреть не на ветку, а на то, что на ней?
Билли растерялся. Сколько он не всматривался, так и не смог понять, что же он должен увидеть. Перед ним стояло самое обычное дерево. Времени оставалось все меньше, и скоро нужно было возвращаться обратно. Разглядывая дерево с разных сторон, вставая на место Френсиса, мальчик силился понять, как он видит то, чего не видит Билли? Время шло, глаза слезились от напряжения. Приходилось всматриваться в каждую деталь, надеясь, что именно в ней и таится искомое.
Билли хотелось все бросить и уйти, но он оставался на месте. Он отошел на несколько шагов от дерева. Простояв достаточно долго и уже собираясь уходить, он заметил едва уловимый блеск. Билли наклонил голову набок. Ветвь была параллельна земле, и талая изморось превратилась в маленькую капельку, которая переливалась в лучах солнца. У Билли перехватило дыхание.
Проводница в поезде просыпалась рано. С первыми лучами солнца она уже заступала на дежурство, сменяя сонную коллегу.
Заваривая чай с бергамотом, проводница причмокивала, явственно ощущая на губах его терпкий вкус. Выжав лимон в чашку, она отделяла мякоть от кожуры и отправляла ее в рот. Тщательно пережевывая лимон, проводница закатывала глаза от удовольствия. Допив чай, она отправлялась на утренний обход.
Проводница шла по коридору мимо купе, внимательно вслушиваясь в тишину и вычленяя подозрительные звуки, нарушавшие царивший покой. Затем она обходила вагоны, отмеченные в небольшом списке, и тихим, но настойчивым стуком в дверь будила пассажиров.
Поезд остановился. Проводница опустила складную лестницу и помогла выйти тем, кто в силу возраста или здоровья не мог сделать это без заботливой поддержки в виде старой грубой руки.
Проводив покидающих поезд пассажиров, она приветствовала новых гостей.
Для одних она заваривала свежий кофе, для других – зеленый чай. Молодая пара из соседнего купе сделала заказ в вагоне-ресторане, и вот уже проводница неслась с листочком, на котором мелким почерком были записаны названия блюд. Она трепетно передавала его повару и возвращалась в купе. Вкусная горячая еда вызывала улыбку на голодных лицах пассажиров.
В вагоне-ресторане она взяла две чашечки кофе и сэндвичи с лососем. Поставив все на поднос, она поблагодарила повара и поспешила в вагон.
Миновав тамбур, проводница подошла к двери, за которой слышались оживленные голоса и стук по столу.
Конь на Е2.
– Вы всегда берете с собой шахматы?
Ферзь на Г3.
– Только когда путешествую на поезде.
Пешка на А3.
– А часто вы путешествуете на поезде?
Слон на Д3.
– Достаточно.
– Явно не чаще, чем я. Приходится часто переезжать из-за работы отца.
– Тебе это не нравится?
– Кому понравится каждый раз начинать учебный год в новой школе?
Пешка на Б2. За окном пронесся встречный поезд.
– Шахматы – интересная игра. Со стороны выглядит довольно простой: переставляешь фигуры, пока не поставишь мат. Но это на первый взгляд.
– Расскажите, – попросил Билли. Проглотив сэндвич, он сделал несколько глотков кофе.
– Лучше покажу, – Френсис взял фигуру, которую переставил Билли, и повторил его действие. – Почему ты так походил?
– Потому что вы поставили слона на правый фланг.
– Правильно, но для чего ты походил именно так?
– Чтобы обезопасить пешку.
– И вновь мимо. Ты сказал, что ты сделал, а не почему. Шахматы – это зеркало мыслей. У меня был друг, заядлый игрок. Его партии были дерзкими, а ходы стремительными. Он никогда не жалел фигур и готов был пожертвовать ими без раздумий. Конечно, порой это играло с ним злую шутку, но чаще случалось обратное – он так молниеносно ломал оборону противника, что приходилось отступать под его натиском. Таким мой друг был и в жизни – с юных лет первым бросался в драку.
– И что вам говорят мои ходы? – спросил Билли.
– Ты играешь от обороны, – начал Френсис. – Даже тогда, когда появляется возможность разыграть комбинацию, ты делаешь это только после полной уверенности в том, что тебе ничего не угрожает, и зачастую проигрываешь в темпе.
– Хотите сказать, что мне не хватает решимости?
– Я лишь обратил внимание на твои ходы, – ответил Френсис.
– Мой отец всегда говорит, что я нерешительный.
– А что ты думаешь по этому поводу?
– Я знаю, что не смогу быть таким, как он. Это тяжело, – Билли отвел взгляд в сторону.
– Что именно?
– Знать, чего ты хочешь от жизни.
– У тебя тоже кое-что есть. Твои рисунки.
– Отец о них не знает. Он не поймет, даже если увидит.
За окном завывал сильный ветер. По деревянной доске стучали шахматные фигуры. Во рту осталось горькое послевкусие.
Машиниста сильно клонило в сон, несмотря на третью чашку кофе.
Он откусил от плитки шоколада. Во рту стало вязко.
Глаза начинали слипаться. Он прилагал все больше усилий, чтобы не уснуть. Провалившись в сон, машинист резко просыпался и мутными глазами смотрел вдаль.
Поезд ехал мимо пляжа с песочным замком. Над лазурными водами залива скользили чайки. Продавец кукурузы аккуратно ступал между рядами сооружений из песка и гальки, искусственных каналов, миниатюрных рек и песчаных фигур. Детские голоса звенели над шезлонгами отдыхающих под июльским солнцем.
Резкий скрежет заставил машиниста проснуться. На приборной панели замигали красным несколько лампочек. Машинист вскочил, пролил кофе на брюки и застонал от боли.
Поезд тряхнуло. Ладья, поставившая мат, соскочила с доски и укатилась под сиденье. Френсис и Билли переглянулись. Задребезжало окно. Пустые чашки полетели на пол.
Наступила тишина – сотни ушей прислушивались к происходящему.
Пассажиры в спешке покинули поезд и ошеломленно смотрели на переднюю часть состава, сошедшую с рельс.
Возмущение пассажиров нарастало. Накопившись до критической массы, оно хлынуло через край, обрушившись на весь обслуживающий персонала поезда – и не важно, причастен сотрудник к происшествию, или нет: пока на его форме был фирменный логотип компании, он был виновен.
После всех заверений в том, что причиненный ущерб будет возмещен, а виновные наказаны, рассерженные пассажиры разошлись по вагонам, где продолжили бурно обсуждать произошедшее.
– Отец хочет, чтобы я стал военным, как он.
Они прогуливались по перрону, дожидаясь отправления поезда.
– А чего хочешь ты? – спросил Френсис.
– Все, что угодно, только не это. Это ведь ужасно – постоянно жить в разъездах, не имея возможности завести друзей. Проводить в дороге по несколько месяцев в году и покидать поезд, думая лишь о том, что через недолгое время тебе вновь придется вернуться в него.
– Ты обсуждал это с родителями?
– Они не поймут. Отец уж точно. А мама не станет ему перечить. Для нее самое главное – чтобы мы были вместе. Но мне от этого не легче. Иногда мне хочется сойти с поезда на какой-нибудь остановке и затеряться в городе. Начать новую жизнь и никогда не возвращаться обратно.
Билли опустил голову. Его щеки пылали.
Глубокой ночью поезд двинулся дальше. Машинист нагонял потерянное время, стремительно несясь вперед. Ресторан снова открылся, а потому в купе остались лишь Френсис и Билли. Ночник над кроватью освещал лист бумаги, на котором рисовал Билли под шорох страниц книги Френсиса.
Мерный стук колес по рельсам напоминал звук волн, лениво бьющихся о скалы.
Френсис разбудил Билли, легонько похлопав по плечу. За окном брезжил рассвет.
– Который час?
– Шесть утра.
– Еще очень рано.
– Сейчас лучшее время.
Они на цыпочках прокрались в тамбур.